…Всеми будет править она
| Вид материала | Документы |
- Волки и овцы. (сказка), 20.93kb.
- Экуменизм это движение, которое содержит в себе многочисленные проблемы, 1526.19kb.
- Век только начался, а уже отовсюду слышишь прочтите книгу века, купите книгу века., 48.5kb.
- Лингвистическая сказка страна существительное, 38kb.
- Просите и дано будет вам, 3302.66kb.
- Основные темы и идеи лирики А. Ахматовой, 276.48kb.
- Книга может быть полезна всем, кто заинтересован познакомиться с процессами правотворчества, 2398.4kb.
- Б. Голдовский «идея марионетки» в искусстве эпохи надлома, 273.09kb.
- А. А. Коростелёва, 180.29kb.
- «Миллион, миллион долларов сша, и жизнь будет ха-ра-ша, будет ха-ра-ша! Ага!», 83.45kb.
Композитор оторвался от воспоминаний. Отчего вдруг наступила такая тишина? Слышно даже, как вздохнул господин директор в первом ряду ложи. Так, значит, все-таки провал? Эрве обхватил свою седую голову. И тут грянул шквал, нет – волна, нет – водопад аплодисментов. Публика бенуара и дальних рядов партера кинулась к рампе, топча и отталкивая друг друга. Все хотели поближе увидеть несравненную Жюдик, обаятельного Дюпюи. Кто-то в упоении крикнул: «Автора на сцену!»
Какой-то богатый щеголь, разодетый как павлин, вдруг гаркнул из первого ряда партера: «Да вон же сидит наш разлюбезный господин сочинитель!»
Эрве вжался в спинку своего кресла. Неужели его-таки углядели? Но щеголь ткнул рукой в ложу на противоположном конце зала: «Пожалуйте на сцену, граф де Эрве!»
В ложе бенуара во весь рост поднялся седеющий, но все еще весьма импозантный господин, в котором потерявший дар речи композитор узнал своего старого знакомого – настоящего Эрве. Этот ненавистный двойник, как всегда, раскланивался вместо него, хотя и говорил: «Не стоит, друзья! Это же не я, это он!» Вот и теперь двойник протянул руку к директорской ложе, где почти прятался Флоримон Эрве. Перед глазами у бедняги все завертелось. Последнее, что он увидел, – это недоуменный взгляд директора «Варьете». Дальше все стало черно.
Очнулся Эрве за кулисами, где и пролежал оставшиеся акты оперетты. На последний «поклон автора» его все-таки вывели Жюдик и Дюпюи. Эрве кланялся, мало что понимая. В голове вертелось только одно. К чему такие мучения – двойная жизнь, 20 сочинений в год, если все успехи приписываются какому-то двойнику?..
Домой композитора привезли почти в полуобморочном состоянии. Участники триумфальной премьеры отправились праздновать в ресторан, а занедужившего композитора оставили приходить в себя. Прошло несколько дней, потом недель, но никто не заметил, что композитор стал редко приходить в театр, словно грандиозный и возрастающий успех «Мадемуазель Нитуш» перестал его интересовать. Эрве заперся в своей небольшой квартирке на улице де Лоретт, перестал выходить из дома, чурался гостей. Будто последняя оперетта забрала себе его жажду жизни и стремление к радостям.
Правда, один раз композитор все же вышел в свет. Родня графа де Эрве прислала ему приглашение. Флоримон приоделся и надушился – думал, идет в гости. Оказалось, на похороны. На пороге дома, двери которого были обиты траурным крепом и украшены еловыми ветками, композитору вручили «билет на церемонию похорон господина Эрве».
Композитор выбросил злосчастный «билет» и, не заходя на похороны двойника, поплелся домой. Но с тех пор в нем что-то сломалось. Он перестал спать, бормотал нечто несвязное. Друзья не слишком раздумывали, что делать с несчастным страдальцем и поместили его в… лечебницу Бисетр.
