Geum.ru

Эта книга прежде всего мои воспоминания

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   20
ГЛАВА III


В течение прошлого столетия была Москва "Войны и мира", Москва

грибоедовская, Москва славянофилов, и наконец, в третьей четверти

века, с легкой руки Боборыкина и позднее "Нового времени", -

появляется Москва купеческая. Это Москва, где купеческое засилье, где

купец повсюду, - и в амбаре, и в городской думе, и в университете, и в

театре, где без купца нельзя ничего сделать, своего рода "диктатура

прилавка".

(Этим картинным термином монархический журнал эмиграции характеризовал

торгово-промышленный Съезд, в Париже, в 1921 году.)

Что купец был в "амбаре", в этом нет ничего удивительного, - где

же ему, собственно, быть? Можно даже сказать, что в это время он не

один был в амбаре: там начинают появляться и новые элементы, уже не

говоря про то, что ряд более молодых представителей "темного царства",

- сами люди с высшим образованием. В составе правлений паевых то-

вариществ начинают появляться чистой воды интеллигенты, инженеры и

юристы, присяжные поверенные. Таковые быстро занимают заметное

место, иногда появляются и в представителях. Этим слегка меняется его

характер, но оно становится иногда более способным к защите своих

интересов.

О роли "купца" в искусстве, в науке, в благотворительности и в делах

просвещения мне немало пришлось говорить при характеристике

"купеческих династий". Все подобного рода действия носили личный

характер. Многие действовали одинаковым порядком, но каждый

выступал за свой страх и за свою совесть. "Для спасения своей

собственной души", - сказали бы советские историки.

И так как такая активность была правилом, а не исключением, то

результат сказывался на всех. Как я уже говорил, история русского

купечества есть один из истоков русской культуры.

Купец был не только в городской думе, он был во всей городской

общественности, что объяснялось цензовой системой выборов. Городское

домовладение в Москве преимущественно находилось в купеческих

руках. Естественно, что по всякого рода выборам в городах

представители купечества избирались в первую очередь. Иначе было в

уездах. Правда, среди купцов было очень много землевладельцев, иногда

даже помещиков, но своеобразная система выборов, стремившаяся

построить земское представительство на дворянах землевладельцах и

отчасти на крестьянах, фактически совершенно устраняла из земских

собраний торговцев и промышленников. Даже в самых промышленных

уездах дело обстояло именно таким образом.

Я не помню сколько-нибудь заметного проявления купеческой

активности в земской работе. Лично я никогда в ней не участвовал, хотя

мог бы быть избранным в состав губернского земства, как представитель

городской думы.

Небезынтересно провести параллель между общественной

деятельностью в России прошлого времени и Западной Европой, в

частности с Францией. На Западе - это устройство своих собственных

дел, личной своей карьеры; в России, - это, прежде всего, служение.

Причин было две, на первый взгляд резко противоположных друг другу:

общественная, частью интеллигентская традиция и цензовая система.

Общественная деятельность в России появилась очень поздно, в связи с

великими реформами. Нельзя считать таковою выборы старосты в

гостиной сотне или в сретенской слободе.

Подлинная общественная работа началась с мировых посредников и

земских гласных. Конечно, с давних пор в Москве были городские головы

и шестигласные думы, но настоящая работа общественного порядка

началась с введения Городового положения. Вошедшая в жизнь, в связи с

эпохой великих реформ, общественность была пропитана духом этого

знаменательного времени.

С другой стороны, цензовая система - а ценз был довольно высокий

- сводила на нет возможные выгоды от избрания в гласные городской

думы. Почета это также давало мало. Гласные большей частью были

купцы - толстосумы, и к ним так и относились: доминировало их

купеческое качество, а не участие в управлении городскими делами.

Позднее, когда в состав думы, по разным цензам, стали проникать не-

богатые элементы населения, тогда еще можно было говорить о

стремлении попасть в члены управления, но последние вовсе не обязаны

были быть гласными, и в Москве членов управления обычно выбирали

"со стороны". За время моего участия в двух составах Московской думы я

не припомню, чем и как звание гласного принесло кому-нибудь

денежную пользу. Поэтому вовсе не было такого наплыва желающих

баллотироваться, и шли преимущественно те, которые хотели взаправду

служить своему городу, так же, как земцы хотели служить своей деревне.

Во всяком случае, со стороны московского купечества никогда не

проявлялось тенденций, - ни путем постановлений его

правительственных органов, ни в порядке отдельных мнений, - целиком

захватить думу. А в принципе думали, что это возможно. Наоборот, было

определенное желание провести в состав гласных представителей

интеллигенции, из числа лиц, не имевших ценза. Это было возможно,

благодаря тому, что в числе избирателей были разные научные и

благотворительные общества, обладавшие не движимым имуществом.

