А. В. Репников консервативная модель переустройства россии доклад

Вид материала

Доклад

Подобный материал:

• А. В. Репников консервативная концепция российской государственности москва 1999 Репников, 2553.13kb.
• 1867 ■Антиконфедеративная партия, 1873 = лп. ■Конференция Альберты, 1872 = кп. ■Либерально-консервативная, 127.04kb.
• Лекция 5 Методы построения математических моделей асу, 53.76kb.
• Примеры моделей дискретных элементов рэа. Модель пленочного резистора. Модель диффузного, 131.9kb.
• А исходе ХХ века регион Центральной и Восточной Европы и европейской части СНГ представляет, 598.93kb.
• Правила производства земляных и строительных работ, прокладки и переустройства инженерных, 1429.29kb.
• Доклад подготовлен Андреем Волковым (Бизнес-Школа «Сколково»), Игорем Реморенко (Минобрнауки, 490.82kb.
• Эмигрантские концепции и проекты переустройства россии (20-30-е гг. XX в.), 764.21kb.
• Утверждена Постановлением Правительства РФ от 7 февраля 2011 г. N 61 «Приоритеты системы, 52.86kb.
• И н. Репников А. В. Современная историография россйского консерватизма статья, 386.94kb.

к.и.н. А.В. Репников


КОНСЕРВАТИВНАЯ МОДЕЛЬ ПЕРЕУСТРОЙСТВА РОССИИ


Доклад на научном семинаре «Россия в условиях трансформаций». См.:Вестник Фонда развития политического центризма, июнь 2000, № 2 (23). Россия в условиях трансформаций. Историко-политологический семинар. Материалы. Вып. 2. М., 2000. С.4-28.


Фонд развития политического центризма


Сегодняшнее обращение отечественных и зарубежных исследователей к истории русской консервативной мысли далеко не случайно. Оно во многом связано с непреходящей значимостью для нашей страны проблемы «традиция и модернизация». Сегодня эта поистине «вечная» проблема резко обострена крайней поляризацией мнений, когда понятия «традиция» и «модернизация» порой воспринимаются как антагонистические. Это не способствует диалогу между различными политическими силами, поскольку для одних во главе угла стоят «реформы во что бы то ни стало», а для других основной идеей стало возвращение к прошлому. При этом обе противодействующие силы забывают, что ни традиция, ни модернизация не являются неким абсолютом. И реформы и контрреформы проводятся реальными людьми, преследующими реальные интересы. В конечном счете власть должна работать на благо страны, и живущего в ней народа. Если именно это благо является конечной целью, то вопрос о неизбежном противостоянии традиции и модернизации отпадает сам собой, поскольку умеренный консерватизм не исключает реформ, отвергая только их крайний, радикальный вариант. С другой стороны, реформы должны учитывать исторические традиции той страны, в которой они проводятся.

Тотальное противопоставление традиции и модернизации возникает в том случае, если с понятием модернизации связывается исключительно заимствование зарубежного опыта, а под традицией понимается приверженность ко всему отсталому и отжившему. При подобном раскладе сил практически невозможно наладить диалог между оппонентами, поскольку приверженцы крайних взглядов демонстрируют одинаковое нежелание выслушать и понять собеседника.

Обострившаяся в последние годы проблема «традиция и модернизация» неизбежно ставит перед нами вопрос о взаимоотношениях России и Западного мира. Должна ли Россия следовать своим самобытным путем или же существует только один общечеловеческий путь развития, универсальный для всех стран? В какой мере в период модернизационных изменений должны учитываться исторические традиции? Обращение к прошлому русской консервативной мысли может помочь нам ответить на эти вопросы. Русский консерватизм, конечно, не является универсальной панацеей от сегодняшних проблем, но его внимательное изучение может оказать нам существенную помощь в выработке политического курса, находящегося по ту сторону «правых» и «левых» крайностей.

Долгие годы в отечественной историографии бытовал стереотип, согласно которому консерваторы изображались убежденными противниками прогресса, стремившимися повернуть вспять «колесо истории», а самому понятию консерватизм придавался заведомо негативный смысл. Подобная точка зрения грешит односторонностью, поскольку русские консерваторы были не только «охранителями» в прямом смысле этого слова, но и пытались найти компромисс с происходившими в стране переменами. Выступая за сохранение принципиально-сущностных основ традиционной системы отношений, они одновременно стремились разработать и предложить продуманную систему мер, позволявших осуществить переход к новым социально-экономическим отношениям. В условиях быстро меняющегося мира они стремились сделать особый акцент именно на обосновании преимуществ традиции.

Постепенное смещение акцентов в оценке консерватизма от негативно-нейтральных к положительно-апологетическим было связано не только с научным поиском, но и с новым обострением проблемы «традиция и модернизация» в 90-е годы нашего столетия. Последнее десятилетие отмечено в отечественной науке неослабевающим интересом к истории русской консервативной мысли. Книги идеологов русского консерватизма, сегодня переиздаются многотысячными тиражами. Теперь уже нет нужды представлять читателю Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, К.П. Победоносцева, М.О. Меньшикова, Л.А. Тихомирова, И.А. Ильина, И.Л. Солоневича¹. За последние годы вышел целый ряд интереснейших исследований, посвященных отдельным представителям отечественной консервативной мысли². Значительно увеличилось количество диссертаций, в которых анализируются исторические, философские и юридические взгляды русских консерваторов. Наконец, увидело свет несколько общетеоретических работ по русскому консерватизму³.