И вот по безумной иронии судьбы Эрве вновь оказался в церкви Бисетра, но уже не дирижером, а участником «лечебного хора». Сначала врачи даже побаивались: а вдруг известный пациент станет буянить и рваться домой. Но вышло по-иному: Эрве благостно улыбался, смотря на все вокруг. Прошло столько времени, весь Париж переменился до неузнаваемости, но в этой старинной лечебнице все оставалось по-прежнему: те же драные простыни на кроватях, тот же черствый хлеб на обед, те же походы на мессу. Но теперь даже этот мир нищеты воспринимался Эрве как возвращение в юность. Да, собственно, он и вырос в этих стенах. И разве Бисетр не прошел с ним по жизни? Ведь это по воспоминаниям его пациентов он писал оперетты, выдумывал сюжеты и героев. И вот теперь, на склоне лет, он пел в «лечебном хоре», принимая «музыкальные пилюльки», до которых некогда додумался сам. И все чаще в затуманенном мозгу вспыхивало воспоминание и слышался голос отца настоятеля: «Брат органист сказал, что вы останетесь с нами навсегда и умрете здесь».
Что ж, пророк Бисетра оказался прав: Флоримон Эрве на всю жизнь оказался связанным с психиатрической лечебницей и умер в Бисетре 4 сентября 1892 года.
Ночь в редакции
В редакции газет, особенно если они ежедневные, всегда кто-то дежурит: вдруг придет срочное сообщение, которое надо успеть принять, отредактировать (а то и написать) и дать в утренний номер. В ночь на 29 августа 1883 года в газете «Глоб» дежурил по редакционному графику журналист Эдуард Сэмсон. Никаких срочных новостей не предвиделось, утренний номер уже к полуночи был сверстан и лежал в типографии, ожидая подписи выпускающего редактора. Обычно тот приходил к четырем утра, сменял дежурного и, если никаких ночных новостей не требовалось вставлять, подписывал газету на выпуск в свет. К половине шестого утра свежий «Глоб» уже отгружали из типографии, а в шесть продавцы-мальчишки уже предлагали его читателям.
Ночь на 29 августа была спокойной, ничего сенсационного не случилось. Но Эдуард Сэмсон чувствовал себя ужасно: голова трещала, тело ломило. Наконец, не сумев совладать с собой, он забылся на редакционном диванчике коротким беспокойным сном. Приснилось ему нечто жуткое – взрыв невероятной силы, потоки лавы из жерла вулкана, тысячи людей ищут спасения в море, но и оно бурлит, как кипяток. Все гибнут…
Ошарашенный таким ужасным сном, журналист вскочил. Голова кружилась, ноги плохо слушались. Но он все же сумел добрести до стола и по журналистской привычке все зафиксировать написал: «Маленький живописный остров Праломе недалеко от Явы; гора, которая вдруг разломилась пополам, из нее вырвался столб огня и поднялся выше туч; тысячи людей бежали из глубины острова к берегу и гибли; огромные волны поглощали людей и разрушали строения на берегу».
В полном изнеможении Сэмсон закончил писать и, свернув бумагу, поставил на ней: «Очень важно. 29 августа 1883». Почему важно, журналист и сам не понимал. Он только и смог дойти до дивана, и, едва в 5 часов явился выпускающий редактор, Сэмсон с гудящей головой отправился домой.
Выпускающий редактор, увидев на столе лист с пометкой «очень важно», решил, что это запись сообщения, которое Сэмсон принял по телеграфу. Он тут же снял малозначимые факты в газетной верстке и дал огромным шрифтом на первую полосу «Глоб» записи коллеги, которые он еще немного подредактировал и немного приукрасил.
Сэмсон же, прикорнув дома на пару часиков, вышел купить молока. В какой же ужас он пришел, когда прочел в свежем номере «Глоба» свою запись, оставленную в редакции. Конечно, сюжет был эффектным и будоражащим, но ведь это был сон, а никак не свежая новость! Проштрафившийся журналист кинулся к главному редактору, пытаясь объясниться. Но он, уже связавшись с мировыми агентствами новостей, и так уже понял, что они сели в лужу. К тому же оказалось, что даже острова с таким названием – Праломе – не нашлось ни на одной карте мира. Теперь надо давать опровержение – от этого упадет тираж. А там и до безработицы недалеко! Словом, с несчастным сновидцем главный редактор рассчитался по полной – уволил без выходного пособия.
