М. Хазин, Е. Ижицкая. Рассуждения о последствиях кризиса. Введение. О неизбежности кризиса
| Вид материала | Документы |
- Максим Блант, 2349.51kb.
- Осмысление кризиса, 385.54kb.
- А. С. Чумаков Освещаются вопросы финансового кризиса в малом бизнесе, определяются, 132.35kb.
- Сергею Альбертовичу Егишянцу, которому автор выражает искреннюю благодарность за полезные, 152.83kb.
- План. Введение. Кризис цивилизации и глобальные проблемы как выражение планетного кризиса., 258.86kb.
- AttīSTĪbas pedagoģijas un psiholoģijas centrs, 18.13kb.
- Современные кризисные явления в финансовой сфере рассматриваются, как часть системного, 79.42kb.
- Ассическому капитализму, экономики и происходит он по совершенно новым правилам и имеет, 1179.85kb.
- Развитие pr-коммуникаций банка в условиях кризиса 2008 2010 гг. (2012) Содержание, 364.64kb.
- Г. А. Бондарев характерные черты кризиса цивилизации и самопознание, 804.82kb.
3. Проблемы современной финансовой системы
Современная финансовая система была сформирована в 1944 году в рамках Бреттон-Вудских соглашений и сводилась, в общем, к принятию одного базового принципа и созданию нескольких международных институтов. Принцип состоял в том, что единственной валютой, привязанной к золоту, становился доллар США, все остальные валюты имели плавающие курсы и котировались к золоту через доллар. Если быть точнее, то в самих соглашениях такой же статус получил и британский фунт, однако в силу тяжелого состояния финансов Британской империи после II Мировой войны, ее руководство быстро от такого статуса отказалось.
Два созданных института – это Мировой банк и Международный валютный фонд, а также ГАТТ – преемник нынешнего ВТО. Отметим, что вопреки названию, Мировой банк (World Bank) - это, скорее, международное агентство по развитию, а МВФ – как раз банк, который обслуживает правительства стран – его участников. Именно эти институты регулировали вывоз капитала в развивающиеся страны, именно они жестко следили за тем, чтобы эти страны не позволяли себе независимую эмиссионную политику. Именно в рамках МВФ родилась идея «currency board», которая запрещала странам, участникам программ МВФ эмитировать национальной валюты больше, чем имелось у них обеспечения в виде долларов. Также этим странам было запрещено проводить самостоятельную денежно-кредитную политику и результатом политики МВФ, например, для России стал катастрофический кризис ликвидности (именуемый иногда «кризис неплатежей») и дефолт 1998 года.
Доминирование США в период разработки и принятия Бреттон-Вудских соглашений выразилось как в том, что доллар приобрел статус «золотой» валюты, так и в том, что именно США доминировали в МВФ и МБ. Это позволило им обеспечить для себя такой масштаб вывоза капитала, при котором периодические кризисы перепроизводства, циклические кризисы, не то, чтобы прекратились, но на достаточно длительный период стали значительно более «мягкими». Денежная эмиссия, монополию на которую США активно закрепляли за собой путем расширения сферы применения доллара и Бреттон-Вудских соглашений, использовалась по нескольким основным направлениям. Первое – чисто коммерческое, для повышения конкурентоспособности американских компаний на мировых рынках. Именно это обстоятельство позволило американским по происхождению компаниям получить доминирующие позиции на большинстве мировых рынках, именно они стали базовыми для большинства транснациональных компаний (ТНК).
Второе – эмиссионные механизмы использовались банковским сообществом для усиления своих позиций в рамках капиталистических элит. Даже очень сильные промышленные элиты Германии были вынуждены уступить доминирование в своей стране элитам финансовым – поскольку дешевые инвестиционные деньги (которые владельцам центробанков не стоили вообще ничего) позволили создать избыточные производственные мощности, и в этих условиях рентабельность производства начала практически полностью зависеть от доступа к дешевому кредиту.
Третье направление использования эмиссии было связано с необходимостью существенно поднять жизненный уровень всего населения базовых стран капитализма в условиях жесткого противодействия мировой системе социализма. Для этого было два принципиальных пути. Один – уменьшить уровень эксплуатации, более равномерно перераспределять созданную прибавочную стоимость. По этому пути пошли, в первую очередь, страны Европы, которые в рамках Бреттон-Вудских соглашений были сильно ограничены в части вывоза капитала и эмиссии собственных валют. Особенно преуспели на этом пути страны Северной Европы – Швеция, Норвегия, ФРГ, для которых были характерны высокие налоги и активная социальная политика.
