Религиозно-политическая пропаганда среди российских военнопленных-мусульман в германии (1914 1922)
| Вид материала | Автореферат |
- К вопросу о «немецких зверствах»: русские туристы в Германии в августе 1914, 110.14kb.
- Аннотация примерной программы учебной дисциплины «История», 2418.64kb.
- Образовательная программа подготовки бакалавра по специальности 350300 Регионоведение, 113.99kb.
- Социально-политическая эволюция офицерского корпуса российской армии в 1914 1918, 810.9kb.
- Лекция 8 Версальско-Вашингтонская система представляла собой определенную форму политической, 1140.58kb.
- Играции относится к времени Iмировой войны, когда в граничащих с Россией государствах, 208.33kb.
- Цель программы: Формирование у учащихся навыков безопасного поведения на дорогах, предупреждение, 29.46kb.
- Тема 13. Азербайджан в период I мировой войны (1914-1918 гг.), 358.54kb.
- Создание Лиги Наций Тема Создание в 1919-1922 гг. Версальско-Вашингтонской системы., 40.08kb.
- Му обороту наркотиков, пропаганда здорового образа жизни, профилактика наркомании, 22.21kb.
Основное содержание работы
Во введении обосновывается актуальность исследования, формулируется его объект, предмет, цель и задачи, анализируется степень научной разработанности, характеризуются методологическая основа и источниковая база, приводятся положения, выносимые на защиту, обосновывается практическая значимость работы и дается информация об апробации полученных результатов.
В первой главе «Идейно-теоретические и структурно-организационные основы пропаганды» рассматриваются вопросы, связанные с теоретическим обоснованием немецкой концепции, направленной на использование мусульманских народов в борьбе против стран Антанты, и оценивается деятельность германских ведомств по созданию условий для реализации пропаганды среди военнопленных мусульман.
Глава состоит из двух параграфов.
В первом параграфе «Предпосылки и перспективы немецкой концепции революционизирования исламского мира» речь идет об условиях, при которых исламская теория «джихада» стала рассматриваться в военно-политических кругах Германии в качестве военной стратегии, и о начале немецко-турецкой пропагандистской кампании по реализации последней; уделяется внимание также вопросам, связанным с отношением населения к пропаганде «священной войны» в Османской империи и России, где она не получила ожидаемой немецкими стратегами массовой поддержки.
Ожидания немецкого руководства от союза с исламом были связаны с движением панисламизма, оформившимся в конце XIX в. – в период колониального порабощения стран Востока европейцами – и призывающим мусульман к сопротивлению против иностранного господства.43 Политический курс сближения с Османской империей, начатый немецким высшим руководством еще в конце XIX в., способствовал развитию немецкого исламоведения и востоковедения, а также созданию и активному функционированию немецкой разведывательной сети в этих странах. Все это создавало предпосылки возникновения замыслов относительно использования антиколониальных настроений подвластных державам Антанты мусульманских народов в интересах кайзеровской внешней политики. Но отсутствие конкретных стратегических разработок по этому направлению позволяет делать вывод о том, что наиболее важной предпосылкой приобретения идеи «мусульманской революции» приоритетного значения для военных интересов Германии была неудача плана «молниеносной войны» и начало затяжной позиционной войны на Западном фронте. Широко распространенные убеждения о движении панисламизма как агрессивном течении и связанное с этим восприятие ислама в качестве воинственной религии во многом способствовали тому, что ислам и мусульманский мир стали рассматриваться на Вильгельмштрассе «последним козырем» Германской империи44 для участия в колониальном переделе мира.
Основные положения концепции революционизирования были изложены в меморандуме Макса фон Оппенхайма «Революционизирование исламских областей наших врагов», представлявшем собой, по сути, проект организации немецкой пропаганды в исламском мире. Концепция основывалась на теории «священной войны», посредством которой предполагалось поднять мусульманский мир против иностранного господства и создать внутренние затруднения для держав Антанты, которые насчитывали у себя миллионы подданных-мусульман. Главную роль при революционизировании мусульман должна была выполнять Османская империя, глава которой носил титул халифа, т. е. верховного исламского духовного авторитета.