По закону они могли выдать доверенность кому угодно, а не

непременно кому-либо из своего состава. Этим путем и были введены не-

которые лица, игравшие в думе заметную роль. Когда началось деление

на правых и левых, оказалось, что почти все общества "прогрессисты", и

это дало возможность немало пополнить левые кадры.

Этот же процесс инфильтрации интеллигенции начался и в чисто

профессиональных промышленных группировках, но там это дело шло,

конечно, значительно медленнее.

Московское Биржевое общество, или, как обычно его называли - по

имени его руководящего органа - Московский Биржевой комитет, было

самой значительной, самой влиятельной представительской

организацией торговли и промышленности в Москве, а ранее, и в течение

долгого времени, и во всей России.

Его всероссийское значение сильно умалилось после возникновения

общероссийского объединения. Его внутренняя мощь оставалась

прежней, и к голосу его постоянно прислушивались правительственные и

даже общественные круги, - конечно те, которые вообще считались с

"буржуазной" общественностью. Это свое значение Биржевой комитет

сохранил, и после февральской революции опять стал гегемоном среди

промышленных группировок. Именно из его среды руководители

последнего состава временного правительства хотели почерпнуть те

силы, которые помогли бы выправить положение.

Московская биржа была организована в 1831 году. Она была

четвертой по старшинству создания, уступая С. Петербургской,

учрежденной одновременно с построением северной столицы в 1703

году, Одесской (1790) и Варшавской (1818). После Москвы был создан

целый ряд бирж во всех, более или менее значительных центрах и к

началу Первой мировой войны их насчитывалось более ста. Биржевые

комитеты существовали, но это не значит, что существовала подлинная

биржевая деятельность.

Окончательная форма организации Биржевого общества сложилась

не сразу. Если не ошибаюсь, первый председатель был выбран в 1853

году. Структура была такая: общее собрание, Биржевой комитет и

председатель. Москва, а кажется и Петербург, представляли некоторое

исключение: у них существовала посредствующая инстанция: выборные

биржевого общества.

Для участия в Московском Биржевом обществе был установлен ценз,

повидимому, очень высокий, потому что число членов было

сравнительно невелико - менее 500. При том престиже, которым

пользовалась биржа в московских торгово-промышленных кругах, вряд ли

можно думать, что тот, кто имел право участия, добровольно бы от него

отказался.

Эти члены Биржевого общества составляли общее собрание,

единственной функцией коего в Москве, кроме уплаты причитающихся

взносов, было избрание выборных Биржевого общества. В других бир-

жевых обществах общее собрание несло те функции, которые в Москве

выполняли выборные.

Выборы этих последних происходили раз в три года, обычно в мае

месяце. Кандидатов заявляло предвыборное собрание, собиравшееся

незадолго до выборов, - обычно очень малочисленное. Каждый был

волен и сам поставить свой собственный ящик.

Раньше выборных было сто. Кандидатов двадцать. В самые последние

годы первых было сто двадцать, вторых - сорок. Из этого следует, что

практически избирательной борьбы не было. Биржевой комитет негласно

составлял свой список, который и проходил, без большого труда. Мест

было много, много и желающих, но мест хватало. От каждой фирмы был

один представитель в числе выборных, а среди членов их могло быть и

несколько. Редко бывали случаи, когда кого-либо, по тем или иным

основаниям, считали неподходящим и старались забаллотировать.

Обычно, и это удавалось, так как делалось это не зря: в семье не без

урода. Конечно, лица, принадлежавшие к фирмам-неплательщикам - в

выборах не участвовали. Словом, все было гладко и мирно.

Совсем иная картина была в 1915 году.

Первым актом собрания выборных было избрание председателя,

комитета, в составе шести членов, и больших комиссий. Выборы

председателя обычно не давали места состязанию. Так было с выборами

Н. А. Найденова (9 раз), Крестовникова (3 раза)... Опять-таки совсем

иначе было в 1915 году, когда шла ожесточенная борьба между А. И.

Коноваловым и П. П. Рябушинским. Но это было военное время.

При выборе комитета бывали разногласия, но почти исключительно

персонального характера, да и то лишь в последнее время. При

председательстве Крестовникова всегда в составе комитета были немцы.

Понятно, почему он их привлекал: это был культурный и общественный

элемент, но Крестовникова упрекали в том, что он способствует

усилению немецкого засилья.

Выборы комиссий споров не вызывали.

