Первый арест

Вид материала

Документы

Содержание 25-го декабря. А. Измайлович.

Подобный материал:

• Последние дни агента 008 и первый арест Штирлица, 5919.79kb.
• Арест является незаконным и необоснованным, 19.93kb.
• Мониторинг федеральных сми борис грызлов 26 октября 2009 года, 3894.48kb.
• Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (1826-1889), 54.09kb.
• Пресс-служба фракции «Единая Россия» Госдума, 5356.36kb.
• Домашний арест и заключение под стражу как меры уголовно-процессуального пресечения:, 370.89kb.
• Дополнительные документы, необходимые при оформлении субсидии, 3.69kb.
• Б. и Л. Никитины. Мы и наши дети, 4152.3kb.
• Так мы начинали "Правы ли мы?", 1963, 4186.79kb.
• Первое издание книги Т. Г. Масарика „Rusko a Evropa, 129.31kb.

{137} — «Очень больно. По лицу особенно. Револьвером со всего размаху ударил меня этот, Пупков что ли. Я просил, чтобы не бил, а они еще хуже. Я плакать хотел, а слез почему — не было. Почему это.»

— «А мне, Ванюшка, совсем не было больно, когда были меня. А здорово били, только не коммунисты, а царские городовые, человек 20. Барабанную перепонку перебили в одном ухе. Глаз один совсем заплыл»...

И я рассказываю мальчику, за что меня били тогда, за что держали тогда в тюрьме и за что держат сейчас.

Оба постовых красноармейца подошли к моему окошечку и внимательно слушают. У меня сейчас три слушателя, и у всех троих совсем ребячьи лица и наивные глаза. Сладко похрапывает сытый француз...


25-го декабря.

Ну, наконец-то расстанусь я со своей сквозной клеткой и попаду в тихую бутырскую одиночку с толстыми каменными стенами. Там не будешь день и ночь без передышки на глазах. Там можно будет заниматься, сноситься с товарищами. Не будешь чувствовать перманентного голода, будешь спать по-человечески, дышать, хоть в продолжении получаса, свежим воздухом, а окно открытым хоть целый день держи. Будешь видеть дневной свет не только через дырочку в двери. И главное, главное — не дышать этим гнилым воздухом провокации и холуйства, воздухом, отравленным смертельным ядом разложения человеческого духа...

Уже объявили Зерцаловым и еще нескольким, недавно пришедшим левым эсерам, чтобы собирались. Зерцаловых так и не допросили.

Кончается эта абсолютная оторванность от всего мира. За полтора месяца тут я услышала с воли только два слова: «Дела налаживаются».

Но и эти два слова принесли мне много радости. При тех разгромах, которые волной прокатились по всем нашим организациям, при той {138} бешенной провокации, которая разлилась по ним, как река весной, — эти два слова и удивляют и радуют, А что касается этой стороны вольной жизни — разгромов и провокации — она и здесь известна хорошо. Чередой проходят через Чрезвычайку товарищи — калужские, тульские, самарские, тверские... И провокаторы здесь устанавливаются и разоблачаются. Иные из них только здесь нарождаются. Другие, уже готовенькие, действуют здесь вовсю. Но народ здесь, в этой академии провокации, — зоркий: и чуткий, на чеку все время. И пожива здесь у этих Иуд очень скудна.


Прощай гиблое, проклятое, развратное место...


А. Измайлович.


{139}


1-е Мая в Бутырской тюрьме.


(Письмо из Бутырок, Из «Бюллетеня Ц. К партии лев. соц.-рев.»

от мая 1919 г.)


Пасха у нас в мужском одиночном корпусе прошла торжественно. Пахнула, недавним «счастливым» прошлым. Амнистированные большевиками архиерей и несколько священников кадили и пели перед самодельным, но очень красивым алтарем, а умиленный предстоящей свободой преосвященный, по привычке, провозгласил даже многолетие, за отсутствием «благочестивейшего самодержавнейшего», коменданту тюрьмы. Два дня выдавали белый хлеб и удвоенную порцию мяса в «баланде».