Другой – повышение уровня потребления за счет увеличения кредитного бремени на домохозяйства и увеличения эксплуатации граждан других стран. По этому пути пошли страны с англо-саксонской системой: Великобритания, США, Канада, Австралия, Новая Зеландия и некоторые другие. Рост кредитования обеспечивался, в частности, за счет эмиссии, а усиление эксплуатации обеспечивалось не только чисто колониальными механизмами, но и за счет трансфертного ценообразования в рамках ТНК.
Принятие Бреттон-Вудских соглашений принципиально изменило внутренние отношения империализма, в частности, ограничив внутрикапиталистическую конкуренцию. Однако его база – вывоз капитала, как механизм компенсации основного противоречия капитализма, ускоренного роста капитала, осталась прежней. По этой причине рассматривать период 1944-1971 год как новый этап развития капитализма будет, скорее всего, неправильно – скорее, можно говорить о реформированном, «институционализированном» империализме.
Первое время перечисленные инструменты обеспечивали более или менее нормальное развитие мировой финансовой системы, чему во многом помогло разрушение экономики по итогам II Мировой войны. Однако базовое противоречие капитализма никуда деться не могло и, по мере послевоенного восстановления, поддерживать стабильность финансовой системы, в частности, золотое обеспечение американского доллара становилось все труднее. Ярким свидетельством этого стало то, что в 1968 году США впервые девальвировали золотое содержание доллара, а в 1971 году (17 августа, ровно в день объявления российского дефолта 27 лет спустя) вообще объявили дефолт, отменив «золотой стандарт».
Достаточно долго, почти 10 лет, никаких реальных альтернатив Бреттон-Вудской системе не предлагалось, в результате чего мировая капиталистическая система пребывала в перманентном кризисе, причем в ней проявились тенденции, до того не известные. В частности, именно в это время на фоне рецессии, стагнации, сопровождающейся ранее, в период циклических кризисов, дефляционными процессами, начался рост цен. Соответствующее явление получило название «стагфляции», а с точки зрения настоящей работы оно интересно тем, что показывает, что даже в условиях кризисов остановить эмиссионную машину стало невозможно.
Детали ситуации 70-х годов будут описаны ниже, однако принципиально важным является то, то, что главной причиной такого явления стала необходимость любой ценой поддерживать высокий уровень жизни – то есть даже в условиях острого экономического кризиса (максимум реальной заработной платы в США был достигнут в предкризисном 1968 году, см. рис. 1) остановить эмиссию было невозможно.
Рис.1. Относительная динамика ВВП, корпоративных прибылей и оплаты труда в США в 1947-1997 гг.в номинальных ценах.
Почти десять лет непрерывного кризиса, в течение которых были испытаны самые разные варианты действующих экономических механизмов показали, что для устойчивого изменения к лучшему экономической ситуации необходимо было радикально пересмотреть не отдельные ее элементы, а базовую модель борьбы с избытком капитала. Соответствующая модель была разработана и реализована в период руководства США администрацией президента Р.Рейгана.
Тактические особенности модели, разработанной «командой Рейгана», состояли в том, что, во-первых, для остановки инфляционных процессов была резко увеличена стоимость кредита. Монетарную политику ужесточили до предела, учетную ставку подняли до самых высоких в истории значений (см. рис 3), в пике достигших 18%. Задача была решена, хотя именно в это время в США начался серьезный долговой кризис.
Рис.2. Учетная ставка в США и доходность 10-летних гособлигаций в 1954-2005 гг,, % годовых.
Во-вторых, началось стимулирование новых отраслей экономики (получивших чуть позже название «новой» или информационной экономики), целью которого было запустить новую «технологическую волну», обеспечивающую устойчивый рост. Для реализации этой задачи использовались как методы финансового стимулирования, так и механизмы бюджетного финансирования.
Третьим элементом стало резкое увеличение предложения кредита для домохозяйств, который должен был компенсировать падение реально располагаемых доходов населения в условиях кризиса, что хорошо видно на Рис 3, на графике выданных.
Рис 3. Объем кредитов, выданных банковской системой США в 1976-2007 гг.
Остановить конкретный инфляционный «вал», связанный с девальвацией (достигшей масштаба локального дефолта) доллара и резким ростом нефтяных цен (см. Рис.4) удалось, но какая логика лежала в основании этих действий?
Рис. 4. Нефтяные цены с 1970 г. по октябрь 2007 г.