Моя карьера в Биржевом обществе складывается из трех этапов. Я

постепенно продвигался вверх. Началось с того, что еще при жизни моего

отца, еще не будучи выборным, я был введен в состав юридического

совещания. Произошло это таким образом: как я уже говорил, я всегда

бывал на петербургских общественных съездах. Все москвичи обычно

стояли в "Европейской гостинице" и часто вместе обедали.

Хотя я и не был еще "делегатом", но меня все знали и приглашали в

общую компанию. Однажды, - кажется, в 1909 году, - после одного из

моих выступлений по промысловому налогу, от которого Крестовников

меня отговаривал, но который прошел удачно, вечером, тот же

Крестовников пригласил меня, "как юриста", в юридическое совещание.

Это совещание не имело вполне законченного состава; вернее сказать,

его участники делились на две категории: тех, кого звали всегда, в их

число я и попал, - и тех, кого звали по данному случаю. Таковыми были

виднейшие представители московской адвокатуры, специалисты по

гражданским делам. Правда, лиц с ярко левым уклоном, будущих

социалистов, не звали, но левые были обычно защитниками по

уголовным делам. Цивилисты же очень любили приходить, так как это

сближало их с возможным клиентом.

Обычно просили заключения по какому-нибудь вопросу в связи с тем

или иным законопроектом. Нужно сказать, что суждения бывали

чрезвычайно содержательны и интересны. Впоследствии, когда Рябушин-

ский бывал на фронте, председательствовать в совещаниях доводилось

постоянно мне.

Когда "освоились" с моим присутствием в юридическом совещании,

меня стали приглашать и в другие комиссии.

Выборным я сделался в 1912 году. Это было мое первое избрание на

общественную должность. 29-го февраля того же года мне исполнилось

25 лет, то есть я достиг гражданского совершеннолетия, необходимого

для занятия выборных должностей. 19-го апреля того же года скончался,

после сравнительно долгой болезни, мой отец.

Выборы на бирже должны были иметь место 5-го мая. Конечно, отец

мой, несмотря на болезнь, значился и избирателем, и кандидатом к

переизбранию выборных, каковым состоял немало лет. Когда он

скончался, я не счел уместным сразу же сделать какие-то шаги, чтобы

"подставить" себя на освободившуюся вакансию.

К моему удивлению, я получил из комитета извещение, что я

поставлен в число кандидатов, и что избирательный билет изменен на

мое имя. Выборы состоялись и, к неожиданности для многих, я прошел

очень хорошо. "Вот, что значит быть сыном достойного отца", -

говорили мне.

Я не знаю, был ли я, в мои двадцать пять лет, самым младшим.

Одновременно со мною был избран Никифор Михайлович Бардыгин,

который, в Катковском лицее, был моложе меня одним классом. Дату его

рождения не помню, но ему должно было быть тоже 25 лет.

Выборы прошли безо всякой борьбы, - авторитет председателя Г. А.

Крестовникова стоял чрезвычайно высоко. Не могло быть и тени

сомнения в его переизбрании; не было сомнений также, что на все

должности выберут тех, кого он рекомендует. И в самом деле, в первом

же собрании, которое вскоре было созвано, при выборе председателя

оказалось всего два черных шара из примерно ста десяти. И то все

удивлялись, кому это захотелось испортить единогласие.

Комитет оказался несколько омоложенным: вошли Г. Н. Третьяков,

А. И. Кузнецов; из немецкой группы остались Л. Л. Рабенек и К. К. Арно.

Но Рабенек пользовался единодушным уважением, а Арно знали, как

"ближайшего сотрудника" председателя.

После, на следующем собрании, были выборы в так называемую

постоянную комиссию.

Эта комиссия считалась - и по праву - самой важной. Она

состояла из двадцати пяти членов и была как бы сконцентрированным,

более интимным собранием выборных. Там иногда предварительно,

иногда окончательно рассматривались самые важные вопросы. Участие в

ней считалось весьма почетным и желающих его принимать было

немало. Биржевым комитетом предварительно были разосланы бюллете-

ни с предложением заявить 25 кандидатов. На собрании Крестовников

предложил баллотировку не производить и считать избранными 25

первых по большинству голосов из числа предложенных, но прибавил,

что если хоть один из присутствующих потребует голосования, будет

баллотировка шарами. Авторитет его и здесь сыграл решающую роль, -

никто баллотировки не потребовал.

Опять скажу: к удивлению некоторых, я оказался включенным в

число избранных. Друзья моего отца, А. С. Вишняков и Д. Д. Хуторев,

поздравляя меня, сказали: "Смотри, на будущее трехлетье в комитет

попадешь". Они оказались правы.

В Биржевой комитет я был выбран в 1915 году, на второй год войны.

