Выше свободы статьи о России

Вид материалаДокументы

Содержание


Выше свободы
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   52

ВЫШЕ СВОБОДЫ


Что, граждане, еще не надоели нам эти бесчисленные убийства, грабежи, насилия, ложь, клевета, самая гадкая клевета и брань, захлестывающая волной своей даже высокий земский сбор наш, от которого мы ждали торжества правды? Не надоела злоба, отравляющая ежедневные отношения, делающая лютыми врагами — родных братьев? Не надоели тяжелая тревога за завтрашний день, угнетающий страх за жизнь и труд, которые каждую минуту могут быть добычей разбойника?

Если все это измучило нас и надоело, кажется, до отчаяния, то подождите, то ли еще ждет впереди. Так называемый революционный психоз похож на все растущее помешательство нации, на буйный бред, вызванный отравлением: первые симптомы уже крайне болезненны, но подождите. Еще нет виселиц и гильотин, нет массовой резни в тюрьмах — вот как быков бьют на бойне, нет массовых потоплений враждебных партий, нет непрерывных пожаров и разгромов или они в зародыше. Все это будет, если не остановить гражданской войны. Будет свирепый голод и смерть миллионов людей, набивших себе желудки землей вместо хлеба. Будет ужасающая нищета; денежные знаки упадут в двадцать, в тридцать раз против стоимости. Как в осажденной крепости за бутылку молока будут предлагать горсть ассигнаций и не найдут ее. Золото будет разграблено и быстро уплывет из страны. Жизненные продукты уже истощаются и скоро истощатся. Народ, переставший работать, быстро доберет оставшиеся крохи и очутится в пустыне. Если не остановить гражданской войны, она опустошит страну хуже всякого нашествия, разорит в конец, как это было триста лет назад. И тогда, если не явится внешний завоеватель, то это будет чудом, каких нет в истории.

Спасайте цивилизацию, пока еще не поздно! Ибо вопрос ставится о ней, на нее идет поход. Именно потому, что культура в России так слаба и хрупка, на нее направлен удар варварства, вдохновленного нашими врагами. Последние хорошо знают, чем Россию унизить и обессилить. Просвещение наше уже остановлено. Национальный труд в параличе. Государственность расшатана, правительство в презрении, весь громадный и темный, так мало умеющий, беспомощный народ в брожении. Бессмысленное восстание переходит в армию, живую стену, защищающую нас от соседей. Стены колеблются, поймите. Не какие-нибудь стены кабинета, а государственные, всенародные. Неужели ждать, пока они в самом деле рухнут?

Есть нечто, упускаемое из виду самыми искренними друзьями свободы. Принимая необузданность за геройство, они склонны думать, что свобода — окончательная цель и что для нее хороши все средства. Но это грубейшая из ошибок. По самой природе своей свобода лишь средство и только средство. Есть нечто высшее, чему свобода должна служить и жертвовать собой, и вне этой службы и благородной жертвы свобода или бессмыслица, или предлог к катастрофе.

Цель свободы — цивилизация. Ей должна служить народная вольность, ей и жертвовать собой. Неразличение или забвение этих понятий ведет к ошибкам, гибельным и для свободы, и для цивилизации.

Если бы всегда знали и твердо помнили, что свобода лишь средство, а цель ее — цивилизация, то не было бы тех гнусностей, что совершаются во имя свободы. Не было бы политического разбоя, политического мошенничества, политической клеветы, политической лжи и гадостных убийств, совершаемых чаще всего мальчишками, воспаленный мозг которых близок к помешательству. Сообразили бы, может ли быть актом свободы то, что отдаляет от цели, а не приближает к ней?

Цель человеческого рода не в том, чтобы рассыпаться в стихию, ничем не обузданную, не управляемую никакими законами. Цель — не ветер, не ураган, не буря, хотя и бури закономерны. Цель — мир на земле и благоволение, тот прекрасный уклад жизни, который называется цивилизацией. Цель в том, чтобы каждый человек чувствовал себя по всей стране, по всему земному шару столь же безопасным, как у себя в постели, чтобы всюду, за тысячу верст он встречал к себе то же уважение, что за своим семейный очагом, ту же благожелательность, готовность каждую секунду прийти на помощь. Цель — искреннее братство людей, созданных братьями. Глубоким инстинктом человечество чувствует, что это радостное согласие возможно лишь на вершинах духа, там, где все станет ясным и раздор исчезнет вместе с причиною его — непониманием. Отсюда великое стремление к знанию, к развитию красоты в жизни, к развитию народного богатства, которое делает людей довольными и добрыми, Что такое свобода, если она не служит цивилизации? Ей остается разрушать последнюю — именно то, что мы видим теперь в России.

