Сохрани нам город, о господи стихи
| Вид материала | Памятка |
- Книга первая "Велик Ты, Господи, и всемерной достоин хвалы; велика сила Твоя и неизмерима, 3386.59kb.
- Книга первая I. "Велик Ты, Господи, и всемерной достоин хвалы; велика сила Твоя и неизмерима, 3177.55kb.
- Книга первая I. "Велик Ты, Господи, и всемерной достоин хвалы; велика сила Твоя и неизмерима, 3124.72kb.
- Горелова С. В., Стефаненко, 329.03kb.
- Блаженный Августин Аврелий исповедь книга, 3192.24kb.
- Тема урока: Как научиться читать стихи. Ф. И. Тютчев. Стихи, 53.36kb.
- План на Земле. Ом ом ом, 509.59kb.
- Литературно- музыкальная композиция,посвящённая 65летию Победы в Великой Отечественной, 75.97kb.
- Поэтические страницы, 37.07kb.
- Общества Божественной Жизни, имеющего многие тысячи последователей в Индии, на Западе,, 8793.13kb.
СОХРАНИ НАМ ГОРОД,
О ГОСПОДИ
СТИХИ
Трансцендентальная доктрина подлинного телеологического Чучхе для принявшего априори свою поэтическую ношу есть устав Истины.
(Ив. Околёсников, Апология песни)
Нам Богом даны мгновенья –
миги веденья, бденья.
(В. Микрокант.– См. его сборник «Эврики»)
1996–2003
О художнике
Вздохнул он: «Истинное золото – Добро,
искусство же – всего лишь серебро.»
БЕГ (Из Ивана Околёсникова)
Голубеет над пустыней
недоступный небосклон,
на квадриге по Египту
скачет Ваня-фараон,
пред пылящей колесницей –
пирамида; вспомнил он:
под ее громадной кровлей
ране был он погребен;
на скаку прикинул Ваня:
верно пишут: я вселён
в это мчащееся тело
круговой игрой времен;
бесконечно-смертный царь я,
но, быть может, это сон.
СКРИБ (Из Ивана Околёсникова)
Рукописная кипа
в стол упрятана скриба.
Всё. Столбцами под спуд
лег мой грамотный труд.
Обо мне слух не слышен,
скажу сам о себе:
для эстетов излишен
и не дивен толпе,
Ваня глуп, но возвышен,
точно плуг на столпе.
ПАМЯТКА ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА
Освещённая Любовью судьбоносная синева –
мы подлинно живы лишь потому, что в нас она жива.
Предупреждающие да не сбудутся в мире слова:
«Поэзия без Любви мертва».
НА ВОЛОСКЕ ЛЮБВИ (Посвящается Евлапе)
1. Предисловие
Ты уходила, одевалась.
Лежал и чуял я в тоске,
что время жутко сокращалось
и чудом как бы всё держалось
лишь на любви, на волоске.
Как тяжко было в те мгновенья!
Ты вышла. Хлопнула мне дверь.
У Бога силы для терпенья,
для одинокого служенья
просил тогда, прошу теперь.
2. Когда бы Князь мира1 мне взялся твердить:
– Вот деньги – купи всё на злато,
– Нельзя полюбить то, что можно купить,–
ему бы заметил я сжато.
Потщился б он мне навязать в мою честь
из пушек салютные залпы,
– К чему же мне слава? Есть Божия весть,–
я темному Князю сказал бы.
Чтó деньги, дружок? О деньгах размышлять
учись, если хочешь, у Маркса.
Дань славы стремительно взлетом стяжать
восхочешь – лети хоть до Марса.
Мне шутку прости. Много злости, вражды.
Не чтит, заблудившись, эпоха
Евангелья строк. Обоюдно чужды
стихи Северянина, Блока.
Душа дни томится в лачужке своей.
Замкнулась. Обидой затмиться
готова в глуши. Божьей ясностью дней,
духовностью б ей восхититься!
3. Легко мы, я думаю, связаны
взлетающей связью – такой,
что тяжко, мой друг, мы наказаны
за смесь ее с грязью мирской.
К чему, ангел мой, как помешанный,
ползу по тупому пути,
когда плачет разум отверженный
под пыткой во мне взаперти?
Жизнь эта и жажду любовную
предельно в груди заперла,
чтоб оная горечью злобною
на мир из меня изошла.
Чтó горний призыв нам! Мы пошлостью
питаемся в жизни глухой,
считая великой оплошностью
потерю и крошки сухой.
Своей смертной тенью прельщенная,
к чему же ты впала, как я,
в кромешный сей быт, отчужденная
от Света вершин Бытия?
Душе твоей в дни отчуждения
с моею душой не совпасть.
И пусть! Ибо мнимость общения –
поистине наша напасть.
Отдаться пора одиночеству,
очнуться, прийти наяву
от мнимой любови – к сотворчеству,
к объятьям Любви, к Божеству.
4. «... и как один умрем...» (Из песни лиходеев)
– Предгибельно всё,– завершает он речь.–
Погибель Содому мирскому грозит.
– Наверно, товарищ. Дамоклов меч
на волоске висит.
Не рушится мир, как ему ни вредишь.
Не тонут рассудок и воля в тоске.
Но держится всё на тоненьком лишь,
на тоненьком волоске.
Твоих и моих нам не счесть укоризн.
Воюем за счастье в огне да крови.
Подвесил Бог нашу плоскую жизнь
на волоске любви.
5. Вся жизнь эта – спёртой души прозябанье
нервозно-тупое,
хотя можно дать ей любое названье,
дать имя благое.
Только в рамке своей, только смертное в ней
важно ей нахожденье,
чуждо ей воскрыленье души из могилки, из рамочки сей –
чуждо временной ей вдохновенье.
Быть может, еще мы с тобой от житейских потуг
избавимся впредь – из их пут
на чистый простор унесемся беспечно, мой друг,–
иль это губительно тут?
Нет, души бодрит упоенье, полет, увлеченье крылатое,
а губит внизу прозябанье проклятое!
6. Тунеядец
Витанье моё с этой явью несхоже.
Никчемный чудак – вот я кто.
Кому-нибудь пользу хоть малую, Боже,
хочу принести без корысти. Почто
другие, общаясь, полезны друг другу,
лишь я оказать не способен услугу?
Что дать я могу, того днесь не хотят.
Чего не могу, то и просят.
И счастье моё в том, что я не распят,
и в том, что не часто поносят.
7. На мотив Пастернака
Впотьмах отзимовав и выпорхнув на свет,
тут все, как воробьи, снуют в азарте.
Пробела в слякоти сухого нет.
Люблю тебя, прогулка в мокром марте!
День плавающий. Разлитый снег.
Наряд на мне пятнают весело
машин обрызгивающий бег
да под ногами месиво.
Какая прелесть! Эй, сплывающий денёк,
останься, будь хотя бы на листочке,
весь ляг в одиннадцать готовых уже строк,
и стань двенадцатой, и не кончайся в точке...
8. Послесловие
Душа должна быть чистой,
как может быть чиста
вне зла душа в землистой
ловушке лет до ста.
Кто сват ей? Свет личины
несущий Люцифер.
