Geum.ru

А. С. Велидов (редактор) Красная книга

Вид материалаКнига

Содержание


Показания н. н. виноградского
Н. Виноградский
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   75

ПОКАЗАНИЯ Н. Н. ВИНОГРАДСКОГО




I


На поставленный мне вопрос о знакомстве моем с политическими кругами Москвы, враждебными Советской власти, и о том, что известно мне из политической деятельности этих кругов, даю нижеследующие показания, совершенно открытые и чистосердечные, в глубоком раскаянии в моей прежней деятельности, присовокупляя, что мотивы, по которым нахожу возможным говорить откровенно, изложены мною будут дополнительно в особом заявлении.

Мартовская революция застала меня чиновником особых поручений при Главном управлении по делам местного хозяйства, на которое с образованием Временного правительства была возложена разработка реформы местного строя; я принял участие в этих работах и специально разрабатывал проекты местной реформы на окраинах; работы эти меня свели с бывшим товарищем министра С. М. Леонтьевым.

Октябрьская революция меня, как и других, выбила из колеи. В Петербурге делать было нечего (работы найти нельзя было); в январе я получил приглашение Леонтьева приехать в Москву. Прибыв в Москву, Леонтьев познакомил меня с Д. М. Щепкиным (по работе во Временном правительстве я с ним не был почти знаком), и они предложили мне ехать на Кавказ (вторая половина января 1918 года), чтобы поступить на службу в так называемый «Юго восточный союз»218 для разработки вопросов о местном управлении. Я согласился, и мне было дано рекомендательное письмо к Григорию Николаевичу Трубецкому в Ростове на Дону.

Я выехал вместе с женой; проезд был тогда свободный; однако доехал до Воронежа, так как поезда дальше перестали ходить, и вернулся в Москву в конце января.

По приезде в Москву я задумал написать исторический обзор деятельности Временного правительства по местной реформе, заинтересовал этим С. М. Леонтьева и Д. М. Щепкина и получил от них поручение написать его, а также написать записку о будущем местном управлении в России, как оно мыслится на основании выводов прошлого. Одновременно они пригласили меня в совещание, представлявшее собою остаток бывшего «Совета общественных деятелей», образовавшегося в июле – августе 1917 года. В «Совете» тогда обсуждались вопросы, близкие к моей работе (о необходимой в будущем реформе правления, об автономии, федерации, об избирательном праве, о местной реформе). Обсуждение этих вопросов, а также возникшего тогда же вопроса об ориентациях (немецкой или союзнической) происходило в академической плоскости. Совещания представляли собою обломки старого «Совета»; председательствовал Д. М. Щепкин. Среди участников помню С. М. Леонтьева, Сергея Дмитриевича Урусова, Нарожницкого (бывший прес. земск. управы), Влад. Иос. Гурко, б. барона Меллера Закомельского (кажется, Влад. Влад.), Сергея Андреевича Котляревского, Вик. Ив. Стемпковского, Иос. Богд. Мейснера (бывш. предс. Московск. земск. уездной управы), прис. пов. Захарова, Ив. Илиодоровича Шидловского, профессора Б. М. Устинова и Ник. Ник. Лоскутова.

Совещания происходили раз в две три недели, постоянно численно уменьшаясь.

Со своей стороны помимо исторического обзора по местной реформе Временного правительства на окраинах, который предполагалось напечатать, я написал ряд записок об автономии и федерации, об избирательной системе, о местном управлении. Записки эти обсуждались в апреле – мае и вызвали нападки Гурко. Далее этого дело не шло.

К апрелю 1918 года, я думаю, относится и возникновение «Правого центра» – надпартийной организации, включавшей в свой состав представителей партии к. д., «Совета общественных деятелей», Торгово промышленной группы и «Союза земельных собственников».

