Geum.ru

Портрет Дориана Грея Идеальный муж Как важно быть серьезным Редъярд Киплинг Свет погас книга

Вид материалаКнига

Содержание


Оскар Уайльд
Идеальный муж (An Ideal Husband)
Как важно быть серьезным. Легкомысленная комедия для серьезных людей (The Importance of Being Earnest. A Trivial Comedy for Seri
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   16

Оскар Уайльд

Портрет Дориана Грея (The Picture of Dorian Gray)


Роман (1890)

В солнечный летний день талантливый живописец Бэзил Холлуорд принимает в своей

мастерской старого друга лорда Генри Уоттона — эстета-эпикурейца, «Принца

Парадокса», по определению одного из персонажей. В последнем без труда узнаются

хорошо знакомые современникам черты Оскара Уайльда, ему автор романа «дарит» и

преобладающее число своих прославленных афоризмов. Захваченный новым замыслом,

Холлуорд с увлечением работает над портретом необыкновенно красивого юноши, с

которым недавно познакомился. Тому двадцать лет; зовут его Дориан Грей.

Скоро появляется и натурщик, с интересом вслушивающийся в парадоксальные

суждения утомленного гедониста; юная красота Дориана, пленившая Бэзила, не

оставляет равнодушным и лорда Генри. Но вот портрет закончен; присутствующие

восхищены его совершенством. Златокудрый, обожающий все прекрасное и нравящийся

сам себе Дориан мечтает вслух: «Если бы портрет менялся, а я мог всегда

оставаться таким, как есть!» Растроганный Бэзил дарит портрет юноше.

Игнорируя вялое сопротивление Бэзила, Дориан принимает приглашение лорда Генри

и, при деятельном участии последнего, окунается в светскую жизнь; посещает званые обеды, проводит вечера в опере. Тем временем, нанеся визит своему дяде лорду фермеру, лорд Генри узнает о

драматических обстоятельствах происхождения Дориана: воспитанный богатым

опекуном, он болезненно пережил раннюю кончину своей матери, наперекор семейным

традициям влюбившейся и связавшей свою судьбу с безвестным пехотным офицером

(по наущению влиятельного тестя того скоро убили на дуэли).

Сам Дориан между тем влюбляется в начинающую актрису Сибилу Вэйн — «девушку лет

семнадцати, с нежным, как цветок, лицом, с головкой гречанки, обвитой темными

косами. Глаза — синие озера страсти, губы — лепестки роз»; она с поразительной

одухотворенностью играет на убогих подмостках нищенского театрика в Ист-Инде

лучшие роли шекспировского репертуара. В свою очередь Сибиле, влачащей

полуголодное существование вместе с матерью и братом, шестнадцатилетним

Джеймсом, готовящимся отплыть матросом на торговом судне в Австралию, Дориан

представляется воплощенным чудом — «Прекрасным Принцем», снизошедшим с

заоблачных высот. Ее возлюбленному неведомо, что в ее жизни тоже есть тщательно

оберегаемая от посторонних взглядов тайна: и Сибилла, и Джеймс — внебрачные

дети, плоды любовного союза, в свое время связавшего их мать — «замученную,

увядшую женщину», служащую в том же театре, с человеком чуждого сословия.

Обретший в Сибиле живое воплощение красоты и таланта, наивный идеалист Дориан с

торжеством извещает Бэзила и лорда Генри о своей помолвке. Будущее их

подопечного вселяет тревогу в обоих; однако и тот и другой охотно принимают

приглашение на спектакль, где избранница Дориана должна исполнить роль

Джульетты. Однако, поглощенная радужными надеждами на предстоящее ей реальное

счастье с любимым, Сибила в этот вечер нехотя, словно по принуждению (ведь

«играть влюбленную — это профанация!» — считает она) проговаривает слова роли,

впервые видя без прикрас убожество декораций, фальшь сценических партнеров и

нищету антрепризы. Следует громкий провал, вызывающий скептическую насмешку

лорда Генри, сдержанное сочувствие добряка Бэзила и тотальный крах воздушных

замков Дориана, в отчаянии бросающего Сибиле: «Вы убили мою любовь!»