Кто люб ей? Не чужбины
невольничий вольер.
Душе б лишь обратиться
лицом – к тому Лицу
да чистой воротиться
к чистейшему Творцу.
ЖИВАЯ ДВОЙКА
Глас умолкшего того
слышится поныне,
молвят век уста его
высоко в пустыне.1
Рек он – узники земли,
мук родных и вздора
понимали как могли
говор Пифагора.–
Сей бессмертный грек (меж душ
числовед первейший)
в граде Кротоне был муж
пришлый, да мудрейший.
Кто рос умным, тот – мужик
не сполна серьёзный,
ведь иначе б он привык
вздор молоть безмозглый.
Так Егор – профанский дуб,
раб тупой рассудка –
цифры, как машина глуп,
множит, делит жутко.
Глуп Егор, а Пифагор
в числа вжился чутко.
Эти Числа – Божья глубь
и ребячья шутка:
Нуль – пустой круг2,
Единичка – простая,
Девятка – полная,
Двойка – живая.
МЫСЛИТЕЛЬ (Из Ивана Околёсникова)
Мажорной трели умерли друзья,
и что же за душой у соловья?
Изломная, невечная, как я,
минорная рефлексия моя.
Сбоку б то, что ухватили,
выхватить успеть!
Мне б добыть деньжонок! Или
мне бы поглупеть.
И хотя умён не слишком,
я хочу совсем
обделённым быть умишком
и довольным всем.
А бывают всем довольны,
словно дурачки,
те, в ком уж бескрайни волны
Мировой реки.
ЛЕПЕТ ЛЮБИТЕЛЯ
Тесны ризы словесного
без капризов искусства,
полновесного, честного.–
Духота душегубства!
Путь, не столь эстетический,
сколь рабочий в сём мире,
узок в нём; поэтический
путь избрать бы пошире.
Как впервой, распылаться и
рифмы брать, как попало,
всё собой восхищаться и
лгать, что этого мало,–
вот путь мой, по которому
воспарять так приятно
в рай к искусству просторному...
Я поэт! Вам понятно?
ПРЕДНОВОГОДНЕЕ
Бог занят Богом – это круг.
Господь – не в мире; недосуг
Ему дать указания.
В господском доме – распри слуг,
лакеев пререкания.
В кругу живой грызни, возни
чайку напейся да усни.
Когда проснёшься – радуйся.
Над жизнью Бог тебе сродни;
туда глянь – жизнь уладится.
ПРИ ЛУНЕ
Философ ли с игрой немых понятий,
поэт ли с вывертом фантазии своей,
политик ли с угрозой лагерей
для мора и других мероприятий –
все в одиночку, в то же время рядом
везде бредут, себя лишь видя взглядом.
Туда, где будет жизнь нова,
бежит зверёк нестарый;
труд – как бы зверья голова,
безделье – хвост отсталый.
ПСЕВДОСОНЕТ
– Чудный зайчик! как он скачет! –
говорит один другому
там, где оба вновь из ружей
бьют по зайчику живому.
Два стрелка сидят, икают.
У костра подсохла шкурка.
Мясо заячье под водку –
замечательная штука!
Жёстко встретив их обоих,
выпускают жёны с миром
одного в ларёк за хлебом,
а другого – за кефиром.
Чуть не вскрикивает каждый:
– Чудный день! чудесный вечер!
МЮРИД
Когда по лестнице сходил,
упал, лицо чуть не разбил –
сегодня тьма: гяур без чести
в подъезде лампочку свинтил.
Соседа я схвачу впотьмах,
и да поможет лишь Аллах
сменять удачную добычу
на свет в общественных местах.
«Светлея, веселятся.»
Дни громкие прогресса,
прославленные дни
полны к ним интереса,
но славны так они
лишь малогабаритной
компьютерной башкой,
глухой, слепой, набитой
схематикой сухой.
К чему сухая схема?
Резвись, живая жизнь!
Рассудку не до смеха.
Скинь думы, рассмешись!
Да здравствует простое
беспечное бытьё!
Духовна жизнь; иное –
вне духа ад её.
Расчет забыв, вернее
проскочим мы сквозь ад.
Компьютер нас умнее
пусть будет во сто крат!
Без нас он, завершённый,
уймёт чертей своих.
Ум будет Электронный
владыкой между них.
СНЫ (Из Ивана Околёсникова)
Следя глазами,
думая мозгом,
киплю с друзьями
в компьютероносном
потоке снов Ямы
технопсихозном.
ДУМА (Из Ивана Околёсникова)
По книге задумался раз о разумном
укладе природы я – думал не миг,
а меньше: мой авторский ум на заумном
наречьи молчит молчаливей немых.
К праву доллара да пули
да к людской нервозной дури
здесь противно привыкать;
этот мир – он вечно старый,
бесы в нём кошмарной стаей
беспокоят нас опять;
обещаю, стая бесья,
в душу ради равновесья
непокоя не впускать;
и на всё, что было чуждо,
но в любви доселе нужно,–
на всё это наплевать;
а быть может, и пошире
посмотреть на всё, что в мире,
попытаться всё принять;
и не стоит трогать тени,
огорчаться без потери,
зря бесстрастье обещать.
ДВОЙКА (Памяти Л. Мартынова)
«Что смеешься, прогульщик? Дошкольник и тот,
чуть помыслив, похожее вряд ли сболтнёт.
Помноженье числа небольшого на ноль –
в этом мало смешного. Запомнить изволь».
«Что ты плачешь, учитель?» «Я век лепечу,
поучаю других, а ведь я ль не хочу
приобщиться к большому, к нешкольному плыть,
научиться тому, чему нé научить.»
ВИДНОМУ СОСЕДУ
1. Сеньор за дверью прочной
проводит общий сход,
люд ходит лишь заочный
в задверный небосвод –
до дел лишь там учётный
любому дан успех:
тот будет всех учёней,
тот выпьет больше всех –
успевши там в умельцы,
те прямо в дней юдоль
расходятся пришельцы
невидных линий вдоль.
2. Сосед забрёл на семинар,
а там – его доклад
объявлен. Сидя ждут. Кошмар!
Где взять ученье? Взгляд
ум устремил на роли струн
и назначенье нот.–
Был мыслью, мощной слогом, юн
глобальный тезис тот.
3. Умён сосед и для бесед,
и для себя умён сосед,
он и ходок и домосед,
и, наконец, он едоед.
Нет больше обольщенья
бесчувственно-сквозной
затей стихосложенья
прозрачной чепухой:
стихи без погруженья –
рассудка строй пустой.
STEREOS
(Пышному рыжему коту,вспрыгнувшему на шкаф)
Ах, увалень Шимон! Великий твой прыжок,
мелькнувший памятно в квартире,
в пространстве пятистопной пары строк
так ныне твёрд, как дважды два – четыре.
Суета всё, брат, одна –
прав Екклесиаст.
И свой труд тебе сполна
только труп твой даст.
Эту тему нынче тут
возвещай другим.
Впредь, пока не изобьют,
будь помехой им.
Вот гласишь ты, бос и гол.
Бьют уж тебя в срок.
