Д. Ливен Империя: Российская империя и её соперники

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   2   3
2, роль православной церкви и правление Ивана IV – уникальное в сравнении как с европейскими, так и с азиатскими политическими традициями.

Отсутствие гражданских или корпоративных прав у русской элиты позволило царю убивать направо и налево. В то же время Иван IV не изменил (и не мог изменить) основополагающего союза власти с служило-землевладельческим классом, военно-аристократическая природа которого резко отличает Россию от Китая. В Османской империи воинов уважали больше, чем в Китае, но они так никогда и не превратились в наследственную аристократию, даже во второй половине XVII в. после того, как исчезла система «девширме» (военных рабов). В России, напротив, даже в 1894-1914 гг. треть военных и гражданских чиновников была представлена выходцами из семей, относившихся к знати ещё до 1700 г. Это вполне европейская модель организации господствующих групп. Правда, в отличие от западноевропейского рыцарства, возникшего при феодальной раздробленности (будь то Англия или Венгрия), русский военно-служилый класс сложился в централизованной системе. Впоследствии этот слой стал в деревне, как формулировал Павел I, налоговым сборщиком и агентством по набору на военную службу.

Царскую империю Ливен называет самым эффективным в истории механизмом экспансии (с.262). При этом Россия далеко не всегда была сильна по отношению к Западу: в 1854-1917 гг. она была слабее западных стран, тогда как в период между Семилетней войной и 1840-ми гг. русская армия была одной из сильнейших в Европе, её боялись. В то же время Россия никогда не могла противостоять Европе (Западу) в целом. Военно-политический подъём России между 1688 и 1815 гг. происходил в условиях англо-французского соперничества, военно-политический подъём СССР – в условиях англо/американо-германского соперничества. Единая Европа в Крымской войне, единый Запад в «холодной войне» оказывались для России неодолимым соперником.

В 1850-1917 гг. Российская империя столкнулась с рядом проблем, на которые можно было отвечать по-разному. Одна стратегия – разработка и применение в качестве основы имперского правления универсальной идеологии (близко к этому подошёл советский коммунизм). Её реализации препятствовало православие. Другая стратегия – жёсткий этнический прессинг, от «чисток» до геноцида. Этого не позволял европейский и аристократический характер государства и элиты. Ещё одна стратегия – та или иная форма мультиэтнической федерации по австрийскому образцу, что было невозможно в силу централизованного характера Российской империи и различий в демографической ситуации. Австрийские немцы не были ни единственными немцами в Европе, ни нацией и составляли лишь четверть населения империи. Русские составляли в 1897 г. 44% населения (а с украинцами и белорусами – две трети) и не жили за пределами России.

По мере развития национализма в Европе, русские цари всё больше отождествляли свой режим с интересами русских. К тому же в 1914 г., считает Ливен, нерусское население не представляло угрозы режиму. Значительно более серьёзной проблемой было взаимное отчуждение высшего и среднего классов. Русское государство действовало менее успешно, чем итальянское или испанское, когда возникала необходимость объединения государства и элит. Однако, пожалуй, наибольшую опасность представляло международное положение. Комбинация слабости России и возможности её усиления – важная причина того, почему Берлин и Вена ввергли Европу в хаос войны.

Война разрушила Российскую империю не потому что армия потерпела поражение, а потому что рухнул тыл. Ливен полагает, что накануне революции 1917 г. военное положение России было не хуже, чем у союзников, и хотя русская армия уступала немецкой, то же можно сказать об армиях Англии и Франции. При этом, однако, русская армия регулярно била турок на кавказском театре военных действий, тогда как англичане потерпели от турок поражение в Галлиполи и Месопотамии (с.286). По иронии истории февральская революция лишила Россию победы.

Среди великих империй советская больше всего напоминает царскую. Во внешней политике СССР сталкивался с проблемами похожими на те, что стояли перед Россией в канун наполеоновских войск -–угроза борьбы с единой Европой; в русской внешней политике налицо преемственность между 1890-ми и 1945 гг.

С XVII в. и до Горбачёва русскую историю можно уложить в три больших (или даже великих) цикла модернизации.

Первый цикл можно назвать «догнать Людовика XIV», хотя начался он с попытки сравняться в военной и административной мощи со Швецией. Победа над Наполеоном увенчала этот цикл. Результатом побед 1812-14 гг. стал консервативный режим Николая I.