Изверившийся в своих прекраснодушных иллюзиях, замешенных на вере в

нерасторжимость искусства и реальности, Дориан проводит бессонную ночь, блуждая

по опустевшему Лондону. Сибиле же его жестокое признание оказывается не по

силам; наутро, готовясь отправить ей письмо со словами примирения, он узнает,

что девушка в тот же вечер покончила с собой. Друзья-покровители и тут

реагируют на трагическое известие каждый по-своему: Бэзил советует Дориану укрепиться духом, а лорд Генри — «не лить напрасно слез о Сибиле Вэйн».

Стремясь утешить юношу, он приглашает его в оперу, обещая познакомить со своей

обаятельной сестрой леди Гвендолен. К недоумению Бэзила, Дориан принимает

приглашение. И лишь подаренный ему недавно художником портрет становится

беспощадным зеркалом назревающей в нем духовной метаморфозы: на безупречном лице

юного греческого бога обозначается жесткая морщинка. Не на шутку обеспокоенный,

Дориан убирает портрет с глаз долой.

И вновь ему помогает заглушить тревожные уколы совести его услужливый

друг-Мефистофель — лорд Генри. По совету последнего он с головой уходит в чтение

странной книги новомодного французского автора — психологического этюда о

человеке, решившем испытать на себе все крайности бытия. Надолго завороженный ею

(«казалось, тяжелый запах курений поднимался от ее страниц и дурманил мозг» ),

Дориан в последующие двадцать лет — в повествовании романа они уместились в одну

главу — «все сильнее влюбляется в свою красоту и все с большим интересом

наблюдает разложение своей души». Как бы заспиртованный в своей идеальной

оболочке, он ищет утешения в пышных обрядах и ритуалах чужих религий, в музыке,

в коллекционировании предметов старины и драгоценных камней, в наркотических

зельях, предлагаемых в притонах с недоброй известностью. Влекомый

гедонистическими соблазнами, раз за разом влюбляющийся, но не способный любить,

он не гнушается сомнительными связями и подозрительными знакомствами. За ним

закрепляется слава бездушного совратителя молодых умов.

Напоминая о сломанных по его прихоти судьбах мимолетных избранников и

избранниц, Дориана пытается вразумить Бэзил Холлу-. орд, давно прервавший с ним

всякие связи, но перед отъездом в Париж собравшийся навестить. Но тщетно: в

ответ на справедливые укоры тот со смехом предлагает живописцу узреть подлинный

лик своего былого кумира, запечатленный на холлуордовском же портрете, пылящемся

в темном углу. Изумленному Бэзилу открывается устрашающее лицо сластолюбивого

старика. Впрочем, зрелище оказывается не по силам и Дориану: полагая создателя

портрета ответственным за свое нравственное поведение, он в приступе

бесконтрольной ярости вонзает в шею друга своих юных дней кинжал. А затем,

призвав на помощь одного из былых соратников по кутежам и застольям, химика

Алана Кэмпбела, шантажируя того некой позорной тайной, известной лишь им обоим,

заставляет его растворить в азотной кислоте тело Бэзила — вещественное

доказательство содеянного им злодейства.

Терзаемый запоздалыми угрызениями совести, он вновь ищет забвения в наркотиках.

И чуть не гибнет, когда в подозрительном при-

тоне на самом «дне» Лондона его узнает какой-то подвыпивший матрос: это Джеймс

Вэйн, слишком поздно проведавший о роковой участи сестры и поклявшийся во что бы

то ни стало отомстить ее обидчику.

Впрочем, судьба до поры хранит его от физической гибели. Но — не от всевидящего

ока холлуордовского портрета. «Портрет этот — как бы совесть. Да, совесть. И

надо его уничтожить», — приходит к выводу Дориан, переживший все искушения мира,

еще более опустошенный и одинокий, чем прежде, тщетно завидующий и чистоте

невинной деревенской девушки, и самоотверженности своего сообщника поневоле

Алана Кэмпбела, нашедшего в себе силы покончить самоубийством, и даже...

