Geum.ru

Эта книга прежде всего мои воспоминания

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   20

выступлений и оба раза прекрасно.

Один раз это было по случаю приезда, во время войны, итальянской

делегации, во главе с маркизом де ла Торретта. Представительство

свалилось на меня. Третьяков "дипломатически заболел", я не знал, что

сказать, а времени не было. (Я учился (и не выучился) итальянскому языку у

помощника итальянского Консула в Москве, Сесса. Переводил Пушкина на итальянский

язык.)

Мосальский написал короткую, но красивую речь. Ее отлично пе-

ревел известный русский знаток Италии и Данте, который тогда работал

"волонтером" в одном из отделов Союза городов, - почему я и смог к

нему обратиться. Я успел вызубрить речь, и она имела немалый успех.

Другой раз это была речь, которую я, как глава делегации Биржевого

комитета, должен был сказать в особом совещании министерства

финансов, под председательством Барка, по вопросу о введении налога на

пряжу. Вопрос в комитете рассматривался в комиссии, под моим

председательством и при секретаре Мосальском. Естественно, что он

подготовил - и сделал это "по первому классу" - мое выступление.

А. Г. Михайловский был братом известного, а потом, кажется,

знаменитого, В. Г. Михайловского, - статистика, служившего в

Московской городской управе. Братья были очень похожи друг на друга,

но, в силу какой-то семейной истории, между собой не разговаривали,

что, конечно, не мешало ни тому, ни другому быть прекрасными

статистиками. Все вопросы, куда входила статистика, шли через

Михайловского.

Наконец, - С. А. Иверонов. Он был крупным чиновником в отставке.

Не припомню его специальности. Знаю, что он занимался пересмотром

артельного законодательства. Он не был яркой фигурой на биржевом

фоне.

Был еще Н. А. Куров, заведующий железнодорожным отделом, отец

музыкального критика Н. Н. Курова, о котором так трогательно

вспоминает К. А. Коровин. Куров был сослуживцем Г. А. Крестовникова

по Курской железной дороге, когда будущий председатель Комитета

служил в ее правлении. Куров занимался железнодорожными вопросами.

Их было, разумеется, немало, в частности - в области тарифной

политики. Но его работа происходила как-то обособленно. Он был

необычайно важен, признавал авторитет только одного председателя,

совсем не считался ни с Ремизовым, ни даже с Комитетом. Третьяков все

собирался его "подтянуть", но дело это не вышло. Я слышал его раз в

Петербурге, в Союзе Съездов, и должен сказать, что к его выступлениям

специалисты весьма прислушивались.

Была еще библиотека, очень значительная, сособранная Н. А.

Найденовым. Там были ценнейшие вещи из группы "Россика" и

Найденовские издания. К моему стыду и сожалению, я это

книгохранилище знаю плохо. Время было неподходящее, - война. Ре-

мизов знал его очень хорошо, не раз укоряя меня за нерадение в этой

области, говоря, что для библиотеки нужны реформы и кредит.

Собирался этим заняться, но не успел.

Биржевой комитет, в отличие от современных организаций, весьма

мало что печатал, поэтому никакого особого отдела "публикаций" не

было. Некоторые доклады и записки, конечно, изготовлялись в печатном

виде; в таких случаях подготовка и выполнение ложились на правителя

дел.

Всю деятельность Биржевого комитета можно разделить на три

различных категории: во-первых, биржевая, в полном смысле слова,

деятельность - котировка и сделки через посредство биржевых макле-

ров; во-вторых, выполнение обязанностей, законом возложенных на

биржевые комитеты - надзор за биржевыми артелями и дела о

несостоятельностях; и, наконец, в-третьих, - общие вопросы

хозяйственной жизни и представительство.

Первая область деятельности, специфически биржевая, выполнялась,

можно сказать, автоматически. Во главе отдела котировок стоял гоф-

маклер Эраст Яковлевич Цоппи, обрусевший итальянец, хорошо знавший

свое дело. Не припомню, чтобы Комитет во что-либо вмешивался.

Наоборот, по уставу, гоф-маклер сидел в Комитете на правах его члена.

Цоппи никогда не приглашали. Он очень обижался и, при каждой

перемене состава, настаивал на своих правах, но все оставалось по-

старому.

Биржевые сделки через маклеров тоже не требовали каждодневного

надзора. Биржевой комитет выбирал маклеров, заверял маклерские книги

и имел надзор за тем, что в них записывалось, но проверки были редки:

знали людей и считали, что это не нужно.

Маклеров было очень много, - также двух категорий: фондовые и по

учету, и текстильные. Последних больше всего по хлопку и по пряже.