За что лупят? – за глагол,
ибо ты – пророк!
Чин получен. Не виня,
молви сброду их:
– Братцы, хватит бить меня,
бить пора других.
СТРАТЕГИ
Сталин-суслик, Совдепии властитель, гений Грузии,
да прямоугольник Гитлер, воитель, гений Германии,–
оба многих и друг друга оттузили,
наконец отбуянили.
Второсортной тенью оных фюреров ждёт исхода
смахивающий на них маленько
возбуждённый гений белорусского народа
вздорный гусь Лукашенко.
Третья, низкая, стадия власти: Дунька с утра
до вечера пилит ведомого мужа Петра.
Столько различных вождей! Смех, муть, грех.
Чуть не каждый – стратег!
ПОСЛЕ ПЛАТОНА
Моментальное мышленье.
Вопрос отвеченный, вопрóшенный ответ.
Мыслящей души пред явью приоритет.
Жаль, что телу свойственно пространственное протяженье.
На постели днём простёрт в истоме огорченья.
Ночью вскакивает, включает свет.
– Время делится ли на мгновенья?
Делится или нет?
ГУЛЯНКА
Девки пляшут на ветру,
юбки разлетаются,
близ подружек на юру
парни ухмыляются,
входят с пылкими в игру
и совокупляются.
ВОЮЕМ!
1. Есть ошибка в слове «быть».
Без ошибки слово – «бить»!
Без войны быть не могу.
Дайте мне бить по врагу!
Предъявите мне врага –
я воткну в него рога!
2. Налетевшие натяне –
янки, франки, англичане –
югославов за разбой
бьют бомбёжкою святой;
сами ж южные славяне
славно бьются меж собой.
Трупотворчеству миряне
предаются в день пустой.
3. В нашей мирной Кошмарне
хорошо, как на войне.
Мирно занятый резнёй
каждый сжился с Кошмарнёй –
тут, в изменчивой резне,
в полной трупов новизне,–
возглашаем мы – вражда
всем, как ангелам, чужда!
Круглый год у нас весна.
Миру – мир! Войне – война!
4. Дуня видит на обложке
взгляд и жест орангутана,
всё же Дунечкины рожки
не бодают обезьяна:
пусть и хватит ей сноровки,
да чтó плоская фигура
для игрушечной коровки?
Наша Дунечка не дура.
МАРУСЯ
Любишь ты, милок безусенький,
меня той, какой кажусь.
Я Разъёмною Марусенькой
между ведьмами зовусь.
Милу-князю лгать я стану ли?
Сарафан мой с головой
снимешь – низ увидишь статуи
«Девушка с веслом» – он твой!
ВЗГЛЯД НА ГЛЯНЦЕВУЮ ФОТОГРАФИЮ
К объективу, сев на лапы,
обратил сей муж лицо –
стал похож прямой сын папы
на лохматое яйцо.
Видно, в прядях его детки
гладких деток повлекут,
глядь, и близкие к нам предки
по земле здесь побегут.
Восходящие потомки
в небо взмоют как-нибудь,
а скользящие вниз лодки
в океане кончат путь.
Или взглядом неоглядна
даль на глянце мировом
с милой рожей обезьяна,
объявившейся на нём?
И не время ль только в шутку
мненья наши сообщать,
коль небожьему рассудку
мирозданья в толк не взять?
Бога ль уж, осев на лапы,
округлившись, как яйцо,
ждёт прямой наследник папы,
обративший к нам лицо?
Придя, принудив к испытанью
мой дух заносчивый, но хилый,
Мучитель в ад меня в борьбе
бросал не раз берущей дланью;
Господь не раз дарящей силой
приподнимал меня к Себе
в малодоступной толкованью
Святой страде; руке глумливой
сплошь урожая при косьбе
не сбрить на стол адогосподству,
в пасть и в желудок душеглотству.
НОКТЮРН АПРЕЛЯ
Милая Ночь, откуда Вы
пришли к нам сегодня такая
поюжневшая вся, как будто бы
это не Вы, а другая?
От северного ли графика
в даль отпал Ваш путь не без риска?
Или, может быть, Африка
где-то совсем уже близко?
Жаркая, необычайная
Ночь, украшенье апреля,
данность перла, как бы случайная
среди стёклышек ожерелья.
Резковатый ветер на балконе
треплет парус лодки небольшой,
в ней сижу на поднебесном троне,
зыблемом воздушною волной.
Днём мою стремит ладью-скорлупку
к проясненью льющийся туман,
русло расширяющую струйку
примет полный солнцем океан.
НАВАЖДЕНИЕ
Старик играл исправно в шашки,
но шашек не было тогда.
Ползли в пустыне две-три пташки,
вокруг была везде вода.
Дубели мощные ромашки,
в сени цвела белиберда.
К ИЗОБРЕТАТЕЛЮ PERPETUUM MOBILE
Там, где прозрачно,–
призраком дым
явит лик мрачно,
едва поглядим.
Нечто предтечно
в старом дыму
действует вечно,
а что – не пойму.
Неба кипенье
как воплотишь? –
в из-обретенье,
что ль, пре-образишь?
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ
Полки отбегали в пыли.
Смирили гнев мортиры.
Тела бескровно понесли
на новые квартиры.
КИНИК ИЗ НОВЫХ АФИН
Не прельщает – как собаку,
меня дверь библиотеки:
справив ум, всё лжи да мраку
предаются человеки.
В цирке я комедиантом
на трапеции вихляюсь,
восхищался прежде Кантом,
а теперь не восхищаюсь.
Божье блещущее Солнце
беспредельно нас мудрее.
Мы сверкнули в македонце
Александре, лиходее,
да в других, ему подобных,
натворивших чудеса
бонапартах сумасбродных,
огорчавших Небеса.
РАДЖА
Так пусты подчас обложки,
так себя и всех чужды
в предложениях вражды
слов усобицы, подножки.
Как полны порою книги,
как поют родню слова –
ведь отвадил царь-глава
царедворские интриги!
ИДУ К ФРЕЙДУ (Из Ивана Околёсникова)
В риторике слабее зайца
практический творец,
кто лишь детишек производит,
как бык-отец.
Меж тем риторика могуче
поводит языком,
будто взмычавшая подруга
перед бычком.
ПРОСЬБА К СОЛНЦУ
Покажи кругом жилья
днём ограду и поля,
встань, избавь от забытья,
Солнце, слава Бытия.
ВАРИАЦИЯ
«Трусоват был Ваня бедный:
раз он позднею порой,
весь в поту, от страха бледный,
чрез кладбище шёл домой.»
Миновался страх бесследный,
явлен нам Иван иной.
Сразу видно: злому Ване,
супермэну, вредных нет:
удалец запас заране
впрок удавку и кастет;
он сжимает нож в кармане,
в лапе держит пистолет.
Шляпа сбита на затылок,
поднят ворот у плаща;
смотрит киллер без ужимок
твёрдым взором палача;
по штанине на ботинок
в темноте течёт моча.
ОКОРОВЛЕНИЕ ПРОВА
Как бурёнку на лужок
на бечёвке приволок,
Пров лишь ахнул: она речи
повела по-человечьи!