Вышедшие в последние годы исследования внесли определенный вклад в изучение теоретических основ отечественного консерватизма, и все же мало только изучать и пропагандировать наследие русских консерваторов. Несмотря на значительный прорыв в исследовании отечественной консервативной мысли здесь еще предстоит ликвидировать много «белых пятен». Уже существует значительный комплекс работ в котором рассматриваются взгляды видных идеологов русского консерватизма. Но следует отметить, что при всей важности и необходимости подобных исследований они похожи на кусочки огромной картины. Каждый кусочек имеет определенную значимость, но только сложенные вместе они могут составить целую картину. Дальнейшее изучение работ отечественных консерваторов должно быть связано с необходимостью осознания подлинного места российской цивилизации в контексте мировой цивилизации. Таким образом обращаясь к русскому консерватизму мы выходим на более широкий комплекс проблем, чем просто возвращение обществу трудов очередного «забытого мыслителя». Эмоциональность сегодняшних оценок мировоззрения и деятельности отечественных консерваторов наглядно продемонстрировала, что им удалось обнажить болевой нерв русской истории - проблему взаимоотношений России и Запада. «Камнем преткновения» между русскими консерваторами и их оппонентами стала не столько монархическая составляющая, сколько проблема определения места России в мировой цивилизации. И сегодня, оценив на собственном опыте консервативную, леворадикальную и либеральную идеологии мы опять стоим перед «вечным» вопросом о соотношении общечеловеческих и национальных принципов.

В качестве позитивного момента, наметившегося в последних исследованиях хочется отметить стремление их авторов проследить тесную связь отечественного и зарубежного консерватизма. Было бы излишне упрощенно замыкаться только в рамках русского консерватизма, акцентируя внимание исключительно на его самобытности и оригинальности, связывать консервативную традицию только с российской почвой, поскольку эта традиция представляет из себя гораздо более глобальное явление. Идеи русских консерваторов обогатили собой сокровищницу не только российской, но и мировой и, прежде всего, европейской мысли.

Стойкий интерес зарубежных исследователей к русской консервативной мысли не случаен. В Европе также существовало свое консервативное течение, представители которого стремились осмыслить происходящие изменения. Эгалитарные идеи, связанные с модернизационным процессом, несли с собой определенное упрощение действительности, подгоняли ее под рационалистическое мировоззрение «среднего человека». Это стремление к упрощению проявлялось в различных сферах, начиная от идей однолинейного прогресса и европоцентризма в науке и кончая идеей непрерывного научно-технического прогресса в технике. Подобная однолинейность, призванная продемонстрировать ничем не сдерживаемое движение прогресса, была отвергнута и российскими, и европейскими консерваторами. При этом не обязательно искать в их работах прямые заимствования. Важно другое: наблюдая столкновение традиционных основ миропонимания с необратимым процессом модернизации, и русские, и европейские мыслители задумывались над схожими вопросами. Что ждет Россию и Европу? Как далеко может завести человечество проповедь радикальных преобразований? Каково место человека в меняющемся мире? Сейчас на пороге XXI века мы опять задаем себе эти же вопросы.

Консерватизм, стремившийся защитить общество от потрясений, связанных с радикальным вариантом модернизационного процесса, возник как ответная реакция на Французскую революцию, когда часть европейского общества повернулась от увлечения эгалитарными идеями к пропаганде сохранения традиционных ценностей⁴. Русский консерватизм, при всем его своеобразии, имел много общего с зарубежным (прежде всего европейским). Для последователей этого мировоззрения, как в Европе, так и в России, было характерно обращение не столько к рационалистическим, сколько к духовно-нравственным оценкам происходящей модернизации. Вместе с тем приверженцы консервативной идеологии, не были лишены и прагматического подхода к происходящим преобразованиям, и всегда действовали в интересах правящего слоя, к которому, как правило, и сами принадлежали. Для консерваторов была характерна опора на традиционные государственные институты, обращение к религиозной догматике и особое внимание к строгой общественной иерархии.

В силу сложившейся в историографии традиции под консерватизмом имеется в виду «понятие, обозначающее политические силы, которые в тот или иной период борются за сохранение традиционных, сложившихся основ общественной жизни, а также характеризующее определенный тип или стиль мышления»⁵. Долгие годы с консерватизмом отождествлялось противостояние всему новому и передовому. Консерватор должен был быть монархистом, крепостником, убежденным религиозным фанатиком и т.п. Сейчас как никогда назрела необходимость уточнения самого понятия консерватизм. Ведь консерватизм не обязательно может быть окрашен в ностальгические и монархические тона. Бороться за сохранение «традиционных основ» могут сторонники совершенно различных политических идеологий. Может быть «либеральный консерватизм»; консервативные тенденции могут наблюдаться и в социалистической системе мировоззрения. Консерватизм как тип мышления может и не носить политическую окраску. Он не обязательно является реакцией на внешние явления (модернизацию, революцию и т.п.). Консерватизм может представлять из себя внутреннюю потребность человека, это есть одно из свойств человеческой психики. Человек без корней, без традиции, без опоры в прошлом, в истории своей родины, не может жить полноценной жизнью. Каждый из нас в чем-то консерватор и традиционалист. Само понятие консерватизма настолько широко, что не поддается четкому определению. Консерватизм, как тип мышления крайне многолик и... практически не изучен. И здесь есть над чем подумать исследователям.