духовному аристократизму своего друга-искусителя лорда Генри, чуждого, кажется,

любых моральных препон, но непостижимо полагающего, что «всякое преступление

вульгарно».

Поздней ночью, наедине с самим собой в роскошном лондонском особняке, Дориан

набрасывается с ножом на портрет, стремясь искромсать и уничтожить его.

Поднявшиеся на крик слуги обнаруживают в комнате мертвое тело старика во фраке.

И портрет, неподвластный времени, в своем сияющем величии.

Так кончается роман-притча о человеке, для которого «в иные минуты Зло было

лишь одним из средств осуществления того, что он считал красотой жизни».


Идеальный муж (An Ideal Husband)


Комедия (1893, опубл. 1899)

Действие пьесы разворачивается на протяжении суток в Лондоне, в особняке

супружеской четы Чилтернов и на квартире лорда Горинга, в начале 1890-х гг.

Званый вечер в восьмиугольном зале особняка баронета сэра Роберта Чилтерна,

занимающего ответственный пост товарища министра иностранных дел, — один из

самых изысканных аттракционов великосветского Лондона. Отточенный вкус

образцовой супружеской пары сказывается во всем — от картин Буше и Коро на стенах до внешнего облика

хозяев дома и гостей. Такова хозяйка дома, двадцатилетняя Гертруда — «тип

строгой классической красоты», юная сестра сэра Роберта Мейбл — «совершенный

образчик английской женской красоты, бело-розовой, как цвет яблони». Под стать

им и миссис Чивли — «произведение искусства, но со следами слишком многих школ».

Характеризуя персонажей сильного пола, драматург тоже не упускает случая

заметить, что пожилой сановник, отец лорда Горинга лорд Кавершем «напоминает

портрет кисти Лоуренса», а говоря о самом сэре Роберте — добавить, что «Ван

Дейк не отказался бы написать его портрет».

Внимание светской знати привлекает новое лицо: в обществе пожилой добродушной

леди Маркби на вечер прибывает некая м-с Чивли. Кто-то из дипломатов встречал ее

пять лет назад в Вене или в Берлине; а леди Чилтерн вспоминает, что некогда они

учились в одной школе...

Впрочем, новоприбывшая не настроена на ностальгические грезы. С мужской

решительностью она провоцирует знакомство с сэром Робертом, упоминая общего

знакомого по Вене — некоего барона Арнгейма. Услышав это имя, сэр Роберт

вздрагивает, но имитирует вежливый интерес.

Чуждая мягкотелой сентиментальности, она выкладывает карты на стол. Влиятельный

в политических кругах сэр Роберт готовится выступить в парламенте с речью,

посвященной очередной «афере века» — строительству Аргентинского канала,

грозящему превратиться в такое же грандиозное надувательство, как Панамский.

Между тем она и стоящие за ней лица вложили немалые капиталы в эту

мошенническую акцию, и в их интересах, чтобы она была поддержана официальными

кругами Лондона. Сэр Роберт, не веря своим ушам, в негодовании отказывается, но,

когда она мимоходом упоминает о некоем письме, имеющемся в ее распоряжении и

подписанном его именем, нехотя соглашается.

Предстоящая речь сэра Роберта становится предметом обсуждения между ним и

поверенной во все его дела Гертрудой. С давних пор презирающая м-с Чивли (ту

некогда выгнали из школы за воровство) , леди Чилтерн требует, чтобы ее муж

письменно уведомил наглую шантажистку об отказе поддержать жульнический проект.

Зная, что собственными руками подписывает свой смертный приговор, тот уступает.

Поверенным своего далеко не безупречного прошлого сэр Роберт делает давнего

друга лорда Горинга, сочувствующего, всепонимающего, снисходительного и не на

шутку увлеченного младшей сестрой баронета Мейбл. Восемнадцать лет назад,

будучи секретарем лорда

Рэдли и не обладая никаким капиталом, кроме родового имени, Роберт известил

биржевого спекулянта о готовящейся скупке акций Суэцкого канала; тот нажил

миллион, а соучастнику выделил существенный процент, каковой и положил начало

имущественному преуспеянию теперешнего товарища министра. И эта-то позорная

тайна с минуты на минуту может стать достоянием общественности и, что самое

страшное, буквально боготворящей мужа леди Чилтерн.

