Geum.ru

Игорь Губерман Александр Окунь

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   ...   42

Глава 33



Делить людей можно по разному: на поклонников Толстого и поклонников Достоевского, на вегетарианцев и мясоедов, на тех, кто любит футбол, и тех, кто его не выносит, на тех, кто млеет от Кобзона, и тех, кого от него тошнит.

*


Покой сегодня лишь на кладбищах,

там тихо, праведно и пусто,

а те, кто жив, – на шумных пастбищах

толкутся суетно и густо.


А также на тех, кто кладбища не любит и побаивается, и тех, кто   испытывает к ним определенное влечение, для чего даже существует специальный термин – тафофилия.

Для нас кладбище является не только местом, наводящим на пустые мысли философического свойства, но в первую очередь – обителью истории, культуры и памяти, всего того, без чего жизнь человека теряет всякий смысл.

Есть кладбища, глубоко волнующие нашу душу. Это могут быть кладбища знаменитые, населенные всем известными обитателями, такие как Новодевичье в Москве и Литераторские мостки в Петербурге, Пер Лашез и Монмартрское кладбище в Париже, Сан Микеле в Венеции, генуэзское кладбище или еврейское кладбище в Праге. Это могут быть кладбища, связанные с нашей собственной жизнью: Востряковское в Москве, Преображенское в Петербурге и Гиват Шауль в Иерусалиме. Это могут быть кладбища, мало известные широкой публике, такие как лютеранское кладбище в Ницце, где похоронен Герцен и где не раз мы распивали бутылку его любимого шампанского, или русское кладбище на окраине этого прелестного города, заросшее репейниками и сорняками, – энциклопедия русского дворянства. И наконец, это могут быть кладбища, без всякой на то очевидной причины притягивающие к себе – как, например, в Изборске или кладбище отцов основателей на склоне горы в Рош Пине.

Израиль представляет собой достойный объект для тафофила: в Иерусалиме – кладбище на Масличной горе, захоронения мамелюков Саладина в парке Независимости, могила Артура Рубинштейна в лесу под Иерусалимом, первое кладбище на улице Трумпельдор и Тель Авиве, где похоронены все who is who этого города, некрополь Бейт Шеарим, о котором мы упоминали ранее, и много других достойных посещения мест, типа могилы Вейцмана (знаменитого ученого и первого президента государства Израиль) в Реховоте или могилы Бен Гуриона в киббуце Сде Бокер в Негеве. Однако следует отметить, что одним из наиболее впечатляющих и интересных кладбищ Израиля является кладбище киббуца Кинерет недалеко от берега одноименного озера.

Центральной фигурой этого давно уже туристического объекта является умершая в 1931 году сорока лет от роду уроженка России, классик израильской литературы поэтесса Рахель, в трогательных стихах воспевшая сей водный резервуар, переводившая на иврит Ахматову, Пушкина, Есенина, в определенном смысле femme fatale, любовниками которой были славнейшие люди той эпохи. На могиле (трогательная деталь) в специальном ящичке лежит книга ее стихов: берите и читайте.

Здесь, среди вечнозеленых деревьев, в листве которых мелькают пташки, покоятся: автор самых любимых в Израиле песен Номи Шемер, наставник Карла Маркса и знаменитый немецкий сионист Моше Гесс и прочие незаурядные люди, посвятившие свою жизнь созданию страны, а сегодня известные молодому поколению исключительно по названиям улиц: Борухов, Каценельсон, Сиркин…

И именно здесь, на этом кладбище, похоронен человек, без которого не возник бы самый знаменитый в мире институт израильской жизни – киббуц. Давид Аарон Гордон родился в городе Троянове в России в 1856 году. Был управляющим имения барона Гинзбурга, но затем, всей душой впитав учение графа Толстого, приехал в 1904 году в Палестину и развил заветное учение в то, что получило название религии труда. Именно они – идеалы святости физического труда, близости к земле, общего дела, равенства и воплощения личности через коллектив – легли в основу идеологии киббуцного движения. До последнего своего дня Гордон не просто оставался верен своим идеалам, он поступал в соответствии с ними. Он умер в первом израильском киббуце Дгания в 1922 году.

Здесь совсем рядом расположена «Хацер Кинерет» – первая учебная сельскохозяйственная ферма, заложенная в 1908 году; примитивные каменные здания утопают в зелени. А когда они строились, тут росло всего лишь одно дерево. Здесь в сохранившихся первых бараках других киббуцов можно отдаленно ощутить условия, в которых добровольно жили люди, без которых никогда не возникла бы эта страна.