Данный доклад посвящен только одному из многочисленных аспектов консерватизма, и рассматривает его как тип политической мысли. Основное внимание уделено русскому политическому консерватизму на рубеже XIX-XX вв. Проблема поиска истоков русской консервативной мысли и сегодня остается дискуссионной. Консервативно-мыслящие политики и идеологи были в России всегда. Что касается конкретно политического консерватизма, то В.В. Леонтович прослеживает его истоки с 1762 г., когда на русском престоле воцарилась Екатерина II⁶. Современные исследователи считают, что русский политический консерватизм зародился лишь в начале XIX в. с вступлением на престол Александра I⁷. Консервативные тенденции обозначились и в мировоззрении славянофилов 40-х гг. XIX века (А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, Ю.Ф. Самарин, И.С. и К.С. Аксаковы), чьи историософские построения имели романтическую направленность и были тесно связаны с религиозной константой. В этот же период происходит оформление «теории официальной народности», связанное с именем С.С. Уварова, которая так же, как и славянофильские разработки, носила в значительной степени мифологизированную окраску. Эпоха реформ 1860 - 1870-х годов вызвала к жизни новый тип консерваторов - государственников. Их исходные теоретические установки отличались от идеологических и философских построений славянофилов, хотя и имели с ними некоторые общие черты. Впоследствии консервативное мировоззрение приобрело более четкие очертания в концепциях Н.Я. Данилевского, которому принадлежала формулировка теории культурно-исторических типов, и К.Н. Леонтьева, для мировоззрения которого была характерна ярко выраженная эстетическая окраска. Попыткой дать консерватизму не только религиозно-философское, но и юридически-правовое обоснование могут служить разработки К.П. Победоносцева и Л.А. Тихомирова.

Апеллируя к традиционным ценностям, консерватизм изначально проявил себя как антилиберальное течение, которое, с одной стороны, было направлено против демократической и социалистической доктрин, а с другой - допускало критику правящих властных структур. Это была критика справа, обличавшая неспособность власти проконтролировать начавшиеся перемены и одновременно разработать систему мер, которая могла бы предотвратить радикальную ломку традиционных отношений. Хотя в консервативном лагере и были сильны ностальгические настроения, было ясно, что модернизационный процесс невозможно остановить силой. Консерваторы понимали, экономические перемены тесно связаны с политическими. Осознавая невозможность тотального противодействия реформам консерваторы стремились придать им нужное направление.

Разочарование в результатах реформ после убийства Александра II было использовано консервативными силами для реванша. Консерватизм второй половины XIX века хотя и опирался на славянофильские идеи, был более фундаментальным и прочнее связанным с реальной государственной политикой. Старый лозунг «Православие. Самодержавие. Народность», уже не мог быть воссоздан в полной мере, и консерваторы попытались сконструировать новую идеологию на базе охранительной традиции. Эта идеология должна была быть в достаточной мере мобильной, чтобы противостоять набиравшим вес в обществе либеральным и социалистическим концепциям. Была предпринята попытка оформления и претворения в жизнь идеи сильной государственности с целью нейтрализации как буржуазно - капиталистической, так и революционно-социалистической альтернатив самодержавию. При этом консерваторы стремились не только к сохранению «внешней оболочки» традиционной России, но и к сохранению внутренних религиозно - нравственных принципов. Консерваторы обращались одновременно и к правительству, и к общественному мнению, стремясь предложить свои альтернативы развития. В качестве ограничителя деспотизма власти выдвигался не парламент, а, прежде всего, религиозно-нравственные нормы. Власть «освящалась» высшей религиозной идеей, при этом религиозная подоплека должна была связать воедино реальную политику и мистическо-религиозную сущность истории России, в которую верили консерваторы. Но они опоздали. Конструирование консервативной идеологии, облегчавшей переход к новым социально - экономическим отношениям, еще не было завершено, когда общество уже «отшатнулось» от консерватизма в сторону более радикальных концепций.

Характерно, что несмотря на наличие в консервативном лагере многих выдающихся писателей, историков и философов, универсальной «консервативной идеологии» в России так и не сложилось. Сам по себе консервативный спектр русской политической жизни был необычайно широк, включая в себя и крайних охранителей, и либералов-консерваторов, и «революционеров справа». Под воздействием модернизационных процессов, происходивших в России на рубеже XIX-XX вв., русский консерватизм не оставался стабильным. Он эволюционировал, подвергался трансформационным изменениям, ставил перед собой различные задачи, постепенно менял свое обличие. Вместе с тем, при всем своеобразии и различии консервативных концепций можно выделить ряд общих признаков, в целом присущих этой системе мировоззренческих ценностей:

1. Россия должна развиваться по собственному национальному пути, отличному от западного в политическом и духовно-нравственном аспектах. Из этого следует признание преобладающей роли государства и незыблемости самодержавной власти в России. При этом допускалась возможность проведения реформ в рамках существующей системы с целью укрепления монархической власти;
   
2. наличие в консервативных концепциях религиозно-православной константы, обусловленной идеократическим взглядом на мир и сакрализацией явлений государственно-политической жизни;
   
3. стремление к сохранению общественной иерархии;
   
4. настороженное отношение к начавшейся капитализации страны, требование учета специфики развития российской экономики;
   
5. критика либерализма, парламентаризма и социализма.
   

Подчинение государству и склонность к смирению долгие годы превозносились консерваторами, как лучшие качества, присущие русскому народу. Русскому национальному характеру действительно свойственен высокий уровень ожиданий от государства. Образ государства персонифицируется в лице его главы, от которого ждут конкретных действий непосредственно направленных на улучшение уровня жизни. Проблема соотнесения свободы личности и государственного принуждения снималась консерваторами не за счет идеи правового государства, а за счет религиозного фактора. Государство «обязано всегда быть грозным, иногда жестоким и безжалостным, потому что общество всегда и везде слишком подвижно, бедно мыслью и слишком страстно», - писал К.Н. Леонтьев⁸. Подчинение государству, потребность к смирению и покорности - это не аномалия, а норма. К.П. Победоносцев, а вслед за ним и Л.А. Тихомиров, утверждали, что «несомненное искание над собой власти» присутствует в самой человеческой натуре и представляет естественную психологическую черту людей. Идея о том, что человек может «сам себя сделать», подменялась в России идеей о существовании неких могущественных сил, способных выдвинуть индивида на вершину власти. Человек неизбежно ищет в обществе «другого человека, к кому приразиться, кого слушать, кем руководствоваться» - писал К.П. Победоносцев⁹. Такое «стремление к подчинению не всегда является результатом слабости, но и лучших, тончайших свойств природы нашей. Это искание над собой власти, свободное желание подчинения - играло огромную и высокую роль в развитии общественности... С точки зрения нравственной этот факт сам по себе не может быть ни превозносим, ни осуждаем, ибо оценка власти и подчинения вполне зависит от того, во имя чего, в каких целях и с какими последствиями, власть применяет свое влияние, а подчинение ищет или допускает воздействие власти» - писал Л.А. Тихомиров¹⁰. Модернизационные изменения порождали в людях неуверенность, и власть должна была помочь им преодолеть все идеологические соблазны. Культ «сверхчеловека», героя-одиночки, бросающего вызов государству и власти был изначально чужд коллективистскому сознанию русских консерваторов, которые неоднократно подчеркивали «отеческую» роль государства. Народ должен доверять власти во всем, подобно тому как ребенок доверяет родителям. В таком контексте Россия представляет собой условную «семью» с абсолютным отеческим авторитетом со стороны власти, и полным повиновением со стороны народа.