Невольно возникал вопрос, как «социалистическое» правительство отметит в «социалистической» тюрьме светлый праздник труда, 1-ое мая. Время показало, что они были в этот раз настолько тактичны, чтобы никак не отметить. Ходили слухи о каких-то общих собраниях заключенных, об амнистии, последнее особенно между К.Р. (контрреволюционеры) и П. Д. (преступление по должности). Мы же, левые Соц.-Рев. ко всем этим россказням относились очень хладнокровно, зная, что на собрания, буде такие состоятся, нас не пригласят, а освобождение нам принесет революционный народ, а не чрезвычайники, именующие себя рабоче-крестьянским правительством.

Надо было, однако, найти какой-нибудь способ отпраздновать этот великий праздник рабочего Интернационала. Было предложено организовать в этот день голодовку — протест и выставить свои лозунги. Идея эта была принята с живейшим сочувствием и произошел первый случай — первомайской голодовки. Была выпущена {140} листовка-декларация и распространена между рабочими и крестьянами, находящимся в тюрьме. Там, где прогулки были общие, а потому возможно было совместно демонстрировать, решили принять участие в прогулке; что же касается строгих одиночек, в которых находилось 12 человек обычно гуляющих по одному, то последние нашли лучшим отказаться и от прогулки.

Начались оживленные приготовления. Уже с вечера появилось какое-то умиленно-торжественное настроение.

Наконец, вот и он — долгожданный. Утром поднялись пораньше, чтобы не проспать раздачу хлеба. Раздающего встречали предложением передать паек палачам, расстреливающим рабочих и крестьян.

В восемь часов вывешиваются лозунги и плакаты. На мужской одиночке, на стороне, обращенной к женским одиночкам, появляются в одном углу, в третьем этаже, красное одеяло с крупной надписью: 1-ое мая стало царским днем». «Да здравствует свободный праздник труда». На той же стене и в этом же этаже посередине, выделяется красная рубаха с лозунгом: «Колчака, — к Мирбаху, комиссаров — в «санатории» (бутырский, разумеется); в другом углу — красивый большой стяг и на где-то добытой материи: «Да здравствует 1-ое мая. Да здравствует Партия Левых Социалистов-Революционеров Интернационалистов.»

На женском красуется большой красный щит с подобными же лозунгами. Из одного окна четвертого этажа высовывается древко развевающегося красного знамени. Ниже плакат — с гербом коммунистической партии»: тюремная решетка со скрещенной на ней штыком и нагайкой.

Все мы, одиночки обоих одиночных корпусов, у окон. Запевают Интернационал». Могучие звучные аккорды гордо звучат в тюремных дворах-колодцах и выливаются за ограду, на «волю». Поют с одушевлением, вдумываясь в каждое слово гимна труда. После его окончания на {141} несколько минут водворяется молчание. За первой песней следуют другие...

«Долой тиранов, прочь оковы», гремит хор, «не надо больше рабских пут».


Твердо и сосредоточенно звучит:

«Если погибнуть придется,

В тюрьмах и шахтах сырых,

Дело само отзовется

На поколеньях живых»...


Во время пения на дворе появляется нагло-трусливая фигура кого-то из тюремной администрации Воспользовавшись перерывом между двумя песнями, она вдруг кричит: Эй, вы там, слезьте с окон!» Небольшое молчание, вызванное неожиданностью оклика, сменяется бурей негодующих возгласов: «Палачи! Царское охвостье!» «Попам пасху праздновать можно, а социалистам 1-ое мая нельзя! Вон отсюда»!

— Фигура стушевывается.

