«Я – русский интеллигент»: Ефим Львович Бернштейн, литературный псевдоним Ефим Янтарёв

Вид материала

Содержание

В прокуренной конторской комнате
В ровном течении дум повседневных
Мне суждено одну тоску нести

Подобный материал:

Г.Г. Мозгова, г. Владимир

«Я – русский интеллигент»:

Ефим Львович Бернштейн, литературный псевдоним Ефим Янтарёв

Впервые имя поэта Ефима Львовича Бернштейна (09.09.1880 – 1940/1942) я прочла в материалах из личного фонда Л.С. Богданова в ГАВО)¹, когда работала над биографией художника и поэта М.В. Машкова². Техник путей сообщения, М.В. Машков в 1902 году был откомандирован «на производство изысканий» в Шую, с которой связано первое признание его поэтического творчества: по совету служившего в Шуйской земской управе Е.Л. Бернштейна, он послал в публиковавшую стихи последнего газету «Степной край» (г. Омск) собственные, и они были напечатаны.

По словам Ефима Львовича, он родился в Шуе в бедной еврейской семье: «Родители поселились в Шуе в давние времена и прожили там более сорока лет, когда их выселил новый полицейский пристав […] »³

Клан Бернштейнов (Штейнов) был довольно многочисленным в Шуе. В городе проживало ещё несколько семей, носивших ту же фамилию. Родителями поэта были Бернштейн Лейба Беркович (ок. 1844 г.р.) и Ривка (ок. 1848 г.р.), в 1898 году имевшие следующих детей: Сифру 22 лет, Генесю 18 лет, Хаима 16 лет, Мойшу 12 лет, Мириам 8 лет. Имя Хаим и было настоящим, не адаптированным к русскому уху именем Ефима. Отец его, могилёвский мещанин, был часовых дел мастером и по данным полиции проживал в Шуе с 1865 года⁴.

Начальное образование Ефим Бернштейн получил в приходской школе. Затем он поступил в Шуйскую мужскую гимназию и сначала учился «превосходно и был, что называется, надеждой гимназии». Так продолжалось до пятого класса, в котором начался «крутой поворот в мечтах и мыслях» Ефима.

«О днях своей юности в Шуе, её людях и нравах я мог бы написать много, но это – тема для книги, – констатировал Ефим Львович. Детство всё-таки приятное. Я любил Шую – тихий, чистенький город с чудесной рекой и лесами […] С детства был близок с семьёй Бальмонтов – мы росли вместе, я живал у них подолгу в старинном доме, в антресолях, над рекой. Много было сыновей у почтенного председателя Шуйской земской управы, кажется, 6 – 7. Из них одному суждено было прославить Шую на долгие десятилетия, если не в вечность. Самый славный владимирец – конечно, К. Бальмонт. Он наезжал в Шую, уже будучи знаменитым, мы жадно слушали его, завидовали его славе, преклонялись перед ним. Но приезжал он очень редко. Его мать Вера Николаевна Бальмонт была оригинальной умной женщиной; у неё я брал много книг, главным образом все свежие журналы. Мы жили тогда весело, дружно. Много читали (сверхъестественно много), наслаждались юностью вольной и, как водится, мечтали о славе и подвигах […] С К. Бальмонтом я встречался потом не очень часто. Он меня помнил, приветил мои литературные опыты. Прежнего юношеского обожания, конечно, не осталось у меня к нему».

К.Д. Бальмонт к этому времени в Шуе бывал нечасто. Тем не менее, он практически стал «духовным отцом» «целой группы шуйских поэтов, которые его боготворили. В эту группу входили такие поэты, как: Александр Сумароков (1883 -1937?), Иван Жижин (1892 – 1933), Леонид Зефиров (1893 – 1961), Ефим Вихрев (1901 – 1935), Ефим Янтарёв (1880 – 1942?)»⁵. Из всех сыновей семейства Бальмонт по возрасту Ефиму Бернштейну подходили лишь два младших сына – Михаил и Дмитрий. Они-то, очевидно, и были товарищами Ефима, с которыми он жил «весело и дружно». Близкое знакомство Ефима Бернштейна именно с Дмитрием Бальмонтом подтверждается и тем обстоятельством, что женой Дмитрия (по свидетельству Н.Н. Шемянова, женатого на В.А. Бальмонт), стала сестра Ефима Глафира Львовна Бернштейн⁶.