Второй цикл («догнать промышленную революцию») начался с Александром II; его венцом Ливен считает победу Сталина во II мировой войне, а концом – начало 1970-х гг., установление консервативного режима Брежнева. Третий цикл начинается Горбачёвым, правление которого напоминает правление Александра II. По мнению Ливена, Горбачёв и советская элита 1980-х гг. стали жертвами собственного незнания и игнорирования русской истории, особенно поздней фазы царской России, когда попытка совместить западные принципы с авторитарными традициями стала одной из причин краха. Отрицание советским режимом преемственности по отношению к царскому и крайне искажённое представление о русской истории и дилеммах имперского правления не позволили усидеть те смертельные опасности, которые подстерегали перестройку (с.302).

Ключевыми элементами советской идентичности Ливен считает русский язык, высокую культуру (особенно литературу и музыку ХIХ в.) и военную традицию, «помноженные» на городской образ жизни и всеохватывающее действие партийной организации. Во многом всё это скреплялось уверенностью в силе своего социума, победой в войне и славным послеоктябрьским прошлым. Ситуация начала меняться после знаменитого доклада Хрущёва на ХХ съезде КПСС (1956 г.). Для столь молодых общества и идентичности разоблачения макроисторического характера, подрывавшие сами основы строя, веру в его справедливость и заставлявшие задумываться о цене успеха, оказались катастрофическими в долгосрочной перспективе. К тому же в середине 1950-х гг. советская элита была более образованной, чем раньше и могла сравнивать показатели СССР с общемировыми (с.308). Реакция не замедлила проявиться – от «деревенской прозы» и Солженицына до диссидентов.

Сравнивая советскую и британскую империи и их имперские идеологии Ливен, отмечая огромные различия, находит и определённые сходства: обе были наследниками Просвещения, обе выступали в качестве агентов процесса модернизации, начало которому положила научная революция XVII в. При этом советский режим в своей приверженности модернизации шёл значительно дальше, чем англичане в своих небелых колониях. Например, советское правительство добилось такого уровня общей грамотности и среднего образования в Средней Азии, который оказался недостижимым для английских колоний – Индии и в Африке; в 1950 г. уровень грамотности в советской Центральной Азии был намного выше, чем в мусульманских странах Ближнего Востока. Местное население в британских колониях никогда не играло такой роли в управлении, как местное население в советских республиках. Советский федерализм, который по сути представлял собой форму косвенного управления, был реальным достижением.

Как и в морских империях, федерализм в СССР способствовал развитию национальной идентичности и местного национализма (даже на Украине). Таким образом, на СССР можно распространить «закон колониальной неблагодарности», согласно которому (колониальный) национализм вырастает из раздражения тех, кто получив европейское образование, не имеет возможности занять высокие посты в (колониальной) администрации.

Серьёзнейшее различие между СССР и Великобританией заключалось в том, что советские лидеры воспринимали СССР как единую страну, населённую единым – советским – народом, для которого характерны общие обычаи, ценности и идеи. Никакой речи о метрополии и колониях в СССР идти не могло. Советская империя значительно больше похожа на Римскую, чем на британскую: русский язык и культура выполняли ту же роль, что латынь; советская идентичность не имела отношения к цвету кожи. Впрочем, в отличие от Римской империи двух последних веков её существования, где бóльшая часть императоров и сенаторов не были выходцами из Италии, трудно представить, чтобы в СССР основная часть имперской элиты не была русской или, по крайней мере, неславянской по происхождению.

Как и Османская империя, СССР располагался на периферии Европы; в обоих государствах не было разделения на метрополию и колонию; в обоих в последние десятилетия существования развивался национализм – русский и турецкий. Австрийская империя, как и советская, стартовала как «идеологическая» (контрреформация), однако, в отличие от СССР, распалась в результате войны.

Рассматривая вкратце то, что произошло после падения империй, автор пишет, что «любая попытка определить всеохватывающие законы, управляющие постимперским развитием была бы глупостью; более разумным и плодотворным представляется скромное желание отметить некоторые формы (patterns), характерные для различных империй, и использовать сравнения для лучшего понимания отдельных случаев» (с.343-344).

Падение Габсбургской империи и возникновение национального государства Австрии стало травмой для австрийских немцев: если в империи на территории 180 тыс. кв. км проживало 30 млн. немцев, то в Австрии на территории 50 тыс. кв. км их осталось 6,5 млн. Резко сократилась не только территория, но и экономическое пространство, рынок. Австрийской элите было особенно трудно примириться с такой ситуацией, когда она уже не оказывает влияния на историю. Неудивительно, что в 1938 г. многие австрийцы приветствовали аншлюс.

В отличие от австрийцев, у венгров было сильное чувство национальной идентичности, однако они оказались разбросанными по нескольким странам. В Чехословакии и Югославии с самого начала приобрели остроту межнациональные отношения.