Так внушительно для Прова
чепуху несла корова,
что и сам Пров на лугу,
глядь, мычит уж чепуху.
ПИШУ К ПУШКИНУ (Из Ивана Околёсникова)
Недалёк я, недалёк,
как вот этот огонёк
папироски, как вон та
разогретая плита,
как горшок завидный сей,
превосходных полный щей,–
о, так мил от них, румян
Околёсников Иван,
и для русских дев, ей-ей,
Аполлона он первей!
МЕМОРИА ПСИХИАТРА
«Нормально – что?» спросил больной
в бреду шальном; очередной
сплотив консилиум вчера,
мы порешили скопом,
что мненье психа нам пора
лечить электрошоком.
ЗЛОМУ БЕЗ ЭМОЦИИ
Ты, с чьей душой чертей свело,
не злишься, претворяя Зло.
Приятель, душ незлое зло
большие беды принесло.
ВЛАДИСЛАВУ
Вслепую бегает прагматик,
с ним в одном сне бредёт лунатик,
сном духа спит и математик,
спят люди всякие – спи, Владик.
«Глаголом жги сердца...» (Пушкин)
Как хорошо глагол иметь! –
в окрестной глухоте
вскипать речисто и шуметь,
как чайник на плите,–
словами брызгаться, бурлить,
выплёскиваться зря –
нервозно с «ближними» глупить,
иначе говоря.
УТАЕНО (Из Ивана Околёсникова)
С брига дыр не видно глазу,
в глубине же Водолазу
скажет только Восьминог,
как и что Иван не смог.
ПЕРЕД ПАМЯТНИКОМ МАЯКОВСКОМУ,
НА ВЕТРУ
Самостливо вещавший для буйных балбесов,
жил поэт Маяковский, доступный для бесов;
восхвалявший себя раб чужих интересов,
раб весомый, что даром одним, без привесов
перед Богом богаче мавзолов и крезов,
умер, имя Владимир нетрезвое врезав
в глыбу камня, но мира владыка был трезв
и кругом себя слал упомянутых бесов,
и посланец был каждый мечтой для балбесов.
НОЧНОЕ ЧАЕПИТИЕ С ПОКЛОНОМ
Танка и Базивий, заварные чайники,
льют нектар обильный ночью в обе чашечки,
Танка и Базивий, повара-напарники,
льют – за чай любимый наш поклон вам, чайники;
Танка и Базивий дар не без наводчика
льют нам: Третьей силой с ними Нюкта, ноченька.
ПРЕДЧУВСТВИЕ УЧИТЕЛЯ МУДРОСТИ
Годы кончу мизантропом
я в глуши какой-нибудь,
ей твердя: к людским заскокам
подобрев, покойной будь.
БЫТОВАЯ СЦЕНА
Картина, думаю, знакома:
в избушке близ аэродрома
всё ждёт Подъёма, сидя дома,
Депрессия, чета Подъёма.
РЕЧЬ К ЮНЫМ СОРАТНИКАМ
ИЗМУЧЕННОГО МЕТРОМАНА
Муза маяла меня,
как война – солдата.
Результат – одна фигня.
Бойтесь их, ребята,
войн и муз,– они родня,
хотя Муза свята.
ОТРЫВКИ МОИХ МЕМУАРОВ
... Помню, был упрям, угрюм,
тих и бледен тугодум –
как бы спрятав себя в трюм,
когитировал сэр Юм...
... От основы наобум
отрешил он дух и нервно
мне шептал: «Люблю пусть Эрго,
но представь: женюсь на Сум!...»
БЛИКИ
Звездошпик Аб-Рик-Вуджи
на Земле понёс урон:
осквернён был низ души,
ум по краю повреждён,
накренил дол каблуки,
сзади сизые штаны
были так уже тонки,
как ажурные блины,
но звездáм меж тем донос
блик за бликом отправлял
выходящий из волос
некий трепетный овал,
будто лысина в окне
бликовала при Луне.
ОБЕЩАНИЕ ЧИСЛУ
– Тебя сегодня поблагодарю,
тринадцатое по календарю,–
днём обещаю трудному числу,
сам верен путевому ремеслу.
ЗАДАЧА ВРЕМЕНИ
Ново Настоящее,
взятое из Прошлого,
древле Предстоящее
в сонме всевозможного,–
Времени три модуса,
кто вы, что-то знача?
Не для Махайродуса –
для людей задача.
ВОЛЬНАЯ ДОЛЯ
В тьме свободу нам Небо давало,
надо было своё суметь.
Благо ширило, иго сужало
тень, наброшенную как сеть.
Хоть могло быть и лучше, но стало
на миг именно так, как есть.
ДИАДА И ТРИАДА (Из Ивана Околёсникова)
Страничку ножницами как ни разрезай,
у ней две стороны неразделимы, так и знай,
но если Двоица простая Ваней как-то зрима,
Святой Триады простота непредставима.
СМЕНА КЛИМАТА
Слава Солнцу! В мире вдруг
летом север стал как юг.
Ночи звёздны, жарки дни.
Властно близок бог Агни.
НА ДНЕ
Подводник не искал беды,
не вылезал из-под воды:
не знавший, как он мог бы всплыть,
как можно твердь его дробить,
век не видавший облаков
подводный камень был таков,
каким он был, чтоб только быть.
Далёк подводник от беды
поныне там, на дне воды,
где бденья нет и слепых снов
во мгле покоится альков.
КАРТА
На коне сидит верблюд,
на верблюде – конь.
Вперебой они орут:
– Нас попробуй тронь!
На верблюде конь сидит,
на коне – верблюд.
Каждый вперебой вопит:
– Нас уж не убьют!
«О зверья полузащита,
будь, крепчая, даровита,
дай верблюду и коню
непробойную броню!»
Чтó низойдёт ещё, не знаю. Не ищу
ключей от Неба. Рад обычному ключу.
Дверной мой ключ верчу – вхожу, когда хочу.
АНДРЮШЕ КУЛЕШОВУ
Дивны, свежестью живою благодатны
пробегаемые тенью самолёта
острова на поле синем, ярко синем –
вон блестят белым песком и зеленеют
пальмами в сияньи льющемся земные
воплощенья, на просторе синем острова.
ТЕМЫ ТЬМЫ
1. (Стрела в Щите застряла,
тому Щиту хвала!)
В чужом колчане смерти
коснела зря стрела,
вдвойне зря в даль метнулась
из лука в тьмей1 грызне,
скользнуть во мрак в убитом
могла бы зря втройне.
2. Жара такая в той норе,
что жарко в ней самой жаре.
Жжёт сам себя там пылкий яд;
и зябкой плоти жаждет ад
для охлаждения жерла.
В дыре всё Зло в резерве Зла.
ГОЛУБЫЕ ТОНА ПОРТРЕТА
Ленив мёсье Жан-Поль Жопа, француз,–
безмолвен, безбороден и безус,
округл и гладок, мил, как Пенелопа,
двоящийся, как ратная Европа,
сей муж, Гомером воспитавший вкус.