Но каково же было удивление всей скромной редакции «Глоба», когда к вечеру именно к ним обратились журналисты ведущих изданий Америки и Европы. Телеграммы посыпались дождем с одним вопросом: откуда «Глоб» узнал о грандиознейшем извержении вулкана Кракатау? Сей вулкан находился на крошечном островке, принадлежащем Индонезии, на Малайском архипелаге в Зондском проливе между большими островами Ява и Суматра. Правда, звался островок, как и его вулкан, Кракатау, а никак не Праломе. Но кто станет обращать внимание на такие частности!
Оказывается, трагедия случилась 26–28 мая. Но из-за удаленности острова-вулкана от цивилизации мир узнал известие только к вечеру 29-го числа. «Так где же «Глоб» нашел столь осведомленных журналистов?» – изумлялись лучшие газеты США и предлагали взять деловых собратьев на работу. Прочитав такое, главный редактор тут же вернул Сэмсона в редакцию и поручил освещать последствия извержения вулкана. «Глоб» даже увеличила журналисту жалованье – пусть работает здесь и никуда не стремится! Больше того, о самом Эдуарде Сэмсоне тоже черкнули пару слов, расписав его журналистские достоинства, нюх и хватку. Правда, о его вещем сне не помянули. Да и не до снов оказалось…
Извержение вулкана Кракатау отозвалось на всем мире. Мало того что был разрушен сам остров Кракатау и другие острова в радиусе 30 километров, там погибли тысячи людей, утонули все суда в близлежащих морских водах, а корабли, стоящие в портах Суматры и Явы, оказались разбиты в щепки. Позже подсчитали, что погибло более 40 тысяч человек. Впрочем, любые подсчеты были примерными.
26 августа подземный гул не давал жителям близлежащих районов спать, а 27-го числа они оглохли от взрывов. Столбы пепла вырывались из жерла на 30 километров в высоту, а потом небо закрылось черным густым мраком, который и простоял две с половиной недели. Сила взрыва была такова, что сегодня ее можно было бы сравнить с 200 тысячами атомных взрывов над Хиросимой.
Вызванные взрывом чудовищные цунами вздымались на 40 метров в высоту, сметая в море все – людей, деревни, города. На Яве смыло целую железнодорожную насыпь. Волна устремилась в океан со скоростью 1100 километров в час – почти со скоростью звука. Волны прокатились до побережья Америки, Австралии, врезались в европейский пролив Ла-Манш. Впервые человечество узнало, что цунами может обогнуть весь земной шар. Ужасающий грохот от взрыва был слышен по всему миру – в США, Австралии, на Цейлоне, в Африке. Ударные волны обогнули планету 7 раз.
Дым и пепел распространялись по всей Земле еще несколько последующих лет. Атмосфера настолько засорилась и перегрелась, что уровень солнечного света понизился везде на 30 процентов. В этой странной рефракции Солнце стало видеться землянами в синеватой окраске, а Луна вообще зеленой. Закаты выглядели фантастическими: сначала небо окрашивалось в плотный кроваво-красный цвет, а потом внезапно наступала кромешная тьма ночи. Интересно, что именно эти «небесные эффекты» появились на пейзажах импрессионистов и их последователей. И еще более занимательно, что художественная критика утверждала, что в природе таких красок нет. Однако именно эти ало-роковые закаты и восходы мы можем увидеть на полотнах Клода Моне (одна из таких работ – «Впечатление. Восход солнца» – и дала название самому направлению импрессионизма – импрессьон – по-французски «впечатление»). Эффект Кракатау отозвался кричаще-красными всплесками неба в картинах Эдварда Мунка из серии «Крик», в кружении зелено-желто-голубых звезд и «лун» на полотнах Ван Гога.
Все эти детали грандиозной катастрофы Сэмсон описывал на страницах бостонской «Глоб», перемежая рассказами моряков, которые во время катастрофы были в море, очевидцев с других континентов, исследователей вулкана. Опубликовала газета и еще одно пророчество – на этот раз научное. Вулканолог Вербеек в своем докладе после гибели Кракатау предсказал, что вскоре на его месте появится новый вулкан. Предсказание сбылось. 29 (роковая цифра для Кракатау) декабря 1927 года на месте бывшего острова произошло подводное извержение, и из пучины поднялся новый остров, а на нем – вулкан.
