Выражение признательности

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14
Глава 11. МОНТЕ-КАРЛО


Называть женщин слабым полом — все равно, что клеветать; в этом состоит несправедливость мужчин по отношению к женщинам. Вам над­лежит оберегать честь жены и быть не ее господином, но ее добрым дру­гом. Пусть никто из вас не будет взирать на другого или другую как на объект своего сладострастия.

Махатма Ганди


Лицо Фатьмы исказилось в гримасе боли, когда утром она поздорова­лась с нами, изо всех сил желая казаться жизнерадостной. Когда семья пробудилась от сна, Фатьма уже хлопота­ла на кухне. Услышав известие о нашем вне­запном отъезде из Каира и намерении в то же утро отправиться в Монте-Карло, она как будто расстроилась. Во Французской Ривьере мы со­бирались встретиться с отдыхавшими там в крохотном княжестве Монако тремя моими сестрами и их семьями.

Я представляла себе мысленно картину об­резания ее внучки и понимала, что проведен­ный ею драматический вечер не располагал к разговору. Все же я выбрала подходящий мо­мент и, отлучившись от семьи, поинтересова­лась насчет состояния Алхааи.

Стиснув руки, с холодным блеском в гла­зах, свидетельствовавшим о еле сдерживаемом гневе, Фатьма сказала, что ребенок чувствует себя не слишком хорошо. По настоятельному требованию ее зятя цирюльник удалил девочке не только весь клитор, но и малые половые губы. Фатьма сказала, что для остановки кро­вотечения требовалось прикладывать специаль­ные компрессы.

Чувствуя себя виноватой в том, что не смог­ла помешать жестокому увечью девочки, я в тревоге спросила:

— Ты боишься, что могут возникнуть ос­ложнения?

Фатьма, увидев, что мои глаза уже наполня­ются слезами, поняла, что я расстроилась и вот-вот заплачу.

— Госпожа, — она обняла меня за шею, — дело сделано. Теперь никуда от этого не деться. Вы сделали все, что было в ваших силах. Я благословляю вас за вашу любовь к ближнему, к людям, не связанным с вами кровными уза­ми. Утешьтесь моей надеждой, что Алхаан поп­равится.

Я не могла подобрать слов и не знала, что ей ответить. Фатьма отпустила меня, и наши взгляды встретились. Некоторое время мы смот­рели друг на друга, не отводя взгляда и не шевелясь. Я чувствовала, что сердце Фатьмы полно любовью ко мне. Она облизнула губы и продолжила:

— Принцесса Султана, прошлой ночью вы мне приснились, и теперь мне кажется, что я должна рассказать вам этот сон.

У меня от страха перехватило дыхание. От предсказаний я не ждала ничего хорошего.

Фатьма с печалью смотрела на меня.

— Госпожа, у вас в жизни есть все, и все же вы опустошены. Причина этой неудовлетво­ренности кроется в том, что в вашем теле женщины живет сердце ребенка. Такое сочета­ние чревато для души многими трудностями. Ни вы, ни какое другое дитя Господа не в со­стоянии решить всех проблем человечества. Мне было велено передать вам, что нет ничего по­стыдного в том, чтобы склониться перед реаль­ностью, и воинственный пыл в крови вам сле­дует остудить.

Передо мной в неясной чреде бессвязных воспоминаний появился образ матери. Мне ста­ло, ясно, что посредством приземленной Фать­мы мать пыталась связаться со своим младшим ребенком. Слова Фатьмы напомнили мне сове­ты, которые так часто давала мне в детстве матушка. Когда я была молодой, ее слова муд­рости казались мне непопятными и не имею­щими ко мне никакого отношения. Теперь, когда я была взрослой, все представлялось по-другому.

Но еще в детстве я знала, что, умирая, матушка жалела только об одном — что остав­ляет свое дитя с необузданным характером без жесткого руководства. Она боялась, что все про­тиворечия взрослой жизни я буду встречать так же необдуманно, как решала свои детские проблемы, когда у меня еще не было цели, а толь­ко успех, толкавший меня от одного конфликта к другому.

Моя любимая матушка общалась со мной!

Я почувствовала, как теплая волна прокати­лась по моему телу, и мне сразу стало как-то спокойнее. Мои воспоминания стали более яс­ными, и я отчетливо ощутила божественное присутствие матери.