Правительству Османской империи – огромной страны, населенной разными народами – многие из которых стремились вырваться из-под власти султана, «священная война» в союзе с Германией представлялась в качестве оружия, которое позволит сплотить сильно ослабленную империю и попытаться восстановить ее былую мощь, заручившись поддержкой кайзера. Идеи панисламизма, тюркизма или даже туранизма, распространившиеся среди определенных слоев турецкого общества и поддерживавшиеся правительством в той или иной степени в зависимости от меняющихся политических приоритетов, приобрели непосредственно практическое значение. Защита идеи исламского единства предоставляла возможность обращаться ко всем мусульманам, выступая от имени халифата; поддержка тюркизма или туранистских идей содействовала развитию отношений с другими тюркскими народами за границами Турции, прежде всего с российскими тюрками.
Основными факторами, определившими восприятие немецко-турецкой «священной войны» российскими мусульманами, традиционно считавшими Турцию центром исламского мира и тюркской культуры, являлись их традиционная лояльность властям и две во многом схожие (когда речь идет именно о российских мусульманах) идеи: общеисламского и общетюркского единства. Их ориентированность на Турцию как на исторический центр исламского мира была естественным явлением, но, несмотря на присутствие среди определенных слоев мусульманского общества антивоенных настроений, религиозные чувства не стали решающим фактором в выборе российских мусульман, которым, как известно, уже не раз приходилось воевать против турок. Помимо традиционного верноподданства, поведение мусульман во время Первой мировой войны в значительной степени определялось и стремлением доказать свою достойность на гражданское равноправие наравне с русским народом и надеждой на получение в случае победы национальных и гражданских прав. Официальные российские обвинения в панисламизме, пантюркизме и сепаратизме в то время, когда тысячи мусульманских солдат проливали кровь на войне, сражаясь за Россию, только углубляли национальные противоречия в стране, тем самым обнадеживая германских стратегов в успехе. Однако отсутствие ожидаемого эффекта от акции провозглашения «священной войны», прошедшем в Стамбуле в ноябре 1914 г., свидетельствовало о том, что в мусульманах нет такого фанатизма, который мог бы вести их по первому призыву халифа взяться за оружие и выйти на поле боя.
Второй параграф «Жизнь за колючей проволокой в качестве «гостей немецкого кайзера»: особенности содержания мусульманских военнопленных» посвящен условиям жизни военнопленных, сконцентрированных в особых лагерях под Берлином с целью ведения среди них пропаганды и последующего создания добровольческих формирований.
Пропагандистские лагеря, располагавшиеся в окрестностях Берлина (Вайнбергский лагерь в Цоссене45 и Лагерь Полумесяца в Вюнсдорфе), должны были служить местом концентрации прежде всего военнопленных-мусульман, собранных из всех лагерей Германии, откуда после прохождения соответствующей моральной и физической подготовки они должны были отправиться в Турцию для вступления в «священную войну». Число российских мусульман, сконцентрированных в Вайнбергском лагере, составляло в разное время от 10 000 до 13 000 человек. Предполагалось, что создание возможностей для ведения образа жизни согласно предписаниям ислама, а также всех прочих необходимых условий для привилегированного содержания военнопленных (обеспечение лучшим питанием и одеждой, хорошее обращение, предоставление относительной свободы) будут способствовать эффективному восприятию военнопленными проводимой агитации. Но несмотря на то, что первоначально предполагалось привлекать военнопленных особого статуса только к военной подготовке, и они объявлялись «дорогими гостями немецкого кайзера», экономические интересы, в связи с приобретением первостепенного значения использования труда военнопленных, вынудили внести изменения в жизнь пропагандистских лагерей. Привилегированному обеспечению подлежали только нетрудоспособные пленные и те, кто представлял какой-либо интерес для пропаганды, хотя руководство лагерей старалось добиться того, чтобы будучи привлеченными к сельскохозяйственным работам у немецких фермеров и постоянно или временно находясь на обеспечении у работодателей, военнопленные-мусульмане содержались в относительно сносных условиях.