Такая логика, естественно, была и, скорее всего, заключалась в том, чтобы за счет мощного развития информационных технологий добиться существенного роста производительности труда. Это позволило бы либо повысить обеспечение уже созданных финансовых активов за счет роста активов материальных, либо же обеспечить ускоренный возврат долгов и остановку роста пирамиды финансовых активов. Отметим, что рост производительности труда, как итог внедрения информационных технологий, был одной из главной экономических тем, которые активно обсуждались в широкой прессе в 90-е годы прошлого века с привлечением самого широкого круга экспертов. При этом до обвала фондового рынка весной 2000 г. практически никто не сомневался, что искомый рост производительности труда достигнут на практике.
Но вот до того, как рост производительности труда начал бы давать реальные результаты (чего в действительности не произошло), был фактически, предложен третий в истории капитализма способ борьбы с избыточным предложением капитала. Суть его состояла в том, что избыточный капитал должен был «сжигаться» в рамках инфляционных процедур, которые рассматривались значительно более широко, чем раньше. Речь шла о принципиальном изменении подхода к старым финансовым рынкам, точнее, оценке «правильной» стоимости их активов, к возникновению новых финансовых рынков, которые должны были «оттягивать» на себя значительные финансовые ресурсы (прежде всего, связанные с новыми, информационными отраслями), механизмах глобального движения финансов и изменении в системе мирового разделения труда и мировой торговле. Фактически, речь уже шла об управлении системой «финансовых пузырей», в рамках надувания и сдувания которых и происходила ликвидация негативных последствий избыточного роста капитала.
По сравнению с традиционной экономикой, этот рост выглядит еще более впечатляющим. Отметим, что такая ситуация создала и серьезные проблемы при сравнительной оценке современной экономической статистики со статистикой прошлых лет: сейчас доля услуг в составе ВВП США, среди которых значительная часть услуг информационных и финансовых, составляет более 70%, соответственно доля производства – не более 20%. А еще в 70-е годы ситуация была принципиально иной – производство составляло более 60%.
Кроме того, появились новые финансовые инструменты, различные деривативы (производные финансовые инструменты), масштабы которых сравнимы, а то и превосходят рынки традиционных товаров. Цены на последние также стали во многом определяться на финансовых рынках за счет использования фьючерсов. Такое резкое изменение структуры экономики и механизмов ценообразования требовало радикального пересмотра статистических методов и создания специальных моделей для сравнения статистических данных, однако этого сделано не было. И сегодня качество американской экономической статистики крайне низкое, даже такие фундаментальные показатели, как объем ВВП завышены как минимум на 20%.
Исторически наивысший уровень учетной ставки позволил создать и достаточно долгосрочный механизм стимулирования экономического развития США. Связан он был с именем Алана Гринспена, руководителя ФРС с 1987 по 2005 год, который начал использовать для достижения этой цели процесс постоянного удешевления кредита. Разумеется, ставка снижалась не совсем монотонно (см. Рис.2), однако в целом хорошо видно, что каждый следующий максимум соответствующей кривой за последние 20 лет ниже предыдущего, такая же картина для минимумов. К сожалению, у этого метода оказались как минимум два серьезных недостатка: принципиальная ограниченность по времени и отсутствие отраслевой селективности. Уже сегодня в западной печати появляются критические замечания в адрес А.Гринспена, который еще недавно был непререкаемым «гуру» финансовых рынков, связанные с тем, что он слишком сильно занизил ставку в 2003-2005 годах, когда она равнялась 1%, что было ниже реального уровня инфляции и, тем самым, активно способствовал созданию финансовых пузырей. Да и дешевые кредиты, которые должны были стимулировать всю экономику США, шли, по большей части, в ее финансовый сектор или в инвестиции за пределами страны (в Юго-Восточную Азию, в первую очередь). Отметим, что претензии эти, во многом, следует отнести не лично к А.Гринспену, а к той модели, в рамках которой он руководил мировыми финансовыми рынками.
Описанная модель управления финансовыми рынками была «отработана» в 80-е годы и позволила, в частности, за счет перераспределения ликвидности между различными их сегментами, в конце этого периода, серьезно снизить мировые нефтяные цены. Это привело к острому экономическому кризису в рамках мировой социалистической экономике, а затем и распаду мировой социалистической системы и СССР. Необходимо отметить, впрочем, что распад этот был вызван в первую очередь, отказом руководства СССР от формирования конфронтации с «западом» в 70-е годы, то есть, фактически, отказом от базовых принципов социализма, попыткой сохранить status quo. Расширение мировой капиталистической системы на бывшую территорию социализма шло уже именно в рамках новой системы управления мировой экономики и позволило на некоторое время «микшировать» проблемы ускоренного роста финансовых активов в связи с резким расширением территории, на которой использовался доллар.