Я не знаю, как объяснить внезапно вырвав­шийся из моего горла вой или рыдание или то, почему, охваченная смятением, я вдруг бросилась в объятия Фатьмы, но мне, действительно вдруг почувствовавшей себя ребенком, захоте­лось всем сердцем хоть на короткое мгновение

прильнуть к той, кто дал мне жизнь.

А участливой Фатьме я пробормотала: — Как блаженны те, у кого еще есть ма­тери!

Покидая Каир, я не могла не думать о том, какая мрачная судьба уготована многим малень­ким девочкам, живущим в Египте. Я прошепта­ла сыну, что такие трагические события делают жизнь в Египте менее красочной и радостной, чем возможно для такой чудной страны.

Вечером того же дня наш частный самолет приземлился в Международном аэропорту на побережье Ниццы, в Южной Франции. Мужья моих трех сестер арендовали в горах, возвыша­ющихся над Монако, большой особняк, до ко­торого, как они заверили Карима, на автомоби-

ле было рукой подать. Асад договорился, чтобы к самолету подали три лимузина, которые до­ставили нашу семью и багаж на виллу.

Когда-то этот роскошный особняк был двор­цом, принадлежавшим одному из французских аристократов, в нем было свыше шестидесяти комнат, поэтому места вполне хватало для всех собравшихся вместе семей. Ни один из мужей моих сестер не привел в дом второй жены, так что наша группа, состоявшая из восьми взрос­лых и шестнадцати детей, была необычно мала для арабского собрания из четырех семей.

Из Ниццы в Монако ведут три магистрали. Но никому из нас не хотелось следовать по побережью или Нижнему Карнизу (Inferieure Corniche), поскольку эти шоссе обычно изоби­луют транспортом. Средний Карниз (Moyenne Corniche) — это средняя дорога, а Большой Кар­низ (Grand Corniche) — главная автострада.

Я выразила желание отправиться по Сред­нему Карнизу, поскольку знала, что из трех дорог это была наилучшая, кроме того, с нее открывался чудный вид на побережье.

Карим не согласился со мной, сказав, что право выбирать дорогу принадлежит нашим дочерям.

Я ущипнула его за ногу, давая попять, что его идея была не слишком благоразумной, но он все же продолжал стоять на своем и поин­тересовался мнением дочерей.

Как я и ожидала, Маха и Амани тотчас ввя­зались в спор, потому что обе они выбрали разные маршруты. Я прошептала Кариму:

— Я же говорила тебе.

Наши дочери с тех пор, как научились го­ворить, никогда не приходили к соглашению, какой бы темы ни касался вопрос. Про себя я отметила, что с появлением на свет детей в нашей жизни все стало непросто.

Спор был улажен водителем, заявившим, что грузовик, перевозивший яйца, потерпел аварию, поэтому средний путь временно закрыт. Пос­кольку две из трех дорог были заблокированы транспортом, он предложил нам отправиться по Большому Карнизу.

Амани надулась как ребенок, каковым по сути и была, а Маха с Абдуллой обрадовались. По дороге они глазели по сторонам, любуясь красотами, о которых уже позабыли, так как последний раз были в Монако три года назад.

Большой Карниз был построен Наполеоном, который заставил своих строителей повторить дорогу древних римлян. Наш путь пролегал вдоль южного склона Приморских Альп, вид

был изумительный.

Я сказала, что после коричневых и беже­вых красок стран, расположенных в пустыне, пышная зелень Европы приятна для моих глаз.

Амани мои слова восприняла как оскорбле­ние дома пророка, и Карим, потерявший терпе­ние, настоятельно попросил дочь оставить ре­лигиозное истолкование простых житейских замечаний.

Про себя я подумала, что моя собственная дражайшая дочь становится совершенно невы­носимой. Я любила ее больше, чем когда бы то ни было, но бывали времена, когда я испыты­вала к ней чувство, граничащее с отвращением.

Оно было вызвано чересчур повелительным и высокомерным в своей добродетели поведени­ем Амани.

Довольная тем, что наше путешествие в ограниченном пространстве автомобиля подхо­дит к концу, я была счастлива увидеть своих сестер — Сару, Тахани и Нуру. Лимузин обог­нул подъездную аллею и подкатил к фасаду виллы. Как приятно было мне, что все три сес­трицы стояли у дверей особняка, с нетерпени­ем ожидая нашего приезда.

Но моя радость скоро испарилась.

— Риму забрали в больницу! — объявила Нура, едва мы успели обменяться приветстви­ями.

— Что случилось? — спросила я, пытаясь угадать, какая болезнь могла поразить пятую по возрасту сестру.

