Университет Штата Иллинойс, Урбана-Чампейн Цель настоящей главы критическое исследование
| Вид материала | Исследование |
- Уважаемый Менеджер Парка, я студент отдела экологических исследований в университете, 44.8kb.
- Причины нарушения герметичности емкостей с сжиженным газом введение 1 цель главы, 418.06kb.
- Цель настоящей программы состоит в изучении строения здорового организма и жизнедеятельности, 472.25kb.
- Университете Южного Иллинойса. По окончании Университета Иллинойса в 1983 году, получил, 16.44kb.
- Критическое мышление это точка опоры для мышления человека, это естественный способ, 97.69kb.
- Доклад Критическое мышление это точка опоры для мышления человека, это естественный, 569.04kb.
- А. М. Степанчук Национальный технический университет Украины "Киевский политехнический, 245.12kb.
- Понятие «критическое мышление» и его характеристики, 304.37kb.
- В. Г. Графский Всеобщая история права и государства Учебник, 12927.68kb.
- В. Г. Графский Всеобщая история права и государства Учебник, 12912.22kb.
Бартлеттовская концепция схемы и ее воздействие на теорию познания
Представление знания в современной когнитивной психологии.
Уильям Ф. Бревер
Отделение Психологии
Университет Штата Иллинойс, Урбана-Чампейн
Цель настоящей главы - критическое исследование предложенной Ф. Бартлеттом концепции схемы, демонстрация влияния этой теоретической конструкции на развитие когнитивной психологии, и помещение принципа схемы в контекст современных концепций представления знаний в когнитивной психологии и когнитивной науке.
Бартлетт в качестве человека своего времени. Принцип схемы разработан Бартлеттом еще в 1920-х, но основное его влияние на когнитивную психологию и когнитивную науку пришлось на 1970-е и 1980-е годы. Что же обусловило такую 50-ти летнюю задержку? Разрабатывая принцип схемы, Бартлетт по существу предложил совершенно новую концепцию сознательного представительства. К несчастью для Бартлетта, его предложение совпало со временем полного господства бихевиоризма в психологии, узловой же момент бихевиористского понимания составляло то, что для научной психологии неприемлемо понятие сознательного объекта. Вдобавок, Бартлеттовское экспериментальное исследование памяти основывалось на подходе, сильно отличавшемся от доминирующей атомистско/редукционистской методологии, восходящей к известным ранним работам Эббингауза. В первом разделе данной главы мы опишем Бартлеттовскую идею схемы и попытаемся оценить степень его расхождения с господствующим течением психологической мысли.
Бартлеттовские эмпирические исследования человеческой памяти.
Экологическая корректность.
Свой принцип схемы Бартлетт разрабатывал на протяжении 1920-х годов с той целью, чтобы найти объяснения результатам исследований памяти, проведенным им в период до и после Первой мировой войны. Уникальный характер его находок определется рядом сделанных Бартлеттом метатеоретических предположений. Наиболее общий лабораторный метод исследования памяти в то время определялся решением, полученным в одной из работ Германа Эббингауза (1985/1964). Эббингауз предложил бессмысленный слог в качестве экспериментального средства исследования памяти. Он утверждал, что использование подобных средств должно снизить или устранить влияние воссоединяемых переменных и позволить изучать относительно "чистую" память. Он, и его научная школа неявно предполагали, что законы памяти, открываемые с помощью такого рода простых средств, могут использоваться и для объяснения более сложных структур памяти.