ДОБРОДУШНОЕ ОБРАЩЕНИЕ К ХИЩНЫМ ТВОРЦАМ
ВЫЧИСЛЯЮЩЕЙ МОЛОДОЙ НАУКИ
Диво! – Звёздные миры
в мраке так красивы!
Говорят, они мудры.
Взгляды суетливы
ваши – даже в небеса
суеземны взгляды.
Неба мудрые глаза
вам навряд ли рады.
«Мыслям,– думали творцы,–
вспех нужна прочистка!»
Клок остался от овцы.
После чуда – числа2.
Восхотел ваш ум людской
храбрости набраться,
с Божьей Мудростью самой
браком сочетаться.
Эх, гуляки вы мои,
от похмелья свадьбы
вам бы квасу выпить и
где-нибудь поспать бы.
От того, кто всё Себе
прихватил бы разом,
всем, кто бредил при гульбе,
оградить бы разум.
ПРИТЧА
На бахче примерный Нус,
крупный как большой арбуз,
рос один меж мелких нусов,
полудынь, полуарбузов,–
их дарило всех Собою
Солнце Мира над бахчёю;
позже в мире, кто успел,
как сумел, так и созрел.
ЗАУМНАЯ ЛОГИКА ИВАНУШКИ ОКОЛЁСНИКОВА
Ходит лето к зиме чрез осень, зима
к лету ходит через весну,
значит, осень, весна суть одно вне ума,
слиты лето, зима в суть одну.
ВОСПОМИНАНИЯ ПОВАРА
Пиратскими я бредил парусами,
летал по океану налегке,
гонялся за богатыми судами,
пил не грустя на южном островке,
где женщина с красивыми глазами
мне подавала брагу в кабаке.
Влекло мальчишку в даль, он жил мечтами,
днесь повар я: за плату в погребке –
тут, за углом,– кормлю бедняг супами.
ВЗГЛЯД В ОКНО
Будто в поле белоснежном,
дремлет дерево-паук;
на снегу дворовом нежном
много чёрных ног и рук.
Силу пил мою до срока
на дворе наук в окне:
он в одно мгновенье ока
лёг печалью в душу мне.
МОНЕТЫ
– Субсидия! субсидия! –
кричали дамы, детки,
ежи, моржи, кокетки
лисицы, волки, с ветки
кричали птицы, даже
почтенного Вергилия,
Горация, Овидия
кричали тени в раже;
на что глупы креветки,
и те, почтив монетки,
кричали, домоседки:
– Субсидия! субсидия!
МЕДВЕЖЬЕ ПИВО
Ибо знал, что ввечеру
в спальню к Инезилье
бодро влезет по шнуру
далеко в Севилье,–
вдоволь выпил Виньи-Пух
пива перед школой,
вот зашёл, качнулся, плюх –
занял парту, квёлый.
После пива в мыслях мять
толку нет науку,
впору хмеля прибавлять
было Виньи-Пуху –
как любовник мировой,
но без Инезильи,
не дремал всю ночь косой
медвежонок Виньи.
ВИЗИОНЕР
Беспокойно в тайну Зла
проникал ведун Илья.
Прелесть умозабытья
душу ведьмовски влекла.
От Ильи жена ушла
и отвыкли сыновья.
Сам он духом не к добру
вниз в уме пробил дыру –
впавши в грёзу полусна,
из души как из окна
повидал визионер,
как плюгав царь Люцифер,
как он плоские дары
производит из дыры,
как жуёт его семья
с чувством антибытия
ближних сателлитов.
Вот чего достиг Илья
Гордеич Корытов.
ТЕМА ЛИСТОПАДА
По одному, листья купные,
влекли вас веянья смутные –
теперь куда, золотые,
летите печально? – крупные
кленовые звёзды, хрупкие,
слепые, почти сухие.
РОГАТЫЕ
Коза, жена козла,
не только с ним жила,
жила не только с ним,
не только с ним одним;
а муж её душой
жил лишь с одной женой,
с одной женою жил,
а коз он лишь козлил.
ДАНЬ СЮРРЕАЛИЗМУ
Океан один земной
в океан земной другой
сквозь дырявый шар большой
грязной бьёт со дна струёй,
как излитою душой
нечистотною слезой.
Половина вод одна
болью, нечистью полна,
но чиста как никогда,
голуба полувода,
чья другая глубина
вся на шаре свыше дна.
ДИАГНОЗ (Песня)
– Как муха в перелёте
с приманки на приманку,
куда спешите славно?
Скажите нам: куда?
– Кого-нибудь найти бы,
кто б, тая, вдался в Книгу,
то есть найти б кого-то,
кто не листал бы книг.
– О, это плод невроза
плюс атеросклероза –
души с дворняжкой-плотью
вам нужный мезальянс!
ПРИСХОЖДЕНЬЕ РУГАНИ У ПТИЦ
Ворона ищет воробья,
чтобы сказать со зла:
«Приятель Чирик, что-то я
тебя не поняла.
Взял у меня ты три зерна,
вернул вчера мне два.
Так вот: должок гони сполна,
плут, гад...» Пошли слова
в уме такие ж у неё,
как у людей при бранной мысли.
Дошло ворон житьё-бытьё
до эволюционной выси.
ПТИЧЬЯ БЕДА
Болью в небе льются волны плача.
Птица мира съела синичонка.
Матушка синица бредит, вьётся.
Взмыл, умчался голубь без оглядки.
ЧАСТУШКА
Мы в галошах всё босыя,
без галош – обутыя.
У козла рога прямыя,
у барана – гнутыя.
От козла нет молока,
от барана – тоже.
Разница невелика.
В общем всё похоже.
ИГРУШКИ
Дунечка, коровка деревянная,
ждёт бычка;
синеокая смиренница румяная
так робка!
Дуню ждёт бычок, ещё не купленный,–
на лотке
всё скучает бедолага, ждёт, насупленный,
в уголке.
НАЧАЛО ВЕСНЫ
Февраль, метель, вьюжные страсти,
беспорядочные поединки
ведут меж собою части
ветра, внешне крутя снежинки
днём февральским, а мартовской ночью –
безмятежное хлопьев падение.
Проходящий видит воочью
белоснежное замирение.
БРЕДНИ НАД ПОСОБИЕМ ПО МАТЕМАТИКЕ
ДЛЯ ПОСТУПАЮЩИХ В ИНСТИТУТЫ
Сплю не полностью.
Брежу полночью.
Сбит формулами с толку в тень ум небольшой.
Как непохож сам логарифм на график свой!
Круг прямей, чем гнутый синус.
Плюс порядочней, чем минус.
Гипотенуза б лишь подмяла оба катета.
Гипотеза щедра, а теорема скаредна.
Книжка стара.
Ночка странна.
МИНУВШЕГО СКЕЛЕТ (украден у Лермонтова)
Живого, свежего корма –
мяса ждёт крокодил.
Что значит «мёртвая форма»,
знает в Африке река Нил.
Посетившего Нил господина
крокодилова гложет пасть.
Остаётся скелет, доктрина,
окостенелая страсть.
В годы Марсова фавора
слуги брани, глада, мора
злы без мирного декора –
фабрикует эта свора
горы траурного сора.