Вопросы, обсуждавшиеся в «Правом центре», держались по большей части от «Совета общ. деят.» в секрете, меня туда не приглашали; знаю только, что представителями входили:

от «Совета общ. деят.» – Д. М. Щепкин и С. М. Леонтьев,

«Союза земельных собств.» – В. Н. Гурко и И. Б. Мейснер,

Торгово промышл. группы – Ник. Ник. Куклин, недавно умерший, от к. д. – Астров Николай Иванович.

О том, что председателем «Правого центра» был А. В. Кривошеий, я узнал лишь в июне случайно из разговора С. М. Леонтьева и Дм. Митр. Щепкина.

В июле, кажется, «Правый центр» рассыпался: уехал на Украину Кривошеий; между кадетами и другими, входившими в его состав организациями, произошел раскол на почве ориентации; промышленники держали себя нейтрально.

В июле же или августе распался «Союз земельных собственников». Оставшиеся его члены – Гурко и Меллер Закомельский – осенью уехали на Украину. Мейснер и Стемпковский, а также Ершов, потом также умерший на Украине, перешли в «Совет общ. деятелей». Мейснер осенью также уехал, вернулся в Москву в 1919 году осенью, после того как его, кажется, петлюровцы чуть не расстреляли, и с тех пор отошел от всякой политической и общественной деятельности, ни разу в «Совете» не показываясь.

И. И. Шидловский последний раз показался в «Совете» осенью (в начале) и ушел на почве расхождения в ориентации. Между тем болезнь жены (июль – август 1918 год) и укрепление Советской власти (благополучно для нее разрешившийся кризис июля – августа) заставили меня думать о постоянном заработке.

Исторические работы я бросил недоконченными (предполагал написать обзор деятельности «Совета», но дальше вступления и первой главы – условий, повлекших основание, дело не пошло) и принял сделанное мне в октябре 1918 года профессором Устиновым предложение поступить в Центропленбеж.219

Заседания «Совета» с осени 1918 года происходили также раз в две три недели, но от него остались обломки: две деятельные фигуры – Д. М. Щепкин и С. М. Леонтьев, вокруг них собиравшиеся для «информации», то есть попросту политических сплетен, – С. Д. Урусов, Каптерев (не помню точно, когда впервые его увидел), В. И. Стемпковский, лицо, фамилию которого не помню (на «ич», жил в доме Страхового о ва «Россия» на Кудринской площади,220 преподаватель или, во всяком случае, имел отношение к учительской среде), Н. Н. Лоскутов; иногда приходил В. М. Устинов. Кажется, в феврале 1919 года впервые увидел профессора Сергиевского, вошедшего в «Совет» в качестве представителя молодой науки.

Зимою же или осенью начал приходить Лев Львович Кисловский от правой крайней организации – «для контакта»; другими лидерами этой организации состояли, как я слышал, Рогович – бывший помощник обер прокурора Синода и Дм. Бор. Нейдгардт (последний, кажется, говорили, уехал позднее). Что делали правые, я не знаю, Кисловский приходил обыкновенно, принося с собою лишь фантастические повести, но имел сепаратные беседы с Леонтьевым.

Я уже указал на раскол; в одном из заседаний нам доложили, что кадеты образовали «Национальный центр», куда вошел С. А. Котляревский. Докладывал Леонтьев также о безуспешности переговоров с ними (длились они два три месяца), и в феврале, кажется, лишь решили пойти на объединение на началах общей платформы, причем признавали желательным включить сюда и «Союз возрождения», состоявший из бывших народных социалистов. Кажется, в феврале же (в конце) договорились и образовали «Тактический центр», механическое объединение, предоставлявшее каждой организации автономность.

Крайние правые в «Такт. центр» не вошли, непримиримые по некоторым вопросам, а также, кажется, вследствие отхода их представителя – Роговича.

Роль и состав «Союза возрождения» мне неизвестны. Я думаю, что представителем его в «Такт, центре» был Мельгунов – редактор кооперативного издательства «Задруга»; думаю, что, когда после истории с Принцевыми островами было решено послать за границу записку о неприемлемости предложения Антанты об отказе от всяких переговоров с Советской властью, говорили, что записку эту через Мельгунова повезет Аксельрод.