Пение кончилось. Начинаем переговариваться через окна. Вспоминаем, где и как приходилось праздновать этот день. Один провел этот день тоже в тюрьме, только Царской, другой участвовал в демонстрации с кровавым концом. Вспоминается тот же день двух последних годов: один 17 года — с ярким свободным порывом, другой 18 года — уже под ярмом Бреста и усиливающейся диктатуры над трудящимися партии большевиков. Вспоминается этот ужасный, по тем не менее великий своими страданиями год: Прошьян, Александрович, Мина Капелуш, десятки других имен и сотни и тысячи безымянных. Грусть набегает на душу. Поем: «Вы жертвою пали...» Потом воцаряется молчание ...

Через несколько минут вдруг издали доносятся звуки революционного напева. Из женских одиночек кричат нам, что это на дальнем дворе вышел на прогулку 12-й коридор (общие камеры), где большинство наших. Они демонстрируют с красным знаменем и с такими же боевыми лозунгами.

{142} Наших в тюрьме 130 человек, и все в разных коридорах, Поэтому во все время прогулок звучат голоса то одной, то другой гуляющей группы левых соц.-рев. Возобновляется пение и у нас.

Подходит время и нашей прогулки. Все мы отказываемся гулять. Только Шрейдер делает вид, что отправляется гулять, но вместо этого переходят в одну из камер, где уже скопилось 4 человека. Вызванный комендант нерешительно упрашивает его возвратиться в свою камеру, но после твердого отказа скромно удаляется. Приходит время обеда. Во дворе появляется посол В. Ч. К. некий Кампелла, следователь, хорошо известный нам, заключенным одиночного корпуса. Он сидел здесь за какие то художества, видимо довольно значительные, ибо был посажен, несмотря на свои «заслуги» (исполнения роли «комиссара смерти», собственноручно расстреливавшего своих клиентов). Вырвался из Бутырки тоже довольно своеобразно. Уверяя надзирателя в своей невинности, он уговаривает его сходить за керенку с запиской к своей жене. Семейный надзиратель соблазняется фунтом хлеба для детишек и идет с запиской. Жена (было, по-видимому, условлено) немедленно сообщает в В. Ч. К. Надзиратель арестовывается, а судебный следователь за усердие освобождается и вновь принимается на службу.

Надзиратель сидит до сего времени в освободившейся камере судебного следователя.

Его физиономия с закрученными рыжими усами на несколько мгновений появляется на дворе, окидывает окна и удаляется, провожаемая возгласами и громко провозглашаемой характеристикой. Это было последнее появление «власти» в этот день. Она смирились и не пыталась более помешать нам.

Над тюрьмой проносятся взад и вперед аэропланы, как бы купаясь в темно-голубом небе.

На дворе прогулки «нестрогих» одиночек. Они гуляют все вместе. Черносотенцы, не открывавшие весь день {143} окон, выйдя на прогулку, решили демонстрировать и устроили парад с маршировкой рядами под звуки английской солдатской песенки, которой научились от недавно выпущенных отсюда англичан.

Образовавшаяся в Бутырской тюрьме коммунистическая ячейка из педеков (преступление по должности), поставившая своей целью путем шпионства и провокации среди товарищей по заключению добиться от чрезвычайки помилования, присоединилась к черносотенцам и получилось, как удачно выразился один из гулявших, «объединение контрреволюции колчаковской и ленинской под знаменем английского империализма.


Вообще же нужно сказать, что эти отбросы общества из воров и взяточников, назвавшихся коммунистической ячейкой, является своего рода властью и над заключенными, и над администрацией тюрьмы. Нам приходится быть очень осторожными в общении друг с другом. То нравственное падение большевиков, которое наблюдается решительно всюду, не исключило даже и Бутырок. Культ шпионства, провокаторства и сыска широко развит и здесь. Ему поклоняются даже и те, кто, быть может, завтра будет расстрелян.

Вся эта банда долго демонстрировала свою приверженность Ленинскому строю.


Наконец, она удалилась. Возобновляется пение. Произносятся речи. Оглашается декларация. Голода почти не ощущается.