Первоначальные установки, характеризовавшиеся более выраженным по сравнению с остальными мусульманскими военнопленными вниманием к индийцам, афганцам и африканцам, подлежали корректировке вследствие неуспеха немецких мероприятий на Ближнем Востоке и Индии. Выходцы из названных регионов, оказавшиеся в плену, имели поначалу более привилегированный статус в качестве представителей «целевых регионов», имевших для Германии приоритет в геополитическом значении. Не последнюю роль в снижении интереса немецких ведомств к заключенным Лагеря Полумесяца сыграла их трудная адаптация к условиям климата и питанию, что исключало возможность использования их в качестве рабочей силы. Следовательно, агитационный процесс в пропагандистских лагерях характеризовался постепенным повышением значимости российских мусульман, которые рассматривались Германией не только в качестве военной силы, но и проводников немецкого влияния на российские регионы после окончания войны. Особой формой использования российских мусульман в этом плане стали учебно-производственные колонии, где некоторые пленные были заняты в производстве, обучались прогрессивным способам ведения хозяйства и приобретали собственный опыт в использовании новейшей производственной техники. Эти колонии должны были стать символом дружеского отношения Германии к исламу, и предполагалось, что колонисты, став поклонниками Германии, при возвращении на родину будут способствовать продвижению немецких товаров в России, которая представляла собой широчайший рынок сбыта для германской промышленности.
Несмотря на длительное нахождение под влиянием мер, направленных на формирование определенных образцов поведения, требуемых пропагандой, военнопленные не были пассивными объектами немецкого воздействия, они сорганизовывали лагерную жизнь, участвуя прежде всего в творческой деятельности и взаимопомощи. Деятельность творческих коллективов не только разнообразила однотонную жизнь военнопленных, но и привлекла к себе интерес со стороны немцев. Активность в сфере взаимопомощи наблюдалась прежде всего в Вайнбергском лагере, пленные которого сравнительно больше привлекались к труду и почти всегда имели собственный заработок.
Несомненно, в пропагандистских лагерях военнопленные оказались в более благоприятных условиях, чем остальные их соотечественники: они не видели многих тягот плена.
Вторая глава «Содержательный и методический аспекты пропаганды» посвящена анализу содержания и способов пропаганды среди российских мусульман на примере Вайнбергского лагеря.
В первом параграфе «Содержание пропаганды: каковы были шансы на успех?» речь идет о разработке директив пропаганды среди военнопленных и дается характеристика ее основных тематических направлений, рассматриваются предпосылки и результаты сотрудничества представителей татарской эмиграции и студентов с немецкими и турецкими властями.
Пропаганда организовывалась Службой информации по Востоку, находившейся под юрисдикцией Министерства иностранных дел, при кооперации с МИД, Политической секцией Генерального штаба армии и представителями Прусского Военного министерства.
Тематический диапазон пропаганды среди российских военнопленных мусульман в основном соответствовал общим направлениям пропаганды на Востоке, и одним из ее основных направлений в первой половине войны было обоснование необходимости «джихада». Для достижения большей восприимчивости татарских военнопленных к призывам к «священной войне», в Вайнбергском лагере активно муссировалась идея общемусульманской солидарности, которая должна была объединить российских мусульман вокруг идеи освобождения от русского господства; пропаганда стремилась к насаждению и усилению в них ненависти к русскому народу. В качестве доказательства правомерности «джихада» в союзе с христианской державой демонстрировалось уважение Германии к исламу, часто ссылаясь на выступление Вильгельма II, якобы еще в 1898 г. объявившего себя «другом мусульман на все времена», и представляя факт привилегированного содержания военнопленных мусульман в качестве доказательства личной симпатии кайзера к исламу.
Еще одним направлением агитации среди российских мусульман являлось формирование у них прогерманских убеждений. Для этого пропаганда старалась создать образ Германии как государства с высокой культурой и развитой экономикой, защитницы интересов разных национальностей, противопоставляя это слабой экономике, тиранским способам управления и угнетенному положению нерусских народов в России.
Пропаганда общетюркского единства и туранистских идей инициировалась прежде всего турецкой стороной. Чем больше проявлялась неудача идеи «джихада», тем усиленнее становились попытки привлечь внимание татарских военнопленных к своим тюркским корням.
