Geum.ru

Купченко Константин Владимирович курсовая

Вид материалаКурсовая
Подобный материал:
1   2   3   4   5

Глава 1. Юный проповедник крестового похода детей – Стефан из Клуа.


В 1200 г. (а может, в следующем) не­подалеку от Орлеана в деревушке Клуа (а может, в другом месте) родился кре­стьянский мальчик по имени Стефан (а может, Этьенн). Это слишком похоже на зачин сказки, но это только воспроизведение небрежности тогдашних хронистов и разнобой в их рассказах о детском кре­стовом походе. Впрочем, сказочный зачин вполне уместен для рассказа о сказочной судьбе.14 Вот о чем рассказывают хроники.

Как все крестьянские дети, Стефан с малых лет помогал родителям – пас скот. От сверстников он отличался только чуть большей набожностью: Стефан чаще других бывал в церкви, горше других плакал от переполнявших его чувств во время литур­гий и крестных ходов. Сызмала его потря­сал апрельский "ход черных крестов" – торжественная процессия в день святого Марка, участники которой несли обвитые черной холстиной кресты. В этот день возносили молитвы за воинов, полегших в святой земле, за мучимых в мусульман­ском рабстве. И мальчик воспламенялся вместе с толпой, яростно клявшей не­верных.

Не раз сеченная спина не позволяла гла­зам Стефана отвлекаться от стада. Зато мысленно он постоянно находился за мо­рем, в святой земле.

В один из теплых майских дней 1212 г. он повстречался с монахом–пилигримом, идущим из Палестины и попросившим подаяния.

Монах принял поданый кусок хлеба и стал рассказывать о заморских чудесах и подвигах. Стефан зачарованно слушал. Вдруг монах прервал свой рассказ, а потом неожи­данно, что он Иисус Христос.

Все дальнейшее было как во сне (или же сном мальчика была эта встреча). Монах–Христос велел мальчику стать во гла­ве небывалого крестового похода – детско­го, ибо "от уст младенцев исходит сила на врага". Нет нужды ни в мечах, ни в до­спехах – для покорения мусульман, будет достаточно безгрешности детей и божьего слова в их устах. Затем онемевший Стефан принял из рук монаха свиток – письмо к королю Франции. После чего монах быстро ушел прочь (растворился в воздухе?).

Стефан не мог более оставаться пасту­хом. Всевышний призвал его на подвиг. За­пыхавшись, мальчик примчался домой и десятки раз пересказывал случившееся с ним родителям и соседям, которые тщетно вглядывались (ибо были неграмотными) в слова загадочного свитка. Ни насмешки, ни подзатыльники не охладили рвения Стефа­на. Назавтра он собрал котомку, взял по­сох и направился в Сен–Дени – в аббатство святого Дениса, патрона Франции. Мальчик верно рассудил, что собирать добровольцев для детского похода надо в месте наиболь­шего стечения паломников.

И вот – раннее утро. Щуплый мальчик с котомкой и посохом на пустынной дороге. "Снежный ком" покатился. Мальчика еще можно остановить, удержать, связать и бро­сить "остыть" в подвал. Но ведь никто не предвидел трагического будущего.

Один из хронистов свидетельствует "по совести и по истине", что Стефан был "рано возмужавшим негодяем и гнездилищем всех пороков". Но эти строки были напи­саны спустя тридцать лет после печаль­ного финала безумной затеи, когда задним числом стали искать козла отпущения. Ведь имей Стефан дурную репутацию в Клуа, мнимый Христос не выбрал бы его на роль святого. Вряд ли стоит называть Стефана и юродивым, как это делают советские исследователи. Он мог быть просто экзаль­тированным доверчивым мальчиком, сме­тливым и речистым.15

По пути Стефан задерживался в городах и деревеньках, где своими речами собирал десятки и сотни людей. От многочисленных повторов он перестал робеть и путаться в словах. В Сен–Дени пришел уже опытный маленький оратор. Аббатство, расположен­ное в девяти километрах от Парижа, при­тягивало многотысячные толпы паломни­ков. Стефана там приняли отлично: святость места располагала к ожиданию чуда – и вот оно: ребенок–златоуст. Пастушонок бойко пересказывал все, что слышал от пилигри­мов, ловко вышибал слезу у толп, которые и пришли–то за тем, чтобы умиляться и пла­кать! "Спаси, господи, страждующих в пле­ну!" Стефан указывал на мощи святого Дениса, хранимые среди злата и драгоцен­ных каменьев, чтимые толпами христиан. А затем вопрошал: такова ли судьба гроба самого господа, вседневно оскверняемого неверными? И выхватывал из-за пазухи свиток, и толпы гудели, когда отрок с горя­щими глазами потрясал перед ними непре­ложным велением Христа, обращенным к королю. Стефан вспоминал о множестве чудес и знамений, поданных ему господом. Например, накануне появления монаха–Христа стадо забрело в пшеницу. Стефан погнался с хворостиной за коровами – а те вдруг пали перед ним на колени! "Не так ли и нехристи падут пред нами!"