Маклер - фигура вне времени и пространства. Везде и всегда тип

маклера, более или менее, один: приятный собеседник, балагур, хороший

застольный компаньон и вообще человек, общение с коим доставляет

удовольствие.

Были в Москве фигуры легендарные, как, например, Николай

Никифорович Дунаев, Иона Дмитриевич Ершов, Алексей Николаевич

Постников, Иван Алексеевич Моргунов, - и сколько их было...

Существовали и полуоффициальные, которых звали "зайцами".

Биржевые артели представляли своего рода особенность русской

торгово-промышленной жизни. Это были группировки лиц, связанных

между собой круговой порукой, с ответственностью за возможные

убытки при отправлении их профессиональной деятельности. Все

кассиры, исполнители денежных поручений, хранители товарных складов

и т. п. - были, обычно, артельщики и за их действия артель отвечала

материально. В амбарах кассу и товары артель брала "на страх" и

отвечала за целость. Она могла отвечать за убытки, потому что обладала

артельным капиталом, часто весьма значительным, составлявшимся из

вклада артельщиков, вносивших артельные паи.

Все артельное делопроизводство находилось под надзором комитета,

и артельные договоры, как и другие документы, скреплялись подписью

комитета. Это требовало огромного количества подписей и постоянного

присутствия, особенно в конце года, когда происходило возобновление

договоров.

Дела о несостоятельности сводились, по преимуществу, к вопросу о

допущении "администрацией" для той или иной крупной фирмы. По

старым русским законам, фирма, испытавшая затруднения в платежах,

собирала своих кредиторов, как говорили, "на чашку чая"; они и решали,

нужно ли, сделав со своих претензий скидку, назначить

"администрацию", т. е. выбрать из своей среды группу лиц, коим и

поручить управление предприятием, либо сразу обратить в конкурс, т. е.

назначить ликвидационную комиссию.

Однако, решение кредиторов не было окончательным и подлежало

утверждению Биржевого комитета. С конкурсом осложнений не было, и

предоставление администрации требовал ход процедуры. Биржевой

комитет должен был подвергнуть дело своему рассмотрению и, если он

находил возможным допустить администрацию, то по закону он обязан

был собрать, под председательством старшин комитета, особое со-

вещание, как гласил закон, из шести торгующих при бирже купцов, для

окончательного решения этого дела.

Канцелярская подготовка находилась в руках Ремизова и

делопроизводство было на большой высоте. Оно было и в моем ведении,

как члена комитета, и должен сказать, что эта область работы была

одной из самых интересных. Последней администрацией, которую мне

пришлось проводить, была по делу мельничной строительной фирмы

Эргонгер.

Не нужно думать однако, что все сводилось к задаче ставить своего

рода штемпель на рутинное производство. Незадолго перед войной, когда

в хлопчатобумажной отрасли обнаружился глубокий кризис в деле

продажи, начались крупные неплатежи и, на почве их и

злоупотреблений, стали "выворачивать шубу" не только те, кто не мог

платить, но и те, кто хотел нажиться на скидках.

Против этого началась борьба, во главе которой встал известный

фабрикант Н. Д. Морозов. Когда обсуждалось допущение администрации

по делу одного из крупных московских "скупщиков", П. В. Ф....ва, и все,

казалось, протекало для фирмы благополучно, в совещании Морозов, с

необычайной резкостью, обрушился на попытки использовать кризис в

деле наживы и, в результате предприятие было обращено в конкурс. Это

решение очень сильно способствовало оздоровлению рынка.

Что касается третьей группы - общего хозяйственного вопроса и

представительства - это выполнялось самим Биржевым комитетом, при

том или ином соучастии собрания выборных. Здесь картина была совсем

иная: не было никакой планомерности, не было заранее установленной

программы, и вся деятельность носила случайный характер. Редко

бывали проявления собственной инициативы, но по большей части -

"отзывы", "замечания", "поправки", но реже - "переработки"

представленного проекта.

В прежнее время, до начала японской войны, - никто и не по-

мышлял об обсуждении вопросов, так или иначе связанных с политикой.

Правда, непосредственного надзора за деятельностью биржевых

организаций не было, но тот, кто нес на себе всю тяжесть работы, ни на

какую конспирацию не шел и не пошел бы. И не потому что все были так

уж законопослушны - и в промышленности, и в торговле всегда был

какой-то элемент фронды, - но не хотели рисковать и боялись за

целость организации. Да, по правде говоря, мало кто был готов к

разработке вопросов самого общего порядка. Поэтому говорили о

торговых палатах, о тарифной политике, о регулировании сахарной

промышленности, о пересмотре положения о промысловом налоге, но не

ставили вопросов о том, что нужно для развития производительных сил

страны и роста русского народного хозяйства. Не ставили отчасти и по-

тому, что ответ знали заранее: нужно изменить общие условия русской

жизни - и политической, и социальной.