Так и происходит: не застав сэра Роберта, разъяренная м-с Чивли бросает в лицо

Гертруде чудовищное обвинение, повторяя свой ультиматум. Та буквально

раздавлена: героический ореол мужа в ее глазах меркнет. Возвратившийся сэр

Роберт ничего не отрицает, в свою очередь с горечью ополчаясь на извечный

женский идеализм, побуждающий слабый пол творить себе ложных кумиров.

Скучающий наедине со своим дворецким лорд Горинг («Видите ли, Фиппс, немодно то,

что носят другие. А модно то, что носишь ты сам») получает записку леди Чилтерн:

«Верю. Хочу видеть. Приду. Гертруда». Он взволнован; однако вместо молодой

женщины, как обычно некстати, в библиотеке его роскошной квартиры появляется его

сановный отец. Воплощение британского здравого смысла, лорд Кавершем

выговаривает сыну за безбрачие и безделье; лорд Горинг просит дворецкого

немедленно проводить ожидаемую даму к себе в кабинет. Последняя действительно

вскоре появляется; но образцовый денди не ведает, что вопреки ожиданиям его

одарила визитом м-с Чивли.

Питавшая к нему в былые годы сентиментальную слабость «деловая женщина» (одно

время они были даже помолвлены, но помолвка тотчас расстроилась) предлагает

давнему возлюбленному начать все сначала. Больше того: она готова пожертвовать

компрометирующим сэра Роберта письмом ради возобновленной привязанности. Но

верный своим представлениям о чести (и джентльменской свободе) лорд Горинг

отвергает ее притязания. Вместо этого он подлавливает гостью на давнем пороке:

накануне вечером на приеме ему бросилась в глаза потерянная кем-то брошь.

Обронила ее м-с Чивли, но в алмазной змейке, которую можно носить и как браслет

(что самой м-с Чивли неведомо), он узнал вещь, подаренную им десять лет назад

великосветской кузине и позднее кем-то украденную. Теперь, борясь с

шантажисткой ее же оружием, он замыкает браслет на запястье м-с Чивли, угрожая

вызвать полицию. Боясь разоблачения, она вынуждена расстаться с

компрометирующим сэра Роберта свидетельством, но в отместку выкрадывает лежащее

на углу стола письмо Гертруды Чилтерн. Бессильная разрушить политическую

карьеру баронета, она исполнена решимости разрушить его семейное благополучие.

Спустя несколько часов явившийся с визитом в дом Чилтернов

лорд Горинг узнает, что громовая речь против «аргентинского проекта»,

произнесенная сэром Робертом в парламенте, принесла ему крупные политические

дивиденды. По поручению премьер-министра здесь же появляется лорд Кавершем,

уполномоченный предложить блестящему оратору портфель министра. Скоро появляется

и он сам — со злополучным письмом в руках, которое передал ему секретарь.

Однако страхи затаивших дыхание Гертруды и лорда Горинга тщетны: сэр Роберт

усмотрел в письме Гертруды лишь моральную поддержку горячо любимой жены...

Польщенный предложением премьер-министра, под давлением той же Гертруды он

сначала отказывается, заявляя, что его политическая карьера завершена. Однако

лорду Горингу (осчастливленному к этому моменту согласием Мейбл связать себя с

ним узами брака) в конце концов удается убедить непреклонную максималистку, что

уход с политического поприща станет закатом всего существования для его друга,

не мыслящего себя вне шумных общественных баталий. Немного поколебавшись, она

соглашается — попутно признаваясь мужу, что попавшее к нему письмо было на

самом деле адресовано лорду Горингу. Тот с легкостью прощает жене мимолетную

слабость духа.

Рыцарская дуэль встречных великодушии завершается пророчеством пожилого лорда

Кавершема: «Чилтерн <...> поздравляю вас. И если Англия не пойдет прахом и не

попадет в руки радикалов, вы еще когда-нибудь будете премьером».