Радостно-праздничное настроение сохраняется до позднего вечера. После теплой дружеской беседы расходятся по домам, т. е. слезаем с окон и затворяем рамы. Расходимся с твердой верой в победу международной социалистической революции к с непреклонной решимостью всеми силами бороться за нее. Невольно думается, что наше празднование первого мая было одним из самых «свободных» в социалистической России.

{144}


Вы — арестованы!


— «Вы — арестованы»!

С таким приветствием встретил меня чрезвычайник, когда я перешагнул порог конспиративной квартиры левых С.-Р. по 11-ой линии на Васильевском острове 15-го февраля 1919 года.

— «Почему, за что?»

— «А вот почему» — закрыв на ключ дверь и вытащив из кармана бумажник, торжественно достал он из него ордер, выданный Петербургской Областной Чрезвычайной Комиссией, где говорилось, что подлежат аресту все, кто придет на эту квартиру.

— «Пройдите сюда», — он показал на дверь, — «мы вас обыщем».

Я вошел в небольшую комнату, в которой до засады часто собирались партийные товарищи на совещания. Сейчас в ней были заметны еще следы разгрома.

На стуле около двери сидела арестованная и уже «обысканная» Т. Д. Р-кая, которая, увидев меня, дала на мой легкий кивок головой знак глазами; «мы, мол, чужие, и не знаем друг друга».

Около стола сидела в подавленном настроении квартирная хозяйка с мальчиком на руках.

Из дверей другой комнаты, которая служила спальней, вышел еще сотрудник Чрезвычайки, после чего оба они приступили к «обряду» обыска.

Во время обшаривания карманов, старший по чину допрашивал меня:

— «Вы пришли сюда за литературой или на заседание? Часто ли бы посещаете эту квартиру»? и т. д.

{145} Я старался отмалчиваться, так как приобретенные подпольные уроки и опыт говорили мне, что не нужно открывать карты, пока не выяснена личность арестованного, не предъявлено ему обвинения и т. п.

После обыска чрезвычайники о чем-то таинственно пошептались и один из них вышел из квартиры. Впоследствии я узнал, что ушедший сообщил на «Гороховую, 2» о новой своей «добыче». Оттуда было отдано распоряжение доставить нас немедленно в Чрезвычайку.

Время было около 7-ми часов вечера, когда мы тронулись в путь. На углу 6-ой линии и Среднего проспекта, около газетчика я заметил своего знакомого, молодого парня, жившего в одном со мной доме.

Мне было важно, чтобы он передал моим «хозяевам», что я арестован. Я попросил конвойного разрешить мне купить вечернюю газету и получил согласие, но парень никак не мог понять меня. В то же время конвойный давал мне знак, чтобы я не задерживался.

— «Да что Вы, оглохли что ли. Передайте в № моей квартиры хозяйке Анне Ивановне, что я арестован» — громко сказал я. Когда я отходил от газетчика, у меня мелькнула блестящая мысль побега, но я боялся, что мой побег может отразиться на судьбе Р-кой, тем более, что, как мне было известно, чрезвычайниками было отдано распоряжение пристреливать не только бегущего, но и остающихся, и этот план также скоро отпал, как скоро он возник. Несмотря на вечернее время, «жизнь» на Гороховой, 2 била ключом. Люди, арестованные проводились туда в одиночку и целыми пачками.

В регистрационной комнате, где чрезвычайник записал в какую-то книгу мою фамилию и предложил мне добровольно сдать деньги и ценности, предупредив, что если не сдам, то при обыске у меня конфискуют их. Я сдал 350 руб., но как водится в этом «образцовом» учреждении, мне не выдали никакой расписки или квитанции.


{146} «Столоначальник» регистрационной комнаты отдал распоряжение, чтоб нас отвели в комендантскую комнату, и, как по мановению волшебной палочки, явилась кожана куртка, забрала несколько «преступников» и, командуя: «направо, в дверь», «налево, по лестнице» и т. д., повела дальше.