Может, конечно, явиться мысль, что общие вопросы не ставились

потому, что состав был "правый" и слишком "благомыслящий". Это не

совсем так. Разумеется, Найденов левым не был, но никогда в нем не

было и зачатка черносотенства. Он был лидером и на бирже, и в

купеческом обществе, и в городском управлении. В городе известный

элемент фронды появился еще со времен Б. И. Чичерина и его вынужден-

ной отставки, как городского головы, т. е. с самого начала царствования

Александра III. На бирже и в Купеческой управе фронда начинается с

выступления на общественную арену Саввы Тимофеевича Морозова, то

есть с начала девяностых годов. Все это имело место задолго до

революции 1905 года. А Найденов досидел во всяком случае, на бирже,

до самого конца русски японской войны.

Условия жизни того времени создавали своего рода порочный круг:

политическая обстановка не давала возможности ставить вопросы,

обсуждение коих способствовало бы развитию группировок и классового

сознания, а отсутствие такового позволяло мириться с условиями

тогдашней жизни. Как бы то ни было, вся масса московского купечества

не была ни классом с осознанной психологией, ни даже профес-

сиональной группой единомыслящей и сплоченной.

Чтобы закончить это короткое описание Московской биржи, мне

остается сказать еще несколько слов о действовавших там лицах, -

конечно, о персонажах главных, влиявших на ход ее жизни. О многих,

самых замечательных, я уже говорил: о Н. А. Найденове, о Г. А.

Крестовникове, о П. П. Рябушинском, но о других еще ничего не сказано,

а их нельзя не вспомнить. Из таковых, на первом месте, и далеко впереди

всех, - С. Н. Третьяков.

Он происходил из одной из почетнейших московских "династий",

одной из самых старых и наиболее известных. С. Н. приходился, по

прямой линии, внуком Сергею Михайловичу Третьякову, бывшему

Московскому городскому голове. Их семье принадлежала одна из

крупнейших льняных мануфактур - Новая Костромская, и большие

земельные владения в городе Москве. Ими были созданы

многочисленные благотворительные учреждения, носившие их имя. Этим

именем была названа одна из московских улиц.,

Отец С. Н., Николай Сергеевич, - единственный сын Сергея

Михайловича. Мать его была урожденная Дункер, из семьи московских

немцев. Отец его умер рано. С матерью отношения не были очень

близкими. Атмосфера в доме была нелегкая, и он не любил вспоминать и

говорить о своем детстве. У него был брат и три сестры. Кроме одной из

сестер, все были больные и неуравновешенные люди.

С. Н. был женат на Наталии Саввовне Мамонтовой, вышедшей из

одной из известнейших московских династий. Женился он рано.

Семейная жизнь его сложилась неудачно, что сильно на нем сказалось.

Он часто жаловался на свою судьбу и на домашнюю жизнь, но тянул

лямку, так как очень любил своих детей - двух дочерей и сына. Всегда

говорил о них с волнением и чувством отцовской гордости. Они отвечали

ему тем же, но все знали, что в семье два лагеря.

С очень молодого возраста Сергей Николаевич оказался во главе

своего дела. Отец его умер, а в семье его другого деда, Павла

Михайловича, не было мужского потомства, способного участвовать в

руководстве фабрикой. Сын Павла Михайловича был больной. Семья же

Коншиных отстала от активного руководства. Да и сам С. Н. не был

хозяином своей мануфактуры: большинство паев принадлежало его

матери. Но руководить делом и выступать от имени фирмы он мог, и

делал это с большим авторитетом. Дело свое он знал, любил и очень им

гордился.

В общественной жизни Москвы он принимал участие тоже с самых

молодых лет. На Московской бирже он быстро занял одно из первых

мест. Был одно время гласным думы, членом попечительного совета Тре-

тьяковской Галлереи. Отовсюду ушел сам и не ставил, впоследствии,

своей кандидатуры. Он был основателем и бессменным председателем

Всероссийского общества льнопромышленников и, несомненно, одним

из главных авторитетов в России по льняному делу, участвуя во всех

общероссийских торгово-промышленных организациях, в частности в

Совете Съездов представителей промышленности и торговли. Он всегда

был в самом первом ряду в деле представительства" Московского

промышленного района, что особенно показательно, принимая во

внимание, что он был "льнянщик", а не "хлопчатобумажник".

Был он неврастеником, человеком неуравновешенным, с большим

надрывом. Ему были свойственны и высокий полет и глубокое падение.

На него трудно было положиться; иногда, в отдельные моменты

общественной работы, он вдруг оказывался "не в форме", а подчас и

просто объявлял себя больным.