СТРАСТНАЯ ДАМА N
Душа пиитова чудна
и не свободна от...
Ах, я всё душно влюблена
в певца пленящих од!
Искусник мой лишь возметнёт
пыл творческий горе,
готова сразу, сдев капот,
лечь голой на одре!
Творца дразня, в миг лягу тот
пред мэтром на полу!
Пусть он меня в стихи возьмёт –
и в них я не умру.
Стань, память, пустой – словно хмеля сосуд,
который весь выпит и спрятан под спуд.
УШЛА К ИЛЬИЧУ
Отметаю Камасутру,
взгляд любви свожу к абсурду,
на щеке ращу слезу.
На газу кряхтит ведро
с алюминьевой водой.
Бельё сушится в тазу.
Стирка мокнет на бечёвке.
Нет вина. Я пью ситро.
Протрезвел и стал больной.
Ни в каком с утра глазу.
Сбой в мозгу. Слова неловки.
Видно, вреден метод мой.
Не бытьё сводить к абсурду –
мне б усвоить Камасутру!
Всё петь бы сладко, воспевать
блага, что сплошь воспеты;
слагать бы, девушки, слагать
дурашливо куплеты:
пускай в речах не слышно дум,
но слышен слов ритмичный шум.
ЗАСТОЛЬНОЕ СЛОВО
То луна бывает круглой,
то немного кривобокой,
то совсем какой-то узкой;
там лишь солнышко в дозоре
целокруглое всегда.
Проследив небес явленья,
привечаю в день общенья
лункармическую даму
с круглосолнечной душой;
дай Бог ей благ.
ПРИМАНКА
Чадный чёрт сидит на тётке,
тётка тартар моет тряпкой,
тряпка скручена при щётке,
щётка – с ручкою-приманкой.
НИВА И НЕБО
Работа неба терпелива:
на ниву ливни с высоты
прольются вновь – и снова нива,
как прежде чуждая полива,
не увлажнится впрок; и ты,
больная засухой трава,
как бы твердишь: Я такова! –
не зная большей правоты,
не ведая, что ты – жива.
ЧИСТАЯ ЧЕРТА
И не начертанная, и не бесчертная
есть черта –
и не вещественная, и не Божественная
чистота.
МАЛЫЙ МИР
Трагедии жестокий страх,
геройство, рок мучительный,
страданий путь живой впотьмах,
свет смерти очистительный,
всё – дух отмёл тюремный прах;
мир тесен принудительный,
страстей больших ведь мал острог,
как обывательский чертог.
ОПЫТ БОГОСЛОВИЯ
Как не вспомнить Екклесиаста!..
Мненья спорят, и ссора властна.
Многоспорье многопечально.
Нет Единого – нет и счастья.
Как Единство первоначально,
так Единство – конец ненастья.
Меж Двойным Единым раскольный
промежуток – наш путь юдольный.
Дабы свод был един,
в темь Отцом послан Сын.
Путь – Отцовской Божеской Мысли
пробужденье в разладной жизни.
К ЛИТЕРАТУРНОМУ КРИТИКУ (Из Ивана Околёсникова)
За что срамишь меня, душа моя Зоил?
Не я Ромео рядом с Юлией травил,
не я, голубчик мой, род Гамлетов губил,
не я, как помнишь ты, Офелию топил.
Я не Шекспир, шедевров я не сотворил,
я малоодарён и мирно этим мил.
ПОРОСЁНОК, КОТОРЫЙ ВЫНЮХИВАЕТ ТРЮФЕЛИ
Как красив пятнистый поросёнок –
истинный свинариус,
но не грубый хряк: по-барски тонок
его юный габитус.
МИЛОЕ МЕСТО
На экваторе завтра-сегодня-вчера
завсегдашняя ласково льётся жара –
здесь живу-поживаю, бананы жую,
завсегда обожаю супругу свою;
с голым задом супруга вдоль неба снуёт,
здесь живёт-поживает, бананы жуёт –
рая вы на широтах земных не нашли:
раем назван маняще экватор земли.
ВСТРЕЧА МОШКИНА С МЕРАБОМ
Для творцов той ясной были
был Мераб Мамардашвили
столь мудрён, что не прочесть.
Был и Мошкин. Предложили
ону крепость ему съесть.
Критик Мошкин, вышло так,
плавал в Эмпирее,
словно Пушкин кое-как,
но уж не в лицее.
Дом, жена – нужны рубли.
Вывод связно вытек.
Только ради нужд семьи
взяв заказ, наш критик
открывает видный том,
зло листает и
закрывает оный: в нём
перед авторским письмом
Вводной нет статьи.
Прочёл у жизни на заре
я слово в грузном словаре,
мне слово тяжко до сих пор
мерещится «колдо-говор».
Вопрос гамлетовский, острый,
полный мук, но и восторгов:
Мýсоргский или Мусóргский?
Óжегов или Ожёгов?
ОТРЫВОК ИЗ ПОТОКА ПАМЯТИ
ПРЕСТАРЕЛОГО ПРОФЕССОРА ФИЛОСОФИИ
... жил какой-то в нише гений...
Ницше, что ли?.. Так темно
в голове от свалки мнений,
кучи сведений... Чудно
в тихой Праге в век наш дикий,
помнится, о важном рёк
Ясир Хайдеггер, великий
вождь и польский пан... Не в срок
прискакав, рогатый Ленин
в спальне сжал стальной кинжал –
перед горцем на колени
Сталин голый с дамой пал.
Точно помню! Плут в проказе
уличён на злом Кавказе.
ЭТО Я, ТИХОНЯ (Из Ивана Околёсникова)
Не петух я, а кукушка,
не крикун, а так, пичужка,
и не кука я реку,
а куку.
ДАННАЯ СРЕДА (Из Ивана Околёсникова)
Рьяно верящих в общенье
да себе свои деньки
задолжавших окруженье
засосало в дураки.
АНТОЛОГИЧЕСКАЯ ПЕСНЯ
С
трелы стучат о щит героя,дни злые празднует доспех.
Тут – Илион, напротив – Троя.
Два града схватки длят успех.
Рад Илион: их стало двое,
дабы не грустно было Трое.
ЖЕЛАНИЕ ЛЖИ
«Запал цитат не очернят
злоречия после цитат!» (Ив. Околёсников)
Тьмы низких истин мне дороже
нас возвышающий обман...–
весть эту гений дарит; то же
себе шепнуть бы мог тиран –
погрязший в зле смердяй плюгавый,
меж тем подъятый лживой славой.
КНИГА БЕЗ ПЕРЕПЛЁТА
Полярно в книге Дух и Буква
глядели друг на друга.
Буква – дня злая бука –
взирала, не видя супруга.
Дух посмотрел на Букву
да подумал: «Ну эту буку!»
К НАУЧНОМУ ЧЕЛОВЕ(Ч)КУ (Из Ивана Околёсникова)
Свет кухни Космосу не кум.
Хотя велик учёный шум,
душа, глядя на внешний Ум,
как на застёгнутый костюм,
не больше знает об Уме,
чем о тебе иль обо мне.