Конечно, жизнь была тяжелой не только для них. По дороге на Кирьят Шмона, в долине Хулы, стоит ферма Дубровина – русского крестьянина, принявшего иудаизм и прибывшего в Палестину в 1906 году. Этот огромный, здоровенный, доживший до 104 лет в полном телесном и душевном здравии человек основал крепкое и большое хозяйство. Он похоронил трех своих сыновей, мужа дочери, еще нескольких близких – место, где они поселились, было в самом центре болот, которые они осушили. Сегодня мало кто в состоянии поверить тому, что можно жить в таких условиях. Шок, полученный от встречи с действительностью столетней давности, можно смягчить обедом в недурном ресторане, находящемся в одном из строений фермы.

Именно киббуцы были авангардом возрождения страны. Люди там работали с утра до поздней ночи, и работа была смыслом всей жизни, ее радостью и счастьем. Они осушали болота (эвкалипты появились много позже, а первопроходцы копали длинные канавы для стока болотной воды), они рыли колодцы и заставляли плодоносить каменистую землю, они сажали леса, а вскоре выходцы из киббуцов составили костяк будущей Армии обороны Израиля. И если когда либо на земле воплощалась мечта человека о равенстве, то это было здесь, на этой земле. Все было общим: одежда, еда и даже дети. Равные права предполагали и равные обязанности. Министр – член киббуца, возвращаясь после заседания правительства, шел на общую кухню мыть посуду. Старикам не нужно было тревожиться о старости – они были окружены заботой и уходом. Дети получали образование в школах, где работали лучшие учителя страны. Они учились в университетах за счет киббуцов. Если ребенок имел склонность к музыке, то он занимался у лучшего музыканта страны. В киббуцах основывались музеи, и посещение многих из них, таких, к примеру, как в киббуцах Барам, Азорея, Ашдод Ям, Яд Мордехай, не будет зря потерянным временем.

Однако все блага (они явились далеко не сразу), в изобилии сыпавшиеся на головы киббуцников, обусловливались не только самоотверженным трудом, но и решением общего собрания. Нашему доброму приятелю, уроженцу Америки художнику Ицхаку Гринфельду такое общее собрание великодушно выделило один день в неделю для занятий непроизводительным, далеким от земли трудом – живописью. Коллектив – высшая власть – ведал всей, включая мелочи, жизнью киббуца. И коллективным было все в этой жизни, даже еда – киббуцник не мог и помыслить выпить чашку кофе в одиночестве, даже омовение тела в душе после работы и перед ней было актом сплоченности. И лишь минимальная часть жизни (занятие любовью, например) была с разрешения общего собрания укрыта от участия в ней всего коллектива.

На кладбище Кинерет вы увидите много могил, даты на которых свидетельствуют о чрезвычайной краткости жизни тех людей, чьи имена написаны на надгробиях. Их безжалостно косила болотная лихорадка, разные другие болезни, их убивали арабы. Но и велик был (во много раз больше, чем в среднем по стране) процент самоубийств. Люди не выдерживали столкновения своей идеологии со своим же человеческим характером.

Да, люди – странные животные. Одиночество – одно из самых страшных состояний человека. И от него избавиться, быть частью чего то большего, чем ты сам,   большой соблазн и большое счастье. Сливаться в едином порыве и в одном строю. Приобщиться к общему духу и единой цели. Общая радость, общая боль, общее дело. Разделенная радость – дважды радость. Разделенное горе – половина горя. И конечно же – обязательна высокая цель. Стоящая того, чтобы отдать за нее все, включая жизнь.

Только не надо думать, что мы иронизируем. Совсем нет. Большие дела действительно вершатся сообща. Но коллектив – любой – не терпит выхода за установленные рамки. И у человека, который по тем или иным причинам не в состоянии принять их, нет иного выхода, как с коллективом расстаться. Это непросто, это тяжело, но это возможно. А безвыходная, гибельная ситуация возникает, когда человек не в состоянии полностью раствориться в коллективе – и не может без него существовать. И тут не остается ничего, кроме петли, прыжка в ночную воду озера или другого способа уйти из этой жизни. Подобные трагедии были такой же составляющей феномена, именуемого киббуцом, как и оглушительные успехи, процветание и неоценимый вклад в дело построения сионизма в одной отдельно взятой стране.