Несмотря на его полунемецкое происхождение, в нем совершенно

отсутствовала внутренняя дисциплина. В дни юности он, несомненно,

был "ищущим", отдав дань "толстовству" и "опрощенству". Потом все

это прошло и его характерными чертами стали болезненное честолюбие

и невероятное самолюбие.

Не знаю почему, он не имел высшего образования. В университете он

был, но его не окончил. Об этом он также не любил говорить. Но он

много работал сам и с лихвой возместил отсутствие университетского ди-

плома.

У него была очень красивая внешность, своеобразная "порода"

старой московской семьи. Держался он самоуверенно, гордо, хорошо

одевался и на сравнительно сером фоне московской биржи представлял

заметную фигуру. Он прекрасно говорил - опять-таки с надрывом, -

умело владел голосом и обладал отличной дикцией. Но он редко сам

составлял свои речи, и на его выступлениях часто не было ни души. Он

умел быть увлекательным в частной беседе, умел действовать на

собеседника, но у него был неприятный смех, и это расхолаживало.

Было у него еще одно свойство, которое, по обычному в Москве

толкованию, служило признаком того, что он человек недобрый и

неблагорасположенный: он очень неприятно играл в карты. Вообще его

избегали брать в компанию и, как человека не компанейского, не очень

любили в светской жизни купеческой Москвы.

Со своими сотрудниками и даже с сослуживцами, он держался гордо,

порою надменно. Он им импонировал, но и в этой среде его

недолюбливали, зная его самопреклонение и уверенность в том, что он

не такой, как все, что ему судьба должна покровительствовать и что ему

надлежит занимать "под солнцем" такое место, где он будет ярко

освещен его лучами.

Александр Иванович Коновалов займет, конечно, видное место в

истории русской общественности, по своей роли и во Временном

Правительстве, и в Государственной Думе, и в Центральном военно-

промышленном комитете, но его общественная подготовка пригодилась

на Московской бирже. А. И. не имел высшего образования, учился в

Катковском лицее, которого не окончил. Диплом среднего образования,

во всяком случае, у него был, так как шла речь о его выборе в

Государственный Совет, а это было необходимым цензом.

В дальнейшем, однако, А. И. настолько восполнил свои познания, что

стал одним из наилучших знатоков и экономики, и русского народного

хозяйства в частности. Кроме того, он был отличный музыкант, -

ученик, если не ошибаюсь, А. И. Зилоти.

Его успеху в области экономики немало помогла его работа в

Биржевом комитете. Начал он ее еще при Найденове, но при

Крестовникове занял одно из первых мест и некоторое время был

заместителем председателя. Ему принадлежит разработка одного из са-

мых основных организационных вопросов в области промышленности и

торговли "Желательная организация Торгово-промышленных палат",

явившаяся результатом длительной разработки этой проблемы в особой

комиссии, где он был председателем, а В. И. Мосальский секретарем.

Вопрос остался неразрешенным, и труды пропали даром, но в подготовке

будущего законопроекта Коноваловский материал занимал руководящее

место.

Мне лично пришлось очень немного работать с А. И. по Биржевому

комитету: в мое время его уже не было; мы больше встречались в

Коммерческом институте, где он был ближайшим помощником А. С.

Вишнякова. У него был некоторый перерыв в общественной работе, как

раз, когда моя работа начиналась. Было что то неладное у него со

здоровьем, говорили - чуть ли не туберкулез, но потом все обошлось.

Все-таки произошел перерыв, года в два. А когда он вернулся к

общественной жизни, то был выбран в Государственную Думу, и начался

петербургский период его деятельности. Правда, он всегда оставался

выборным биржевого общества.

Александр Николаевич Найденов был, в известной мере,

противоположностью своему знаменитому отцу:

в нем не было ни блеска, ни яркости, ни "огненности", о которой говорит

В. П. Рябушинский. Зато это был человек работы систематической,

может быть, рутинной, незаметной для внешнего глаза и неблагодарной,

но той работы, на которой держится жизнь каждого учреждения.

Все свое время он делил между Торговым банком, где был председателем

правления, и Биржевым комитетом, куда приходил после банка и где вы-

полнял всю текущую, скучную, никого не соблазнявшую работу. Мы были

с ним в очень добрых отношениях (я был членом Совета Торгового

банка), и он просил меня замещать его в будничной работе Комитета, что

я охотно делал.

Во время моего участия в Комитете А. Н. был старшим заместителем

председателя, и на его обязанности было, в отсутствии Рябушинского,

председательствовать.

Николай Давыдович Морозов был подлинно душой всей

деятельности Биржевого комитета за последние 10-15 лет. Это был

довольно своеобразный человек, являвший сочетание старой

старообрядческой косности и углубленной, западной, вернее английской

культуры. В Англии он долго жил, учился фабричному искусству,