Бартлетт отклонил подход Эббингауза в самом начале своей профессиональной карьеры (Бартлетт, 1958, с. 142). Бартлетт утверждал, что используемые психологами методы эксперимента должны отражать свойства феноменов действительного мира, понимание которых и формирует исследователь. В современной терминологии Бартлетт настаивал на том, чтобы исследовательская стратегия пользовалась лишь "экологически корректной" постановкой проблем (ср. Нейссер, 1978). В одном своем автобиографическом исследовании Бартлетт говорит, что после постановки серии психологических лабораторных экспериментов, он подумал сам о себе: "Чем же нужно располагать для нашей повседневной жизни?" (Бартлетт, 1956, с. 83)
Бартлетт выдвинул целый спектр возражений против концепции Эббингауза (Бартлетт, 1932, Гл. 1); однако, наиболее общим направлением атаки оказался аргумент, относящийся к выходным характеристикам. Бартлетт понимал, что построение упрощенных лабораторных моделей - важнейшее средство науки, но возражал, что упрощение материала в экспериментах с памятью приводит к некоторым проблемам. Он утверждал, "если психолог, рассматривающий относительно высокоуровневое распознавание, подобное воспоминанию, пытается изолировать ответ, упрощая само стимулирование, то в таком случае он выполняет совершенно не такую операцию. Именно таким оказывается традиционный метод, как, к примеру, употребление так называемых обессмысленных материалов в большей части опытов с памятью". (Бартлетт, 1936, с. 44) Существенной представляется аргументация Бартлетта, что сложные материалы памяти наделены выходными свойствами, и что их упрощение экспериментатором приводит к потере возможности исследования этих свойств. (См. Бревер и Накамура, 1984, для более детального анализа данной проблемы.) Предположению, что простые законы памяти позволяют установить их посредством анализа сложных явлений, Бартлетт противопоставил довольно простой аргумент. Он воспользовался аналогией с химией и утверждал, что, как и в химическом взаимодействии, "комбинации или организации "сознательных элементов" могут обладать свойствами, отличающимися от свойств собственно элементов" (Бартлетт, 1936, с. 49). Наконец, в более узком плане, Бартлетт указывал, что метод Эббингауза фокусируется исключительно на числе корректных ответов и игнорирует многочисленные данные, получаемые путем исследования природы ошибок, совершаемых при воспоминании (см. Кориат и Голдсмит, 1996, для понимания современной трактовки данной проблемы).
Исходя из своего понимания принципа обязательности использования экологически корректного материала, Бартлетт отказался от использования бессмысленных слогов, и предпочел пользоваться в качестве экспериментального материала рисунками, фигурами и прозаическими фрагментами. В частности, преимущественное внимание он сосредоточил на материалах, собранных путем выбора из сказок американский индейцев, известных как "Война призраков". Ретроспективно можно показать, что испытуемые, читая трудный рассказ Катламета (Kathlamet) дважды и побуждаемые вспомнить его 15 минут и 10 лет спустя, также нарушали его собственный принцип экологической корректности. Однако, как это будет ниже показано в данной главе, переход от бессмысленных слогов к текстовым фрагментам предоставил методологическое обоснование новых весьма важных экспериментальных находок, которые, в конечном счете, привели Бартлетта к разработке принципа схемы.
Важнейшие эмпирические результаты Бартлетта.
Большинство своих экспериментальных материалов о человеческой памяти Бартлетт собрал в период до и после Первой Мировой войны. Он же и опубликовал их (1920) не сопровождая никаким теоретическим объяснением. В ранних 1920-х его он испытывал сильное огорчение своей неспособностью дать теоретическое объяснение полученным данным. Как он говорил (Бартлетт, 1958, с. 144), на протяжении этого периода им были написаны ряд глав для книги, описывающей его исследования памяти, но, в конечном счете, он решился им уничтожить. Однако в ранних 1920-х он проводил немало времени в общении с нейрологом Генри Хидом, и, как он говорил, именно это общение помогло ему выработать принцип схемы. Наконец, в 1932 году, он опубликовал свою известнейшую книгу, Запоминание, содержащую и довольно детальный разбор его эмпирических исследований памяти, и, вместе с тем, объясняющий результаты принцип схемы. В этом разделе настоящей главы я хотел бы обратить внимание на важнейшие эмпирические находки Бартлетта; в следующем разделе я намерен обрисовать Бартлеттовскую теорию схемы; затем мне хотелось бы показать способность его теории объяснить полученные им данные.. (Показываемые далее ссылки на страницы будут отсылать к работе Бартлетта Запоминание, изд. 1932, кроме особо оговоренных.)
Задача обобщения всех эмпирических результатов Бартлетта потребует некоторого труда. Даже по меркам того времени то, что представил Бартлетт, не отражалось количественно и казалось представленным в довольно неформальном порядке. Главным образом, он записал некоторые воспоминания, определив некоторые характеристики подобной фиксации, и далее просто сформулировал словесные оценки общей природы некоторых из находок. Однако так удалось получить довольно разумную идею характера его результатов в целом. Относительно недавно прошло обсуждение частных аспектов его работы (напр., Велер и Рёдигер, 1992); однако, большинство его важнейших находок подтверждают эксперименты, построенные на основе современных стандартов методологии и представления данных (см. обзор у Бревера и Накамуры, 1984).