Основной контингент главного пропагандистского ведомства – Службы информации по Востоку, состоявший из представителей образованной элиты, предопределил отсутствие конкретности, простоты изложения – одним словом, недоступность содержания пропаганды основной массе мусульман. Поспешно созданная структура пропаганды и не всегда обдуманный подбор кадров также сказывались на процессе работы по воздействию на военнопленных. К этой деятельности привлекались в первую очередь представители российской эмиграции в Турции, уехавшие из России в поисках поддержки и возможностей для свободной политической деятельности в период реакции и оказавшиеся в ближайшем окружении главного лидера турецкого правительства – военного министра Энвера-паши. Несмотря на скептическое отношение многих представителей мусульманской элиты России к немецко-турецкому союзу в мировой войне и пропаганде «священной войны», возможность иметь мощного покровителя в лице Германии, способного помочь в решении национальных проблем, привлекла некоторых известных российских мусульман к сотрудничеству с немецкими службами. Среди пропагандистов оказались и случайные люди, например студенты, обучавшиеся в Германии и Турции, и сами военнопленные, чьи собственные убеждения так или иначе перекликались с отдельными принципами пропаганды.
Главную роль в начальном этапе пропаганды среди татарских военнопленных играл известный татарский религиозный и политический деятель Габдеррашид Ибрагим, с июня по октябрь 1915 г. выполнявший должность имама46 Вайнбергского лагеря, затем его роль перешла к журналисту Галимджану Идриси, небезызвестному читателям татарской прессы. Деятельность в Вайнбергском лагере студента стоматологии, сына татарского купца Камалетдина Бедри (Бедретдина Сейфульмулюкова) связана прежде всего с осуществлением контроля над корреспонденцией на татарском языке и оказанием стоматологической помощи военнопленным.
Главный недостаток этого сотрудничества состоял в том, что конечные результаты пропаганды каждой стороной представлялись по-своему. Выдвигая идею национальной независимости мусульман России, немецкие стратеги не собирались вникать в суть проблем, связанных с осуществлением этой идеи. Расистские представления о народах Восточной Европы как о людях, находящихся на более низком культурном уровне, не позволяли им рассматривать российских мусульман в качестве равноправных союзников. Татарские пропагандисты, чьи надежды на Турцию в качестве политического и духовного центра тюрко-мусульманского мира не оправдались, отказались от общеисламской идеологии и взяли на вооружение национальную идеологию, устремленную на развитие внутреннего потенциала нации и ее интеграцию в европейское общество.
Во втором параграфе «Способы пропаганды» рассматриваются устные, наглядные и письменные способы агитации среди российских мусульман.
Устная пропаганда осуществлялась во время исламских праздников, сопровождавшихся массовым участием военнопленных, присутствием немецких и турецких официальных лиц, священнослужителей и прочих известных людей, религиозными проповедями и речами, призывавшими к политической активности. Похожие сценарии были характерны и встречам военнопленных с известными в мусульманском мире турецкими, татарскими, арабскими и персидскими политиками, религиозными деятелями, писателями и журналистами, посещавшими лагерь. Все это рассматривалось организаторами в качестве необходимых элементов для формирования и усиления чувств общемусульманской солидарности среди военнопленных.
В лагерных школах, которые пользовались большой популярностью среди татарских военнопленных, осуществлялась главным образом устная политическая агитация. Здесь желающие могли учиться грамоте или углублять свои знания, изучать русский и немецкий языки. Особый акцент при обучении военнопленных был сделан на их ознакомление с достижениями Германии в области производственной техники и промышленности, сельского и лесного хозяйств.
Наглядная пропаганда, предполагавшая формирование у военнопленных представления о Германии как о стране с самой передовой системой образования и развитой культурой, сильной экономикой, основанной на развитой промышленности и сельском хозяйстве, в отличие от устных обращений и призывов, носила скрытый характер и старалась избегать излишней показательности.
Письменная пропаганда среди российских мусульман осуществлялась главным образом через газету, издававшуюся Службой информации по Востоку на татарском и русском языках, первые номера которой вышли еще 5 марта 1915 г., а также турецкую прессу и книги, которые составляли фонд лагерной библиотеки. Подчеркнуто агитационный дух был характерен газете для военнопленных, что отображалось уже в ее названии – «Эль-Джихад». В силу того, что, вопреки первоначальным планам о еженедельной газете, выходила она крайне нерегулярно, газета не могла стать информатором о состоянии военных действий, и ее главное значение заключалось в том, чтобы поддерживать проводившуюся в лагере устную пропаганду. Будучи единственным источником хотя бы довольно скупых и чаще всего неактуальных сведений с театра военных действий для тех, кто не читал на русском и турецком языках, газета приобрела большую популярность среди татар, хотя по своему содержанию и стилю она не соответствовала запросам большинства военнопленных. Даже после того как в конце 1916 г. было принято решение о прекращении вербовки пленных-мусульман в «джихад» и газета по существу потеряла свое значение в качестве средства пропаганды «священной войны», она продолжала выходить под тем же названием, но только на татарском и арабском языках,47 и поддерживала прогерманскую агитацию среди российских мусульман до октября 1918 г.