Образ государства персонифицируется в лице монарха. Его власть является богоданной и не может ограничиваться ничем кроме сознания своего высокого предназначения. Власть монарха в консервативной трактовке должна была основываться на религиозно-нравственном авторитете. По словам К.П. Победоносцева, государство должно базироваться на «твердых началах верования», а «безверное» государство отрицает само себя, поскольку отрицание веры есть отрицание государства. Государство несет в себе духовную сущность и является демиургом российской истории. Оно не только гарантия внешней безопасности своих граждан, но и хранитель народного духа, закрепленного в вере, обычаях и языке. Точно так же и К.Н. Леонтьев доказывал, что: «Государство держится не одной свободой и не одними стеснениями и строгостью, а неуловимой еще для социальной науки гармонией между дисциплиной веры, власти, законов, преданий и обычаев, с одной стороны, а с другой - той реальной свободой лица...», - которая предполагает выбор между соблюдением закона и наказанием за его нарушение¹¹.

Для идеократического взгляда на государство характерна сакрализация многих явлений общественной жизни. Эта сакрализация отвергается материалистическим мировоззрением и поэтому основанные на религиозной традиции построения консерваторов легко поддаются критике с точки зрения рационалистов. Не случайно для опровержения политических взглядов консерваторов ставилась под сомнение их религиозность. Тогда можно было доказать, что все их высказывания об ответственности власти перед Богом использовались для маскировки личной заинтересованности в существующем политическом режиме. Консерваторы-государственники не хотели исключать религиозную константу из своих построений. К сожалению, большинство исследователей прошли мимо этой константы в рассуждениях консерваторов или же попытались оценить ее материалистическими мерками.

Выделение в русской общественно-политической мысли либерального и леворадикального направлений потребовало от консерваторов поиска доказательств того, что монархия, действительно составляет идеал для России. Защитив идею сильного государства, консерваторы должны были обратить внимание на обоснование монархического принципа. Но здесь на протяжении XIX века консерватизм не смог предложить четкого юридически-правового обоснования существующего режима. Отсюда проистекала все более усиливающаяся апелляция к надюридическим основам самодержавной власти. В представлениях консерваторов монархия получает особое сакрально-мистическое значение. На этом фоне более выигрышно смотрелись либералы, которые делали акцент не на иррациональной сущности монархической власти, а на переходной роли самодержавной формы правления, которая соответствует определенному этапу развития России и должна подвергнуться трансформации в новых общественно-социальных условиях.

Особенно остро столкновение религиозного мировоззрения с социально - политическими изменениями, происходившими в России выражено во взглядах К.П. Победоносцева. В этом человеке наблюдалась редкая, для того времени, цельность религиозной натуры. Победоносцев не считал возможным рассмотрение теоретической сущности самодержавия в отрыве от религиозных принципов, следуя в русле размышлений других консерваторов - государственников. В письме И.С. Аксакову от 23 июля - 4 августа 1874 г. Победоносцев выражал свое мнение о невозможности четкого теоретического оформления конструкции самодержавия в России, поскольку: «Есть предметы, которые, - может быть, до некоторого времени, - поддаются только непосредственному сознанию и ощущению, но не поддаются строгому логическому анализу, не терпят искусственной конструкции. Всякая форма дает им ложный вид...»¹². Для консерваторов власть - это тяжкая ноша. Победоносцев последовательно проводил в жизнь эту мысль и проповедовал всем своим ученикам. 17 мая 1879 г. он писал о людях, которые участвуя в управлении государством, не понимают мистику власти: «Если б они понимали, что значит быть государственным человеком, они никогда не приняли бы на себя страшного звания: везде оно страшно, а особенно у нас в России. Ведь это значит: не утешаться своим величием, не веселиться удобствами, а приносить себя в жертву тому делу, которому служишь, отдать себя работе, которая сжигает человека, отдавать каждый час свой с утра и до ночи быть в живом общении с живыми людьми, а не с бумагами только»¹³. Самодержавная власть - это огромная личная ответственность монарха перед Богом. Это - жертва, приносимая во имя отечества. Стремясь подготовить наследника к «служению», Победоносцев писал ему 12 октября 1876 г.: «Вся тайна русского порядка и преуспеяние - наверху, в лице верховной власти... Где вы себя распустите, там распустится и вся земля. Ваш труд всех подвинет на дело, ваше послабление и роскошь зальет всю землю послаблением и роскошью - вот что значит тот союз с землею, в котором вы родились и та власть, которая вам суждена от бога»¹⁴.

Для консерваторов характерно стремление к сосредоточению власти в одних руках. Типичным примером человека пытавшегося пропустить все через себя был К.П. Победоносцев. Ему было просто необходимо самому уследить за всеми делами в государстве. Самому разрабатывать предписания, самому отдавать их и следить за их выполнением. Внешняя политика, церковь, культура, сельское хозяйство, флот, пресса, финансы, образование - все нужно было пропустить через себя. Значительная роль отводилась наличию во властных структурах активных проводников самодержавной политики. Не случайно Победоносцев очень внимательно относился к расстановке на ключевых постах «своих» людей.