Как важно быть серьезным. Легкомысленная комедия для серьезных людей (The Importance of Being Earnest. A Trivial Comedy for Serious People)


(1893, опубл. 1899)

Действие комедии происходит в лондонской квартире молодого джентльмена

Алджернона Монкрифа, выходца из аристократического семейства, и в поместье его

закадычного друга Джека Уординга в Вултоне, графство Хартфордшир.

Скучающий Алджернон, ожидая к чаю свою тетку леди Брэкнелл с очаровательной

дочерью Гвендолен, обменивается ленивыми репликами со своим лакеем Лэйном, не

меньшим гедонистом и любителем пофилософствовать. Неожиданно его одиночество

прерывается появлением его давнего приятеля и постоянного оппонента-соперника

во всех начинаниях, мирового судьи и владельца обширного сельского поместья Джека

Уординга. Скоро выясняется, что, пресытившись светскими и служебными

обязанностями (на попечении Уординга к тому же восемнадцатилетняя воспитанница),

оба разыгрывают перед окружающими одну и ту же игру, только именуют ее

по-разному:

Джек, стремясь вырваться от домашних, заявляет, что едет «к своему младшему

брату Эрнесту, который живет в Олбени и то и дело попадает в страшные

передряги»; Алджернон же в аналогичных случаях ссылается на «вечно больного

мистера Бенбери, для того чтобы навещать его в деревне, когда вздумается». Оба

— неисправимые себялюбцы и сознают это, что ничуть не мешает им при надобности

обвинять друг друга в безответственности и инфантильности.

«Только родственники и кредиторы звонят так по-вагнеровски», — отзывается

Алджернон о зашедших навестить его дамах. Пользуясь случаем, Джек переводит

беседу на матримониальные темы: он давно влюблен в Гвендолен, но никак не

осмелится признаться девушке в своих чувствах. Отличающийся отменным аппетитом

и столь же неистребимой склонностью к любовным интрижкам Алджернон, опекающий

свою кузину, пытается изображать оскорбленную добродетель; но тут в дело

вступает невозмутимо-словоохотливая леди Брэкнелл, учиняющая новоявленному

претенденту на руку дочери (та, наделенная недюжинным практицизмом и здравым

смыслом, уже успела дать м-ру Уордингу предварительное согласие, добавив, что

мечтой ее жизни было выйти замуж за человека по имени Эрнест: «В этом имени есть

нечто, внушающее абсолютное доверие») настоящий допрос с акцентом на

имущественных аспектах его благосостояния. Все идет благополучно, пока речь не

заходит о родословной мирового судьи. Тот не без смущения признается, что

является найденышем, воспитанным сердобольным сквайром, обнаружившим его... в

саквояже, забытом в камере хранения на лондонском вокзале Виктория.

«Я очень рекомендую вам <...> обзавестись родственниками <...> и сделать это еще

до окончания сезона», — советует Джеку невозмутимая леди Брэкнелл; иначе брак с

Гвендолен невозможен. Дамы удаляются. Впрочем, спустя некоторое время Гвендолен

вернется и предусмотрительно запишет адрес поместья м-ра Уординга в провинции

(сведения, неоценимые для незаметно подслушивающего их разговор Алджернона,

горящего желанием во что бы то ни стало познакомиться с очаровательной

воспитанницей Джека Сесили — намерение, никоим образом не поощряемое Уордингом,

радеющим о нравственном совершенствовании своей подопечной). Как бы то ни было,

оба друга-притворщика приходят к выводу, что и «беспутный младший брат Эрнест»,

и «вечно больной мистер Бенбери» постепенно становятся для них нежелательной обузой; в предвидении светлых грядущих перспектив оба дают слово избавиться от воображаемой «родни».

Причуды, однако, вовсе не являются прерогативой сильного пола, К примеру, в

поместье Уординга над учебниками географии, политической экономии и немецкого

скучает мечтательная Сесили, слово в слово повторяющая сказанное Гвендолен:

«Моей девической мечтой всегда было выйти замуж за человека, которого зовут

Эрнест». Больше того: она мысленно обручилась с ним и хранит шкатулку, полную

его любовных писем. И неудивительно: ее опекун, этот скучный педант, так часто

с возмущением вспоминает о своем «беспутном» братце, что тот рисуется ей

воплощением всех достоинств.