Газета «Яңа тормыш» («Новая жизнь»), которая должна была заменить издание с неактуальным названием «Эль-Джихад» и воспитывать в татарских военнопленных проводников немецкого влияния на российский восток, уделяя на своих страницах место прежде всего практическим знаниям о сельском хозяйстве и промышленных предприятиях, увидела свет в декабре 1918 г. и успела выйти всего лишь в 4-х номерах. Пропагандистские издания играли значительную культурно-просветительскую роль, знакомя читателей с другим миром, и даже если они не могли способствовать массовому вступлению военнопленных в ряды «джихадистов», тем не менее в какой-то степени вдохновляли их идеями национальной свободы и равноправия народов.
Недоступность содержания пропаганды основной массе вчерашних крестьян, а также недостаток подходящих, а тем более специально подготовленных кадров для работы с военнопленными, в значительной степени предопределили безуспешность усилий немецких ведомств. Подчеркнуто антироссийский и антирусский характер пропаганды, излишне враждебная настроенность к странам Антанты и слишком заметное на этом фоне возвеличивание Германии еще на раннем этапе агитации стали рассматриваться как фактор, усиливающий недоверие военнопленных. Тем не менее усиление ненависти к русскому народу и российским властям, отсутствие чего означало бы бессмысленность пропаганды «священной войны» среди татарских военнопленных, оставалось одним из основных направлений агитации вплоть до окончательного отказа от этой идеи. Правда, организаторы пропаганды признали необходимость того, чтобы она была менее заметной, и всячески стремились к этому.
Третья глава «Результаты пропаганды» посвящена анализу восприятия татарскими военнопленными пропаганды и рассмотрению процесса их становления объектом дипломатического соперничества между немецкой и турецкой сторонами, осознавшими крах «священной войны» и искавшими другие пути их использования, каждая в собственных интересах.
В первом параграфе «Восприятие военнопленными пропаганды» рассматриваются факторы, оказавшие влияние на отношение военнопленных к пропаганде, и прослеживаются действия комендатуры, упорно искавшей причины отсутствия желаемого массового вступления мусульман в ряды добровольцев и стремившейся как можно скорее добиться требуемых результатов.
Несмотря на первоначальные оптимистичные прогнозы, основанные на кажущейся лояльности военнопленных по отношению к пропаганде, число желающих вступить в «джихад» в Вайнбергском лагере было ничтожно мало. Отсутствие самого главного фактора для убеждения пленных в необходимости союза с Турцией и Германией в борьбе против России – «национальной ненависти татар к русским» – предвещало бесперспективность пропаганды «священной войны» среди российских мусульман. Недовольство своим ущемленным положением на собственной исторической родине предопределило восприимчивость татарских военнопленных к активно агитируемой идее национальной независимости, тем не менее они плохо воспринимали необходимость «священной войны» ради достижения этой цели. Получение равных с русскими возможностей развития татарской национальной культуры, религии, образования, традиций и обычаев, что могло быть реализовано в рамках Российского государства, согласно широко распространенным на страницах татарской прессы взглядам, могло быть достигнуто мирным и вполне законным путем. Религиозность, свойственная большинству татар, производила эффект, противоположный предположениям немецких экспертов, обязывая военнопленных хранить верность патриотическому долгу. Присяга о верной службе русскому царю, данной на Коране, заставляло многих держаться в стороне от пропагандистов и «джихадистов».
Процесс комплектации татарских добровольческих формирований сопровождался беспорядками среди военнопленных, вызванными жестокими преследованиями «джихадистов» со стороны товарищей по лагерю. Меры по наказанию активистов контрпропаганды привели к его скорому спаду, но длительное ожидание транспортировки в Турцию усугубляло ситуацию, вследствие чего добровольцы постоянно находились в состоянии страха. Затягивание транспортировки было связано главным образом с началом весенних полевых работ и растущей востребованностью труда военнопленных – вплоть до такой степени, что это не могло не коснуться даже освобожденных от работы «джихадистов». Во избежание дальнейшего накаливания обстановки среди «джихадистов», обескураженных жестоким обманом, – именно так они воспринимали решение немецких властей привлечь их к сельскохозяйственным работам – вышестоящее ведомство по делам военнопленных временно отказалось от своих намерений. Только некоторые из 1100 татарских «джихадистов», отправленных из Германии в Турцию, вступили в ряды турецкой армии, но воевали они не на Кавказском фронте против русских, а в Месопотамии против англичан.