«Комендантская комната» немногим отличалась от лавки старьевщика... Тут были в беспорядке разбросаны шашки, зонтики, тросточки, чемоданы, узлы о вещами и т. п.

За прилавком стоял здоровый, сытый солдафон, который грубо, грубо до цинизма, обращался со своими «клиентами», требуя, чтобы отдавали все золотые часы, ножики, письма, деньги и т. д.

Хотя в его обязанность не входило спрашивать, где и за что арестован, но, разыгрывая роль начальства, он входил в соблазн и задавал ряд вопросов с колкостями.

— «Твоя как фамилия. Ты похож на финского шпиона» —обратился он ко мне, делая, очевидно, вывод, что раз на голове у меня финская шапка, то я являюсь «непременно шпионом».

— «Нельзя ли повежливее; я не шпион, а революционер» — ответил я.

Когда сей чрезвычайный муж узнал, что я арестован в засаде на конспиративной квартире левых С.-Р., то он был готов тут же растерзать меня.

— «Больше денег нет?» — спросил меня чрезвычайник.

— «Нет».

— «Вот получи четыре рубля на расходы, а сто рублей я отбираю».

Мне показалось как-то обидно: только что до меня обыскали одного «буржуазного элемента», который был задержан на финляндской границе и у которого при задержании оказалось более пятидесяти тысяч, но ему {147} чрезвычайник оставил более ста рублей, а мне — четыре руб., на которые я мог купить только пять номеров «Северной Коммуны».

— «А это кто, тоже левые эсеры» — спросил меня чрезвычайник, рассматривая отобранные у меня фотографические карточки моих друзей А. Н. Махнева, Мисуно и Георгия Ч.

— «Да, это — левые эсеры.»

— А где они.»

— «Двое из них», я указал на Махнева и Мисуно, — «расстреляны большевиками.»

— «Мало вас расстреливают ... — «Подходи следующий»


После обыска нас привели в «комнату для арестованных», где сидело уже несколько человек, арестованных по делу левых С.-Р., в том числе писатели: Алексей Ремизов и Лемке, которого после допроса освободили.

Также после допроса освободили т. С-ву, которая превосходно разыграла роль «спекулянтки» хотя она была задержана тоже в засаде на левоэсеровской квартире, но под чужой фамилией.


До вызова к следователю, ко мне подошла Р-кая и шепнула:

«Обратите внимание на сидящего моряка. Я почему-то думаю, что он наш. Поговорите с ним.»

Через несколько минут я сел рядом с матросом. Его открытое лицо, добрые глаза внушали к нему полное доверие.

— «А вы за что арестованы» — обратился я к моряку.

— «У меня нашли левоэсеровские прокламации.

— «Много нашли?»

— «Несколько штук. Да ведь и смешно, что меня арестовали, когда эти же прокламации имеются не только у матросов, но даже в караульном помещении, у нас они переписаны на стенах, где каждый может читать их сколько угодно»

{148} — «А вы давно служите в Береговом Отряде?» — спросил я.

— «Не так давно. Я ведь черноморец — с какой-то гордостью ответил моряк.

— «Что же заставило вас приехать в Балтийский флот.»

— «Как что заставило. Революция заставила».

При этих словах мы посмотрели друг другу в глаза.

Когда он узнал мою фамилию и то, что я арестован тоже, как левый с.-р., он стал откровеннее. Мы разговорились ...

— «Вы ведь, наверное знаете про Черноморскую трагедию»? спросил он меня.

— «Да, я слышал кое что и очень интересуюсь этим вопросом» — ответил я.

— «Так вот, когда германское командование поднажало на правительство Ленина, чтобы оно выдало весь боевой флот Германии, тогда конечно, все честное, революционное на Юге встало на дыбы. Отдать флот, чтобы он бомбардировал революцию»...