— Она получила травму, — сказала Сара, взяв па себя смелость сообщить эту весть, и обменялась многозначительными взглядами с Нурой.

— Да? — проговорила я так тихо, что сама еле расслышала свой голос. У меня сразу же промелькнула мысль об автомобильной катас­трофе, так как аварии на дорогах в Саудовской Аравии, по которым молодые мальчишки с без­умной скоростью гоняют па машинах, были едва ли не основной причиной смертности.

Мы с сестрами стояли молча и лишь из­редка бросали друг на друга неловкие взгляды. Я переминалась с ноги на ногу и ждала, что кто-то наконец просветит меня относительно состояния сестры.

В стороне от Нас стояли Карим и Асад. Они тоже смотрели на нас, но ничего не говорили.

Никто так и не обмолвился ни единым сло­вом, и у меня засосало под ложечкой. Неужели сестра умерла, а в моей семье не было никого, кто набрался бы храбрости сказать мне об этом?

Наконец я слабо спросила:

— У нее серьезная травма?

— Нет, серьезной опасности для жизни она не представляет, — заверила меня Нура.

Арабская манера избегать плохих вестей всегда сводила меня с ума! Я чувствовала, как во мне закипает желание закричать, чтобы кто-нибудь рассказал мне все, что было известно, и избавил меня от невыносимой муки выуживать обрывки сведений из моих упрямых сестер.

— Что случилось? — потребовала я отве­та. — Я готова услышать все, что угодно, только бы не мучаться сомнениями!

Мои сестры как-то странно переглянулись. Было ясно, что Рима умерла! .

— Зайдем внутрь, — предложил Асад и не­жно прикоснулся к руке Сары. — Я распоря­жусь насчет чая.

Вслед за Сарой я прошла в особняк, не обращая внимания на комнаты, по которым проходила. Все мои мысли были о бедной Риме. Пятая дочь нашей семьи всегда вызывала все­общую симпатию. С момента рождения она никогда не отличалась особыми талантами или красотой. И если на лице моей сестры не было шрамов или каких-то изъянов, то все же ее внешность не возбуждала зависти других моло­дых матерей.

Нура однажды призналась мне, что Рима была единственной дочерью, которую наша мать не считала нужным защищать голубым камнем, который, как считалось, отводил злых духов, ибо кто мог пожелать зла ребенку столь непри­влекательной наружности?

Кроме того, уже с детства было ясно, что Аллах наградил ее тяжелой фигурой, которая стала предметом ядовитых насмешек со сторо­ны бесчувственных детей.

Из девяти моих сестер Сара самая краси­вая. Еще четыре отличаются замечательной внешностью, три других привлекательны, еще одна элегантна и грациозна, но Рима совер­шенно лишена каких-либо признаков красоты. В семье из десяти дочерей Рима была самой непривлекательной, она никак не отличалась ни в школе, ни в играх. Единственное совершенст­во, которого она достигла, состояло в умении так же хорошо готовить, как наша мама. Она создавала прекрасные арабские и французские блюда, которые, к сожалению, ничем не могли помочь ее полнеющей фигуре.

Живя в стране, где ничто так не ценится, как женская красота, Рима не была оценена по достоинству.

Как только мы разместились в гостиной, Карим с Асадом оставили нас одних, а сами пошли распорядиться насчет чая. Когда дверь за ними закрывалась, я слышала, что Асад что-то тихим голосом сказал моему мужу, и поня­ла, что Карим узнал о судьбе Римы прежде ее собственной сестры.

— Я должна знать правду. Скажите, Рима умерла?

— Нет, — ответила Нура. Однако по мрачному лицу сестры я догадалась о серьезности ситуации.

— Ее избил Салим, — наконец сказала Тахани.

Я почувствовала, как похолодело мое тело. Нура добавила:

— Нашу дорогую сестру жестоко избил ее собственный муж.

— Но зачем понадобилось Салиму причи­нять Риме вред? — недоумевала я. — Несо­мненно, она не могла дать ему повода!

Как многие непривлекательные внешне лю­ди, Рима обладала миролюбивым нравом и всег­да стремилась к тому, чтобы все вокруг чув­ствовали себя хорошо и были довольны. Она вела себя так, что ее непривлекательность ста­новилась незаметной, а доброта и мягкость, напротив, вызывали всеобщее восхищение.