О выборах 1915 года я буду говорить подробно в главе, посвященной

военному времени. Я уже говорил о существовании борьбы за пост

председателя, но состав комитета был предрешен, и для меня особого

сюрприза не было.

Было неожиданностью то, что я прошел очень хорошо, одним из

первых после А. Н. Найденова. Некоторые из моих новоизбранных

сотоварищей были не очень довольны, так как я становился первым в

очереди заместительства председателя и после заместителя по долж-

ности. Но этот вопрос был "благополучно" разрешен выбором двух

заместителей: Найденова и Третьякова.

Пребывание мое, хотя и недолгое, в составе Биржевого комитета дало

мне возможность ознакомиться с психикой и особенностями работы этой

крупнейшей московской промышленной организации.

Московская биржа помещалась на Ильинке, на Карунинской

площади, в самом центре Китай-Города. Это было большое здание,

греческого стиля, с широкой, но не длинной лестницей. Главный вход

был всегда закрыт, в биржевой зал проникали боковым входом, где стоял

монументальный служитель и проверял входные билеты. Впрочем, он

почти всех знал в лицо и никогда не ошибался.

Биржевой зал был довольно большой, не такой, конечно, как на

бирже в Париже, и занимал почти весь нижний этаж здания. Была еще

только длинная и узкая зала собраний выборных. Всё остальное со-

ставляло помещение, где собирались посетители биржи.

Их было две категории: хлопчатобумажники и вообще текстильщики,

и "фондовые". Собственно говоря, только последние и ходили на биржу,

чтобы заключать сделки. Текстильщики же там бывали по привычке, -

повидать знакомых и узнать новости. После биржевого собрания шли

завтракать.

У каждой группы и у каждой текстильной отрасли были свои места,

где собирались всегда одни и те же лица. Надо сказать, что далеко не все

посещали биржу: с точки зрения дела, ходить туда было незачем. Помню,

нам всем казалось, что "фондовые" шумят и кричат без удержу. Но если

сравнить московскую биржу с парижской, уже не говоря про Америку, (Я

был в Нью-Йорке в последний раз в 1925 году.) то пришлось бы придти к выводу,

что биржевое собрание проходит спокойно и тихо, - степенно. Да и

число посетителей было совсем не так велико, и объем сделок не так

велик, как в Петербурге, а количество котируемых бумаг не могло

сравниться с западно-европейскими биржами. Но, конечно, нужно

сказать, что в Москве, вероятно, большая часть - в процентном

отношении - деловой жизни проходила вне биржи.

Канцелярия, секретариат и самый Биржевой комитет помещались во

втором этаже. Собственно говоря, у Биржевого комитета никакого

помещения небыло, - был кабинет председателя, где и происходили

заседания комитета. Отдельные члены, приходившие работать по

отдельным отраслям деятельности комитета, что, главным образом,

выражалось в подписи, работали в том же самом помещении.

Канцелярия была не велика; расположена в небольших, но очень

высоких комнатах. Во главе находился "правитель дел" Н. М. Ремизов,

брат писателя, найденовский племянник, о котором я уже говорил. Долж-

ность свою он занимал с "найденовских времен"; впрочем не он один,

почти весь состав был с того же времени, да и самое здание было

выстроено при том же председателе. Н. М. Ремизов был очень тихий

человек, но очень требовательный. Он до мельчайших подробностей знал

делопроизводство, обладал отличной памятью и был ценным

сотрудником. На него всегда можно было полностью положиться и быть

уверенным, что он сделает так, как нужно.

Затем шли три секретаря: В. И. Мосальский, А. Г. Михайловский и С.

А. Иверонов. Собственно говоря, это были не секретари, а чиновники

особых поручений. Они занимались разработкой поручаемых им особо

крупных вопросов, составляли проект доклада, устанавливали

окончательную редакцию и подбирали материалы, которые отправляли в

министерство. Если вопрос проходил через особую комиссию, или сове-

щание, то в таковых они секретарствовали.

В. И. Мосальский был серьезный и талантливый экономист, ученик

А. И. Чупрова, и мог претендовать на гораздо более видную карьеру, чем

секретарство в Биржевом комитете, но какие-то семейные условия и

свойство русской души помешали ему в жизни. Правда, Коновалов, при

Временном Правительстве, пригласил его в Петроград, на какой-то

высокий пост по министерству торговли, но это было уже совсем не то.

Все главные доклады проходили через него. Думаю, что за редкими

исключениями они бывали удачны.

Главной его специальностью было писать тексты речей, которым

надлежало быть произнесенными разными лицами от имени Московской

биржи. Некоторые не хотели себя утруждать, другие знали, что с этим

делом не справятся. Мне он также два раза приготовил текст моих