Geum.ru

1. Введение в религиоведение

Вид материалаЛекция

Содержание


Религия и культурное время
Начала культуры и истоки религии
Возникновение и ранние формы религии
Подобный материал:
1   2   3   4

Лекция 3.

2. История религий

Религия как историко-культурный феномен.

Понятия “культура” и “религия” связаны отношениями части и целого, религия есть часть культуры, то аксиологически – в сфере отношений ценности и оценки – они равноправны: не только религия может быть оценена с позиций культуры, но и культура – с позиций религии. Особенно важным для нас оказывается принцип историчности. Сознательная ориентация на принцип историзма, без сомнения, позволит также обеспечить особенно важную сторону научной установки – переход от феноменального уровня к уровню эссенциальному. В самом деле, нет ничего легче, чем на протяжении многих страниц описывать взаимоотношения религии с другими культурными феноменами.

Религия и культурное время

Между тем история отношений религии и культуры уводит нас в такую седую древность, по сравнению с которой эти примеры кажутся жгуче современными, сиюминутными. Обилие материала, который получен современными этнологами относительно ранних ступеней в развитии человеческой культуры, столь велико, что пренебречь им сознательно, а не просто по невежеству – значит проявить научную недобросовестность. Ведь эта “доисторическая” история взаимоотношений религии и культуры по времени во много сотен раз превышает те двадцать – тридцать столетий, применительно к которым и принято ставить вопрос о культуре и религии. Можно, конечно, возразить, сославшись на различие астрономического и исторического времени: последние века вместили в себя столько, сколько не содержат в себе предшествующие тысячелетия. Однако сам факт получения достоверных данных о том, что в огромную бесписьменную эпоху существовали чисто человеческие механизмы передачи социального опыта, и сам этот опыт, и способы его трансляции имели принципиально совершенно те же формы, что и в наши дни, заставляет внимательнее отнестись к проблемам ранних форм религиозного сознания и единства человеческой культуры на разных стадиях ее развития. Одно из бедствий нашего времени – потеря чувства культурного времени...

Обращение к научному рассмотрению взаимосвязей культуры и религии требует прежде всего освобождения от груды застарелых предрассудков. К числу таких предрассудков принадлежат и крайности в оценке времени возникновения религии. Живы отголоски старых споров между теологами и “просветителями-безбожниками”. Первые доказывали, что религия существовала у человека всегда, вторые видели в доказательстве обратного мощный аргумент против тезиса о бытии божием. В наши дни можно считать вполне установленным, что отсутствие признаков религии характерно лишь для становящегося, возникающего общества, то есть такого, которое еще нельзя назвать обществом* всякое сложившееся общество, т.е. общество в полном смысле этого слова предполагает существование религии. Это, однако, отнюдь не может служить ни прямым, ни косвенным доказательством верности какой бы то нибыло исходной теологической посылки о действительном, реальном, а не воображаемом существовании божества или божеств. Характер этого спора передан одним из его современников – В.В.Вересаевым в миниатюре из цикла “Рассказы о детях”, где в пародийном ключе,но очень точно воспроизведена логика обеих сторон: лукавая подмена понятий Бабушкой и героическая глупость ее малолетнего оппонента.

При решении вопроса о времени возникновения религии приходится иметь дело еще с одной точкой зрения – прямо противоположной по отношению к той, что только что рассмотрена, но как раз поэтому в чем-то сходной с ней. Представители различных школ современного богословия склонны настаивать на том, что “подлинной” религией можно считать только монотеизм, единобожие, и потому вынуждены либо вопреки фактам утверждать, что человек всегда был монотеистом, либо, прибегая к своеобразной религиозной версии эволюционизма, доказывать, что религия появилась у людей на довольно поздней стадии развития, и что, следовательно, человечество все-таки долгое время было безрелигиозным. Сходство этой последней точки зрения с тезисом нашего “воинствующего материалиста” лишний раз подчеркивает отсутствие необходимой связи между постулатом о наличии безрелигиозного периода в истории человечества и выводом о том, что “бога нет”.