Салим? У меня в голове возник образ мужа Римы. Салим, как и Рима, не отличался физи­ческой красотой. Но он был известен как весь­ма спокойный, мягкий человек. Как говорится: «Для каждого горшка найдется крышка». Са­лим считался для Римы идеальным спутником жизни. Было похоже, что их союз вполне ус­траивал обоих. Его жестокость была совершен­но неожиданной и никак не вписывалась в ха­рактер Салима.

Я высказала Нуре пришедшее мне на ум единственно возможное логическое объяснение случившегося:

— Что, Салим потерял рассудок и поэтому напал на Риму?

Я совершенно не была готова к тому, что услышала.

Примерно год назад Рима призналась Нуре в том, что ее снедает, лишая покоя, тяжелая тайна. Рима сказала, что ее дорогой муж под­вергался причудливому изменению личности, которое началось со странного беспокойства и чувства неудовлетворенности. Внезапно доволь­ного всем Салима охватила черная меланхолия. Если раньше он был счастлив дома, то теперь стал раздражителен, придирчив к жене и четы­рем детям. Его больше не интересовала работа, и он на протяжении многих дней мог подолгу оставаться в постели, валяясь иногда до полу­дня. Салим оказался в плену у собственных эмоций, которые всей семье мешали жить нор­мальной жизнью. Тогда как привязанность Римы к мужу с годами супружества усилилась, Са­лим с холодностью признался жене, что никог­да не любил ее, что чувство любви ему вообще не знакомо, а женился он на ней исключитель­но из-за престижности ее имени.

Беспричинную враждебность Салима Рима встретила с преданной любовью и искренней озабоченностью. Рима сказала Нуре, что опаса­ется, как бы у Салима не было мозговой опу­холи или нарушения обмена веществ. Иначе по какой другой причине человек может изменить­ся таким коренным образом, если не перенес в жизни никакой травмы.

Рима умоляла мужа обратиться за врачеб­ной помощью. Но вместо того, чтобы попытать­ся найти выход с помощью профессионалов, Салим еще больше увязал в своих проблемах. Салим, человек, который практически не упот­реблял алкогольные напитки, начал выпивать с пугающей частотой. Напившись, он проявлял жестокость по отношению к Риме и их стар­шей дочери.

Рима высказала предположение, что, воз­можно, в скором времени ее ждал развод и расставание со старшими сыновьями, потому что Салим пригрозил ей, что собирается осво­бодиться от Римы, так как только в этом видел для себя выход из своего несчастья.

Посоветовать Нура ничего не могла, потому что никто не мог обратиться к Салиму, не усу­губив тем самым и без того сложное положе­ние. Его семья недавно обратилась к Нуре с предложением выдать ее дочь замуж за одного из их младших сыновей. Но помолвка не состо­ялась, поскольку Ахмед и Нура уже нашли для дочери другого жениха. С этого времени семья Салима обиделась, хотя причины для того не было, и держалась от них на расстоянии.

Нура сказала, что, хотя Салиму удалось со­браться и взять себя в руки настолько, что он смог приступить к работе, его презрение к Риме только возросло. Салим все чаще предприни­мал поездки в Юго-Восточнузо Азию, и из бро­шюрок, обнаруженных среди вещей Салима, Рима узнала, что поездки эти никак не были связаны с работой мужа. Салим участвовал в сексуальных увеселениях в Бангкоке и Маниле.

За месяц до случившегося Рима пришла в дом Нуры с побитым лицом и страшной исто­рией. Наша сестра обнаружила мужа в постели с одной из шри-ланкийских горничных. Когда она выразила свой протест, Салим набросился на нее с кулаками и пригрозил отобрать детей, если она осмелится раскрыть рот и рассказать о происшедшем кому-нибудь из его семьи.

Семья Салима отличалась набожностью и религиозностыо. Такое поведение сына не могло оставить их равнодушными, они непременно пристыдили бы его, хотя изменить его настрой вряд ли смогли бы.

Хотя многие саудовские мужчины и в са­мом деле предаются тайным утехам с женщи­нами, на которых не женаты, ни одна из моих сестер тем не менее не была замужем за муж­чиной столь бесчувственным, чтобы вступать в половую связь со служанкой в собственном доме.

Обескураженная Рима, не знавшая, куда обратиться за помощью, в конце концов пошла к египетскому женскому имаму. Она попроси­ла дать ей в письменной форме ответ на во­прос: позволяет ли ислам мужчине вступать в интимную связь со своей служанкой, если он не женат на ней? Она была уверена в том, что если принесет мужу письменный ответ, тот не оставит без внимания религиозный запрет. Пойти против учения Корана представлялось нашей благочестивой сестре невозможным!

