Дочинец Мирослав – Вечник. Исповедь на перевале духа

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   36   37   38   39   40   41   42   43   44
Я сразу же прикипел сердцем к этому уголку Государственную работу оставил, принялся мастерить по дереву, чтобы отвлечься от целительства. Ибо женщины-сороки распространили слух о моем даровании. Властьимущие мое «знахарство» не нравилось, хотя сами не только тайно приходили, но и родственников приводили. Немощь всех равняет и усмиряет. Стал моим приятелем и хорошо известный врач Фединец, умный и чуткий человек. Пожалуй, именно о таких говаривал мудрец: господин своим рукам, друг своей судьбы, слуга своей совести. По службе ему не приличествовало супряжничать с неким знахарем. Поэтому он просил приносить ему свежую зелень, грибы и ягоды. Я приходил с корзиной, и мы часами беседовали в его крохотной комнатенке при служебном кабинете. Она больше напоминала часовню-капличку. Я смастачил ему из дикой черешни шкафчик для халатов, подобрал такую текстуру, чтобы сквозь лак проступал крест. Он сразу ж это заприметил и молча обнял меня.

Как-то доктор Фединец привез ко мне одного медицинского начальника из Москвы. Я как раз мастерил грабельки для соседки. Гость повел себя по-барски, задавал въедливые вопросы. Аж Фединцу стало неудобно. Чутким ухом я уловил, как москвич хмыкнул:

«Не понимаю, коллега, чем вас покорил этот восьмидесятилетний старикашка!»

Во мне что-то взбунтовалось (нет, не за себя - за своего приятеля стало обидно), и я отрезал, что мне намного больше лет. Подошел к нему, прикоснулся пальцем к оголенному предплечью - москвич был в модной тенниске:

«А вот вам - ровно пятьдесят три. А уж почки изношены, и кишечник самоотравляется, и ноги у вас распухают, недолго и до мокрых язв...»

Министерский чиновник побагровел на лице, дернулся к лимузину. Со временем через Фединца он попросил, чтобы я дал ему какое-то предписание для лечения. И я дал. Когда в преклонном возрасте сам доктор заболел, тоже советовался со мной. Я посоветовал ему ежедневно есть легкие блюда из кукурузной крупы. И это сохраняло его еще несколько лет.

Моя мамка прожила девяносто восемь лет при добром здравии и ясном уме. Земную жизнь она тихо оставила во сне. В последние годы она обходилась одной едой - запаренной кукурузной крупой, запивая ее кислым молоком и томатным соком. Каждого поровну в трех частях. Когда родня ахала, что этак она совершенно истощает, мамка улыбалась: «Да нет же, как раз эта еда добавляет мне сил, чтобы дольше оставаться с вами».

В Мукачеве я познакомился с молодым газетчиком— новинарем (он так, по-закарпатски, и подписывался в газете), товарищем внука сестры. На все события он ложил свой острый черный глаз и умел схватить суть происходящего.

«О чем ты пишешь в своих репортажах?» - спросил как- то я, потому что сам газет почти не читал.

«Я пишу не о том, что, где и когда случилось, а о том, как и почему это произошло».

Мне понравилась суть его размышлений. Он зачастил ко мне каждое воскресенье. Я приобщал его к садоводству, водил лесными околицами, учил наблюдать мир. Ибо нет ничего милее за единение с природой. На прогулках мышцы радуются движению, легкие напиваются кислорода, очи блаженствуют в просторе, мозг, набираясь картинок, отдыхает.

На тех променадах парень вытягивал из меня воспоминания, и я немало порассказал ему. Он кое-что записывал и сокрушался: что с этими записями делать, кто это опубликует? Я ради приличия утешал его, что монета, как и медаль, имеет две стороны и ей присуще перевертываться. Авось, жди и все придет, чему надлежит.

Меня смешило и вместе с тем радовало его неисчерпаемое любопытство. Однажды он спросил:

«В чем счастье, дед?»

«А как ты считаешь?»

«В любви к женщине?»

«Нет».

«В деньгах?»

«Нет».

«В семье?»

«Нет».

«В вере?»

«Нет».

«В добродетели?»

«Нет».

«В занятиях искусством?»

«Нет».

«В друзях?»

«Нет».

«В развлечениях?»

«Нет».

«Так, может быть, в борьбе - за свою землю, за свободу, за родной язык, за веру?»

«Нет».

«Так в чем же?»

«Во всем, что ты перечислил. Но не отдельно».

Счастье.. Его ждут и ищут, за него борются и страдают, не зная доподлинно, что это такое. Никто не обещал нам счастья, зато обещано помощь. И я не знаю рецепта счастья, зато знаю, как наполнять радостью каждый свой день.

Будьте благодарны: радуйтесь каждому своему делу: надейтесь только на лучшее, делайте то, что любите, и любите то, что делаете; совершайте добрые дела; живите с теми, кого любите.

В другой раз молодой журналист спросил, где бы я желал быть погребен и как. Сперва я отмахнулся, но тут же подумал: это весьма естественный вопрос. И попытался дать ответ:

«Хочу, чтобы похоронили меня так, как и всех хоронят. Я был таким, как все. Камень на могиле не обременит меня, ибо и сам я был камнем, катящимся по этой земле, чтобы не обрасти мхом. Хорошо бы не щербить камень различными надписями. Но коль уж требуется соблюсти обычай, пусть выбьют на камне такие слова: «Благодарю Тебя, Боже, зато, что я жил на этом свете».

Распрашивал он и о том, как я молюсь.

«Без молитвы, как и без одежды, я не выхожу из дому. Молитвы мои коротки и обычно благодарны и покаянные. Но, бывает, что-то и прошу для себя. Прошу, чтоб я был нужным. Чтобы я был нужным людям, нужен Господу, надобен сам себе. Это - три камня, на которых зиждется моя земная жизнь.»

Как-то парень благодарно сознался, что многому научился у меня.

«Это я, старик, должен у тебя учиться».

«Чему учиться? - удивился он.

«А вот чему. Ты сожалеешь о том, что было с тобой раньше?»

«Нет, - ответил он, - не сожалею».

«Боишься того, что ждет тебя в будущем?»

«Нет, не боюсь».

«Занимаешься тем, что тебе по душе?»

«Да, иного дела для себя не представляю».

«Встречаешься с той, которую любишь?»

«Да. Как же иначе?»

«Водишь дружбу с теми, с кем тебе интересно?»

«Да».

«Так чего же ты еще хочешь у меня научиться?