В Вайнбергском лагере значительно лучше обстояли дела с другой целью пропаганды – воспитанием дружеского отношения к немцам. Еще на раннем этапе агитации среди татар оказалось немало желающих остаться и работать в Германии, что означало несомненно большую перспективность второго направления пропаганды.
Российские революции 1917 г. оказали заметное воздействие на настроения татарских военнопленных. Если Февральская революция была воспринята ими как освобождение от присяги верности русскому царю, победа справедливости и конец всех национальных и религиозных ограничений, то Октябрьская революция и Брестский сепаратный мир, заключенный в марте 1918 г. между германским правительством и Советской Россией, обнадеживали их на скорое начало репатриации. Даже если открытая большевистская агитация в мусульманских пропагандистских лагерях не допускалась, военнопленные, возможно, разными путями были информированы о большевистских лозунгах и обещаниях, касающихся прав нерусских народов России, которые оказались более доступными и привлекательными для большинства народных масс, в том числе и военнопленных. Их ожидания от предстоящего возвращения домой, в Советскую Россию, приобретали новый смысл.
Во втором параграфе «Предпосылки и результаты кампании по вербовке пленных в Турцию в качестве крестьян и ремесленников» рассматриваются условия, при которых прекращение в мусульманских лагерях вербовки в «джихад» стало неизбежным, и военнопленные становились жертвами расхождения политических интересов Германии и Турции.
Основным поводом для разработки новых директив пропаганды среди мусульманских военнопленных рассматривается отказ турецкой стороны от дальнейшей поддержки идей общемусульманского единства и стратегии «священной войны», представлявшей опасность для целостности Османской империи. Хотя о неодобрении Энвером-пашой пропаганды «джихада» в мусульманских лагерях Германии было известно в Берлине еще в октябре 1915 г., и отказ Османской империи от выполнения своей миссии, с которым она вступила в Первую мировую войну, признавался германским МИД вероятным исходом событий, после того, как эти предположения стали реальностью, немецкая исламская политика оказалась в тупике. Отказавшись от идеи панисламизма и «священной войны», турецкие правители были вынуждены искать поддержку в идеологии тюркизма и туранизма48, и их взор был направлен на территорию Российской империи с многочисленным тюркским населением. Татарские военнопленные, находившиеся в Германии, могли способствовать не только «тюркизации» нетюркских территорий Османской империи, но и восстановлению разваливающейся турецкой экономики, осуществляя освоение земель с преимущественно гористым рельефом и неплодородной почвой для занятия земледелием. В правящих кругах Османской империи существовал также план использовать пленных мусульман на строительстве железных дорог в Анатолии, и в Вайнбергском лагере была проведена определенная работа по вербовке рабочих, которая однако не имела особого успеха.
Отказ Турции от «джихада» во многом был вызван и несогласованностью действий немецкой и турецкой сторон по организации использования «джихадистов», «сделанных в Германии». Турецкая сторона оказалась неготовой к принятию бывших военнопленных из Германии, привыкших к привилегированному обеспечению и хорошему обращению, что вызвало случаи дезертирства и разные эксцессы.