— «Никто не соглашался, даже крымские большевики не подчинились в этом центральной власти. Таманская армия также протестовала, потому что с отдачей флота обнажился ее тыл с моря» ...

— «Нельзя ли потише говорить» — попросил я своего собеседника...

— «Это ведь не секрет», — ответил мне моряк, продолжая свою повесть. —«Когда мы получили ультиматум от Ленина сдать флот (часть этого флота стояла в Новороссийске), этот ультиматум не помог. Мы еще крепко стояли на революционных позициях. Тогда, чтобы разложить единую революционную душу моряка и рабочего, крестьянина и солдата, из центра приехали злополучные Раскольников и Шляпников.. Они завершили предательскую работу».

(дополнение; ldn-knigi:

источник: in.ru/cgi-bin/rus/view.pl?id=33302&a=f&idr=9


ШЛЯПНИКОВ Александр Гаврилович
(Советский партийный и государственный деятель.)


Шляпников Александр Гаврилович (1885, г. Муром Владимирской губ. - 1937, Москва) - сов. парт. и гос. деятель. Род. в большой старообрядческой мещанской семье и с детства познакомился с религиозными преследованиями. Рано оставшись без отца, Шляпников, в 1895 окончив три класса Муромского гор. начального уч-ща, стал выполнять неквалифицированную работу, чтобы помочь семье. С 1898 работал на заводе. Участвовал в стачечном движении, в 1901 вступил в РСДРП, с 1903 стал большевиком. Вел парт. работу, активно участвовал в рев. 1905. Неоднократно подвергался аресту и сидел в тюрьме. В 1908 выехал за границу для связи с заграничным ЦК РСДРП.

В Женеве познакомился с В.И. Лениным, вошел в состав Парижской группы содействия РСДРП. Продолжил работу токарем на заводах Германии, Франции, Англии. В 1909 вступил во Французскую соц. партию. Большое влияние на мировоззрение Шляпникова оказала А. М. Коллонтай. К 1914 Шляпников написал ряд ст. по парт. вопросам и кн. "По заводам Франции и Германии". В 1914 с чужими документами вернулся в Россию, работал на заводе, сотрудничал в парт. печати. С началом первой мировой войны Шляпников, убежденный интернационалист и противник войны, вновь эмигрировал. Организовал через Швецию и Финляндию транспорты с парт. лит-рой, вместе с Коллонтай помогал Ленину. В окт. 1916 вернулся в Россию и во время Февральской рев. 1917 был единственным членом ЦК РСДРП, действующим в России; вошел в состав инициативной группы по созданию Петроградского Совета рабочих депутатов, был избран в его исполком. Один из организаторов возвращения из-за границы политэмигрантов и В.И. Ленина. Активно участвовал в воссоздании разогнанных в начале войны профсоюзов. Являясь делегатом 1 Всеросс. съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, Шляпников был избран членом ЦИК. Во время Октябрьской рев. 1917 вошел в состав ВРК, был избран делегатом на II Всеросс. съезд Советов и стал членом СНК в качестве наркома труда. В ноябре 1917 поддерживал точку зрения о необходимости создания "однородного социалистического правительства" из всех партий, входивших во ВЦИК, не получил поддержки, но не оставил своего поста, добавив к нему обязанности наркома торговли и промышленности. Шляпников вместе с И.В. Сталиным, получив чрезвычайные полномочия, был направлен на юг России, чтобы, по словам Ленина, "выкачать оттуда хлеб". В 1918 был назначен членом РВС Южного фронта, председателем РВС Каспийско-Кавказского фронта, затем членом РВС 16-й армии Зап. фронта. В 1920 отозван для работы в ВЦСПС. Шляпников выступал против Л.Д. Троцкого с его идеей о милитаризации трудовой жизни страны, принял активное участие в дискуссии о профсоюзах. Шляпников и Коллонтай возглавили группу "рабочей оппозиции", заявив, что задачей профсоюзов-является организация управления народным хозяйством, лишив этой функции партию, - точка зрения, жестко раскритикованная в ходе дискуссии и на Х съезде РКП(б) Лениным. В 1923 Шляпников открыто выступил с критикой ЦК по вопросам экономического положения, внутрипарт. и рабочей демократии, после чего был отправлен на дипломатическую работу. Недолго пробыв торгпредом во Франции, 1925 в 1925 вернулся в СССР. Под давлением Политбюро был вынужден заявить, что "никакой фракционной работы" вести более не будет. До 1929 работал председателем правления акционерного общества "Металлоимпорт". В 1923 -1931 вышли в свет четыре кн. его воспоминаний "Семнадцатый год" - работа, подвергшаяся несправедливой критике. В 1933 Шляпников был исключен из партии, в 1934 административно выслан в Карелию, в 1935 за принадлежность к "рабочей оппозиции" осужден на 5 лет - наказание, замененное ссылкой в Астрахань. В 1936 вновь арестован и по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР расстрелян. Реабилитирован в 1988.