Отметим, что поскольку в условиях избытка капитала, за последние 35 лет общее количество производственных мощностей, созданных в мире, носило явно избыточный характер (только в Китае, например, по ряду отраслей построены мощности, которые могут полностью удовлетворить сегодняшний мировой спрос), главным источником прибыли стал доступ к дешевому кредиту. Собственно говоря, финансовый капитализм в этом смысле стал естественным продолжением развития мировой экономики под руководством банковской олигархии, которая активно стремилась к монополии на создание богатства. А поскольку создавать она может только кредит, то и система, к которой она стремилась, построена на кредите.
Основу ее составляют инвестиционные банки, которые обеспечивают инвестиционный процесс, слияния и поглощения. Самые крупные из них и являются реальными и формальными владельцами ФРС США и базируются на Уолл-стрите, хотя их отделения есть почти во всех крупных города мира. Это Голдман Сакс, Меррил Линч, Морган Стэнли и некоторые другие. Для того чтобы придать внешнюю объективность их действиям, в том числе и стратегическим, типа инвестиционного накачивания одних отраслей в ущерб другим, существует мощная аналитическая отрасль, которая венчается рейтинговыми агентствами, самые крупные и которых, типа Мoody’s или S&P, аффилированными с теми же самыми банками Уолл-стрита. Для обеспечения единообразия решений и управления капиталом существуют международные аудиторские фирмы, типа PriceWaterhouseCoopers, а для того, чтобы объяснять бизнесменам «правильную» (то есть соответствующую интересам мировой финансовой элиты) политику, у них до недавнего времени были консалтинговые подразделения. После знаменитого скандала «Enron – Arthur Andersen» стало понятно, что конфликт интересов консультантов и аудиторов в рамках одной компании слишком велик и аудиторские и консалтинговые фирмы разделились, однако существующая система, разумеется, осталась. И на сегодня она достаточно эффективно обеспечивает монополию современной элиты на управления мировыми финансами. Другое дело, что сама по себе эта монополия уже не может обеспечить стабильность системы, которая пребывает в состоянии острого кризиса.
Теоретически, не исключено, что описанные инфляционные методы изначально носили чисто тактический характер и должны были использоваться исключительно в переходный период к новой, информационной модели развития. Да и появление их, с точки зрения стороннего наблюдателя, носило во многом случайный характер, явилось следствием вполне субъективного фактора – действий администрации Рейгана. Но, как мы увидим ниже, роста производительности труда от внедрения информационных технологий не последовало, и временные методы вынуждены были стать постоянными. Кроме того, никакого другого метода борьбы с избытком капитала, кроме реализованной «командой» Рейгана так никто и не предложил, так что долю субъективности в этой политике не следует слишком преувеличивать.
А поскольку, в отличие от предыдущих реформ, переход к «рейганомике» принципиально изменил базовый механизм борьбы с негативными последствиями ускоренного роста капитала, то, фактически, произошел принципиальный переход в рамках истории всего капитализма, переход к новому методу компенсации избыточного капитала, который мы в дальнейшем будем называть финансовым капитализмом.
Второй особенностью финансового капитализма является быстрый рост совокупного долга: общий его объем для домохозяйств, корпораций и государства составил к концу 2007 года астрономическую сумму в 50 триллионов долларов (около 400% номинального ВВП и почти 500% от реального). Впрочем, на доходах, расходах и долгах американцев следует остановиться чуть подробнее. Долги домохозяйств в США велики - к концу II квартала 2007 года они составляли почти 13,3 трлн. долларов, то есть в среднем примерно по 100 тыс. долларов на семью. Сам по себе этот факт, впрочем, не говорит о чем-то определенном - важна не сумма долга, а тяжесть бремени его обслуживания.
Простейший способ оценить эту тяжесть - соотнести сумму долга с текущими доходами американцев. На Рис.5 изображен график отношения долгов американских домохозяйств к реально располагаемым доходам американцев (Disposable Income), то есть тем деньгам, которые остаются у них на руках после уплаты налогов. Красная же кривая показывает динамику нормы сбережений, то есть величины, показывающей, какую часть своего дохода американцы направляют на сбережения.
Рис.5. Соотношение частных долгов американцев к их реальным располагаемым доходам и норма сбережений.
Легко видеть, что с конца 1960-х до середины 1980-х годов оба эти показателя почти не менялись. Но переход к финансовому капитализму открыл ящик Пандоры: американцы с упоением принялись занимать деньги и тратить их, не оставляя про запас почти ничего. Если в первой половине представленного периода американцы сберегали примерно 10% своего дохода, а величина их долга держалась около уровня 70% от текущего дохода, то после 1984 года ситуация резко изменилась. Уже в начале 1990-х годов долг сравнялся с текущим доходом, а к началу 2002 года он достиг 120% от дохода. Напротив, норма сбережений круто ушла вниз, достигнув к октябрю 2001 году минимальной величины 0.3%. После этого, однако, наступило некоторое отрезвление, так что к концу 2002 - началу 2003 года жители США стали сберегать 3-4% от своего дохода, но ненадолго. Последние три года норма сбережений в США устойчиво зашла в отрицательную область.