К изумлению девушки, предмет ее грез появляется во плоти: разумеется, это

Алджернон, трезво рассчитавший, что его друг еще на несколько дней задержится в

Лондоне. От Сесили он узнает, что «суровый старший брат» решил отправить его на

исправление в Австралию. Между молодыми людьми происходит не столько любовное

знакомство, сколько своего рода словесное оформление того, о чем грезилось и

мечталось. Но не успевает Сесили, поделившись радостной новостью с гувернанткой

мисс Призм и соседом Джека каноником Чезюблом, усадить гостя за обильную

деревенскую трапезу, как появляется хозяин поместья. Он в глубоком трауре, и вид

его печален. С подобающей торжественностью Джек объявляет своим чадам и

домочадцам о безвременной кончине своего непутевого братца. А «братец» —

выглядывает из окна...

Но если это недоразумение еще удается худо-бедно утрясти с помощью

экзальтированной старой девы-гувернантки и доброго каноника (к нему-то и

апеллируют оба друга-соперника, заявляя, один за другим, о страстном желании

креститься и быть нареченными одним и тем же именем: Эрнест), то с появлением в

поместье Гвендолен, заявляющей ни о чем не подозревающей Сесили, что она

помолвлена с мистером Эрнестом Уордингом, воцаряется тотальная неразбериха. В

подтверждение собственной правоты она ссылается на объявление в лондонских

газетах, другая — на свой дневник. И только поочередное появление Джека

Уординга (разоблачаемого невинной воспитанницей, называющей его дядей Джеком) и

Алджернона Монкрифа, какового беспощадно изобличает собственная кузина, вносит в

смятенные умы нотку обескураженного спокойствия. Еще недавно готовые разорвать

друг друга представительницы слабого пола являют друзьям пример истинно

феминистской солидарности: их обеих, как всегда, разочаровали мужчины.

Впрочем, обида этих нежных созданий непродолжительна. Узнав, что Джек, несмотря

ни на что, намерен пройти обряд крещения,

Гвендолен великодушно замечает: «Как глупы все разговоры о равенстве полов.

Когда дело доходит до самопожертвования, мужчины неизмеримо выше нас».

Из города неожиданно появляется леди Брэкнелл, которой Алджернон тут же

выкладывает радостную весть: он намерен сочетаться браком с Сесили Кардью.

Реакция почтенной дамы неожиданна: ей определенно импонируют миловидный профиль

девушки («Два наиболее уязвимых пункта нашего времени — это отсутствие принципов

и отсутствие профиля» ) и ее приданое, что до происхождения... Но тут кто-то

упоминает имя мисс Призм, и леди Брэкнелл настораживается. Она непременно

желает увидеть эксцентричную гувернантку и узнает в ней... исчезнувшую двадцать

восемь лет назад непутевую служанку своей покойной сестры, повинную в том, что

она потеряла ребенка (вместо него в пустой коляске обнаружили рукопись

трехтомного романа, «до тошноты сентиментального»). Та смиренно признается, что

по рассеянности положила доверенного ей ребенка в саквояж, а саквояж сдала в

камеру хранения на вокзале.

Встрепенуться при слова «саквояж» наступает очередь Джека. Спустя несколько

минут он с торжеством демонстрирует присутствующим бытовой атрибут, в котором

был найден; и тут выясняется, что он — не кто иной, как старший сын

профессионального военного, племянник леди Брэкнелл и, соответственно, старший

брат Алджернона Монкрифа. Больше того, как свидетельствуют регистрационные

книги, при рождении он был наречен в честь отца Джоном Эрнестом. Так, словно

повинуясь золотому правилу реалистической драмы, в финале пьесы выстреливают все

ружья, представшие на обозрение зрителям в ее начале. Впрочем, об этих канонах

едва ли думал создатель этой блестящей комедии, стремившийся превратить ее в

подлинный праздник для современников и потомков.