К середине ХХ века высота нового жерла достигала 150 метров, а к началу ХХI века – уже 300 метров. Правда, высота прежнего Кракатау была больше 500 метров, но ведь нынешний Анак-Кракатау (то есть Дитя Кракатау) быстро растет и периодически извергается. Интересно, кому приснится его новое трагическое извержение, когда оно случится?..
Надо сказать, что на старости лет журналист Эдуард Сэмсон рассказал-таки миру о своем вещем сне. Одно только было для него непонятно: почему остров в его сне назывался Праломе? Но однажды, когда журналисту было уже много-много лет, на его имя пришел пакет из Голландского исторического общества. Сэмсон вскрыл пакет, и на его руку выпала старинная карта острова Кракатау. Только вот назывался он на туземном языке – Праломе. Оказалось, что вещие сны не лгут даже в деталях. Просто иногда мы не можем их понять…
Спиритический сеанс
Спиритический сеанс в доме княгини Оболенской не удался. То ли гости не верили в вызываемых духов, то ли сами духи не хотели являться в дождливый вечер октября 1909 года. Но сколь ни старался известный в Москве медиум господин Гербель, никого ему вызвать не удалось. Да и с помощью вертящегося блюдца сложилось из букв только одно нелепое послание: «Подсолнух». И адрес: «Татьяне».
Красавица богачка Татьяна Рябушинская только плечами пожала. Глупость какая! Ну розы, орхидеи – еще понятно! Это цветы-подарки. Но кому нужен подсолнух, экая деревенщина?! Да и в спиритизм красавица верила слабо. На вечер к Оболенским попала почти случайно. Княгиня не одобряла нуворишей, тем более купцов, и на Татьяну, недавно вышедшую замуж за Михаила Рябушинского, одного из братьев-миллионеров, смотрела явно свысока. Конечно, теперь братья Рябушинские – хозяева ткацких фабрик по всей России, владельцы собственного банка и торгового дома. Но аристократические снобы Москвы до сих пор от фамилии нос воротят. Как же, ведь дед нынешних Рябушинских, Михайла, в 16 лет пришел в Первопрестольную в одной рваной кацавейке и с сапогами через плечо. Купить купил, да надеть боялся. Стопчутся ведь!..
Было это в 1802 году, и именовался Михайла тогда еще Яковлевым, поскольку отец его по выписке значился «Яков, сын Денисов – крестьянин Пафнутьевского монастыря Ребушинской волости, что за три версты от города Боровска». По волости и фамилия образовалась – Ребушинские. Это уж потом какой-то писарь в Москве переврал ее, вспомнив, видно, о Курочке Рябе. Впрочем, Михайле было все равно, как его кличут. Зато вскоре, скопив денег от торговли ветошью да холстами, Рябушинский записался в Московской купеческой управе купцом третьей гильдии. Туда, между прочим, один взнос был в тысячу рубликов. Ну а когда умирал Михайла 20 июля 1858 года, сыновьям его оставалось в наследство имущества и средств уже на 2 миллиона. Невероятные деньги по тем временам!
Но московские снобы и спустя сто лет помнили, что Рябушинские – ветошники. И вряд ли гордячка княгиня Оболенская послала бы сегодня Татьяне приглашение, если б не вынужденное ближайшее соседство.
В августе 1909 года муж Татьяны купил громадный особняк на той же аристократической Спиридоновской улице, где и жили Оболенские. Знатное соседство вышло: с одной стороны – князья, с другой – английский дипломат-промышленник Джеймс Мак-Гилл. Да только особняк Рябушинских роскошней всех будет. В начале ХХ века его выстроил архитектор Шехтель, «отец русского модерна». Не дом – настоящий замок. Только рва не хватает! Фасад в готическом стиле, спальни в мраморе, двери в витражах, на окнах рамы с зеркальными стеклами, вокруг роспись и скульптуры самого Врубеля. Есть и новомодные технические диковины – паровое отопление с собственной котельной и своя же электростанция рядом с домом. Словом, роскошь безумная. Но промышленник и банкир Михаил Рябушинский все мог себе позволить. Тем более что мечтал перещеголять старших братьев: Павла Павловича, имевшего «итальянский палаццо» на Пречистенском бульваре, и Степана Павловича, которому тот же Шехтель выстроил настоящий дворец на Малой Никитской.