Использованы материалы кн.: Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. Москва, 1997 г.
--------------------------------------------------------------------------------

Шляпников Александр Гаврилович (30 авг. 1885, Муром Владимирской губ.,- 2 сент. 1937, Москва). Из мещан. Чл. РСДРП с 1901, с 1903 большевик. Парт. работу вел в Петербурге, Муроме, Сормове, Н. Новгороде, Москве. Участник Рев-ции 1905-07. В 1907 чл. ПК РСДРП. Неоднократно подвергался арестам. С 1908 В эмиграции. В кон. 1909 вступил во Франц. соц. партию, участвовал во франц. рабочем движении. Позже чл. С-д. партии Германии. В апр. 1914 возвратился в Россию. Работал токарем на з-дах Петербурга. Выполнял задания думской с-д. фракции и ПК РСДРП, сотрудничал в газ. "Правда" и "Социал-демократ". В годы 1-й мир. войны "интернационалист". Автор выпущенной 19 июля 1914

ПК РСДРП листовки к рабочим и солдатам, заканчивавшейся призывом: "Долой войну! Долой царское правительство Да здравствует революция!" ("Листовки петербургских большевиков. 1902-1917", т. 2, Л. 1939, С. 114). В сент. 1914 выехал в Швецию с заданием организовать связь ПК с ЦК РСДРП, с с-д. партиями др. стран. В 1915 кооптирован в ЦК РСДРП. "Приехав из воюющей страны- писал Ш. в приветствии швед. Конгрессу молодых социалистов,- я могу с гордостью констатировать, что сознат. рабочие России по-прежнему враждебны войне, не склонили свои клас. знамена и продолжают борьбу" (ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 1, Д. 1782. л, 3). В кон. 1915 вернулся в Петроград, возглавил Рус. бюро ЦК. В нач. 1916 в связи с угрозой ареста эмигрировал, в нояб. 1916 вернулся в Петроград, восстановил Рус. бюро ЦК, был его фактич. руководителем.