Кроме того, в апреле или мае «Задруга» затеяла издание за границей или в будущем в России сборника, характеризующего Советскую власть. Мне также было предложено написать одну главу (я раз видел Мельгунова), но за недостатком времени я отказался.

В «Тактический центр», таким образом, вошли:

от «Национального центра» – Николай Николаевич Щепкин и Осип Петрович Герасимов,

от «Совета общ. деятелей» – Дмитрий Митрофанович Щепкин и Сергей Михайлович Леонтьев.

Совещания «Тактического центра» держались от всех нас в большой тайне.

Заседания «Совета общ. деятелей», редкие, сводились к свиданию приходивших для обмена мнениями и выслушиванию «информации» Леонтьева и Д. М. Щепкина, которые источников ее не называли. На вопросы участников, например, существует ли какая нибудь военная организация, они отвечали уклончиво, у меня, таким образом, создалось впечатление, что военная организация есть, но принадлежит она «Национальному центру», который, как они говорили, имел средства.

Чтобы завершить общую картину первых четырех пяти месяцев 19 го года, укажу, что Прокопович и Кускова устраивали политические собеседования, по словам Леонтьева и Д. М. Щепкина, крайне скучные, где велись бесконечные споры.

Помню, один раз они сказали, что было, «строго говоря», совещание бывших министров и их товарищей, шутили и перечислили, кроме себя и Урусова, Прокоповича, Семена Маслова, служившего, по словам Леонтьева, в какой то конспиративной организации льноводов, и за сим, хорошо не помню, кажется, Беркенгей ма, Зельгейма и Коробова.221 В конце марта 19 го года на одном совещании Совета присутствовал приехавший из Сибири некто Азаревич; был также, кроме обычных участников, Сергей Арсентьевич Морозов (Богородская мануфактура).

Из позднейшего разговора Леонтьева и Д. М. Щепкина я позднее услышал, что он им передал 50 или 100 тысяч рублей.

На упомянутом совещании впервые Леонтьевым и Д. М. Щепкиным был поднят вопрос о необходимости установить связь с Колчаком и Деникиным с целью взаимной информации (о шпионаже, то есть передаче сведений военного характера, не было речи). Эта информация должна была заключаться в том, чтобы осведомить, в особенности Колчака, как мыслят себе общественные и политические группы Москвы будущую форму правления, какой должен быть, по их мнению, строй, а также получить точные данные, какой строй он устанавливает, отношение к аграрному вопросу и т. д. Присутствующие признали такую информацию желательной.

Вскоре после того Леонтьев сказал мне, что нашел двух людей, едущих один в Сибирь, другой на юг, Егора Яковлевича Назарова (думаю, что это Азаревич, но за точность выводов не ручаюсь) и Луку Лукича (фамилию мне не сказал). Указавши, что он переедет в мае на дачу, Леонтьев просил разрешения дать им мой адрес, с тем чтобы в случае приезда их направить к нему, а если его в городе не будет, – к Д. М. Щепкину. Я на это выразил согласие, ибо, повторяю, о шпионаже не было никогда речи, и Леонтьев сказал мне, что это именно и есть гонцы с информацией.

Приезжая в мае и июне в город, он несколько раз спрашивал меня, приезжал ли кто нибудь; но никто не приезжал. Раз он сказал мне, что приехал гонец, хромой, на костыле. Засим, в начале июля, кажется, ко мне явилась от Егора Яковлевича Назарова женщина, назвавшаяся Марией Ивановной Семеновой222 (или Смирновой – не помню); я хотел направить ее прямо к Леонтьеву, но она вступила со мной в разговор. Но некоторые заявления ее для меня настолько выходили из области известного мне, что я прервал разговор (даже чувствуя себя в неудобном положении) и сказал ей прямо идти к Леонтьеву.

Затем, в начале августа, пришел ко мне молодой человек лет 16–17, положительно нервно расстроенный, фамилии его не знаю, и сказал, что он был в Харькове арестован; после месячного сидения отпущен. Я направил его к Леонтьеву без разговоров и потом, спрашивая Леонтьева, был ли у него этот человек, сказал, что посланный производит на меня впечатление совсем неуравновешенного.