Рима призналась Нуре, что указание имама собиралась показать Салиму. Нура предостерег­ла сестру против этого поступка, так как со­мневалась в святости Салима.

Я спросила Нуру, не помнила ли она того, что было написано в предписании.

Она ответила, что сняла с него копию для себя и держала вместе с другими материалами религиозного содержания. Кто знает, кому из женщин еще могла впоследствии понадобиться информация такого рода?

Нура сказала, что, насколько она помнила, в постановлении имама однозначно говорится, что ислам не разрешает половую связь между господином и служанкой. Имам сказал, что мысль сама по себе безобразна, поскольку в исламской стране половые отношения могут су­ществовать только в браке.

Имам признавал, что не все происходящее в реальной жизни соответствует требованиям ислама, что он знает немало случаев, когда хо­зяин, пользуясь своим высоким положением, заставляет служанку подчиняться своему плот­скому желанию и удовлетворяет свою похоть таким простым, ничего ему не стоящим спосо­бом.

Имам указал, что такие отношения являют­ся запретными и ведут к трем порокам, одноз­начно осуждаемым исламом. Пороками, о кото­рых он говорил, являются «любая связь, которая отрицательно влияет на моральные устои об­щества, или ведет к супружеской неверности, или поражает права любого человека. Сексу­альные отношения разрешены исламом только в браке».

Решимость Римы искать поддержку извне вызвала у меня удивление, поскольку от приро­ды она была очень застенчивой.

— Значит, причиной нападения Салима было указание имама? — спросила я сестер. Нура ответила отрицательно.

— Тогда что же?

Сара заплакала и вышла из комнаты, со­славшись на то, что не в состоянии выслуши­вать все это снова. Тахани тоже поднялась, чтобы последовать ее примеру, но возле две­рей стоял Асад, и краем глаза я заметила, как он обнял жену и неторопливо проводил ее в укромное место.

Тахани вернулась и, присев рядом со мной, начала нервно поглаживать меня по руке.

Я подумала, что меня готовят к очень пе­чальному повествованию.

— Врач не все нам рассказал, но отец и Али побывали в его кабинете, где услышали всю правду о случившемся, потому что Салим в конце концов признался доктору в том, что произошло с Римой на самом деле.

Оказывается, Салим только что вернулся из короткой поездки в Бангкок, откуда тайком привез порнографические видеофильмы. Про­ведя ночь в пьянке и насмотревшись фильмов, Салим захотел заняться с женой сексом, хотя уже давно не проявлял к Риме интереса.

Когда Салим среди ночи растолкал Риму, чтобы заняться сексом, то узнал, что у нее были месячные.

Полуприкрыв глаза, Нура откинулась на спинку дивана.

Как все мусульмане, я знаю, что Коран за­прещает половую связь во время менструации. В Коране ясно сказано:


«Они спросили о женских циклах и получили ответ: это порча и ос­квернение, в этот период держись от женщин подальше, не приближайся к ним до тех пор, пока они не станут чистыми, только после того, как они очистятся, можешь приближаться к ним и иметь их любым способом, в любое время и в любом месте, пред­писанном Аллахом».


Неужели борьба Римы с мужем привела только к тому, что она была им изнасилована и избита в тот период, когда была запретна для него?

Я видела, что Нура тщательно подбирает слова, раздумывая над тем, что и как сказать. Ее лицо побелело от гнева.

— Салим в пьяном состоянии ужасно разо­злился на положение жены и ее отказ, — сес­тра сделала глубокий, прерывистый вдох. — Сул­тана, Рима была страшно избита, после чего Салим изнасиловал жену противоестественным способом. Доктор в частной клинике сказал отцу, что Салим был настолько жесток, что понадобилось срочное вмешательство хирургов. Риме была поставлена колостома, и всю свою жизнь ей придется носить калосборник.

У меня в беззвучном стоне раскрылся рот. Рима? Искалечена на всю жизнь? Я почувство­вала, как во мне закипает ненависть. Теперь я поняла, почему Сара вылетела из комнаты, ведь она сама подверглась такому типу сексуального насилия, когда была в первый раз выдана за­муж за садиста.

Я встала и так топнула ногой, что ваза на высокой подставке задрожала и едва не свали­лась.