Так или иначе, но гимназист Ефим Бернштейн начал «бредить литературой, писательством» и «презрел» поэтому гимназические науки. Вот как он сам описывает этот этап своей жизни: «Уже с девятнадцати лет полагал я стать писателем, а потому гимназические науки считал для себя бесполезными. У меня не было руководителей моих юных лет, я рос внутренне один, и потому в пятом классе решение ненужности для моего творческого пути гимназических наук во мне настолько созрело, что из гимназии я выскочил, о чём, признаться, сожалел всю свою последующую жизнь».

В первом письме к Л.С. Богданову о своём дальнейшем пути по выходе из гимназии и до 1906 года, как и своей литературной деятельности, Ефим Львович поведал очень коротко: «После этого решающего события в моей жизни я долгие годы скитался по России, трудясь и бедствуя⁷, и наконец с 1906 г. обосновался в Москве, где и живу поныне». Если же присовокупить к этому его фразу «Я жил в Шуе до восемнадцатилетнего возраста», то может сложиться впечатление, что в Шуе Ефим Львович больше не бывал и с Владимирским краем более связан не был. На самом деле это не так. Мы помним, что именно он в 1902 году стал как бы «крёстным отцом» в литературе старшего по возрасту земляка М.В. Машкова.

Писать Ефим Львович начал ещё в первом классе гимназии и даже был редактором «собственного журнала, коего вышло, кажется, не более двух «номеров». Позднее «пробовал корреспондировать в газеты». «Как ни странно, – делился воспоминаниями Е.Л. Бернштейн, – первая моя корреспонденция о земских делах была напечатана в московском «Курьере»⁸. Корреспонденции этой была посвящена передовая статья, и я был всем этим очень горд. Несколько корреспонденций из Шуи (в разные периоды) напечатал во «Владимирце»⁹: о клубе, о библиотеке, о местной жизни вообще. Была серия корреспонденций в «Северном крае». Мои корреспонденции печатались по-видимому охотно и никогда не сокращались и не изменялись. Правда, гонорар за них я не получал. Только, кажется, в 1906 или 1907 году «Владимирец» выслал мне по моей просьбе десять рублей, на каковые деньги я уехал «завоёвывать» Москву».

Интересно, что ещё живя в Шуе, Ефим Львович вступил в переписку с Леонидом Андреевым. Е.Л. Бернштейн рассказывал: «Он, тогда совершенно безвестный, напечатал рассказ «Большой шлем» в «Курьере». Рассказ поразил меня своей необычностью и глубиной. Я почувствовал в неведомом мне имени новую и большую силу. Хотелось об этом тогда написать, но негде было, и я написал ему самому, в редакцию «Курьера». В письме я предсказал ему скорую и громкую славу, определяя его творчество новой полосой в русской литературе. Мои предсказания сбылись и скорее и полнее, чем я даже думал. Он на письмо ответил, и у нас переписка тянулась несколько лет».

Итак, «завоёвывать» Москву Е.Л. Бернштейн поехал, кажется, именно из Шуи, хотя, начиная с 1898 года, жил здесь не постоянно. Так, в 1902 году он какое-то время провёл в Омске, в том же году в газете «Русское слово» было опубликовано стихотворение Е.Л. Бернштейна «Снежинки». 1903 год Ефим Львович провёл в Нижнем Новгороде. Большое количество стихотворений он напечатал в «Нижегородском листке», в котором ему платили по 8 копеек за строчку.

Здесь пора отметить, что все эти и последующие произведения, как прозаические, так и стихотворные, Е.Л. Бернштейн публиковал под литературным псевдонимом «Янтарёв» (в фельетонах «Янт»), по его же словам, настолько укоренившемся за ним «в литературных кругах и житейском быту», что мало кто знал его настоящую фамилию.

В 1904 году Ефим Янтарёв ездил в Москву, где «сошёлся с первыми русскими символистками, или декадентами, как их тогда называли». К этому времени и относится упоминание о том, что его стихотворные опыты «приветил» знаменитый земляк К.Д. Бальмонт. Ефим Янтарёв «примкнул» к возглавляемой им и В.Я. Брюсовым (1873 – 1924) литературной школе символистов «первого призыва».