Этим, можно сказать, исчерпываются мои политические сношения с Д. М. Щепкиным и Леонтьевым.

В середине августа девятнадцатого года я поступил в Главтоп,223 после ликвидации дел в Центропленбеже; 22–25 августа вступил в исполнение обязанностей заведующего организационным отделом Главтопа.

Последнее собрание «Совета», на котором я был, да думаю оно вообще было последним, – 2 я половина (скорее всего 18 го или 20 го) июля. С Д. М. Щепкиным и Леонтьевым у меня остались лишь дружеские связи. С июня на квартире Леонтьева не был ни разу. Свидания мои с ним, редкие (оба жили на даче, а Леонтьев приезжал в город на 2–3 дня в неделю), покоились только на личных отношениях и сводились к ряду личных одолжений (например, хлопоты об освобождении брата Леонтьева, предпринятые Главтопом по инициативе проф. Классена) и порученные мне ими, вместе с другими, просьбы Д. М. Щепкина о дровах (1 саж.), о приискании для Московского обл. союза Кооперативного объединения, где он служил, хорошего заведующего отделом лесозаготовок и т. д.

Свидания эти у меня в Главтопе постоянно в присутствии других лиц продолжались очень недолго, о политике не было и речи, я считал, что после провала «Национального центра» никакой политики не может быть, да и мысли мои, как будет видно из особого моего заявления, получили совершенно иное направление.

В конце августа или в самом начале сентября ко мне на службу зашел Леонтьев и после краткой беседы о брате, уже на лестнице, сказал мне, что без моего разрешения дал мой адрес Николаю Николаевичу Семенову (? Робертович Гершельман), уезжающему на юг, что он просто пишет о создавшемся положении в Москве своим друзьям на юг и ждет от них сообщения, что же они, собственно, думают делать.

Я поморщился, но ничего не ответил, так как это было сказано на ходу, прощаясь. Однако, вернувшись к себе, я решил предотвратить это и стал обдумывать, как это сделать. На следующий день я пошел к Д. М. Щепкину (Леонтьев накануне уехал на дачу) и просил отнять мой адрес, на что он сказал мне, что уже поздно, что Гершельман или уехал, или скоро должен ехать и что адреса его он не знает. Тогда, вспомнив, что Гершельмана я видел на свадьбе моего сослуживца по Центропленбежу Ключарева и что там были разговоры о дружбе Гершельмана с другим служащим Центропленбежа, М. П. Троицким, я бросился к телефону, прося Троицкого узнать адрес Гершельмана. Троицкий обещал мне это сделать, но Гершельмана не нашел. И лишним доказательством того, как политика меня тогда мало интересовала, как мне безразлична была судьба возложенного на Гершельмана поручения, служит то, что, как только в конце ноября стало известно о предполагавшемся назначении товарища Ксандрова224 на Украину, что предстоит поездка с ним до весны в его вагоне, я просил его взять меня с собой (он ответил мне: «Я вас в число первых предназначил»), а секретарю его говорил, что с радостью уеду с ними.

В середине октября я бросился в пучину главтопской работы. С тех пор ни слова о политике с прежними моими приятелями не вел, также и короткие свидания (они ходили ко мне по личным делам, а не я к ним, как прежде) носили совершенно частный характер, да и я был убежден, что ни о какой политике они больше не думают.

К сему прилагается особое заявление.

15 февраля 1920 года. Н. Виноградский

Дополнительное показание:

На поставленный мне особо вопрос, что я знаю про деятельность Кишкина, Кизеветтера, отвечаю: слышал, что Кишкин был причастен к политическому контрреволюционному движению летом 1918 года, слышал также, что, сидя в тюрьме, Кишкин и Кизеветтер постоянно спорили; первый говорил, что необходимо всеобщее избирательное право, второй – что оно неприменимо после опыта 17 го года.