— Если бы Салим был здесь в комнате, я бы с голыми руками набросилась на него, — закричала я, не скрывая ярости. — А что Са­лим? Его упрятали за решетку?

Тахани прищелкнула языком.

— За решетку? Он муж Римы. Он волен поступать, как ему вздумается.

Лицо Нуры от печали и боли еще больше побледнело. Было видно, что она очень пережи­вает за судьбу своей невинной сестры.

Я запротестовала.

— Но его поведение было недопустимым! Мы однозначно могли бы потребовать религи­озного расследования!

Нура посмотрела на меня с большой любо­вью, смешанной с печалью.

— Султана, ты говоришь, как ребенок. Кто в нашей стране примет сторону женщины, вос­ставшей против мужа? Наши собственные отец и брат сказали, что это личное дело мужа и жены и что никто из нашей семьи но имеет права вмешиваться.

Тахани вздохнула.

— Отец запретил нам рассказывать об этом, но мы решили, что должны, потому что когда ты увидишь ее, то все поймешь по ее состоя­нию. Я не унималась.

— Рима должна развестись с ним! Нура напомнила мне о реальном положе­нии Римы.

— И потерять своих детей? Девочки уже достигли половой зрелости, а мальчикам сейчас восемь и девять. У Салима есть право забрать их у матери. И он непременно поступит таким образом. Он уже угрожал ей этим. Султана, Рима без детей умрет.

Когда Нура увидела, что я была по-прежне­му страшно обозлена, она спросила:

— Скажи, Султана, а ты смогла бы жить, если бы у тебя забрали детей?

В моей стране при разводе мать имеет пра­во оставить детей только в том случае, если они еще не отняты от груди. В большинстве случаев мать получает опекунство над дочерь­ми до достижения ими периода половой зре­лости. Что касается мальчиков, то им разреша­лось оставаться с матерью только до семилетнего возраста. По достижении семи лет мальчик якобы получает право выбора между отцом и матерью. Но, как правило, дети мужского пола, достигшие семи лет, переходят жить к отцу. Мальчики, вступившие в пору полового созре­вания, должны жить с отцом, независимо от своего желания.

Часто в случае с детьми мужского пола отцы не разрешают матерям сохранять опеку над детьми, независимо от их возраста. Я сама знаю женщин, которые утратили право попечитель­ства над своими детьми, когда они были еще совсем маленькими, и никогда больше не виде­лись с теми, кому дали жизнь. К несчастью, если отец забирает детей, то нет такой силы, которая могла бы заставить его вернуть их матери.

Я знала, что если Салим откажет Риме в праве видеться с детьми, то моя сестра навсег­да будет отлучена от них. Не было такого зако­на, который мог бы отменить окончательное решение мужа относительно судьбы своих де­тей.

Подумав о тех возможностях, что откры­лись бы для нас, заручись мы мужской поддер­жкой, я даже застонала. Если бы только муж­чины нашей семьи, отец и Али, встали на защиту Римы, ее положение в переговорах значитель­но укрепилось бы. Но поскольку и отец, и брат считали, что мужчина в своей семье может делать с женщинами все, что ему заблагорассу­дится, то полагаться на помощь с их стороны Риме не приходилось.

Настал серьезный момент.

— Может быть, разум вернется к Салиму? — предположила Нура.

— Никогда не пытайся расправить собачий хвост. Напрасно будешь стараться, — пробор­мотала Тахани, не обращаясь ни к кому в час­тности.

После продолжительной дискуссии мы с сестрами пришли к выводу, что нам нужно вер­нуться в Эр-Рияд. Мы решили, что мужей вместе с детьми оставим в Монте-Карло, а сами следу­ющим утром вылетим в Саудовскую Аравию. Поздно вечером Карим попытался развеять мое упадническое настроение, заметив, что от полученных травм сестра не умерла, а там, где была жизнь, там существовала надежда на пе­ремены. Он сказал, что наступят лучшие дни и что Салим, по его мнению, переживает период мужского климакса, который вскоре должен кончиться.

Карим очень опечалился, когда я пообеща­ла, что нападение Салима на кроткую Риму не пройдет ему даром.

Пытаясь как-то облегчить мое тяжелое со­стояние, он пошутил:

— Султана, я не желаю видеть, как ты то­чишь для Салима меч палача! Ты должна сохра­нить Салиму жизнь.

Муж мой продолжал еще что-то говорить, но я слушала его и не слышала, так как со скорбью в сердце думала о том сколько же невежества еще было на земле, ставшей роди­ной великой религии.