Начала культуры и истоки религии

В основе всех социальных явлений лежит реальная человеческая деятельность, практика. Религия не исключение в этом отношении, и вопрос только в том, какие именно стороны практики породили религию. Вопрос о практике – один из самых сложных в современной философии, важность его признают представители многих ее направлений – не только тех, в рамках которых эта категория выступает как системообразующая (марксизм, прагматизм, научный реализм и др.), но и всех тех, кто исповедует так называемый “деятельностный подход”, а в их числе и многие специалисты в области философии культуры: при всех разногласиях в понимании культуры все-таки в основу ее определения ныне чаще всего полагается именно понятие “деятельность”. Не останавливаясь на сущностно-структурных характеристиках практики, поскольку в самых общих чертах она понимается здесь как чувственно-человеческая деятельность (“sinnlich menschliche Tätigkeit”) и притом “совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности, или самоизменения, может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика” (Маркс), – рассмотрим ее динамические характеристики. С этой точки зрения, прежде всего, бросается в глаза то, что практика претерпевает, а в дальнейшем и сама провоцирует целую цепь культурных дихотомий, которые в свою очередь определяют всю массу культурных феноменов – то есть феноменологию культуры. Так что предложенный К.Леви-Строссом формально-структурный метод бинарных оппозиций в исследованиях культуры может найти в этой развертывающейся дихотомичности свое рационально-содержательное истолкование. В известном смысле теоретический подход к последовательности таких истолкований и есть обоснование культурологии – теоретико-исторический взгляд на культуру. Именно такая исследовательская позиция, по-видимому, позволяет содержательно, то есть теоретически-эссенциально взглянуть на соотношение культуры и религии.

С момента возникновения социума, то есть по завершении становления человеческого общества, антропосоциогенеза, практика в качестве производственной (поначалу единственно сущей) деятельности раздвоилась на такую, которая имеет связь с заранее намеченным результатом – удовлетворением определенной материальной потребности людей, и такую, которая не имеет связи с результатом, но общество рассматривает ее как не менее, а иногда и как более важную для достижения результата. Такое раздвоение на реальную и иллюзорную практику отражало меру господства человека над окружающей природой, то есть соотношение деятельности свободной (той, в которой человек действовал со знанием дела) и несвободной (той, где результат определяется не целенаправленными усилиями человека, а игрой неподконтрольных ему случайностей).

Раздвоенность практики остается скрытой от сознания, не проходит через него, потому и возникает иллюзия того, что все содержание сознания основано на знаниях. Группа охотников в случае удачной охоты повторяет в точности действия, приведшие к удаче. Среди этих действий есть такие, которые ведут к результату (положим, отыскание следов, выслеживание, преследование, ловля, умервщление и т.д.). Но гораздо большую долю в деятельности группы охотников – и чем древнее эпизод, тем больше доля – составляют те действия, которые не определяются результатом и не связаны с ним: они определяются цепью случайностей, сложившихся в цепь опять-таки случайно. Положим, повторный успех сопутствовал деятельности группы охотников после перехода ручья или после того, как была сломана ветка дерева, изданы те или иные звуки и т.д. У всех этих действий есть шанс стать действиями магическими.

Магия (колдовство) и есть как раз такая деятельность, которая не ведет к результату, но парадоксальным образом считается совершенно необходимой для его достижения. Действия, таким образом, подразделяются на утилитарные и “обрядовые”. И поскольку у обрядовых связь с результатом носит опосредованный характер, эти действия гораздо более устойчивы, неизменны – они ведь не должны приспосабливаться к изменяющейся обстановке, ибо производятся по принципу: так всегда делали, когда была удача. Раздвоенность практики на реально-утилитарную и магико-иллюзорную лежит в основе последующего раздвоения сознания и психики в целом: инициированные практикой универсальные поцессы генерализации и систематизации представлений возводят в конце концов совокупность реальных знаний на уровень науки, а совокупность иллюзорных знаний – псевдознаний (незнания в оболочке знания), полученных в ходе магико-символической деятельности – на уровень религиозного учения.

Но все это произойдет много позже. Сейчас же сознание не отделено от действия, познание вплетено в практику; по сути, это единое синкретичное образование, в котором принципиально нельзя отделить познавательный акт от моторно-практического. Тем более невозможно разделить, расчленить реальность и иллюзию, что то и другое в качестве содержания человеческого поведения в одинаковой мере подтверждается успехом или неудачей действия.

Практика, таким образом, будучи непосредственно связана с объектом, одинаково подтверждает и знание, и псевдознание. С момента возникновения человека в его деятельности проявляется реальная сила (та узкая на первых порах сфера, где деятельность человека была надежной, устойчиво вела к желаемому результату – эта сфера могла быть сколь угодно узка, но никогда не могла быть вообще равной нулю) и реальное бессилие (то есть невозможность ни при каких обстоятельствах преодолеть власть случайностей – эта сфера всегда сокращается,но никогда не исчезает).