Интересно, что сколько-нибудь драматического изменения стоимости обслуживания долга не произошло. К концу 2002 года на выплаты по долгам средний американец тратил около 14% от своего дохода - что не страшно. Опасность таится совсем в другом месте. Согласно данным отставленного в конце 2002 года советника президента США по экономике Лоренса Линдси, чистые сбережения американцев в 2000 году составили -7% номинального ВВП - именно минус 7%, то есть жители США потратили примерно на 700 млрд. долларов больше, чем заработали, финансируя недостачу посредством новых долгов. Но если американцы вернутся к нормальной модели расходов-сбережений, а это рано или поздно произойдет наверняка, то получается следующая картина. В прежнее время «нормальная» норма сбережений составляла 10% от дохода. Если совокупный частный доход равен примерно 60-70% ВВП, то эти 10% составляют 6-7% ВВП.
То есть, с одной стороны, в 2000 году расходы американцев превысили доходы на 700 млрд. долларов, с другой - при нормализации положения расходы, напротив, будут меньше доходов на 600-700 млрд. долларов. Таким образом, только стабилизация уровня текущих расходов требует их снижения на 1.3-1.4 трлн. долларов. «Перебить» такое уменьшение частных расходов госбюджет не в состоянии: все доходы федерального бюджета составляют около 2.0 трлн. долларов, так что для исправления ситуации его расходы пришлось бы чуть ли не удвоить - что немедленно обрушило бы всякую финансовую стабильность.
Еще одной особенностью финансового капитализма является проблема стимулирования экономики. Высокие доходности в финансовом секторе делают нерентабельными инвестиции в реальный сектор, который, тем самым, находится в состоянии постоянной стагнации. Кроме того, сама модель кредитной подпитки финансовых рынков и вовлечения в этот процесс частных инвесторов требует снижения для них стоимости кредита – в противном случае, слишком велика становится вероятность отказа от рискованных операций, требующих существенного увеличение долга домохозяйств. По мере приспособления экономики США к высоким ценам на энергоносители ставки снижались, так что в период большого бума 1990-х годов они колебались на уровнях около 5-6%. Во время развития последнего кризиса ставки резко пошли вниз: ФРС снижала их 13 раз, в итоге к середине 2003 года уменьшив базовую ставку с 6.50% до 1.00%, то есть в 6.5 раз.
Но главным структурным феноменом современной американской экономики является глубокая диспропорция между новыми, в том числе информационными, и традиционными секторами экономики. Такие разрывы появлялись и раньше, когда новые технологии занимали полностью пустующую нишу чисто экстенсивными методами. Однако даже на переходе от экстенсивного пути к интенсивному, то есть в момент резкого уменьшения нормы прибыли, общий объем новых отраслей был настолько меньше объемов экономики в целом, что завышенная норма прибыли не оказывала влияния на общеэкономическую конъюнктуру.
Сейчас ситуация другая: капитализация "новой экономики" настолько велика, что она не просто "оказывает влияние" на общеэкономическую конъюнктуру — напротив, это влияние становится доминирующим.
Принципиальное отличие ситуации последних 15 лет от всех бывших ранее случаев быстрого роста отдельных секторов состоит в чудовищно гипертрофированном удельном весе "новой экономики" по сравнению с ее реальным вкладом в экономический рост и благосостояние населения. Уже в силу этого, вопреки распространенному мнению, ее развитие произвело не просто подавляющий, а угнетающий эффект на остальные отрасли экономики, которые безуспешно пытались конкурировать с ней за ресурсы.
И первый миф о "новой экономики" состоял в том, что относительный объем "новой экономики" по сравнению со всей экономикой США в целом не повлечет за собой негативных последствий, в частности, даже, снижения скорости ее роста. Разумеется, все понимали, что традиционная экономика не может расти с той скоростью, которая была характерна для "новой экономики" 90-х годов, но предполагалось, что доля этой, традиционной части в общем объеме экономики будет все время падать, и рост всей экономики в целом, то есть рост ВВП, за счет повышения производительности труда будет подтягиваться к «новой», а не наоборот. Кое-какие успехи на этом пути были достигнуты. Доля услуг (прежде всего, информационных и финансовых, либо связанных с ними) в ВВП США выросла с 30% до 70%, и было даже объявлено о построении нового, "постиндустриального" общества. Однако более или менее убедительного доказательства дальнейшего уменьшения роли индустриального сектора предъявлено, в общем, не было и, более того, рост ВВП в целом не ускорился, а начал замедляться.