В ходе Февр. рев-ции 1917 с нач. марта член президиума Бюро ЦК РСДРП. Входил в инициативную группу по созданию Петрогр. Совета РД, 27 февр. избран в исполком Петросовета. Впоследствии писал, что по поручению исполкома "...с 27 февр. принимал участие в орг-ции рабочей милиции, вооружении рабочих... Автор принятого Выборгским районным Советом РСД постановления об орг-ции Рабочей гвардии" (там же, ф. 70, оп. 4, д. 387, л. 131-32). 1 марта выступил с докладом о текущих событиях и задачах партии на собрании актива большевиков столицы, избран членом врем. ПК большевиков. Один из организаторов возвращения из-за границы политэмигрантов, встречи В.И. Ленина 3 апр. на ст. Белоостров и Финлянском вокзале. Дел. 7-й (Апр.) Всерос. конф. РСДРП(б). С апр. пред. правления Петрогр. Союза металлистов, с июня пред. ЦК Всерос. союза рабочих-металлистов. На 1-й конф. фабзавкомов Петрограда и его окрестностей (30 мая - 3 июня) избран чл. Центр, совета фабзавкомов Петрограда, на 3-й Всерос. конф. профсоюзов (июнь)- членом врем. Всерос. Центр, совета (бюро) профсоюзов. По мнению Н.Н. Суханова, Шляпников, "опытный конспиратор, отличный техник-организатор и хороший практик проф. движения, -.совсем не был политик... ни самостоятельной мысли, ни способности, ни желания разобраться в конкретной сущности момента не было у этого ответств. руководителя влиятельнейшей рабочей орг-ции" (Суханов Н.Н., Записки о рев-ции, т. 1. М., 1991, с. 79). Вел переговоры с Об-вом заводчиков и фабрикантов Петрограда, к-рые завершились подписанием тарифного соглашения. На 6-м съезде РСДРП(б) от имени Центр, бюро профсоюзов призвал делегатов "более тесно связать работу партии с работой проф. союзов" Гб-й съезд РСДРП(б)'. Протоколы, М., 1958, с. 105} Участник Гос. совещания (12-15 авг.) и Демокр. совещания (14-22 сент.).

16 окт. на расширенном заседании ЦК РСДРП(о), рассматривавшем вопрос о вооруж. восст., заявил, что в столичном проф. Союзе металлистов "влияние большевиков преобладает, но большевист. выступление не является популярным; слухи об этом вызвали даже панику. Настроение и по России у металлистов преобладает большевистское; ...но сознания возможности самим организовать произ-во нет" ("Протоколы ЦК РСДРП(б)", с. 96). Дел. 1-й Всерос. конф. фабзавкомов (17-22 окт.), избран чл. Всерос. Центр, совета фабзавкомов. Чл. Петрогр. ВРК. 25 окт. по инициативе Шляпникова правление Всерос. союза рабочих-металлистов ассигновало 50 тыс. руб. Петрогр. ВРК, предоставило в его распоряжение технич. персонал правления, обратилось к рабочим-металлистам с призывом объединиться под лозунгом "Вся власть Советам!".

Дел. 2-го Всерос. съезда Советов РСД. В первом составе СНК нарком труда. Поддержал Заявление группы нар. комиссаров на заседании ВЦИК 4 нояб. об отставке в знак протеста против прекращения по решению ЦК партии переговоров об образовании "однородного соц. пр-ва", но сделал приписку: "Присоединяясь к общей оценке полит. момента в вопросе о необходимости соглашения, но считаю недопустимым сложение с себя ответственности и обязанностей" ("Протоколы ЦК РСДРП(б)", с. 137), остался на своем посту и. кроме того, до 15 янв. 1918 исполнял обязанности наркома торговли и пром-сти. Вел борьбу с саботажем и забастовкой чиновников. Участвовал в создании Совета рабочего контроля и преобразовании его в Высший Совет Нар. х-ва.

В янв. 1918 дел. 1-го Всерос. съезда профсоюзов (Петроград, 7-14 янв.) и 1-го (учред.) Всерос. съезда Всерос. Союза металлистов; выступал за твердую дисциплину на произ-ве и переход к сдельной оплате труда. После срыва Брестских переговоров пред. Центральной коллегии по эвакуации и разгрузке Петрограда. На 7-м Экстренном съезде РКП(б) (март) избран канд. в чл. ЦК. В дальнейшем на советской военной, профсоюзной и хозяйственной работе, один из лидеров "рабочей оппозиции". В 1933 исключен из ВКП(б). В 1935 за принадлежность к "рабочей оппозиции" сослан. В 1936 арестован, по тому же обвинению 2 сент. 1937 Воен. коллегией Верх. суда СССР приговорен к расстрелу. Реабилитирован в 1988.


in.ru/cgi-bin/rus/view.pl?id=33217&a=f&idr=9