Магическая практика представляла собой весьма своеобразное явление: если любое утилитарное действие имело в виду непосредственный результат, по достижении цели “умирало” в результате, то результат магического действия не имел непосредственного касательства к его же, этого действия, цели. Раздваивался в данном случае именно результат. Получалось как бы два результата: один – реальный (преодоленная река, переломленная ветка – в моем примере), а другой – мнимый. В этом втором случае отсутствие немедленного желаемого следствия удивить никого не могло – ведь всегда оставалась возможность счесть магические действия недостаточно точно выполненными. Важнее, однако, другое. Магическое действие было – именно в силу своей направленности на иной, нежели утилитарно-непосредственный, результат – прообразом символической деятельности. Эта деятельность сходна с деятельностью знаково-сигнальной, но одновременно и резко отлична от нее. Первая представляет собой пусковой механизм системы “стимул – реакция”; вторая – составная часть гораздо более сложной системы, в которой раздвоен сам результат. Омовение, сломленная ветка, – все это непосредственные результаты отдельных актов, но в виду при этом имеется совсем другой результат, для которого первый – всего лишь посредник. Так уже на ранних стадиях существования человечества дает себя знать важная особенность символического мышления – его дихотомичность, раздвоенность на образ и идею, которые, однако, нерасчленимо слиты воедино для носителей символического сознания. В самом деле, образ будущего результата сочленен в магическом действии с сутью желаемого, взятого в отвлеченной форме, то есть с его идеей. Выясняется, что элементарные практические акты отнюдь не элементарны: над “простой” практической цепочкой, состоящей из идеального образа будущего (цели), набора средств, деятельности по реализации цели и, наконец, результата, – надстраивается еще одна – символическая, направляемая образно-идеальной схемой цепь иллюзий, обусловленная состоянием практики, но в то же время необходимая для этой практики. Это хорошо понимал Б.Малиновский: “Самый существенный для нас момент в магическом и религиозном ритуале – то, что он вступает в силу там, где не хватает знания. Обосновываемые участием сверхъестественных сил обряды вырастают из самой жизни, но это никогда не сводит на нет практические усилия человека”.

Возникновение и ранние формы религии

Истоки первых религиозных представлений предков современного человека тесно связаны с возникновением у них ранних форм духовной жизни. Видимо, это могло иметь место лишь на определенной ступени трансформации нижнепалеолитических палеоантропов (неандертальцев и неандерталоидов или, как принято теперь считать, пресапиенсов) в людей современного типа -сапиентных, т. е. разумных, обладающих уже умением рассуждать и потому способных не только к накоплению и осмыслению практического опыта, но и к некоторой абстракции, к реализации чувственных восприятий в сфере духовной, т. е. к работе мысли. Возможно, что еще до завершения процесса сапиентации тысячелетиями накопленная практика охоты - важнейшего момента обеспечения существования - или погребения покойников уже формировала у членов первобытного стада нормы поведения, диктовавшиеся не только целесообразностью, но и верой в существование сверхъестественных сил, которые могут помочь или навредить. Однако это только предположение. Реально подобного рода кардинальные изменения наука фиксирует лишь с момента завершения процесса сапиентации около 40 тыс. лет назад, когда новый сапиентный человек стал быстро распространяться по планете, решительно вытесняя своих более отсталых предшественников.

Крайне скудный запас знаний, страх перед неведомым, то и дело корректирующим эти скудные знания и практический опыт, полная зависимость от сил природы, прихотей окружающей среды и т. п. - все это неизбежно вело к тому, что сознание сапиентного человека с первых же его шагов определялось не столько вытекавшими непосредственно из опыта строго логическими причинно-следственными связями, сколько связями эмоционально-ассоциативными, иллюзорно-фантастическими. Речь идет не о «мыслящем дикаре», не об «абстрактно рассуждающем индивиде». Именно в рамках коллектива, например небольшой орды в 20-50 человек, в трудовой деятельности (охота, добывание пищи, выделка орудий, оборудование жилища, поддерживание огня и т. п.), в постоянном социальном общении, в процессе семейнородовых контактов и событий (обмен женщинами и брачные связи, рождение и смерть) складывались и укреплялись примитивные первичные представления о сверхъестественных силах, повелевающих миром, о духах-покровителях данного коллектива, о магических связях между желаемым и действительным. Становление такого рода иллюзорно-фантастических представлений можно продемонстрировать применительно к верхнепалеолитическому сапиентному дикарю двумя важными нововведениями, характерными именно для его эпохи и отличавшими ее от эпохи досапиентных предлюдей.