При этом то, что относительный объем "новой экономики" достиг небывалого в истории размера для секторов такого высокого роста, никто, в общем, не отрицал. Однако точно оценить масштабы "новой экономики" достаточно сложно. Условно ее можно разделить на две части. Первая - это собственно компании "новой экономики", не занимающиеся никакой другой деятельностью, например, интернет-компании. Большая их часть погибла за год-другой после марта 2000 года, но в период расцвета, в 1988-1999 гг. они играли существенную роль в экономике, но некоторые, в большинстве своем, монопольно захватившие крупные сектора «новой» экономики, такие, как Microsoft, продолжают процветать.
Вторая часть - это те подразделения и дочерние компании крупных корпораций традиционной экономики, которые специализируются на направлениях экономики "новой". Именно эта часть чрезвычайно трудно поддается оценке. Трансфертные цены и внутреннее перекрестное субсидирование, перераспределение финансовых потоков и многие другие обстоятельства делают возможным лишь приблизительную оценку того масштаба, которого достигла "новая экономика" в рамках классических компаний. К этому следует добавить, что описанные выше действия менеджеров, направленные на повышение капитализации их компаний, приводили к максимальному "затушевыванию" реальной информации о деятельности подразделений, связанных с "новой экономикой". Истории с компаниями Enron и WorldCom показали это в полной мере.
Одно можно сказать точно: доля "новой экономики" в период ее расцвета наверняка превышала 20% ВВП. Иными словами, "новая экономика" производила и продавала примерно одну пятую общего объема производства товаров и услуг американской экономики. Но в самом конце 1990-х годов прошлого века обнаружилось, что продолжать увеличивать долю продаж "новой экономики" не получается. Более того, как станет видно в дальнейшем, даже для сохранения того "веса" в общем объеме экономики, который был достигнут к концу XX века, "новая экономика" все более и более нуждалась во внешней поддержке. И стало понятно, что рост ее неминуемо останавливается. И таким образом, стало окончательно ясно, что информационные сектора не в состоянии стать «локомотивом» роста ВВП, что их влияние на экономику в целом существенно ограничено.
Вторым мифом, связанным с «новой» экономикой, стали надежды на то, что ее внедрение в традиционную экономическую деятельность приведет к резкому увеличению производительности труда. Собственно говоря, эта надежда, после крушения первого мифа, стала главным и, фактически, единственным вариантом решения системных проблем капитализма.
И действительно, в соответствии с официальной статистикой в последние несколько лет XX века темпы роста производительности труда в США существенно увеличились. Если в период с 1987 по 1995 год они составляли в среднем 1 4% в год, то в 1995-2000 годы они выросли до 2,5% и более в год (Рис.6).
Рис.6. Темпы роста производительности труда в экономике США
Одновременно с этим в американской экономике происходил и другой процесс - увеличение темпов роста инвестиций в информационные технологии. Если с 1987 по 1995 год инвестиции в информационные технологии росли со скоростью 11% в год, то в 1995-2000 годах они увеличивались до 20,2% в год, то есть скорость роста выросла почти в два раза (Рис. 7).
Рис.7. Рост инвестиций в информационные технологии в экономике США
Эти цифры давали серьезные основания для вывода о том, что информационные технологии вызывают рост производительности труда во всей экономике. Синхронность этих процессов оказалась вдвойне интересной потому, что до 1995 года рост производительности оставался на прежнем уровне, в то время как рост инвестиций в информационные технологии увеличивался. Однако только лишь на основе наблюдения синхронности двух процессов некорректно делать вывод об их взаимосвязанности. Вполне возможно, что рост производительности труда был обусловлен другими факторами.
По всей видимости, первой серьезной попыткой развенчать эту легенду была статья "Добьются ли США апокалипсиса", опубликованная в 2000 г. в журнале "Эксперт" автором настоящей работы совместно с О. Григорьевым. Главным теоретическим посылом, сделанным в этой работе, было следующее утверждение: "До сих пор не произошло существенного воздействия нового информационного сектора на традиционный, в первую очередь промышленный, в смысле существенного увеличения эффективности последнего, роста в нем производительности труда и нормы прибыли".