Но главное «бремя власти», с точки зрения консерваторов, ложилось на самодержца. Из этого выводилась необходимость неограниченной монархии. Поскольку власть монарха это «не есть привилегия, не есть простое сосредоточение человеческой власти, а есть тяжкий подвиг, великое служение, верх человеческого самоотвержения, крест, а не наслаждение», то, следовательно, власть монарха не может ограничиваться, «ибо всякое ограничение власти царя людьми освобождало бы его от ответа перед совестью и перед Богом. Окружаемый ограничениями, он уже подчинялся бы не правде, а тем или иным интересам, той или иной земной силе»¹⁵. Такое положение было чревато и определенными сложностями. Ставя во главу угла личность монарха, консерваторы понимали, что власть может попасть в руки человека, склонного к диктатуре и при монархической форме правления. Поэтому претендента на престол должны были с рождения окружать государственно-мыслящие советники. Роль такого советника, на практике, пытался исполнить К.П. Победоносцев. Полной же гарантии от неожиданностей не существует. Воспитанный советниками наследник может умереть и на его место придет другой, неподготовленный к царствованию. В таком случае важна не столько личность монарха, сколько сама идея монархии. Судьба страны не должна зависеть только от одних способностей носителя верховной власти, поскольку способности «есть дело случайности». Если будущий глава государства не готов к столь важному предназначению, он остается как символ, сохраняя легитимность, а основное бремя управления несут профессионалы. Но здесь консерваторы противоречили сами себе забывая, что при самодержавной форме правления, которая существовала в России глава государства не мог быть просто символом. В конце - концов консерваторы попали в идеологическую ловушку. Между ними и самодержавной властью возникли серьезные противоречия, когда лидеры консервативного движения попытались советовать монарху как нужно править Россией.

Одним из стержневых принципов консерватизма являлся принцип иерархии. Политические оппоненты консерваторов исходили из принципа равноправия всех граждан в государстве и критикуя принцип неравенства, обычно опускали религиозный компонент, сводя все консервативные разработки по данному вопросу к оправданию привилегий дворянства. В традиционной системе ценностей иерархия как признак «культурного цветения» и сильной государственности, противостоит эгалитарно - демократическим концепциям. Самодержец является верховным арбитром над всеми сословиями, поддерживая равновесие между ними. Государство не может строиться только на основе любви и согласия и насилие нельзя вывести за скобки государственной политики, но четкая иерархическая система может ослабить это насилие, распределив его на все слои в обществе. Подобная система превращается в регулятор требований, предъявляемых к каждому члену общества в зависимости от его положения. В таком случае, чем выше положение человека, тем выше его ответственность. Самая большая ответственность ложится на монарха, берущего на себя «бремя власти». Такая система, провозглашающая иерархию всех сфер человеческой жизни и творчества метафизическим законом существования человека, выглядит глубоко порочной с точки зрения как демократических, так и социалистических идеологов. Но сами консерваторы основывали защиту неравенства не только на поисках личной выгоды, но и на принципах той религии которую они исповедовали. Поэтому при рассмотрении данной проблемы нужно помнить не только о принадлежности консерваторов к дворянству, но и исходить из того, что они были искренне убеждены в том, что неравенство является нормальным состоянием человечества.

Наиболее четко приверженность иерархии была выражена в мировоззрении К.Н. Леонтьева, который уделял большое значение роли дворянства как особой элиты в российской истории. Выступая за элитарность, за дворянство и иерархию, Леонтьев отбрасывал принципы славянофильства. По его мнению, славянофилы не понимали, что: «сословный строй в десять раз прочнее бессословного. При существовании крепких и самоуверенных высших сословий, привычных к власти и не тяготящихся ею, - государства живут дольше»¹⁶. По мнению Леонтьева, нужно действовать не против привилегий, которые имеет элита, а против движения к всеобщему уравнению. Аристократия - это носительница исторических преданий, хранительница «идеи благородства, идеи чести». При этом в качестве беспрекословного авторитета над сословиями выступал монарх и, даже, почитаемое Леонтьевым дворянство, народ чтил только как сословие «царских слуг», а не само по себе. Это было отмечено и Данилевским, считавшим, что в России не было борьбы монарха и сословий, а монархия, правящая элита и народ составляли одно целое. Однако если Данилевский считал, что с Петра I начинается распад этого целого из-за «европейничанья» верхов, то Леонтьев, наоборот, был более терпимым к петровским преобразованиям. Роковые для России изменения он, как и Победоносцев, относил к периоду правления Александра II.

Весьма скептически относился к дворянству Победоносцев, который считал, что милые его сердцу «исторические предания твердо держатся в одном крестьянстве», а «дворяне одинаково со всем народом подлежат обузданию». Победоносцев в определенном смысле симпатизировал «простому» народу, считая, что крестьянин может быть умнее и опытнее в конкретных жизненных вопросах, поскольку он «вырос и образовался в природе, а только повинуясь природе можно овладеть ею...»¹⁷. Отметим, что предпочтение отдаваемое консерваторами агрикультуре далеко не случайно. «Темное» крестьянство казалось им более надежной опорой трона. Апологет дворянства Леонтьев так же не мог отрицать тот факт, что дворянство все больше проникалось европейскими идеями и становилось в умеренную оппозицию власти. Упадок правящей элиты, в особенности дворянства, должен был повлечь за собой активизацию нарождающейся буржуазии, которая стремилась к власти. В этом прогнозе Леонтьев руководствовался аналогичными процессами, произошедшими в Европе в период буржуазных революций. Именно европеизированная интеллигенция, в том числе и выходцы из дворянских кругов, выполняет в России ту роль, которую в Европе выполняли просветители, подготовившие идеологическое обоснование буржуазных революций.