Цивилизация есть стеснение свободы — вот чего у нас не хотят понять. Цивилизация есть непрерывное ограничение, обуздание, уравновешение, введение в пределы. С начала жизни, разве самый высокий подвиг на земле — служение матери ребенку — не есть ограничение ее свободы? Разве добровольно она не отдается в рабство этому маленькому, бесконечно дорогому для нее существу? Разве не переживает мать свирепой пытки родов для того, чтобы тотчас со слезами нежности подставить грудь свою как пищу, своему мучителю? Разве вся жизнь семьи не есть добровольное и необходимое ограничение свободы? Именно самые чудные, очаровательные моменты жизни, делающие ее волшебной, — полны отречения, которое доходит до блаженства. Пусть сколько-нибудь культурные люди скажут: возможно ли общество без добровольных уступок, возможен ли личный и национальный труд без правовых норм? А право есть ограничение свободы. Вдумайтесь в жизнь, как она есть, вглядитесь пристально в бесконечно сложную ткань ее: она ткань, т.е. нечто связанное, сплетенное, не свободное с тысячи сторон. Посмотрите на живое тело с миллиардами связанных, взаимно сотрудничающих клеток. Взгляните на небесные миры и спросите, что дает им возможность быть, как не стеснение в свободе? Цивилизация человеческая не создает, а лишь продолжает закон, общий всей природе. Обуздание хаоса, ограничение его формой — процесс творения вечный, до сего дня.

Мне кажется, если бы мысль недостаточно мыслящих людей хоть несколько отвлеклась от маниакальной страсти к свободе, последняя выиграла бы, и в степени чрезвычайной. Если бы они перевели внимание с одного фокуса на другой, со свободы на ограничение ее, — они нашли бы жизненную меру свободы, момент равновесия, который теперь потерян. Когда молодые люди готовы совершать преступления ради свободы, они напрасно думают, что это подвиг: это измена. Воображая, что они служат свободе, они в сущности разрушают ее. Идя на смерть и грозя смертью, они смертельный удар, сколько в их силах, наносят самой свободе. Грубые насильники, они не видят, что именно свободу народную они держат в рабстве.

Так что ж, спросят, — старая тирания не нуждается в борьбе с ней? Нуждается, отвечу я, — но вы-то чем же лучше старой тирании? Чем по нравственному существу вашему вы отличаетесь от нее? Или динамитная бомба моральнее солдатского штыка? Что касается хороших слов и благих намерений, старый деспотизм вам не уступает в этом. Этого добра хоть отбавляй. Но где же с вашей стороны благородство, уважение к неотменяемым и вечным «правам человека»?

Свобода — вещь необходимая, как движение; без нее нет жизни. Свобода никогда не была совершенно попрана — иначе жизнь тотчас остановилась бы; свобода была лишь искажена. У нас в России она искажена и скомкана в степени опасной, и действительно пора ее выпрямить, освободить. Безусловно необходимо, чтобы все естественные в народе движения, как обращение крови, не были задержаны, чтобы все жизненные процессы вновь забили ключом и чтобы все сочетания сил, которые в средствах природы, не имели помехи. Необходимо во множестве отношений восстановить свободу личную, семейную, общественную, государственную, всенародную. Но восстановление это должно регулироваться целью свободы — цивилизацией. Только последняя может дать меру освобожденью, ту золотую середину, в которой разум каждой вещи.

Будем добиваться культурной государственности: парламента, ответственности министров, всех гарантий, которые выработаны общечеловеческой культурой. Но не будем требовать чего-то сверх того. Станем желать, настаивать, убеждать, вести мирную пропаганду относительно разных экономических несправедливостей. Добьемся через парламент ограничения латифундий, трестов, деспотизма, капитала, не менее тяжкого, чем деспотизм политический. Все разнообразные деспотизмы держатся на одном — на власти тьмы, на одуряющей тирании народного невежества, на недостатке цивилизации в стране. Давайте искренно бороться с этим, но не войной, а миром. Парламент ведь и есть придуманное культурой средство для этой борьбы. Это средство испытано и принято просвещенными народами. Парламент — машина для медленного, постоянного, сообразного с ходом жизни государственного переворота. Давайте же действовать через парламент. Так нет, — и революции, и реакции это кажется слишком скучным.

Реакционеры не хотят дать России настоящего парламента, который действительно был бы машиною реформ. Революционеры, по-мужицки, презирают эту хитрую машину. Им кажется, что голыми руками, нахрапом и нахальством всего легче перевернуть гигантское государство; нужды нет, что при этом оно треснет и расколется. Было бы лишь перевернуто — и наши ломовые политики еще попросят за эту работу на чай...

Пора, мне кажется, серьезным людям очнуться. Занятые ежедневною, основной заботой цивилизации — трудом по всей линии жизни, занятые органическою, созидательною деятельностью, люди скромные и культурные не замечают или не оценивают во всей мере колоссальной опасности справа и слева. Опасность справа обнаружилась внешней войной, но и слева идет война — внутренняя, еще более изнурительная для страны. Неужели мы, люди средней партии, хозяева страны, не сумеем положить конец анархии? Надо соединиться, надо воззвать к совести равнодушных, к сознанию беспечных людей. Мы в начале еще великого бунта. Если он увлечет за собою через два-три года армию — конец России. Не теряя времени, нужно спасать то, что выше свободы — цивилизацию, то, что дороже последней — жизнь народа.

1906