Это утверждение было сделано на базе предварительных исследований авторов в рамках разрабатываемой ими структурной модели кризисных явлений в американской экономике того времени. Авторами предполагалось, что рост производительности американской экономики частично является статистической ошибкой, частично – есть следствие ускоренной эмиссии, однако в части исследования производительности труда эти исследования так и не были доведены до конца, поскольку в октябре 2001 года научным центром McKinsey Global Institute был издан доклад "Рост производительности труда в США в 1995-2000". Доклад стал результатом годовой работы, проводившейся при поддержке компании McKinsey и комиссии экспертов, возглавляемой нобелевским лауреатом Робертом Солоу (Массачусетский технологический институт) и, фактически, дал исчерпывающее заключение по вопросу о влиянии информационных технологий на традиционные отрасли экономики.
Результаты этих исследований оказались достаточно неожиданными для «западного» экономического истеблишмента и полностью подтвердило выводы российских экономистов. Вопреки распространенному мнению, при более глубоком рассмотрении, а именно при расчетах роста производительности для каждой отрасли, выясняется, что практически всё увеличение скорости роста на уровне экономики в целом на самом деле сконцентрировано всего в шести отраслях: розничная торговля (retail trade), оптовая торговля (wholesale trade), торговля ценными бумагами (securaties), полупроводники (semiconductors), производство компьютеров (computer manufacturing), телекоммуникации (telecom services) (или, если быть более точным, две из трех подотраслей телекоммуникационной отрасли - мобильная телефония и сетевая телефонная связь). В остальных 53 отраслях экономики происходили небольшие увеличения и снижения роста производительности, в целом компенсирующие друг (Рис. 8).
Рис.8. Вклад отраслей в прирост среднегодовых темпов прироста производительности труда в США (в процентных пунктах).
Все описанные выше эффекты не могли не привести к появлению серьезных структурных перекосов в американской экономике. Поскольку поток инвестиций и кредитов был вполне реален, а доходы оказались далеко не столь велики, как хотелось (в ряде отраслей "новой экономики" - отсутствовали вовсе), то встает вопрос о том, как созданный за последние 15 лет сектор "новой экономики" будет существовать не в тепличных, а реальных экономических условиях. Автором настоящей работы в 2000-2001 годах были проведены соответствующие исследования.
Для целей анализа необходимо определить, какие отрасли входят в состав "новой экономики". Мы исходили из того, что в "новую экономику" имеет смысл включать те отрасли, относительный вес которых по потребленным ресурсам в рамках межотраслевого баланса существенно вырос. При этом, правда, в число отраслей "новой экономики" войдут оптовая и розничная торговля, как смежные отрасли, во многом зависящие от собственно "новой экономики" в узком смысле. Появившиеся уже после того, как основная работа в этом направлении была проделана, исследования компания Маккинзи подтвердили рациональность такого решения. Именно по этой причине в настоящей работе преимущественно используется термин "новая экономика", в противовес более узким терминам "информационный" или "высокотехнологический" сектора экономики.
Для проведения данного анализа использовались данные межотраслевого баланса экономики США за 1987, 1992, 1997 и 1998 годы, а также ежегодные статистические данные по ВВП, валовому выпуску и инвестициям в основной капитал. Анализ межотраслевого баланса и анализ статистических данных неплохо дополняют друг друга. Данные межотраслевого баланса более адекватно передают интересующую нас информацию, поскольку они точно обозначают, какие ресурсы вложены в каждый вид продукции "новой экономики", каков его объем в ВВП и в валовом выпуске. Данные статистических таблиц из системы национальных счетов отражают необходимую информацию менее адекватно, так как в них приводятся данные по всей отрасли, а не только по интересующей нас продукции, - однако из этих таблиц, в отличие от межотраслевого баланса, можно получить данные за каждый год и таким образом составить более полную картину динамики индикаторов доли "новой экономики".
Анализ данных межотраслевого баланса дает весьма интересные результаты. За 1987-1998 годы доля инвестиций в продукцию "новой экономики" увеличилась в 1,68 раза, с 15% до 25% от общего объема государственных и частных инвестиций в основной капитал. В это же время доля аналогичной продукции в ВВП, рассчитанном методом конечного использования, увеличилась незначительно, с 17% в 1987 году до 19% в 1998 году (то есть в 1,11 раза), также как и ее доля в валовом выпуске - с 16% до 18% (в 1,13 раза) (Рис.9).
Рис.9. Доля «новой» экономики в инвестициях, ВВП и в валовом выпуске (в процентах).