Укрепить трон должна была систематическая подготовка правящей элиты и тщательный подбор правительственной «команды». В работе «Власть и начальство» Победоносцев акцентировал внимание на том, что твердая власть возможна только при существовании школы, воспитывающей новых деятелей на опыте старых. Лишние знания только затрудняют жизнь «простым людям». Обосновывая иерархическое подчинение религиозными догмами, Победоносцев был искренне уверен в том, что каждая личность должна рассматриваться в рамках тех обязанностей, которые влекло за собой ее положение на иерархической лестнице. Эти убеждения накладывали отпечаток на всю деятельность Победоносцева, в том числе и в области образования. «Стремление к всеобщему просвещению» было, с точки зрения Победоносцева, пагубно для детей, т.к. отделяло школу от реальной жизни. Детям нужны конкретные знания и умения, человек не должен отрываться от своей среды и отравлять себя «мечтаниями суеты и тщеславия». Каждый должен занимать свое место, знать свое дело и этому должна послужить профессионализация начальной школы. При этом учащиеся обязательно должны усвоить такие принципы, как любовь к родине, уважение и почитание Церкви, трепетное отношение к семье. Родина, Самодержец, Церковь, Семья - основные столпы нравственности. Нечто схожее мы находим и в рассуждениях С.Н. Булгакова, писавшего: «все мы видели, как содрогнулась народная душа после прививки ей в значительной дозе просвещения... как прискорбна была ее реакция на эту духовную опустошенность в виде роста преступности... Разрушение в народе вековых религиозно-нравственных устоев освобождает в нем темные стихии, которых так много в русской истории, глубоко отравленной злой татарщиной и инстинктами кочевников-завоевателей»¹⁸. Сельская школа как бы уже заранее предопределяла, что крестьянские дети останутся хранителями крестьянского уклада и не будут претендовать на передвижение в иной социальный статус. В этом отношении система образования служила целям укрепления сословности и иерархии, «отсеивая» представителей низших слоев, ориентируя их на осознание своей социальной ниши, которую они должны занять. Консерваторы восхищались простыми нерациональными проявлениями народной веры. Они по-своему уважали народ и хотели ему блага. Для Победоносцева не рассуждающая народная толпа в церкви была ближе, чем кружок образованных интеллигентов - богоискателей. Еще дальше шел К.Н. Леонтьев высоко оценивший даже народные предрассудки (в том числе и религиозные).

Мистическая предопределенность места каждого индивида в социально-общественной иерархии связывалась с определенной долей ответственности. Обладавший высшей властью монарх нес соответственно и самое тяжелое бремя власти. Власть для него была не самоцелью, а огромной ответственностью перед Богом, законом и народом. Главный носитель власти, согласно религиозной трактовке его положения, был самым несвободным человеком в государстве. Таким образом, в мировоззрении консерваторов прочно связывалось право, религия и иерархия. Высокое понимание сущности власти, иерархии и дисциплины проистекало из религиозного начала и освящалось им.

Размышления консерваторов об иерархическом начале власти неизбежно ставили перед ними вопрос о месте народа в истории. В какой степени он должен участвовать в управлении государством? Может ли он служить надежной опорой самодержавному строю? Все эти проблемы занимали умы государственников. Практически единодушно они подчеркивали аполитичность народа, считая это благом, поскольку аполитичность мешает проникновению в широкие народные слои антисамодержавной идеологии. Политика - дело элиты и народ не может решать вопросы, в которых он не имеет достаточной компетенции: «...предметы политические... требуют образования обширного, требуют сосредоточения мысли, а это, в свою очередь, требует досуга, которого работающий на фабриках, пашущий землю и вообще материально трудящийся народ иметь не может», - писал Н.Я. Данилевский¹⁹. В начале ХХ века Д.А. Хомяков в работе «Православие, самодержавие, народность» повторил эту мысль: «Народ - писал он - твердо стоит на принципе Самодержавия, т.е. устранения от политиканства, в котором видит лишь «необходимое» (или неизбежное) зло», которое возлагает, как бремя, на избранное и жертвующее собою для общего блага лицо - Государя...»²⁰.

Характерным для консерваторов было противопоставление народа и либеральной интеллигенции. По определению Леонтьева, «темный» народ значительно опережает в своей преданности самодержавным идеалам просвещенные слои и нужно радоваться тому, что народ не понимает «зараженную» либерализмом интеллигенцию. В противовес западнической и космополитической интеллигенции народ, благодаря своей неискушенности, сохранил верность национально - государственным идеалам и образованный слой должен для блага государства и своего собственного блага обратиться к народу. «Не нам надо учить народ, а самим у него учиться» - призывал Леонтьев²¹. При сословном строе либеральные взгляды дворянства не проникали в народ. Роль предохранительного клапана играло крепостное право, мешавшее «заражению» широких слоев «вольнодумством». Но раз уж сословный строй стал разлагаться, то нужно сделать так, чтобы верхи смогли перенять утерянное ими национальное мировоззрение у низов. «Мужик наш, освобожденный Государем от вековых условий необходимого в свое время крепостного права... повинуется не только с виду, но и по идее», чем выгодно отличается от представителей интеллигенции, вечно недовольной правительством и стремящейся к переустройству общества по своим канонам»²². Аналогичные суждения о сущности российской интеллигенции неоднократно высказывал и Л.А. Тихомиров. В его работах постоянно звучала критика интеллигенции. Именно в ней он видел причину смуты, когда писал: «революционное движение есть не причина, а только признак зла, от которого главнейше страдает современная Россия. Зло это... недостаток серьезно выработанных умов в образованном классе, вследствие чего вся умственная работа этого класса отличается очень невысоким качеством»²³.

