Школьников, гуляющих рядом с памятником Маршалу Советского Союза Г. К
| Вид материала | Документы |
- Маршалу Советского Союза Жукову. Командовать Парадом Победы Маршалу Советского Союза, 36.96kb.
- Соревнований по огневой подготовке среди впк г. Курска и Курской области, посвященных, 28.25kb.
- Положение, 230.09kb.
- Мероприятия Губернатора Московской области Областное совещание по итогам работы Правительства, 1406.06kb.
- Средняя общеобразовательная школа с. Орлов-Гай, 182.64kb.
- Советского Союза Васильева В. В. с. Большая Шатьма, 2006 Оглавление. Введение Основная, 122.48kb.
- Президиума Верховного Совета ссср, повторно получая высшую награду Советского Государства, 296.17kb.
- А музы не молчали… (Литературно-музыкальная композиция, посвященная Великой Победе), 84.58kb.
- Н. С. Хрущев о международном положении и внешней политике советского союза доклад, 467.08kb.
- Маршала Советского Союза Г. К. Жукова публичный доклад, 483.09kb.
давлением фактов вынужден был признать наличие в английской зоне
организованных немецких войск, будто бы "ожидавших роспуска или работавших"
под его командованием.
Он пытался объяснить все это "техническими трудностями", якобы
связанными с роспуском немецких солдат. Тут же, на заседании Контрольного
совета, нам стало ясно, что обо всем этом знал верховный главнокомандующий
экспедиционными силами союзников Д. Эйзенхауэр.
Позднее, на заседании Контрольного совета в ноябре 1945 года, Б.
Монтгомери по этому поводу сказал:
- Я бы удивился, если бы мне сообщили, что существует разница между
нашей линией поведения по этому вопросу и линией поведения моего
американского коллеги, так как линия поведения, которой мы следуем, была с
самого начала установлена во время объединенного командования под
руководством генерала Эйзенхауэра.
Все стало яснее ясного. У. Черчилль, подписывая от имени своей страны
обязательства немедленно, раз и навсегда искоренить немецкий милитаризм и
ликвидировать германский вермахт, тут же давал секретные приказы военному
командованию о сохранении вооружения и воинских частей бывшей гитлеровской
армии как базы воссоздания западногерманской армии с далеко идущими
антисоветскими целями. И все это, оказывается, было известно Верховному
командованию экспедиционными силами союзников и лично Д. Эйзенхауэру. Не
скрою, тогда это меня сильно огорчило, и мое первоначальное мнение о Д.
Эйзенхауэре несколько изменилось. Но, очевидно, по-иному тогда уже не могло
быть...
Когда И. В. Сталин узнал о двурушничестве У. Черчилля, он крепко
выругался и сказал:
- Черчилль всегда был антисоветчиком номер один. Он им и остался.
Это было справедливое замечание в адрес У. Черчилля.
Чем дальше шло время, тем труднее становилось советской стороне
работать в Контрольном совете. Чувствовалось, что Д. Эйзенхауэр и Б.
Монтгомери по многим вопросам имели особые указания, которые противоречили
принятым ранее решениям.
Припоминаются острые разногласия и длительные споры с англичанами и
американцами по вопросу об установлении уровня [381] выплавки стали для нужд
Германии. Из тщательных подсчетов выходило, что для удовлетворения мирных
потребностей Германий требуется пять миллионов тонн стали, и мы предложили
узаконить эту обоснованную цифру. Англичане и американцы не согласились и
настаивали на 11 миллионах тонн. Спорили, доказывали друг другу в течение 40
дней и еле-еле договорились на 8-9 миллионов.
А вся суть-то была не в заботе о нуждах немецкого народа, а в
сохранении военно-экономического потенциала западных районов Германии,
которому отводилась особая роль, вытекающая из послевоенной
империалистической политики США и Англии.
Во время Потсдамской конференции И. В. Сталин вновь заговорил со мной о
приглашении в Советский Союз Д. Эйзенхауэра. Я предложил пригласить его в
Москву на физкультурный праздник, который был назначен на 12 августа.