Литературным «крёстным отцом» Ефима Янтарёва стал поэт и редактор альманаха «Гриф», журналов «Золотое руно» и «Перевал» Сергей Кречетов (С.А. Соколов), напечатавший в 1905 году в «Грифе» стихи Янтарёва: «Напев», «Кто-то», «Я не молюсь», «Зане не знаю», «В душную ночь». Именно этот момент считал Янтарёв началом своей литературной деятельности. В это же время два – три стихотворения Янтарёва были напечатаны в «альманахе молодых» «Хризопрасс» (так. – Г.М.).

В 1906 году «близкое участие» принял Янтарёв и в основанном С.А. Соколовым журнале «Перевал». Здесь он напечатал несколько стихотворений, рецензии на книгу князя С.Д. Урусова «Записки губернатора» и А. Ремизова «Посолонь». Именно ко времени сотрудничества с журналом «Перевал» Ефим Янтарёв относит своё близкое знакомство («близко сошёлся») не только с самим редактором, но и с Владиславом Ходасевичем (1886 – 1939), Ниной Петровской (1879/1884 – 1928), Андреем Белым (1880 – 1934), Павлом Муратовым (1881 – 1950), Борисом Зайцевым (1881 – 1932), Александром Койранским (1884 – 1968). Перечисляя эти имена в письме к Л.С. Богданову, Ефим Львович писал, что «со многими дружен и поныне».

Несколько забегая вперёд, скажем, что с «Грифом» Ефим Янтарёв продолжал сотрудничать и позднее. В частности, в юбилейном выпуске альманаха (1914 г.) с участием основных авторов первых трёх альманахов были опубликованы фотопортрет поэта (альманах содержал портреты и факсимиле всех авторов) и его последнее по времени стихотворение «Царевне из страховой конторы»:

А.А.Р.

В прокуренной конторской комнате И мысли, и слова молчат. Я знаю – Вы меня не вспомните И мой благоговейный взгляд.	Вот здесь, под сумрачными сводами, Века далёкие близки, – Повелевали Вы народами Движеньем царственной руки.
Мне странны эти лица вялые И равнодушные – близ Вас, Когда горит улыбка алая И влажный свет зелёных глаз.	Какая жизнь была изведана? Мечтаете о чём Вы здесь? Каким волнениям Вы преданы И годы, и вчера, и днесь?
Чужая всем, необычайная – Царевна Вы какой страны? Какою колдовскою тайною Вы полисам обречены?	Ах, если Вы царевна спящая, Кто расколдует пленный сон! Терзай меня, мечта скорбящая – Я снова твой, я осуждён.

Весь 1905 год Ефим Янтарёв провёл в «тихой, заброшенной Ветлуге¹⁰, далёкой от революционных бурь». Там он «много написал стихов, много любил, там же в провинциальной тиши начал пить водку». В Ветлугу он ехал зимой на лошадях 300 вёрст, и описал в 1908 году эту дорогу в лучшей, как считал он сам, «своей вещи, имевшей большой успех в литературных кругах, в поэме в октавах¹¹ «Сон в снегу». Впервые поэма была напечатана в рождественском номере газеты «Голос Москвы» за 1908 года, а затем и в единственной книге Ефима Львовича, вышедшей в 1910 году. Сам поэт так описал книгу Л.С. Богданову: «Моя книжечка небольшая, под скромным заглавием «Е. Янтарёв. Стихи. М., 1910»¹². В книге, кроме поэмы, 43 пьесы». По его же словам, отзывы о книге, довольно сочувственные, были напечатаны в следующих изданиях: «Аполлон», «Утро России», «Раннее утро», «Голос Москвы», петербургский «Понедельник» и, «вероятно, ещё во многих журналах».

Однако далеко не все отзывы на книгу Е. Янтарёва были «довольно сочувственными». Достаточно резко отозвался о ней Николай Гумилёв:

« В ровном течении дум повседневных,

В мёртвом покое ночей одиноких,

Где-то в забытых, далёких, далёких,

В днях навсегда замирённых, безгневных,

Что-то всегда вспоминала тревожно… и т.д.