Что ж, думала Татьяна, возвращаясь от Оболенских, родню Михаил переплюнул, но как в такой дворцовой роскоши жить? В огромных залах чуть не кричать приходится. А пока по крутой парадной лестнице поднимешься да по вестибюлю пройдешь, замаешься. После утомительного спиритического сеанса Татьяна еле добралась до своей комнаты, устало скинув прямо на руки горничной Насти новенькое соболье манто. Не надо было по гостям ходить, сидела бы дома! Хотя, конечно, шикарное манто и платье, из Парижа выписанное, обновить очень хотелось, да и сапфировое колье с серьгами от Фаберже показать. Пусть завистницы локотки покусают! Вот и польстилась Татьяна на приглашение Оболенских. И что вышло? Весь вечер князья да графья на Татьяну свысока поглядывали. А этот их спиритизм? Одна морока! Два часа за столом просидели, держась за руки, как глупые детишки в парке. Говорят, Европа от таких сеансов с ума сходит. Вот дурость-то! Хотя, может, в Англии или Франции и появляются духи с привидениями, но у нас в Москве…
Дикий вопль пронзил огромный дом. Горничная ахнула и запричитала: «Неужто опять самоубивец объявился?»
Татьяна вскочила: «Что за бред? Лучше б сходила посмотреть!» Но Настя в ужасе замотала головой: «Хоть режьте, барыня, никуда не пойду!»
Чуть не выругавшись в сердцах на дуру горничную, Татьяна выбежала из комнаты и понеслась на звуки.
Воплей уже не было, зато рыдания и всхлипы неслись из боковой комнаты рядом с кабинетом Михаила. Обычно в эту комнатушку никто и не заглядывал – ничего, кроме шкафов с разной рухлядью, там не было. Но теперь на полу сидела пожилая прислуга Клава и ритмично подвывала, хватаясь за сердце. А над головой, в ритм воя, качалась и поскрипывала тусклая лампочка без абажура. Вокруг Клавы валялись какие-то разноцветные осколки. Татьяна подняла один – выпуклые желтые лепестки.
«Что случилось?» – твердый голос хозяйки привел Клаву в чувство. Она перестала подвывать и начала оправдываться: «Открыла я, барыня, шкаф. А тут самоубивец-то наш и объявился. Тень в углу шастнула, лампочка заскрипела. Я спужалась, об шкаф стукнулась. Блюдо со шкафа и упало! Да я в жисть ни разу чашки не била, а тут – блюдо с подсолнечниками!..»
Татьяна еще раз взглянула на осколки – и впрямь разбилось уже кривое от старости гипсовое блюдо с подсолнухами. Так что же выходит – дух на спиритическом сеансе предупреждал Татьяну о том, что разобьется старое блюдо?.. Бред какой-то!
Татьяна не стала выслушивать все еще хныкающую Клаву, что она делала так поздно у этих шкафов. Развернулась и пошла к себе. Ну и денек! Дурацкий сеанс с «предсказанием», да еще и вопли о каком-то «самоубивце»…
«Выкладывай, что тут у вас происходит! – заявила она своей горничной Насте. – А то без рекомендаций уволю!» Настя вздохнула и перекрестилась: «Сами знаете, барыня, дом этот Савве Тимофеичу Морозову принадлежал. А он дружбу с революционерами-нехристями водил. Говорят, те его стращали, вынуждали деньги на свою революцию давать. Так застращали, что застрелился Савва Тимофеич в одночасье. Теперь вот и бродит душа его, не может успокоиться. Потому вдова его Зинаида и продала дом-то. Страшно ведь в таком жить!»