Притом, поняв наук изъян,
угрюм агностик – а Иван,
застольник инопланетян,
или в экстазе, или пьян.
ЭЛЕГИЯ (Из Ивана Околёсникова)
Бедно, тало на душе,
будто в кошельке.
Даль подруги в неглиже,
ноль пера в руке.
Горько жить, но жизни горше –
воздыхать о визитёрше:
будь уборщица не в снах –
убрала бы сор в углах.
СПАСИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
К ПЛЕННИЦАМ ФЕМИНИЗМА
Смотрите, дамы, как (до смерти
незавлекаемые в сети)
великодумные мужи,
стряхнувши сор земли с души,
над травоядными стадами
парят просторными орлами!
НА ПОЧВЕ ЖЕНОПРАВИЯ
Муженёк Давыд умильный;
век у жёнушки двужильной
рос субтильным он ростком,
мелок стеблем, мал листком.
БОЛЬШАЯ БЕРТА
Явны дети у Берты фон Геббельсов
и прислуга, рояль, икона;
ей охота Платоновых эйдосов
или портрет Эхнатона.
Фрау склонна мечтать о Конфуции,
мало помнить о Чехове бренном,
вечерком пожелать абсолюции
либо севрюжины с хреном.
ИСЦЕЛЕНИЕ СНОМ
Очумел Кузьма чуть свет,
но вблизи таблетки нет.
Миф рассвета, сброд кошмара.
Где ж таблетка против жара?
Полка, книги. Вот резных
пантеон фигурок злых.
Лишь под ножкой табуретки
стлался бледный след таблетки –
стался прахом аспирин.
Без ума к концу смотрин,
Кузя пылию целящей
пренебрёг и лёг горящий.
Он поправился, поспав.
ПИСЬМО К НЕВЕСТЕ
Вам услажденье мне, прелестная Марго,
доставить, я предупреждаю, нелегко.
Несчастия хочу. До слёз люблю страданье.
Хочу скорбеть, болеть, измучиться совсем.
Бытья страдальческая жуть – моё призванье.
Не пострадаю – всё равно что не поем.
Как усладить Вам муколюбца нелегко,
теперь Вы поняли, бесценная Марго.
ГРАФУ ИМЯРЕКУ
1. Свои смакует ёмкие реченья
стандартная дубовость обобщенья.
2. За стихоплетство, граф, немалая награда –
стихом задетого строптивая тирада.
3. Ваша флейта хороша,
Вы в ладу с ней, граф, один.
Вам не случай господин,
Вам не смута госпожа.
НЕРВОТИК (Из Ивана Околёсникова)
Как дёргается веко, мнётся грудь,
как только вспомнишь образ чей-нибудь!
О, тьма доброжелателей знакомых!
О, копошенье хищных насекомых!
ПРОСТОЕ СЧАСТЬЕ
Приятно чаю с сахарком
попить хорошим вечерком,
ничуть не думая вдвоём
и ни о ком, и ни о чём.
Так посидев не допоздна,
неплохо взять стакан вина,
вдвоём опять же, лёжа на
постели, в ожиданьи сна.
Мала столь ладная семья:
мы вместе двое: я да я.
СТИХОПРОЗА ДЛЯ ПОДРОСТКА ТОЛИ
Век люди разного ума
глядят по-разному весьма –
впрямь как из мира дольних мер
иль горних истин; например,
туманна мистика – твердят
те добровольцы, на чей взгляд
какой-нибудь аэроплан
прозрачней, чем ея туман;
но погляди наоборот:
бескрыло тёмен самолёт!
АНТИТЕЗЫ
Грот – не гроб, житие – не житуха,
люди духа – не люди брюха.
Славно поприще писак.
Всё профан, на нём хлопочешь.
Оно вымотает так,
что и славы не восхочешь.
ТОМУ, КТО САМ СЕБЯ ПУГАЕТ
Не страши себя: стращанья
втянут оные блажно
душу в лишние блужданья.
Слава Богу, нам дано
видеть образ мирозданья –
не смотри туда, где дно.
Даже дрожи, трепетанья,
страха сердце лишено
там, где сплошь дурман страданья;
в нём чудовищно темно.
ТАНКА
Стынет озерцо.
Грусти плоское небо
забыли стрижи:
птицы вспорхнули выше
края, где зябнет вода.
АСТРОВИТЯНЕ
– Привет вам, путники! Куда
прийти хотят земляне?
– Здравствуй, Млечная звезда!
Мы – лишь астровитяне.
Две четвёрки светотьмы
проходим по восьмёрке мы.
СПОРТИВНАЯ ЕВГЕНИКА
Голова, ноги, руки. Триада.
Напоминает Гегеля.
Кто это впрямь? Не грудная ли Олимпиада
Евгеньевна?
Зевес надёжно возлежал
на ложе возле телефона.
«Дзын... дзын..,» – звонок залепетал.
Привстал владыка Квартирона.
«Тут Я’!» – рёк коротко в трубу.
«Тебе в подарок от Собеса
прибавка к пенсии.» «Беру!» –
сказал; и сон продлился Зевса.
«Для вас – добро и зло.
В нас – воля без цензуры.»
«Вы кто? Крониды?» «Нет,
на них карикатуры.
Всяк супермэн-осёл –
Олимпа новосёл.»
Беседу с поэтом об утюге
вела супруга в родном уголке.
– Зачем ты наш отдал соседям утюг? –
язвила она сокрушённо.
– Суммарного ради словца «дямутюг»
я отдал! – он рёк одарённо.
Скользнула, прельстившись его словарём,
жена к златоусту, порвав с утюгом.
ОЦЕНКА СЕБЯ В ПРОШЛОМ
Другим тогда был не чужак,
был в общем равен им;
одним лишь тем что был дурак,
не равен был другим.
ТВОРИ ВОПРОС (Из Ивана Околёсникова)
Убил ли Сухово-Кобылин
любовницу свою?
Хотя ответ и непосилен,
вопрос-то я творю!
НОЧНЫЕ ЭКЗЕРСИСЫ
1. На заре эпохи, перед выстрелом
«Аврора» пушку наводила
на пройму1 пышного дворца,
балтийца красного манила
краснобалтиица,–
манила с сумкою патронной,
в бушлатике нарядном
за пушкой, братцем наведённой,–
на ящике снарядном.
2. Дилемма нищеты
Пил, курил: деньжонки были.
Нет деньжонок – как тут быть?
Не курить, а выпить – или
выпить и не покурить?
3. Не по вине любви
Ясно, почему сошла с ума Жизель.
На балет себя смотреть она пришла,
но танцовщица немую карусель
так вертела, что Жизель с ума сошла.
«Рабы... прирожденных числ...» (А. Фет)
Над березником облака неодинаковы.
Миловидные берёзки различны.
Даже пни берёзовые торчат по-разному.
Виноваты1 числа. Век единичны
мы, склонные к количеству миражному.
Двое я пошли по грибы в рощу берёзовую,
восьмерых я там застали блуждающих,
теперь собирают грибы десять я – да,
непонятные нам числа – бремя счисляющих,
наша благодать, но с примесью яда.
«Двойкино три у двойки внутри» (В.М.)