Гораздо большего успеха достигло заявление турецкой стороны о готовности принять оставшихся в Вайнбергском лагере татарских военнопленных в качестве граждан Турции и предоставить им жилье и материальную помощь в виде земельных участков, сельхозорудия и домашнего скота для крестьян, инструментов и необходимого начального капитала для ремесленников. Такая инициатива турецкой стороны поселить татарских военнопленных в Турции поначалу воспринималась немецкой стороной положительно, так как это позволяло предоставить встревоженным за свое будущее добровольцам гарантию того, что после окончания войны они окажутся под защитой османского правительства. Во-вторых, эта возможность могла быть использована для осуществления обещанной отправки добровольцев в Турцию, передав их в распоряжение турецких властей. Но неожиданно большое количество татар, готовых поселиться в Турции (по некоторым данным, до 8000 – 9000 человек), поставило немецкие ведомства в весьма затруднительное положение, связанное с необходимостью срочного решения вопроса о дальнейшей судьбе военнопленных: допускать массовой отправки дешевой рабочей силы в Турцию в Берлине не собирались. В июле 1916 г., только после многократных обращений имама Галимджана Идриси в официальные инстанции и во многом благодаря усилиям сотрудников турецкого посольства, было решено транспортировать в Турцию 500 пленных группами из 50 человек с интервалом примерно в 10 дней. Это решение, с одной стороны, позволило избежать усиления волны недовольства военнопленных, чувствовавших себя жестоко обманутыми, с другой – протянуть время, с тем чтобы сделать потерю рабочей силы как можно незаметнее.
Всплеск в агитационной деятельности среди российских мусульман, вызванный заявлением турецкой стороны о возобновлении приема «джихадистов» в 1917 г., был связан с оживлением надежд османских лидеров во главе с Энвером-пашой на осуществление «стратегии Турана» вследствие Октябрьской революции в России и Брестского мира. В этой ситуации татарские военнопленные, достигшие более высокого уровня политического сознания за время пребывания в пропагандистском лагере, представляли собой готовый агентурный персонал для способствования турецкому проникновению на стратегически важные для Турции регионы: Северный Кавказ, Крым, Туркестан, Азербайджан и Поволжье. Но попытки турецкой стороны договориться с немецкими ведомствами о направлении туда татарских пленных не удались.
Брестский сепаратный мир, заключенный между Германией и Советской Россией 3 марта 1918 г., предвещал скорое начало репатриации российских военнопленных. Но после Ноябрьской революции в Германии Советская Россия аннулировала условия Брестского мира, вместе с тем и юридические основы репатриации оставшихся в Германии пленных. Если репатриация военнопленных из британской и французской армий, начавшаяся после Компьенского перемирия 11 ноября 1918 г., завершилась уже к началу 1919 г., то российским мусульманам пришлось ждать еще около двух лет до того, как были выполнены все необходимые договоренности.
Прусское Военное министерство строго следило за ходом репатриации: всем заявлениям пленных (за исключением российских немцев) о предоставлении немецкого гражданства следовало отказать в исполнении. Тем не менее, существование небольшой татарской колонии, которой были предоставлены бараки рядом с мечетью после официального закрытия лагеря 1 мая 1922 г., свидетельствует о том, что поддержание хороших связей с «русской Татарией» считалось еще значимым для германской внешней политики. К началу 1925 г. материальное положение колонистов, многие из которых остались без работы, резко ухудшилось, и, будучи не в состоянии содержать предоставленное им жилье, они как можно скорее вынуждены были уехать на родину. Последним свидетельством того, что на этом месте когда-то происходили невиданные для Германии того времени события, затронувшие судьбы многих российских солдат и оставившие на их памяти и радостные, и трагические воспоминания, до 1930 г. оставалась деревянная мечеть, медленно разрушаясь и символизируя своим брошенным видом погасшее внимание к исламу в Германии, некогда объявившей себя «другом мусульман на все времена».
В заключении изложены основные выводы исследования.
Недостатки в организационных и содержательных аспектах пропаганды, а также расхождение политических интересов Германии и Османской империи в значительной степени определили судьбу немецко-турецкого «джихада». Но основная причина неудачи кампании «священной войны» состояла в том, что представления германских стратегов о силе религиозного фанатизма, способного объединить мусульман в борьбе во имя священных идеалов подобно крестоносцам средневековья, не соответствовали реальной действительности.
Поведение российских мусульман на фронтах и в тылу подтвердило: принципы государственности и чувство гражданского долга перед отечеством являлись для них важнее всяких религиозных и национальных чувств и обязанностей.
Опыт немецких ведомств с татарскими военнопленными показал, что ожидания Германии по отношению к мусульманам не оправдались. Пропаганда «священной войны» среди них не достигла желаемых результатов: массового вступления военнопленных в ряды добровольцев не наблюдалось.
Несмотря на все пережитые трудности и разочарования, пребывание в пропагандистском лагере сделало мусульманских солдат российской армии другими людьми, достигшими более высокого уровня политического сознания, овладевшими более выраженным национальным самосознанием и новым мировоззрением.