По разному относились консерваторы к крестьянской общине. В 60-е годы из консервативного лагеря раздавались голоса с критикой общины, но уже в 80-е позиция меняется. Леонтьев, например видел в общине особый институт и считал, что общинные отношения построены на особом, религиозном понимании бытия. Община это одна из основ охранительства в государстве. «Поземельная и обязательная форма общины связана с самодержавной формой правления. А индивидуализм рано или поздно неизбежно и даже неприметно ведет к конституции, то есть к полнейшему господству капиталистов, банкиров и адвокатов!», - писал он²⁴. Поддержал общину и К.П. Победоносцев, считавший что русский крестьянин еще не подготовлен к свободному распоряжению крестьянской земельной собственностью. Консервация общины стала «миной замедленного действия», подложенной под самодержавие. Новый раскол в консервативной среде по вопросу о судьбе крестьянской общины произошел с началом Столыпинской аграрной реформы.

Происходившая модернизация потребовала обратить внимание и на рабочий вопрос. Проблема образования пролетариата в России была настолько острой, что ее нельзя было игнорировать. Сохраняя монархическую систему, консерваторы пытались вписать в существующую иерархическую структуру новый рабочий класс, но каких либо серьезных экономических проектов предложено не было. Экономика так и осталась слабым местом русской консервативной идеологии. Определенные шаги на данном поприще предпринял Л.А. Тихомиров в ряде работ предлагавший установить гармонию сельского хозяйства и промышленности, исключавшую преобладание «фабрики» над «землей». Капитализация и связанные с ней необратимые изменения были камнем преткновения для старой государственной системы и только наиболее дальновидные консерваторы затронули эти вопросы.

Здесь следует обратить внимание и на резкую критику прогресса со стороны консерваторов. Было бы неверно огульно отринуть их критические замечания, как проявление «мракобесия» и «реакционности». Прогресс уже давно стал некой «священной коровой» для образованного меньшинства, которое забывает что никакие технические достижения, никакое увеличение материального благосостояния не могут оправдать нравственных потерь. Наиболее яркого противника буржуазный прогресс нашел в лице Леонтьева, который не принимал этот прогресс не только в теории, но и стремился всячески отгородиться от него и в повседневной жизни. Он даже готов был восхищаться А.И. Герценом «который издевался над буржуазностью и прозой новейшей Европы», найдя в его критике мещанства много сходного со своими собственными мыслями. Русская консервативная мысль в своей критике буржуазии и издержек материально-технического прогресса во многом схожа с критикой европейских мыслителей. О количественном прогрессе, который лучше доступен для обыденного сознания впоследствии писал французский традиционалист Р. Генон. Он считал, что такой «прогресс» может дать человеку ощущение ложной свободы, но в итоге превращается в «потребность в нескончаемой деятельности, в бесконечных изменениях, в погоне за скоростями, в стремлении поспеть за все убыстряющимся ритмом разворачивающихся событий»²⁵. В результате традиционному миропорядку противопоставлялся антимир, создаваемый на основе тотального отрицания традиции.

Консерватизм ушедший в оборону и пропагандирующий ностальгию по прошлому заведомо обречен. Успехи революционной «волны» были не в последнюю очередь обусловлены слабостью сдерживающей правительственной «плотины». Затягивание решения земельного вопроса, неумение привлечь на свою сторону нарождающийся пролетариат, оппозиционность значительной части интеллигенции и буржуазии, разложение дворянства и господство безыдейного чиновничества - все это «выбивало» опоры из-под иерархической лестницы российского самодержавия и приближало социальный взрыв. Терявшая опоры монархия, словно повисала в воздухе. Было уже невозможно просто ждать естественного развития событий, не предпринимая никаких действий. Один из законов политической жизни состоит в том, чтобы захватить инициативу прежде, чем объективная реальность потребует принятия мер.

Перед крушением самодержавия консервативный лагерь значительно уступал по своему интеллектуальному уровню либеральному и революционному. В среде консерваторов росли эсхатологические предчувствия. Изучение переписки показывает всю глубину переживаний лидеров консервативной мысли по поводу ощущаемой ими обреченности самодержавной России. Наступление духовного упадка в обществе, рост антимонархических настроений консерваторы в той или иной степени выводили из пропаганды либерализма и социализма, которые, вытесняя из жизни сакральное понимание государственности, заменяли его либо идеей парламентской демократии, либо идеей построения социалистического общества.

Наибольший интерес в контексте рассматриваемой проблемы представляют взгляды К.Н. Леонтьева в которых причудливо соединилась мечта о великой миссии России и ощущение неотвратимости революционного крушения самодержавия. Особенно это заметно в личных записях и письмах, где отчаяние порой соседствует с надеждой, а жестокие оценки русского народа с верой в его особое призвание. В последние годы жизни, Леонтьев уже разуверился в прочности самодержавной системы России. Письма написанные им в этот период показывают его неверие в долговременную и плодотворную «реакцию». Эти письма были предназначены для близких людей и единомышленников Леонтьева, и нет оснований подозревать его в неискренности. Он действительно не верил в прочность самодержавной системы в России, считая, что «и религиозность... наша, и наш современный национализм-все это эфемерная реакция, от которой лет через 20-30 и следа не останется»²⁶. Неожиданно Леонтьев сделал ставку на социализм, пытаясь наделить социалистическую доктрину теми качествами, которые он ценил в самодержавной России. Ему стало казаться, что историческая роль социализма на российской почве состоит в том, что бы возродить под новой оболочкой старые имперские и антизападнические тенденции. Все последние письма Леонтьева проникнуты ожиданием неизбежного прихода «социалистического самодержца». То, что раньше как бы, между прочим, встречалось в его статьях, приобретает контуры доктрины «охранительного социализма». Оформление этой доктрины началось с признания того, что «Умеренный либерализм для ума есть прежде всего смута, гораздо большая смута, чем анархизм или коммунизм...»²⁷. О возможности прихода социалистов к власти Леонтьев писал: «Как вы думаете, гг. либералы, вам они, что ли, поставят памятник? Нет! Социалисты везде (а особенно наши Марки Волоховы и Базаровы) ваш умеренный либерализм презирают... И как бы ни враждовали эти люди против настоящих охранителей или против форм и приемов охранения, им неблагоприятного, но все существенные стороны охранительных учений им самим понадобятся. Им нужен будет страх, нужна будет дисциплина; им понадобятся предания покорности, привычка к повиновению... Да, конечно, если анархические социалисты восторжествуют где-нибудь и когда-нибудь, то они отдадут справедливость скорее, консерваторам...»²⁸. В письме от 15 марта 1889 г. он высказал мнение о том, что в ХХ и ХХI вв. социализм будет играть ту роль, которую некогда играло христианство. «То, что теперь - крайняя революция, станет тогда охранением, орудием строгого принуждения, дисциплиной, отчасти даже и рабством... Социализм есть феодализм будущего... в сущности либерализм есть, несомненно, разрушение, а социализм может стать и созиданием»²⁹. Не веря в творческие потенции самодержавия, Леонтьев увидел выход в тоталитарном социалистическом государстве. Ему было важно сохранить традиционные ценности, даже если для этого необходимо было сменить «белую» оболочку самодержавной России на «красную».