Предложение было принято. И. В. Сталин приказал направить в Вашингтон
официальное приглашение. В приглашении было сказано, что во время пребывания
в Москве Д. Эйзенхауэр будет гостем маршала Жукова. Это означало, что
генерал Дуайт Эйзенхауэр приглашался в Советский Союз не как государственный
политический деятель, а как выдающийся военный деятель Второй мировой войны.
Поскольку он являлся моим официальным гостем, я должен был вместе с ним
прибыть в Москву и сопровождать его в поездке в Ленинград и обратно в
Берлин.
С Д. Эйзенхауэром в Москву выехали его заместитель генерал Клей,
генерал Дэвис, сын Д.Эйзенхауэра - лейтенант Джон Эйзенхауэр и сержант Л.
Драй. Во время этой поездки мы о многом переговорили, и мне казалось, что
тогда в своих суждениях Д. Эйзенхауэр был откровенен.
Американскую, английскую и французскую армии, их организацию, доктрину
и военное искусство я знал только теоретически. Меня же интересовала
практическая деятельность Верховного командования экспедиционных сил в
Европе.
- Летом 1941 года, - рассказывал Д. Эйзенхауэр, - когда фашистская
Германия напала на Советский Союз, а Япония проявляла агрессивные намерения
в зоне Тихого океана, американские вооруженные силы были доведены до
полутора миллиона человек.
Военное нападение Японии в декабре 1941 года в Пирл-Харборе для
большинства военного ведомства и правительственных кругов было неожиданным.
В этом отношении японское правительство действовало таким же хитрым и
коварным методом, как германское правительство по отношению к Советскому
Союзу.
Наблюдая за развернувшейся борьбой Советского Союза с Германией,
говорил Д. Эйзенхауэр, мы затруднялись тогда определить, как долго
продержится Россия и сможет ли она вообще сопротивляться натиску германской
армии. Деловые круги США [382] вместе с англичанами в то время были серьезно
обеспокоены проблемами сырьевых ресурсов Индии, средневосточной нефти,
судьбой Персидского залива и вообще Ближним и Средним Востоком. Из
сказанного Д. Эйзенхауэром было видно, что главной заботой США в 1942 году
было обеспечение своих военно-экономических позиций, а не открытие второго
фронта в Европе. Планами открытия второго фронта в Европе США и Англия
начали теоретически заниматься с конца 1941 года, но практических решений не
принимали вплоть до 1944 года.
- Мы отвергли требование Англии начать вторжение в Германию через
Средиземное море по чисто военным соображениям, а не по каким-либо иным
причинам, - говорил Д. Эйзенхауэр.
Из слов Д. Эйзенхауэра было видно, что их очень пугало сопротивление
немцев в Ла-Манше, особенно на побережье Франции, крайне беспокоил широко
разрекламированный немцами "Атлантический вал", вследствие чего у
руководства Англии и США преобладала тенденция - не торопиться с вторжением
до тех пор, пока Германия и ее вооруженные силы не дойдут в своей борьбе с
Россией до истощения.
План нападения через Ла-Манш был окончательно согласован с англичанами
в апреле 1942 года, но и после этого У. Черчилль продолжал предпринимать
серьезные попытки уговорить Ф. Рузвельта произвести вторжение через
Средиземное море. Открыть фронт в 1942-1943 годах, по мнению Д. Эйзенхауэра,
союзники якобы не могли, так как не были готовы к этой большой
комбинированной стратегической операции. Это, конечно, было далеко от
истины. Они могли в 1943 году открыть второй фронт, но сознательно не
торопились, ожидая, с одной стороны, более значительного поражения
вооруженных сил Германии, а с другой - большего истощения вооруженных сил
СССР.
- Вторжение в Нормандию через Ла-Манш в июне 1944 года началось в
легких условиях и проходило без особого сопротивления немецких войск на
побережье, чего мы просто не ожидали, - говорил Д. Эйзенхауэр. - Немцы не
имели здесь той обороны, о которой они кричали на весь мир.
- А что собой фактически представлял этот "Атлантический вал"? -
спросил я.