Это первое попавшееся стихотворение из книги Е. Янтарёва. Невозможно ни читать её, ни говорить о ней. Попробуйте буквально ни о чём не думать, смотреть и не видеть того, что вокруг. В девяноста девяти случаях вам это не удастся. А стихи Е. Янтарёва приближают вас к этой отвратительной нирване дешёвых меблированных комнат. Потому что, если стихи Зинаиды Гиппиус, тоже часто написанные без красок, образов и подвижного ритма, напоминают больную жемчужину, то стихи Е. Янтарёва напоминают мокрые сумерки, увиденные сквозь не протёртое стекло, или липкую белёсую паутину за разорванными обоями, там, в тараканьем углу»¹³.

Шестой номер «Аполлона» за 1910 год, в котором была опубликована статья Н. Гумилёва, вышел в марте. Поэтому вполне возможно, что рецензия Е. Янтарёва на книгу стихов Н. Гумилёва «Жемчуга», увидевшую свет 16 апреля 1910 года, могла быть продиктована личными соображениями:

«Есть поэты и стихи, о которых трудно спорить, – так очевидна их ненужность и ничтожность. И о таких поэтах очень трудно высказаться. В самом деле, что можно сказать о Гумилёве? Всё, что есть ходячего, захватанного, стократно пережёванного в приёмах современного стиходелания, всё г. Гумилёвым с рабской добросовестностью использовано. Раз навсегда решив, что нет пророка, кроме Брюсова, г. Гумилёв с самодовольной уверенностью, достойной лучшего применения, слепо идёт за ним. И то, что у Брюсова поистине прекрасно и величаво, под резцом Гумилёва делается смешным, ничтожным и жалким. Есть прекрасная поэма у Брюсова «Раб», г. Гумилёв пишет «Царицу»: «Твой лоб в кудрях отлива бронзы, как сталь глаза твои остры. Тебе задумчивые бонзы в Тибете ставили костры. Когда Тимур в унылой злобе народы бросил к их мете, тебя несли в пустынях Гоби на боевом его щите…» Какое ухо не услышит вопля «бонз», когда Гумилёв тащил их для рифмы «бронзы»? И хоть Брюсов не брал патента на слово «мета», всё же оно, бесспорно, принадлежит ему… У В. Брюсова есть изысканная «нарочитость» рифмы. Большой поэт кокетничает ими, показывая неиспорченность своих приёмов, г. Гумилёв пытается делать то же – и кто не разразится хохотом, прочитав всерьёз написанное четверостишие:

Мне суждено одну тоску нести,

Где дед раскладывал пасьянс,

И где влюблялись тётки с юности

И танцевали контрданс¹⁴»¹⁵.

А за выходом книги, как констатировал сам поэт, «начался длинный путь газетный». Просто перечислим все те периодические издания, в которых в разном качестве (корректора, секретаря, зав. отделом, автора) работал Ефим Янтарёв: «Студенческая газета», «Новь», «Голос Москвы», «Утро России», «Московская газета», «Вечерние известия», «Приднепровский край», «Кристалл», «Новое слово». На годы войны пришлась служба Е.Л. Бернштейна в Земгоре¹⁶ в Москве. После февраля 1917-го он работал ночным редактором и секретарём в газете «Власть народа», а с октября того же года и до 1918-го – фельетонистом и рецензентом в газете «Театральный курьер». Затем вплоть до нэпа он ничего не писал и только «в последние месяцы с появлением полусвободной литературно-театральной прессы» начал сотрудничать в качестве театрального рецензента в журнале «Экран».

К сожалению, небольшой объём доклада не позволяет коснуться интереснейших упоминаний Е.Л. Янтарёва в мемуарах его небезызвестных современников Андрея Белого, Анны Ходасевич, а также переписки Ефима Львовича, например, с Ниной Петровской.

В биографических справках о Е.Л. Бернштейне годом его смерти называется в основном 1942-й, иногда 1941-й. В бумагах же Л.С. Богданова сохранилась карандашная приписка: «По сообщению В.А. Шемяновой (Бальмонт), Ефим Янтарёв умер «что-нибудь 40 или 41 г.» в концлагере как политзаключённый».