Однако самой большой, самой грандиозной задачей, стоявшей перед киббуцами в частности и перед сионизмом вообще, было создание нового еврея. Создание нового человека есть цель любого революционного движения, и в этом сионизм ничем от них не отличался. На смену галутному – навек испуганному, низкорослому, подслеповатому, юркому – еврею, чьи занятия со времен Средневековья ограничивались ремесленной, финансовой и интеллектуальной деятельностью, должен был прийти сильный, отважный, никого и ничего не боящийся человек, для которого физический труд был делом чести. И тут (как, впрочем, в большинстве поставленных задач) сионизм преуспел. Прибывающие из Европы мелкие торговцы, музыканты, врачи, маклеры и литераторы обнаруживали, что привычные ценности здесь оказались несостоятельны. Что уважением пользуется не тот, кто богаче. Что умение доить корову ценится выше умения рассчитывать траектории планет, а киббуцные шорты значат больше, чем костюм от лучшего парижского кутюрье. Эти новые евреи скакали на лошадях не хуже, а порой и лучше арабов. Попадали в цель на скаку не хуже черкесов. Находили дорогу в пустыне не хуже бедуинов. А отвагой и бесшабашной удалью превосходили и тех, и других, и третьих. Они заставляли плодоносить камни и цвести пустыню. Они прокладывали дороги. Они были веселы и неутомимы. И ни перед кем не гнули спину и не склоняли голову.

За эту поразительную перемену облика галутного еврея наступила неизбежная расплата. Любимый нами поэт Игорь Иртеньев однажды проницательно заметил:


В здоровом теле – здоровый дух.

На самом деле – одно из двух.


Тут мы лучше предоставим слово одному из мудрейших людей нашего времени – раввину Адину Штайнзальцу (выше мы уже о нем писали, если помните): «Основатели Израиля мечтали создать здесь новый тип человека… Этот человек, унаследовав духовное величие прошлого, должен был приобрести черты, которых, по мнению евреев, ему прежде всего не хватало, – физическую силу, прямоту, умение сражаться, и сражаться хорошо, способность жить оседлой жизнью в своей стране… И они преуспели. По правде говоря, даже чересчур преуспели… Появилось поколение, у которого есть масса превосходных качеств. Но до чего же оно странное! Черты, которые считались типично еврейскими, – гибкость ума, утонченность, обширные знания, самокритичность – качества, которые были частью нашей сути, исчезли».

Нет, в первом поколении союз Спарты с Афинами, говоря высоким стилем, еще имел кое какое место. Еще полыхали в киббуцной столовой после тяжкого рабочего дня дискуссии об Анри Бергсоне, Достоевском, Гуссерле и Эйнштейне. Но на смену этому великому поколению идеалистов фанатиков, давших стране ее лучших людей, могущих составить гордость любого народа и любой эпохи, пришло поколение, в цветовой гамме которого все отчетливее проявлялся серый оттенок, – поколение инерции, а его сменило поколение разумных прагматиков.

Да, они работали (с восьми до пяти), но никакая идея не могла заставить их проработать лишнюю минуту. Реализованная мечта о равенстве и общем счастье лопнула, погорела экономически (в первую очередь), идеологически и практически. Проиграв на бирже общественные денежки (было такое в 90 х годах), киббуцы начали приватизироваться. Идеи равенства, почвы, святости физического труда скатились до того, что школа (школа!) сделалась оазисом невежества. Должно быть, потому, что цель образования – все та же, что описана чуть выше: вырастить еврея нового, в том виде, как он дожил до сегодняшнего дня, – здоровым, сильным, смелым, но… (И далее смотри по тексту Адина Штайнзальца.) Конечно, несмотря на все усилия образования, там и сям попадаются выродки, знающие, кто такой Кант, читающие Кафку и могущие отличить Баха от Стравинского.

Блистательный киббуцный эксперимент пришел к концу. Но мечта о равенстве и братстве будет жить всегда. И сегодня время от времени чудаки пытаются возродить киббуцную идею в ее первозданном виде. Чудаки наподобие российских анархистов, в начале века основавших киббуц Бейт а Шита. Большинство из них имело привычку ночевать на деревьях. Почему бы и нет? И многие, очень многие из них покончили самоубийством. Вряд ли сегодняшним идеалистам удастся выжить в эпоху победившего капитализма, на смену которой движется (упаси Господь) эпоха ислама. Но сама мечта не исчезнет.