Стефан проповедовал перед взрослыми. Но в толпе были сотни детей, которых тогда частенько брали с собой старшие, на­правляясь к святым местам.

Через неделю чудесный отрок вошел в моду, выстояв в острой конкуренции со взрослыми краснобаями и юродивыми. К тому же Стефан исцелял хромых и слепых, являл и иные знаки свя­тости.

С горячей верой слушали нового чудо­творца дети. Он взывал к их тайным меч­там: о ратных подвигах, о путешествиях, о славе, о служении господу, о свободе от родительской опеки. А как это льстило честолюбию подростков! Ведь господь избрал своим орудием не грешных и алч­ных взрослых, а их – детей!

Паломники расходились по городам и весям Франции. Взрослые очень скоро за­были о Стефане. Зато дети взахлеб расска­зывали всюду о ровеснике – чудотворце и ораторе, поражая воображение соседских детей и давая друг другу страшные клятвы помочь Стефану. И вот уже игры в рыца­рей и оруженосцев заброшены, француз­ские ребятишки начали опасную игру в хри­стово воинство. Дети Бретани, Нормандии и Аквитании, Оверни и Гаскони, пока взрослые всех этих областей ссорились и воевали друг с другом, стали объединяться вокруг идеи, выше и чище которой не было в XIII в.

Хроники умалчивают, был ли Стефан для папы счастливой находкой, или кто-то из прелатов, а может, и сам понтифик заранее запланировали явление мальчика–святого. Принадлежала ли сутана, мелькнувшая в видении Стефана, никем не уполномочен­ному монаху–фанатику или переодетому посланцу Иннокентия III – теперь уже не дознаться. Да и неважно, где возникла идея детского крестоносного движения – в недрах папской курии или в ребячьих головах. Папа ухватился за нее железной хваткой.16

Теперь все служило добрым предзнаме­нованием для детского похода: плодови­тость лягушек, столкновения собачьих стай, даже начинающаяся засуха. То там, то здесь появлялись "пророки" двенадцати, десяти и даже восьми лет от роду. Все они твердили, что посланы Стефаном, хотя многие из них в глаза его не видели. Все эти пророки тоже излечивали бесноватых и творили другие чудеса...

Детвора формировала отряды и марши­ровала по окрестностям, повсюду вербуя новых сторонников. Во главе каждого шествия, поющего гимны и псалмы, нахо­дился свой пророк, за ним несли орифлам­му – копию стяга святого Дионисия. Дети держали в руках кресты и зажженные свечи, размахивали курящимися кадильницами.

А какое это было заманчивое зрелище для детей знати, которые наблюдали торже­ственный ход сверстников из своих замков и домов! А ведь почти у каждого из них в Палестине сражались дед, отец или стар­ший брат. Кто-то из них погиб. И вот – возможность отомстить неверным, стяжать славу, продолжить дело старшего поколе­ния. И дети из знатных семей с энтузиазмом включались в новую игру, стекались под знамена с изображениями Христа и Приснодевы. Иногда они становились вожаками, иногда вынуждены были подчиняться худо­родному сверстнику–пророку.

В движение включилось немало и дево­чек, которые тоже мечтали о святой земле, подвигах и свободе от родительской власти. Вожаки не гнали "девчонок" – хотелось собрать армию побольше. Многие девочки ради безопасности и для удобства движений переодевались мальчиками.

Как только Стефан (еще не истек май!) объявил местом сбора Вандом, туда стали сходиться сотни и тысячи подростков. С ними были немногочисленные взрослые: монахи и священники, идущие, по выраже­нию преподобного Грея, "всласть погра­бить или вдосталь намолиться", городская и деревенская беднота, присоединившая­ся к детям "не для Иисуса, а ради хлеба куса"; а всего больше – воры, шулера, разный преступный сброд, который на­деялся поживиться за счет знатных детей, хорошо снаряженных в дорогу. Многие взрослые искренне верили в успех похода без оружия и надеялись, что им достанется богатая добыча. Были с детьми и старцы, впавшие во второе детство. Сотни продаж­ных женщин вились вокруг отпрысков знатных семей. Так что отряды получались на диво пестрые. И в прежних крестовых походах участвовали дети, старики, орды магдалин и всяческие подонки. Но раньше они были лишь довеском, а ядро хри­стова воинства составляли искусные в рат­ном деле бароны и рыцари. Теперь вместо плечистых мужей в латах и кольчугах ядро воинства составляли безоружные дети.