Примечания: ГАВО. Ф. Р-410. Оп. 1. Д. 291. ² См.: Мозгова Г.Г. «На Козловом валу я могу целый год просидеть…» //Рождественский сборник. Вып. ХIII. Ковров, 2006. С. 134 – 139. ³ В фонде Л.С. Богданова сохранилась выполненная им от руки биография Е.Л. Бернштейна – выписки из писем последнего к фондообразователю за 1922 год. ⁴ ГАВО. Ф. 14. Оп. 4. Д. 1785. Л. 13 – 18. ⁵ Ставровский Е.С. Род Бальмонтов в лицах и судьбах. Шуя, 2007. С. 73. ⁶ ГАВО. Ф. Р-410. Оп. 1. Д. 695. Л. 15. Об этом Н.Н. Шемянов сообщил Л.С. Богданову в письме от 6 января 1856 года. Первым обнаружил эти сведения Е.С. Ставровский. Настоящим именем Г.Л. Бальмонт (1881 – 1947) является Генеся, названная в 1898 году среди братьев и сестёр Хаима Бернштейна. ⁷ В биографической справке Ефима Янтарёва, помещенной в энциклопедическом словаре Гранат (Биобиблиографический указатель новейшей русской беллетристики // Энциклопедический словарь Т-ва «Бр. А. и И. Гранат и К°». Издание 7. Т. 11. С. 737), указана любопытная подробность, в качестве кого трудился Ефим Львович все эти годы: «Вышел из гимназии, не окончив курса, и после долгих странствований в качестве фармацевта, всецело отдался литературе». Совершенно очевидно, что это написано со слов самого Е.Л. Бернштейна, однако служить Ефим Львович мог скорее всего не фармацевтом, а только аптекарским учеником, но даже на это звание он по сдаче экзаменов должен был получить свидетельство одной из гимназий. ⁸ Очевидно, именно эта корреспонденция имелась в виду в биографической справке Ефима Янтарёва в словаре Гранат, в которой говорится, что печататься Янтарёв начал в 1901 году. ⁹ Ежедневная общественная, политическая и литературная газета. Издавалась во Владимире с 27 июля 1906 по 20 октября 1907 года. Всего вышло 349 номеров. Интересно, что среди сотрудников газеты автор работы по истории владимирской прессы Г.Д. Овчинников называет Я.Л. Янтарёва и Я.Л. Бернштейна (см.: Овчинников Г.Д. Из истории независимой прессы г. Владимира (1902 – 1918) //Рождественский сборник: Материалы конференции «Российская провинция: история, традиции, современность». Вып. ХIV. Ковров, 2007. С. 106. ¹⁰ Город в Нижегородской губернии на правом берегу реки Ветлуга. ¹¹ Октава (итал. «ottava rima») – строфа из 8 стихов с рифмовкой abababcc. ¹² Книга была отпечатана в Москве в типографии П.П. Рябушинского, имела 70 страниц, стоила 60 копеек. ¹³ Из статьи Н. Гумилёва «К. Фофанов и др.», опубликованной как ХI-ое «Письмо о русской поэзии» в № 6 «Аполлона» за 1910 год. ¹⁴ Из стихотворения Н. Гумилёва «Старина» из сборника «Жемчуга». ¹⁵ Столичная молва. 1910, 24 мая (№ 123). С. 3. Подписано: Е.Я. ¹⁶ Земгор (Главный по снабжению армии комитет) создан в 1915 году деятелями Всероссийского земского союза и Всероссийского союза городов для помощи правительству в организации снабжения русской армии. С согласия правительства осуществлял некоторые государственные, военные, хозяйственные функции: мобилизация в военных целях кустарной промышленности и распределение заказов, организация заготовки сырья и материалов, содействие эвакуации промышленных предприятий, размещение беженцев, военно-санитарное дело и т.д. Не признал переход власти к правительству большевиков и был упразднен декретом Совета Народных Комиссаров в январе 1918 года.

Blog

«Я – русский интеллигент»: Ефим Львович Бернштейн, литературный псевдоним Ефим Янтарёв

Содержание