Изменчивость воспоминаний. Наиболее важное сделанное Бартлеттом открытие заключалось в том, что информация, формируемая воспоминаниями, во многом отличается от исходно сообщаемой информации. Как показали его данные, "точность воспроизводства, в буквальном смысле, является редким исключением и не составляет правила" (с. 93).
Процессы подытоживания. Он обратил внимание, что записываемые воспоминания обычно короче исходного материала. Каким образом происходит такое сокращение? Первое, на что обратил внимание Бартлетт, это сохранность глубинной структуры текста. Он пришел к выводу, что "как представляется, обычно форма, план, тип или схема рассказа средне образованного взрослого оказывается стабильно доминирующим и стойким фактором для подобной части материала (с. 83). Обратное этому утверждение он исключил как несоответствующее. Он обратил внимание, что происходит "существенное упрощение, связанное с исключением представляющегося несоответствующим материала" (с. 138). Например, в "Войне призраков" главный герой возвращается домой после понесенного поражения, и текст повествует, что он "зажег огонь". Это событие не имело значения для общего плана или структуры рассказа, и оно обычно забывалось в образцах записанных Бартлеттом пересказов.
Возможно, что Бартлетт определял и еще два класса подверженных забыванию сущностей - незнакомую и непоследовательную информацию. В частности, использование незнакомого материала привело его к мысли, что "всякий элемент заимствуемой культуры, находящий весьма слабую почву в восприявшей его культуре, вряд ли способен ассимилироваться" (с. 125). Использование непоследовательного материала породило его мнение о том, что "всякий раз, когда что-либо казалось непостижимым или "подозрительным", оно опускалось или объяснялось" (с. 68). Поскольку полной ясности здесь не появилось, Бартлетт попытался различить эти два класса материала, однако в той части его книги, где он рассуждает о том, что изменения, свойственные вспомненным рисункам конструкций соотносятся именно с тем типом конструкции, которая "тяжело усваивается - либо в силу ее причудливости, либо слабой известности" (с. 182). Этот текст явился источником его предположения о существовании двух разных классов материала, предрасположенных к исключению при воспоминании.
Здесь, однако, обнаруживалось несоответствие этого общего подхода представлениям, описывающим процесс подытоживания. Общее представление об исключении несоответствующей информации дополнялось им ссылкой на безусловно очевидные примеры "курьезного сохранения тривиальности" (с. 184). Например, текст "Войны призраков" говорил о пяти воинах в каноэ. Этот факт, не игравший никакой роли в основном сюжете, довольно часто присутствует в записанных Бартлеттом пересказах.
Сведение к известным представлениям. Другому важному отмеченному Бартлеттом феномену я бы дал названия сведения к известным представлениям. Бартлетт установил, что некий класс преобразований исходного материала состоял из "приведения относительно неизвестного к относительно известному" (с. 89). В другом месте, при обсуждении о воспоминании неизвестных конструкций, он утверждает, что когда одна из таких конструкций была обычно похожа на "определенный распространенный объект, но обладала некоторыми свойствами обычно незнакомыми тем людям, кому представляли данный материал, эти свойства обязательно изменялись посредством приближения к известному" (с. 178). Предоставленные Бартлеттом примеры такого сведения показывают смещение от незнакомого "арахиса" к знакомому "желудю". Например, в "Войне призраков" прямо перед смертью главного героя текст включает некоторое озадачивающее замечание, что "нечто черное вышло из его уст". Бартлетт отметил, что в данном случае один из опрашиваемых вспомнил, что его "уста покрылись пеной" (с. 72); другой запомнил, что "его душа вышла из его уст" (с. 127).