Во-первых, это практика захоронений. Пещерный сапиентный человек хоронил своих близких в специальных погребениях, причем покойники проходили через обряд определенной подготовки их к загробной жизни: тело их покрывали слоем красной охры, рядом с ними клали предметы обихода, украшения, утварь и т. п. Это означает, что хоронивший своих умерших коллектив уже имел зачаточные представления о загробном существовании. И сколь бы еще смутными ни были эти представления, из них явствует, что загробная жизнь казалась верхнепалеолитическим людям продолжением жизни земной. Другими словами, в эпоху верхнего палеолита уже сложились идеи о существовании наряду с, реальной жизнью иного мира - мира умерших и духов: считалось, что покойники могут как-то влиять на жизнь живых (чем, в частности, и объясняется особая забота о мертвых).

Во-вторых, это практика магических изображений в пещерной живописи, появившейся именно с началом верхнего палеолита, с возникновением сапиентного человека. Подавляющее большинство известных науке пещерных рисунков - это сцены охоты, изображения людей и животных, либо людей, ряженных в животные шкуры, а то и просто полулюдей-полуживотных. Эти изображения свидетельствуют о том, что первобытные люди верили в существование сверхъестественных связей между людьми и животными, а также в возможность воздействовать на поведение животных с помощью магических приемов, посредством обладающих могуществом в мире духов их покойных предков, либо при помощи посредников между живыми и умершими, т.е. различного рода колдунов и шаманов.

Тотемизм возник из веры той или иной группы людей в их родство с определенным видом животных или растений, скорее всего, первоначально именно тех, что составляли основу пищи данного коллектива. Постепенно он превратился в основную форму религиозных представлений возникающего рода. Члены родовой группы (кровные родственники) верили в то, что они произошли от предков, сочетавших в себе признаки людей и их тотема (т. е. полулюдей-полуживотных, полулюдей-полурастений, различного рода фантастических существ и монстров). Тотемная родовая группа обычно носила имя своего тотема и свято почитала его. Вначале почитание, видимо, не исключало, а даже предполагало употребление тотемных животных и растений в пищу; причем именно этот факт (т. е. потребление мяса тотема) мог натолкнуть на мысль о родстве человека и его тотема - ведь оба они в конечном счете состояли из одной и той же субстанции. Однако такого рода связи между людьми и тотемами относятся к глубокому прошлому, и косвенно об их существовании могут свидетельствовать лишь древние предания, как, например, сохранившиеся среди австралийских аборигенов мифы, свидетельствующие о первоначальной-тесной связи между тотемными представлениями и охотой с ее охотничьей магией и маскировкой людей в шкуры животных.

Тотемные представления сыграли огромную роль в процессе формирования родового общества: именно они более всего способствовали отграничению группы сородичей от остальных, возникновению четкого представления о своих, т. е. принадлежавших к данному тотему, на которых строго распространялись уже выработанные веками нормы и обычаи, и чужих, не принадлежавших к этому тотему и тем самым как бы стоявших вне всех принятых норм и обычаев данного коллектива. Эта важная социальная роль тотемизма сказалась и на характере эволюции тотемистических представлений. С течением времени, по мере укрепления родовой структуры, на передний план стало выдвигаться представление о тотемном первопредке с его смешанным зооантропоморфным обликом, о тотеме как о близком родственнике, о брачных связях между человеком и его тотемным родственником. Наконец, возникло представление о реинкарнации, т. е. о возможном перевоплощении человека (в частности, умершего предка) в его тотем и обратно. Все это вело, с одной стороны, к усилению культа мертвых предков и веры в их сверхъестественные возможности, а с другой - к изменению отношения к тотему, в частности к появлению запретов на употребление тотема в пищу.

Возникший вместе с тотемизмом обычай табуирования стал в условиях первобытной родовой общины важнейшим механизмом регулирования социально-семейных отношений. Так, половозрастное табу разделило коллектив на строго фиксированные брачные классы и тем самым исключило половые связи между близкими родственниками. Пищевое табу не менее строго регулировало характер пищи, которая предназначалась вождю, воинам, женщинам, детям и т. п. Ряд других табу призван был гарантировать неприкосновенность жилища или очага, регулировать правила погребения, фиксировать права и обязанности отдельных категорий членов общины. Все эти табу бывали необычайно строгими. Так, в периоды инициации, т. е. приобщения юношей и девушек к числу взрослых мужчин и женщин, табу запрещало женщинам присутствовать при мужских обрядах, а мужчинам - при женских. Некоторые вещи, принадлежавшие вождю, в том числе и пища, также подчас бывали табуированы. Исследователи приводят примеры того, как воспринималось нарушение табу.