Крушение Габсбургской империи и его последствия, считает Ливен, очень помогли Гитлеру разрушить Европу. Государнства-наследники империи были слишком слабы, чтобы оказать ему сопротивление. Габсбурги же никогда бы не пошли на компромисс именно с пангерманизмом, мобилизовав против него католиков, социалистов и славян, прежде всего чехов, так как в глазах последних легитимность габсбургской империи обусловливалась тем, что она охраняет Центральную Европу от господства немцев (с.350).

По сравнению с Австро-Венгрией падение Османской империи было значительно более длительным процессом. Она постепенно теряла территории, прежде всего на Балканах, которые стали зоной столкновения русских и австрийских интересов. Бóльшая часть государств-наследников османов обладали слабой легитимностью Между ними возникли серьёзные противоречия из-за отношений по поводу водоснабжения и речного контроля. В отличие от других стран, потерпевших поражение в I мировой войне, Турецкая республика приняла новый территориальный status quo. За исключением столкновения с Грецией по поводу Кипра, она смогла избежать серьёзных постимперских конфликтов, таких, например, как в Алжире или Палестине.

Для англичан конец империи был менее травматичным, чем для турок, австрийцев или французов. Деколонизация, разумеется, принесла определённое унижение, однако британцы не испытали ничего подобного Дьен Бьен Фу. Экономический упадок в 1970-е – 80-е гг. доставил им больше проблем, чем демонтаж империи 1950-е – 60-е гг. Утрата империи сказалась больше на Соединённом королевстве и британской идентичности, чем на Англии и английской идентичности. Этому в немалой степени способствовала и европейская интеграция, оживившая шотландский, валлийский и особенно ирландский сепаратизмы. Во многих частях Африки и Азии уход англичан привёл к вспышке конфликтов, наиболее серьёзным из которых был индо-пакистанский.

СССР распался в мирных условиях, и сама Россия (РСФСР) сыграла большую роль в этом процессе. Её руководство (Ельцин) поощряло сепаратизм остальных 14 республик по отношению к центру. Если склонный к либерализации режим Горбачёва, в котором господствовали прозападные деятели, способствовал разрушению империи, то при Ельцине ещё более радикально прозападные «молодые реформаторы» возглавили крушение экономики, на руинах которой сформировались элиты латиноамериканского или нигерийского типа – сверхбогатые, презирающие собственный народ и сочетающие мораль советского чиновника с худшими чертами глобального капитализма (с.407).

Бескровный характер распада СССР и тот факт, что вновь возникшие страны обладают легитимностью Ливен объясняет федеративным характером устройства СССР и наличием зафиксированного в Конституции права на самоопределение наций вплоть до отделения.

Падение советской империи трудно сравнивать как с британским, так и с Османским случаями. Возможны некоторые, скорее поверхностные параллели с Австро-Венгрией: Москва 1990-х гг. чем-то напоминает автору Вену 1920-х – 30-х гг., а события 3-4 октября 1993 г. – четырёхдневную гражданскую войну в Вене в феврале 1934 г. с участием хаймвера (с.396). Самой конфликтной зоной на постсоветском пространстве оказались Кавказ и Закавказье (типичный постимперский конфликт между Арменией и Азербайджаном, ситуации в Грузии, Чечне).

Наиболее успешно и в то же время бескровно постимперская ситуация складывалась в бывших республиках Прибалтики. Ливен отмечает также экономический упадок Белоруссии и особенно Украины. В любом случае, поскольку география обрекла Россию и её соседей (бывшие республики СССР) жить рядом, постимперские отношения приобретают здесь важный и опасный характер. Ситуация ещё более обостряется международным контекстом и процессом глобализации, в котором Россия сталкивается с такими проблемами, как могущество США, исламский фактор, усиление Китая. «В долгосрочной перспективе судьба России будет в огромной степени зависеть от общей стабильности возглавляемого Америкой нынешнего глобального порядка – от того, сможет ли он предоставить России шанс стать чем-то бóльшим, чем страна Второго мира-поставщик энергии и сырья и от того, захочет ли Россия использовать предоставляющиеся возможности» (с.422).

Реферат

К.А.Фурсова



1 Ошибка автора. И.Валлерстайн – автор теории современной мир-системы; выступил с критикой ряда теорий, в том числе зависимого развития. – Реф.

2 Ливен ошибочно считает (с.226), что с 1240-х гг. по середину XV в. Русь была частью почти мировой Монгольской империи, а затем – её наследника, Золотой Орды. Великая Монгольская империя просуществовала всего несколько десятилетий и распалась ещё в конце XIII в. С тех пор два столетия русские княжества были улусниками Золотой Орды. – Прим. реф.