Но куда же смотрели власти и, главное, родители?

Все ждали, что дети «перебесятся» и успо­коятся.

Король Филипп II Август, неутомимый собиратель французских земель, коварный и дальновидный политик, поначалу одобрил инициативу детей. Филипп хотел иметь папу на своей стороне в войне с английским королем и был не прочь угодить Иннокен­тию III и организовать крестовый поход, да только власти его на то не хватало. Как вдруг – эта затея детей, шум, энтузиазм. Разумеется, все это должно зажечь сердца баронов и рыцарей праведным гневом про­тив неверных!

Однако взрослые не потеряли го­лову. А детская "возня" стала угрожать спокойствию государства. Ребята бросают дома, бегут в Вандом, и в самом деле собираются двинуться к морю! Но с другой стороны, папа отмалчивается, ле­гаты агитируют за поход... Осторожный Филипп II опасался прогневать понтифика, но все же обратился к уче­ным недавно созданного Парижского университета. Те ответили твердо: необходимо немедленно остановить детей! Если надо – силой, ибо их поход вдохновлен сатаной! Ответственность была за остановку похода снята с него, и король издал эдикт, повелевающий детям не­медля выбросить из головы глупости и разойтись по домам.17

Однако королевский эдикт не произвел впечатления на детей. У ребячьих сердец был владыка могущественнее короля. Дело зашло слишком далеко – окриком его уже не остановить. Лишь малодушные верну­лисьдомой. Пэры и бароны не рискнули применить насилие: простой люд сочувствовал этой затее детей и поднял­ся бы на их защиту. Без бунтов не обошлось бы. Ведь народу только что внушали, что божья воля позволит детям без оружия и кровопролития обратить мусульман в хрис­тиан и, таким образом, освободить из рук неверных "Гроб Господень".

К тому же папа заявил громогласно: "Эти дети служат укором нам, взрослым: пока мы спим, они с радостью выступают за святую землю". Иннокентий III все еще надеялся с помощью детей разбудить энту­зиазм взрослых. Из далекого Рима он не мог видеть исступленных ребячьих лиц и, вероятно, не сознавал, что уже утратил контроль над ситуацией и не может оста­новить детский поход. Охвативший детей массовый психоз, искусно подогреваемый церковниками, теперь уже невозможно было сдержать.

Поэтому Филипп II "умыл руки" и не на­стаивал на выполнении своего эдикта.

В стране стоял стон несчастных родите­лей. Забавные торжественные детские шест­вия по округе, столь умилявшие взрослых, превратились в повальное бегство подро­стков из семей. Редкие семьи в своем фа­натизме сами благословляли детей на ги­бельный поход. Большинство отцов пороли своих отпрысков, запирали в чуланах, но дети перегрызали веревки, подкапывали стены, ломали замки и – убегали. А те, кто не смог вырваться, бились в истериках, отказывались от пищи, чахли, заболевали. Волей–неволей родители сдавались.

Дети надевали своего рода униформу: серые простые рубахи поверх коротких штанов и большой берет. Но многие ребятишки и этого не могли себе позволить: шли в чем были (нередко босые и с непо­крытой головой, хотя солнце в то лето за тучи почти не заходило). На груди у уча­стников похода был нашит матерчатый крест красного, зеленого или черного цвета (конечно, эти цвета соперничали друг с дру­гом) . У каждого отряда был свой командир, флаг и прочая символика, которой ребятишки очень гордились. Когда отряды с пением, знаменами, крестами бодро и торжественно проходили через города и де­ревни, направляясь в Вандом, только зам­ки и крепкие дубовые двери могли удер­жать сына или дочь дома. Словно чума про­шлась по стране, унося десятки тысяч детей.

Восторженные толпы зевак бурно при­ветствовали отряды детворы, чем еще боль­ше подогревали ее энтузиазм и честолюбие.

Наконец некоторые священники поняли всю опасность данной затеи. Они стали оста­навливать отряды, где могли – уговаривали детей разойтись по домам, уверяли, что мысль о детском походе – это происки дьявола. Но ребята были непреклонны, тем более что во всех крупных городах их встречали и благословляли папские эмис­сары. Разумных священников немедленно объявляли вероотступниками. Суеверие толпы, энтузиазм детей и козни папской курии победили здравый смысл. И многие из этих священников–"вероотступников" сознательно отправились вместе с обре­ченными на неминуемую гибель детьми, как семью веками позже учитель Януш Корчак пошел вместе со своими воспи­танниками в газовую камеру фашистского концлагеря Треблинка.18