Объяснению Татьяна не поверила. Вряд ли вдова Морозова продала дом от страха. Она ни в чем не прогадала: весьма удачно вышла замуж за отставного московского градоначальника Рейнбота. Да и вряд ли душа Саввы бродит в московском доме на Спиридоновке – застрелился-то он во французском Канне. Случилось это четыре года назад – в 1905 году. А дом пустой стоял, потому что ждал выгодного покупателя: Зинаида Морозова продала дом Михаилу Рябушинскому за фантастическую сумму – 380 тысяч рублей! Хотя самой Татьяне этаких бешеных денег жаль…
А может, просто не привыкла она жить в дворцах-замках? Ведь не на аристократической улице воспитывалась, а в крошечном переулке Замоскворечья в семье скромного капельдинера Большого театра Фомы Примакова. Конечно, в театральном зале шик, позолота, но капельдинер всего-то снует по рядам с программками, а как свет погаснет, приходится и чай да шампанское подгулявшим купчикам в ложи разносить. Ясно – больших денег не заработаешь. Так что Фома Фомич возрадовался, как ребенок, когда удалось пристроить дочку Танюшу на казенный кошт в балетное училище при Большом театре.
Да только особыми способностями Таня там не отличилась, выпустили ее всего-то фигуранткой в кордебалет. Ну и что? Зато у Тани на последнем курсе особый «дар» обнаружился – красота. Ценнее любого диплома будет. Особенно если подойти с умом. А ума Татьяне не занимать. С ней все балетные щеголи, что вокруг кулис вьются, связываться боялись. Очень уж у нее язычок острый. Отбреет так, что потом по всей Москве ее остроты пересказывают. А уж подгулявшим купчикам Татьяна никогда не спускала. Они-то частенько красавицу из кордебалета старались в ресторан затащить, да она отказывалась – знала, как купцы по Москве-то гуляют. Когда зеркала бьют или мебель коньяком моют – это, можно сказать, вполне приличные манеры гулянок. А то начнут лакеям лица горчицей вымазывать или, еще хуже, фраки сахарной пудрой обсыпать. А ведь фрак для лакея самое дорогое сокровище – без него ни в один приличный ресторан не возьмут. А однажды в «Яре» купцы удумали действо «Амурские волны». Заставили пианиста вальс играть, у рояля крышку открыли, вылили туда несколько ящиков шампанского и запустили крошечных консервированных сардин. Пианист играет, рояль с шампанским бурлит, рыбки, как живые, от молоточков подпрыгивают. А купчины хохочут, заливаются.
Нет уж, подальше от такого веселья! И потому, когда несколько лет назад Михаил Рябушинский подловил красавицу фигурантку за кулисами, Таня отбрила его весьма зло. Михаил тогда заядлым балетоманом слыл, балерин на балы в Благородное собрание тайком приглашать ухитрялся, богатые подарки без счета делал. Но красавица Татьяна никаких подарков не возжелала и цель свою имела – достойно выйти замуж. А этого Михаил Рябушинский не решился ей тогда предложить. Что ж, Татьяна вышла замуж за отставного полковника Комарова, ушла со сцены, родила двоих детей. Все шло своим чередом, да вдруг, как на грех, вновь столкнулась с Рябушинским.
За время разлуки тот стал еще богаче, знатнее, решительнее. Без обиняков предложил развестись с мужем и выйти за него. У Татьяны сердце застучало, спина похолодела. Хотела сказать что-нибудь остренькое, а дыхание перехватило. Еще бы – черноволосый красавец Михаил улыбался кривой улыбкой обольстителя, но Татьяна-то видела, что губы у него дрожали, а в глазах вспыхивал страх. Он, такой решительный и уверенный в себе, страшился ее отказа!
Конечно, Михаил тоже, как и все московские купцы, упрям, любит быть на высоте. Но он умен, начитан, вполне европеизирован. Как и другие братья Рябушинские, получил отличное образование, говорит на разных языках. Себя считает англоманом, правда, одевается у лучших парижских портных. По нескольку раз в год за границу ездит. Этакий баловень Европы! Да и братья его хоть и отчисляют огромные суммы на старообрядческую Рогожскую церковь, но живут вполне современно. Степан так и вовсе первым в Москве автомобиль завел. Хоть сам и занимается вплотную историей старообрядчества, даже институт по ее изучению открыл, но технику «бесовыми игрушками» явно не считает, разных новинок и веяний не чурается.