- Никакого "вала" вообще не оказалось. Это были обычные окопы, да и те
несплошные. На протяжении всего этого "вала" было не больше трех тысяч
орудий разных калибров. В среднем это немногим больше одного орудия на
километр. Железобетонных сооружений, оснащенных орудиями, были единицы, и
они не могли служить препятствием для наших войск.
Кстати, слабость "вала" откровенно признал и бывший начальник
генерального штаба немецких сухопутных войск генерал-полковник Ф. Гальдер. В
своих воспоминаниях в 1949 году он писал: "Германия не имела никаких
оборонительных средств против десантного флота, который был в распоряжении
союзников и действовал [383] под прикрытием авиации, полностью и
безраздельно господствовавшей в воздухе"{100}.
Главные трудности при вторжении в Нормандию, по словам Д. Эйзенхауэра,
состояли в переброске войск и их материальном снабжении через Ла-Манш.
Сопротивление же немецких войск здесь было незначительным.
Откровенно говоря, я был несколько в недоумении, посмотрев в 1965 году
американскую кинокартину "Самый длинный день". В этом фильме, где в основе
лежит исторический факт - вторжение союзных войск через Ла-Манш в июне 1944
года, противник показан гораздо более сильным, чем он был на самом деле.
Политическая направленность этого фильма, конечно, понятна, но все же надо
знать меру...
Грандиозная по своим масштабам морская десантная операция в Нормандии
не нуждается в фальшивой лакировке. Надо сказать объективно: она была
подготовлена и проведена умело. Наибольшее сопротивление основным
экспедиционным силам союзников немцы оказали только в июле 1944 года, когда
они перебросили в этот район свои силы со всего побережья северной части
Франции. Но и тогда они были подавлены многократным превосходством
сухопутных и воздушных сил союзников. В полном смысле наступательных
операций союзников, таких, которые были бы связаны с прорывом глубоко
эшелонированной обороны, борьбой с оперативными резервами, с контрударами,
как это имело место на советско-германском фронте, там не было и быть не
могло из-за отсутствия войск противника.
Наступательные операции американских и английских войск, за исключением
единичных, проходили в виде преодоления подвижной обороны немцев. Главные
трудности в продвижении союзных войск, по словам Д. Эйзенхауэра, состояли в
сложностях по устройству тыловых путей и преодолению местности.
Меня очень интересовало контрнаступление немецких войск в Арденнах в
конце 1944 года и оборонительные мероприятия союзных войск в этом районе.
Надо сказать, что Д. Эйзенхауэр и его спутники без особого желания вступали
в разговоры на эту тему. Из их скупых рассказов было все же видно, что удар
немецких войск в Арденнах для штаба Верховного командования и командования
12-й группы армий генерала Бредли был внезапным и американцы не могли
выдержать ударов противника.
У Верховного командования союзников были большие тревоги и опасения за
дальнейшие действия противника в Арденнах. Эти опасения полностью разделял
У. Черчилль. 6 января 1945 года он обратился к И. В. Сталину с личным
письмом, в котором чувствовалась тревога. В нем он сообщал, что на Западе
идут очень тяжелые бои и что у союзников создалось тяжелое положение в связи
с большими общими потерями и утратой инициативы. [384]
О том, насколько союзники были заинтересованы в быстрой реакции на это
сообщение со стороны Советского Союза, говорит хотя бы тот факт, что письмо
это было направлено в Москву с главным маршалом авиации Англии Артуром
Теддером. Расчет их был такой: если Советское правительство именно в этот
период даст указание своим войскам перейти в наступление, то Гитлер вынужден
будет снять свои ударные войска с Западного фронта и перебросить их на
восток против Красной Армии.
Как известно, Советский Союз, верный своим союзническим обязательствам,
ровно через неделю развернул грандиознейшее наступление по всему фронту,
которое до основания потрясло группировки немецких войск на всех
стратегических направлениях и вынудило их с колоссальнейшими потерями отойти
на Одер-Нейсе-Моравска-Остраву, а весной оставить Вену и юго-восточную часть
Австрии.
Вспоминая об этом, Д. Эйзенхауэр сказал: - 12 января русские начали
свое мощное наступление. Для нас это был долгожданный момент. У всех стало
легче на душе, особенно когда мы получили сообщение о том, что наступление
советских войск развивается с большим успехом. Мы были уверены, что немцы
теперь уже не смогут усилить свой Западный фронт.