Похожие результаты получились при аналогичной работе с ежегодными статистическими данными по ВВП, валовому выпуску и структуре инвестиций в основной капитал. Расчеты показывают, что с 1987 по 2000 год доля в ВВП отраслей, производящих информационно-технологические продукты и услуги, увеличилась в 1,1 раза - с 26,02% в 1987 году до 28,7% в 2000 году. Подобная же картина - с динамикой доли этих отраслей в валовом выпуске, которая увеличилась в 1,12 раз, с 24,55% в 1987 году до 27,52% в 2000 году. А вот доля инвестиций в информационно-технологическое оборудование и программное обеспечение в частных инвестициях в основной капитал увеличилась в 1,44 раза - в 1987 году она составила 18,81%, а в 2000 году - 27,15%.
Как и в анализе межотраслевого баланса, данные расчеты показывают, что изменение веса "новой экономики" происходит за счет программирования и различных компьютерных услуг. Доля в ВВП отрасли "деловые услуги" (куда входят обозначенные продукты) увеличилась в 1,89 раза, доля этой отрасли в валовом выпуске - в 2,08 раза, а доля инвестиций в программное обеспечение - в 2,56 раза.
Эти структурные несоответствия неминуемо должны вызвать структурную перестройку американской экономики, сопровождающуюся серьезным падением ВВП. Исходя из приведенных выше цифр, с учетом неэффективности использования информационных технологий в промышленности, можно примерно оценить объем этого падения в 10% ВВП по "новой экономике". Но это только прямые потери, а если учесть «перенос» инвестиций по межотраслевым связям, то ситуация становится еще более тяжелой. Если доля «новой» экономики с учетом наиболее тесно с ней связанных отраслей достигает 30-35%, то можно оценить, какие убытки несет этот сектор в результате исчезновения феномена "опережающего" инвестирования.
Исходя из масштабов несоответствия входящих и выходящих потоков, можно предположить, что общий объем закупок "новой экономики" сократится примерно в полтора раза. Это означает, что примерно 30% экономики США станет принципиально убыточной. Если прямо восстанавливать этот утраченный со стороны "новой экономики" поток заказов, то его масштаб можно оценить в 10% ВВП - то есть 1 триллион долларов в год. Более подробно все эти цифры будут обоснованы ниже, но на самом деле они еще больше, поскольку необходимо еще компенсировать дополнительный входящий инвестиционный поток в эти смежные отрасли. Суммарный объем этих отраслей больше, чем всей "новой экономики", но зато и рост их был ниже, поэтому можно считать, что объем этого инвестиционного потока примерно равен потоку заказов со стороны "новой экономики". Итого, получаем 2 триллиона в год - около 200 миллиардов в месяц.
Данное исследование касается межотраслевого баланса и возникает естественный вопрос о том, а имеют ли его результаты аналоги в чисто финансовых показателях. Ведь с точки зрения динамики финансовых потоков «новая экономика» выглядит вполне нормально – те инвестиционные средства, которые она тратит, пусть они и «избыточны» с точки зрения межотраслевых балансов, перераспределятся по экономике и, быть может, такая ситуация может длиться как угодно долго. Ответ на это вопрос дает Рис.10. На нем в логарифмическом по вертикале масштабе дана динамика основных финансовых показателей американской экономики. Хорошо видно, что до начала 80-х годов они росли практически одинаково, как это и должно быть в сбалансированной экономике.
Рис.10. Динамика основных финансовых показателей экономики США в 1959-2006 гг.
Однако в начале 80-х годов темпы роста совокупного долга и долга домохозяйств разделились с основными показателями – именно этот момент и нужно считать началом перехода к финансовому капитализму. А в конце 90-х годов произошло еще одно разделение: агрегат денежной массы М3 (который примерно соответствует нашему М2 и показывает объем денег в экономике с учетом кредитного мультипликатора) и денежные потоки стали расти существенно быстрее, чем частные доходы и ВВП. Отметим, что последний год США вообще перестали публиковать данные по М3, что показывает, что этот показатель ведет себе достаточно нестандартно. Если аппроксимировать его поведение с учетом последних известных данных, то можно предположить, что он крайне быстро растет, отражая ускоренную монетизацию американской экономики. Но в любом случае, стабильное существование экономики, в которой различные финансовые показатели растут с экспоненциальными скоростями с разными показателями (напомню, что на графике используется логарифмическая шкала) просто невозможно.
Это хорошо видно по графику внешнеторгового баланса товаров и услуг для США.
Рис.11. Внешнеторговый баланс товаров и услуг для США, 1960-2007 гг.
При этом разумеется, возникла новая проблема – колоссальный рост дефицита внешнеторгового баланса. В совокупности с дефицитом бюджета США (который, как мы понимаем, является следствием той модели, которая была положена в основу финансового капитализма), это создало проблему устойчивости доллара, как мировой валюты. Эта проблема много обсуждалась в 90-е годы, и было принято решение, что доллар необходимо несколько ослабить относительно ведущих мировых валют.