Не сладким, не лицеприятным,
не плотским был голос:
– Нельзя быть жильцом заурядным,–
учил меня Логос.
– Ты пленник ли трёх измерений?
Познай что-то свыше
стремлений земных и строений.
Живи как на крыше.
Уж Небом и добрым, и зорким
укрыт от напасти,
не будешь сынком беспризорным
рассудка и страсти.
Плоть пыльная – тесно в ней, бренно.
По смерти юдольной
взойдёшь на любимое Небо
для жизни привольной.
НА ПИРУ
Жду, чтоб вина растворили
при дальнейшем кутеже
горько чувствуемой были
сгустки пыльные в душе.
Мука жизни, вся исчезни.
Смертный раб, вольней кути.
Пированья юной песни,
память, болью не мути.
Нам весна доступна мира.
Кто любим ей, тот поёт.
На свободу после пира,
кто достоин, тот уйдёт.
ПТИЦА
Помню, на краю тропинки
стояла странная птица,
как бы цапля, но маленькая.
Коль жива бедняжка, Господи,
помоги ей, диковинной.
В душу должное вмещаем;
болью веденья снедаем,
поутру школяр не светел,
но, учебником изранен,
после выпуска он весел.–
Лишь у сдавших наш экзамен
путеводный лёгкий пламень
тяжким горем доль не тронут
(память горькая, что камень
на плывущем, тянет в омут).
ДВА КОТЁНКА
В Махачкале, в бульваре,
котёнок привязался,
будя, пищал: возьмите!..
Но две души ошиблись.
В Москве, в дому, котёнок
на тряпке возле двери
просил: возьмите! зябну...
Души две вновь ошиблись.
Милый Батюшков – мечтатель,
убаюкавший часы
мойры мерной,– зачинатель
иллюзорной, нет, искатель
ускользающей красы.
О, смешенье бесправия
перед вами, Котурны,
с блудной кровью тщеславия
одарённой натуры!
Вечно ты, сочиняющий,
в храм суёшься с куплетом,
лишь бы Самый Решающий
жрец тебя счёл Поэтом.
Ах, котурное жречество,
храм волшебно-парнасский,
дар, потуги, младенчество,
бред, гордыни плен адский.
А.К.Т.
Понятно: барин образцово
к тем, кто родится вслед за ним,
промолвил вечностное слово,
как и положено Толстым.
Сказ о глухомани, где с опушки
дни мычит душа в хлеву-теплушке,
бабка же в избушке-развалюшке
ушки при макушке у телушки –
у подружки, тушки-молодýшки –
впредь, как малосольные чернушки,
сведает, головушку мычавшую
отрубив, посолив, отварив
для себя – для бабушки Ягушки.
ПЕВЦЫ ВОЖДЕЙ В НОЧИ СОВЕТСКОЙ
Слова Горация горды,
за ним певцы, сплотив ряды,
речами, званий что достигли,
видать, угодными судьбе,
стозадый памятник себе,
прикрыв Горация, воздвигли.
SILENTIUM (Из Ивана Околёсникова)
– Что замолк? О том, об этом
говорить тебе ли сложно?
– Говорить как с человеком
с человеком невозможно.
ЗАРИСОВКА
Лицо круглое. Щедро явлено
добродушье. Сё – кот Василий
с головой как большое яблоко.
Башковитый кот. И красивый.
МАРШ ОДНОНОГИХ
Нога, костыль. Нога, костыль.
Идём, идём. Испуг
одной ногой втоптали в пыль,
сильны топтать испуг.
До дрожи шкура век одна
двуногим дорога.
Мы не дрожим, да нам одна
не дорога нога.
Палят? Пустяк! Нога, костыль.
Фугас. Нога – что фарш.
Костыль, костыль. Костыль, костыль.
Мы не кончаем марш.
ИНОСКАЗАНИЕ (Из Ивана Околёсникова)
Поблудил он до брака,
побродил на дворе;
плохо псу в конуре,
ибо пёс – не собака.
ДЕТИ
«Вы, девочка, читаете?» «Нет, мальчик. Я смотрю
на буковки. Рассматривать я буковки люблю.»
ДЕМЬЯНОВЫ ВОПРОСЫ
Помысливши Словами,
что правят над умами,–
«Что значит: жизнь?» – у Слов
спросил Демьян Яснов –
«Теснима узелками,
тесьма ль она с концами?
Кольцо ли без концов
с обильем узелков?»
ПЕСЕНКА ГНИЛОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Побуждаемой толпе
цель дана.
Миротворческой борьбе
кровь нужна.
Строят мир – сей дом круша
как война.
Стройки чуждая душа
век одна.
В смуте вдумчивой душе
грош цена.
Не горюй! При кутеже
пей до дна!
ЗАМЕТКА О МЕТАФИЗИКЕ
Диссиденты, консиденты –
кто на свете не латентны –
все сидели. Отсиденты
вновь сидели. То сиденье,
как гласило поясненье,
есть не место, а процесс,
имя коего – Прогресс.
ФРАЗЫ
Дверью подручною хвоста не прищемить Истине.
Тюремщик – не хозяин своей тюрьмы.
Глубина Света – непрогляднейшая из глубин.
Мир одиночества частью обитаем людьми.
Бездна Единства безлюдна. Нет узкого имени
у Того, Кто дарит имена другим.
В ЗАЩИТУ ОСЛИКА
Продолговатым ликом, славными ушами
красив и твёрд умом;
лишь в апологах, выставлен стихами,
стоит Ослом;
ведь умного зверька осла язвят, ругают,
де, глуп Осёл, упрям,
так баснописцы, как и подобает
людским Ослам.
ЗАВЕТ (Из Ивана Околёсникова)
Краснобай, напряги подозрительность!
Непонятное слово «действительность»
на язык не пускай, внедряй бдительность,
ибо глупость – не благотворительность.
МОИ ГЕНЫ
Похваляюсь я: гены крепенькие
у меня, краснобайца,–
ровненькие, беленькие,
как муравьиные яйца.
ПОЭТ И ЕГО СОВЕТ
Пишу я без запинки.
Бог знает, отчего
мысля текёт в глупинке,
тьфу!.. мысль течёт в глубинке
сознанья моего.
Непрестанно сочиняй.
Будь велик. Употребляй
водку, папиросы, чай;
остальное исключай.
К МОЕМУ СОВРЕМЕННИКУ (Из Ивана Околёсникова)
Первобытны триллеры
лишь тебе, невежде.
Были Гёте-Шиллеры,
жили где-то прежде.
Много, друг, менталившего
народу повыбыло.
Мало дух питающего
чего бы то ни было.
ИЗ ГАЗЕТ
... Дескать, есть у зайца сколок
удивительный стекла.
Остальной витраж зайчиха
пешкой в ступке растолкла.
... Выбрал волк себе на рынке
в лавке детские носки.
Благотворцу, де, ботинки
без тугих носков узки.
БЮРОКРАТУ (Из Ивана Околёсникова)
У тебя кабриолет,
кабинет и партбилет,
но у меня менталитет,
а у тебя – нет.
КОДА
Спасибо, Небо, за стихи, за них Тебе спасибо.