Это было очень важное признание Верховного командования союзных войск,
свидетельствующее о том большом значении, которое имело для союзников
январское наступление советских войск. К сожалению, после войны, когда
уцелевшие гитлеровские генералы, как, впрочем, и некоторые известные военные
деятели из числа наших союзников в прошлой войне, стали наводнять книжный
рынок своими мемуарами, подобная объективная оценка событий Второй мировой
войны, данная Д. Эйзенхауэром в 1945 году, стала появляться все реже и реже,
а извращения фактов и инсинуации все чаще и чаще. Не в меру ретивые стали
договариваться даже до того, что якобы не Красная Армия своими активными
действиями против немцев способствовала успеху американцев в период их
сражений в районе Арденн, а американцы чуть ли не спасли этим Красную Армию.
Касались мы в разговоре с Д. Эйзенхауэром вопроса о поставках по
ленд-лизу. И здесь тогда все было ясно. Однако в течение многих послевоенных
лет буржуазная историография утверждала, как и продолжает утверждать до сих
пор, что якобы решающую роль в достижении нашей победы над врагом сыграли
поставки союзниками вооружения, материалов, продовольствия.
Действительно, Советский Союз получил от союзников во время войны
важные поставки для народного хозяйства- машины, оборудование, материалы,
горючее, продовольствие. Из США и Англии было доставлено, например, более
400 тысяч автомобилей, большое количество паровозов, средств связи. Но разве
все это могло оказать решающее влияние на ход войны? Я говорил уже о том,
что советская промышленность достигла в годы войны огромного [385] размаха и
обеспечила фронт и тыл всем необходимым. Повторяться нет смысла.
Относительно вооружения могу сказать следующее. Мы получили по
ленд-лизу из США и Англии около 18 тысяч самолетов, более 11 тысяч танков. К
общему числу вооружения, которым советский народ оснастил свою армию за годы
войны, поставки по ленд-лизу составили в среднем 4 процента. Следовательно,
о решающей роли поставок говорить не приходится.
Что касается танков и самолетов, которые английское и американское
правительства нам поставляли, скажем прямо, они не отличались высокими
боевыми качествами, особенно танки, которые, работая на бензине, горели как
факелы.
Большой интерес проявил Эйзенхауэр к операции по прорыву ленинградской
блокады, битве за Москву, Сталинградской и Берлинской операциям. Он спросил,
насколько физически тяжела была обстановка лично для меня, как командующего
фронтом, во время сражений под Москвой.
- Битва за Москву, - ответил я, - была одинаково тяжела как для
солдата, так и для командующего. За период особо ожесточенных сражений с 16
ноября до 8 декабря лично мне приходилось спать не больше 2 часов в сутки,
да и то урывками. Чтобы поддержать физические силы и работоспособность,
приходилось прибегать к коротким, но частым физическим упражнениям на морозе
и крепкому кофе, а иногда к двадцатиминутному бегу на лыжах.
Когда же кризис сражения за Москву миновал, я так крепко заснул, что
меня долго не могли разбудить.
Мне тогда два раза звонил Сталин. Ему отвечали: "Жуков спит, и мы не
можем его добудиться". Верховный сказал: "Не будите, пока сам не проснется".
За то время, что я спал. Западный фронт наших войск переместился вперед не
меньше чем на 10- 15 километров. Пробуждение было приятным...
По прибытии Д. Эйзенхауэра в Москву И. В. Сталин приказал начальнику
Генерального штаба А. И. Антонову познакомить его со всеми планами действий
наших войск на Дальнем Востоке.
Многое говорилось о Берлине, о последних завершающих операциях. Из
всего сказанного Д. Эйзенхауэром можно было понять, что ему пришлось
выдержать довольно серьезный нажим У. Черчилля, настаивавшего на захвате
союзными войсками Берлина. По словам Д. Эйзенхауэра, его как Верховного
главнокомандующего мало интересовал Берлин, так как советские войска стояли
уже на Одере и находились от Берлина в четыре раза ближе, чем союзные
войска.