Анимизм - это вера в существование духов, одухотворение сил природы, животных, растений и неодушевленных предметов, приписывание им разума, дееспособности и сверхъестественного могущества. Зачатки анимистических представлений возникли в глубокой древности, возможно, еще до появления тотемистических воззрений, до формирования родовых коллективов, т. е. в эпоху первобытных орд. Однако как система достаточно осознанных и устойчивых взглядов религиозного характера анимизм формировался позже, практически параллельно с тотемизмом.

В отличие от тотемизма, ориентированного на внутренние потребности данной родовой группы, на отличия ее от других, анимистические представления имели более широкий и всеобщий характер, были понятны и доступны всем и каждому, причем воспринимались вполне однозначно. Это и естественно: первобытные люди обожествляли и одухотворяли не только грозные силы природы (небо и землю, солнце и луну, дождь и ветер, гром и молнию), от которых зависело их существование, но и отдельные заметные детали рельефа (горы и реки, холмы и леса), где, как они считали, тоже водились духи, которых следовало задобрить, привлечь на свою сторону и т. п. Даже отдельное заметное дерево, крупный камень-валун, небольшой пруд - все это в представлении первобытного дикаря имело душу, разум, могло чувствовать и действовать, приносить пользу или вред. А раз так, то ко всем этим явлениям природы, горам и рекам, камням и деревьям следовало относиться со вниманием, т. е. приносить определенные жертвы, совершать в их честь молитвенные обряды, культовые церемонии.

Восходящая к анимизму вера в то, что души людей, прежде всего покойников, продолжают свое существование главным образом именно в бестелесной форме, служила как бы соединяющим звеном между групповыми тотемистическими и всеобщими анимистическими верованиями и обрядами. Воздавая должное душам покойных предков, первобытные люди тем самым надеялись на защиту и покровительство покойников в гигантском мире потусторонних сил.

Магия - это комплекс ритуальных обрядов, имеющих целью воздействовать на сверхъестественные силы для получения материальных результатов. Магия возникла параллельно с тотемизмом и анимизмом для того, чтобы с ее помощью можно было реализовать воображаемые связи с миром духов, предков, тотемов.

Выше упоминалось о теории Л. Леви-Брюля с ее логическим и пралогическим мышлением. Опираясь на нее, можно заключить, что мышление человека (особенно первобытного) состоит из двух секторов. Один из них следует строгим законам логического мышления и каузальных связей. По мере накопления знаний о мире его значение возрастает. Второй сектор имеет иной характер: он связан с проблемами, имеющими случайный и вероятностный характер, решение которых зависит от игры случая или непознаваемых привходящих обстоятельств (будет ли дождь; удачна ли будет охота или война). Этот-то сектор и диктовал первобытному человеку положиться на помощь сверхъестественных сил, он и породил паралогическое магическое мышление, игравшее столь заметную роль в процессе развития религиозного осмысления мира.

Обычно магическими обрядами занимались специальные люди - колдуны и шаманы, среди которых, особенно в глубокой древности, видимо, преобладали женщины. Эти колдуны и шаманы, люди обычно нервного, а то и истеричного склада, искренне верили в свою способность общаться с духами, передавать им просьбы и надежды коллектива, интерпретировать их волю. Сам магический обряд приобщения к духам (шаманское камлание) состоял в том, что посредством определенных ритуальных действий, в каждом случае особых, шаман с бормотанием, пением, плясками, прыжками, со звуками бубна, барабана или колокольчика доводил себя до состояния экстаза (если обряд совершался публично, до состояния экстаза вместе с ним обычно доходили и следившие за его действиями зрители, становившиеся как бы соучастниками ритуала). После этого шаман нередко впадал в транс, ничего не видел, не слышал - считалось, что именно в этот момент и происходит его контакт с миром духов.

В глубокой древности магические обряды носили, возможно, более общий характер и были менее дифференцированы. Позже дифференциация их достигла значительных размеров. Современные этнографы, в частности С. А. Токарев, разделяют магию по методам воздействия на