В отношении критики либерализма у консерваторов расхождений не было, хотя у консерватизма и либерализма при всей внешней противоречивости имеется ряд общих точек соприкосновения. Консерваторам удалось верно отметить много негативных сторон либеральной системы. Поразительно актуально звучат, например слова Л.А. Тихомирова о борьбе партий: «партийные вожаки - писал он - получают значение каких-то своеобразных владетельных князьков или, точнее, олигархов. Главное официальное правительство страны ничто в сравнении с этими негласными владыками, создающими и ниспровергающими правительства официальные»³⁰. К сожалению, в России консерватизм оформился и самоопределился именно в противостоянии либерализму. В этом заключается трагедия и консервативной и либеральной идеологии в России. В то время, как либералы надеялись устранить кризисные явления с помощью построения правового государства, консерваторы апеллировали к чувствам народа. Но эти чувства уже не были такими как в начале XIX века. Наиболее четко это выразилось в кризисе поразившем в начале XX в. православную церковь. Консерваторы уповали на возрождение религиозного сознания, но реально были бессильны что либо предпринять. Либералы считали, что политические и экономические реформы приведут к созданию в России конституционной или парламентской монархии, а консерваторы доказывали незыблемость власти самодержца. Либералы отстаивали один из главных принципов капитализма - индивидуализм, придавая большое внимание правам и свободам личности, а консерваторы поддерживали идею коллективизма, являлись сторонниками общины как оплота традиционных отношений. Обычно консерватизм воспринимается как антитеза либерализму, но это не так. Подлинный либерализм невозможен без наличия в нем тенденций к охранению. Б.Н. Чичерин не случайно подчеркивал, что «консервативное направление... воспрещает всякую бесполезную, а тем более вредную ломку» и приветствует только те изменения, которые вызываются насущными потребностями. Либерализм не означает тотального разрыва с традицией. Как только либерализм переходит от движения вперед к охране того, что было создано благодаря этому движению, он приобретает консервативные черты. Это касается и социалистической идеологии. Прав был Тихомиров, когда писал: «Торжество государственности... всегда неизбежно, и в конце концов, с какой бы теоретической анархии мы ни начали, а кончим всегда восстановлением государственности»³¹. Таким образом антитезой консерватизму может скорее служить тотальный нигилизм, а не либерализм, и даже не социализм.

Политическое поражение отечественного консерватизма явилось следствием отторжения любой нетрадиционной концепции со стороны власти, которая опираясь на консерваторов - охранителей игнорировала консерваторов - творцов. Делая ставку на бюрократический аппарат, последний император, в итоге, превратился в лишнюю фигуру, оттолкнувшую от себя как либеральных, так и консервативных интеллектуалов и оставшуюся в изоляции. Все попытки воплотить исповедуемую консерваторами систему взглядов на практике потерпели поражение. Политическая инертность консерваторов была связана с тем, что они испугались модернизационных потрясений, из чего и проистекала двойственность их действий. С одной стороны, они видели недостатки существующей системы, с другой стороны, вместо того, чтобы открыто вскрывать эти недостатки, они вольно или невольно помогали загонять «болезнь» вглубь, поскольку были вынуждены постоянно помнить о том, что критическими высказываниями могут воспользоваться их политические оппоненты.

Казалось, что консервативная идеология полностью исчерпала себя к началу ХХ века, и будет навсегда предана забвению вместе с крушением монархической России. На этого не произошло. Политический консерватизм, отождествляемый с определенной системой ценностей действительно ушел в прошлое, но консерватизм как тип мышления, существовал всегда, существует, и будет существовать в дальнейшем.

Консерватизм понимаемый как антитеза анархии и экстремизму очень популярен и в современной политике. Сейчас уже никто не выступает открыто с позиции тотального отрицания прошлого, никто не стремится к разрыву исторической преемственности. Наоборот, слово «традиция» стало одним из наиболее употребляемых в словаре современных политиков. Но что же хотят «законсервировать» те, кто сегодня называет себя консерваторами? Не скрывается ли за их показным консерватизмом желание «заморозить» ту, во многом несовершенную и нестабильную политическую систему, которая сложилась за последнее десятилетие в России? Если это так, то подобный «консерватизм» не может принести позитивные плоды. Таким политикам следует учесть, что традиция, на защите которой стоит подлинный консерватизм, включает в себя рассмотрение и «монархической», и «советской», и «либеральной» составляющей. Все эти три компонента - наша история, которую нельзя переписывать, вычеркивая тот или иной период в зависимости от потребностей политической конъюнктуры.