- Мы стремились взять в первую очередь Бремен, Гамбург, Любек, чтобы
захватить немецкие порты, а на юге Южную Баварию, Северную Италию, Западную
Австрию и закрыть немцам доступ в горы Южной Баварии, где, по нашим данным,
гитлеровские войска намеревались укрепиться для дальнейшей борьбы, чтобы
избежать безоговорочной капитуляции, - сказал Д. Эйзенхауэр. [386]
- Премьер-министр У. Черчилль категорически возражал против моих
планов, считая, что дальнейшие действия союзных войск приобретают сугубо
политическое значение и не могут осуществляться без координации политических
руководителей союзных держав. Он все еще требовал захвата Берлина и был не
удовлетворен тем, что моими планами не предусматривается взятие Берлина. У.
Черчилль настаивал перед Рузвельтом и Комитетом начальников штабов союзных
войск, чтобы мы захватили Берлин раньше русских, с захватом которого имелось
в виду осуществить свое политическое влияние на дальнейшую судьбу Германии.
Однако все атаки У. Черчилля в этом направлении, - говорил Д. Эйзенхауэр, -
были отбиты Вашингтоном, и я действовал в духе ранее принятых решений.
- К сожалению, - продолжал Д. Эйзенхауэр, - мне дали понять, чтобы я
ограничил свои информационные сообщения советскому Верховному командованию,
хотя в них ничего не было, кроме вопросов военных, тем более что советское
Верховное командование меня информировало о действиях своих войск.
И. В. Сталин много говорил с Д. Эйзенхауэром о боевых действиях
советских войск и войск союзников против фашистской Германии и Японии,
подчеркивал, что Вторая мировая война явилась результатом крайней
ограниченности политических руководителей западных империалистических
государств, попустительствовавших безудержной военной агрессии Гитлера.
- Война дорого обошлась народам всех воевавших стран, и особенно
советским людям, - сказал И. В. Сталин. - Мы обязаны сделать все, чтобы не
допустить подобного в будущем. Эйзенхауэр с этим горячо согласился.
Тогда мне казалось, что Д. Эйзенхауэр относился с пониманием к тяжелым
жертвам советского народа. Он не раз повторял: "Всю гитлеровскую шайку надо
всенародно повесить и достойно наказать фашистов, проявлявших зверское
отношение к людям". Последний раз с Д. Эйзенхауэром мы встретились в Берлине
на нашем приеме, устроенном по случаю годовщины Октябрьской революции, в
1945 году.
После официальной части мы долго разговаривали с Д. Эйзенхауэром и его
ближайшими помощниками в связи с его отъездом в США, где он должен был
занять пост начальника штаба армии США вместо генерала Маршалла.
Во время этой последней беседы мы подвели общий итог нашей деятельности
по четырехстороннему управлению Германией. И оба пришли к выводу, что,
несмотря на ряд противоречий и препятствий, мы все же успешно сотрудничали в
органах Контрольного совета по Германии. Я сказал Д. Эйзенхауэру, что мы
могли бы достигнуть значительно больших результатов, если бы все стороны
выполняли взятые на себя обязательства на Потсдамской конференции. [387]
Еще раз я виделся с Эйзенхауэром на Женевской конференции глав
правительств США, Англии, Франции и Советского Союза в 1955 году. Он был
тогда уже президентом США. Мы с ним встречались несколько раз. Во время этих
встреч велись разговоры не только о минувших днях войны и сотрудничестве
наших стран в Контрольном совете по управлению Германией, но и самых острых
проблемных вопросах сосуществования наших государств и укрепления мира между
народами. Эйзенхауэр говорил уже совсем по-другому, нежели в 1945 году.
Теперь он твердо выражал и отстаивал политику империалистических кругов США.
Как человек и полководец генерал армии Д. Эйзенхауэр пользовался
большим авторитетом в союзных войсках, которыми он успешно руководил во
Вторую мировую войну. Он безусловно является полководцем крупного масштаба.
К Советскому Союзу он относился в то время дружелюбно. Он мог бы сделать
многое и для разрядки международной напряженности в послевоенный период, и в
первую очередь для предотвращения агрессии во Вьетнаме. К сожалению, он в