Предположительность воспоминаний. Другой класс присутствующих в воспоминаниях изменений связан с дополнением исходных текстов новым содержанием. Бартлетт склонен был объяснять подобное "рационализацией"; я же предпочитаю отнести это к предположительности. Последнюю я подразделяю на предположения, восполняющие пробелы, и прагматические предположения. В отношении восполняющих проблемы предположений Бартлетт замечает, что текст "Войны признаков" в значительной мере эпизодичен, и события в нем следуют друг за другом без заметной связи. Анализируя пересказ такого материала, Бартлетт указывает, что "причины, очевидно формулируемые и явно вводимые в текст пересказа, обнаруживают связи именно с материалом, представленным без достаточных объяснений" (с. 84). Бартлетт приводит довольно много примеров восполняющей пробелы предположительности. Например, в "Войне призраков" один человек отказывается идти на войну, утверждая "Яне пойду туда. Я могу быть убит. Мои близкие не узнают, где я похоронен. "Но вы", - сказал он, обращаясь еще к одному человеку, - "можете идти с ними" (с. 65). Один опрашиваемый вспомнил последний фрагмент этого текста как "Потому, что вас никто не ждет назад" (с. 71). Другой вспомнил это же место как "Поскольку у вас нет родителей" (с. 120). Во всех случаях опрашиваемые пытались объяснить (чего не было в исходном тексте), что же оправдывало отказ этого человека от участия в походе.
Можно иронизировать, что, обсуждая в своей книге ошибки воспоминания, Бартлетт сам оказался в плену классического заблуждения памяти. Он утверждал, что опрашиваемые часто замещали слово "гребок" на "греблю". Однако в исходном тексте "Войны призраков" (с. 65) слово "гребок" никогда не появляется. Текст упоминает о том, что воины находились в каноэ и двое из них слушали шум весел. Когда текст упоминает о том, что каноэ плыли по реке, употребляются такие понятия как "подниматься по реке" и "возвращаться в Эгулак". Ясно, что у Бартлетта сложилось предположение, что воины "гребли" вверх по реке, и затем возвращались обратно. И подобно намерзанию корки льда в мороз, собственные ошибки Бартлетта правомерно и закономерно убеждают нас, что один из его опрашиваемых делал ту же самую ошибку предположения, которой не избежал и сам Бартлетт в написанной им книге. Вспоминая "Войну призраков" тот, за кем записывался протокол "H", упомянул о том, что "Компания гребла вверх по реке" (с. 66).
Прагматические предположения позволяют объяснять их как предположения, в которых "слушателем руководило ожидание нечто, что не было явно показано, но необходимо подразумевалось в исходном предложении". (Бревер, 1977, с. 673) Сам Бартлетт не рассматривал данный класс предположений, но его книга содержит многочисленные довольно очевидные примеры. Например, в оригинале "Войны призраков" используется фраза "индейцев оттеснили" (с. 65). Ее же различные опрашиваемые вспоминали как "Индейцы убиты" (с. 68); "Индейцы пали" (с. 70); "Его ранила стрела" (с. 72); "Вас ранила стрела (с. 120).
Эти результаты довольно похожи на те, что я сам собирал 45 лет назад. Фактом остается концептуальная близость свидетельств, собранных мной при изучении прагматических предположений, примерам, извлеченным чуть выше из работ Бартлетта. В моем эксперименте предложение "Титаник поражен айсбергом" при пересказе опрашиваемыми часто превращалось в "Титаник тонет". Мое описание исследований 1977 года показывает, что мой интерес к прагматическому осмыслению воспоминаний следует из связи с различением логических заключений от прагматических заключений и никак не связан с проведенными Бартлеттом исследованиями. Тем не менее, оно содержит ссылку на Бартлетта, так что некоторое прямое влияние представленных им данных вряд ли исключено.
Стилистика смещений и некоторых других особенностей памяти.
Бартлетт рассказывает и о некоторых других особенностях памяти (например, повышенной запоминаемости юмора и пониженной памяти на черты лица). Как представляется, эти данные лишь отчасти соответствуют теории схемы. Их можно обозначить как завершающий класс изменений памяти, исследуемых Бартлеттом в числе уменьшительных детализирующих смещений. Их трудно представить столь же непосредственно связанными с принципами схемы, как и другие упоминаемые выше находки, и поэтому мы рассмотрим их лишь вкратце. Бартлетт установил, что лингвистические особенности редко передавались правильно (с. 81). Он обратил внимание, что нестандартно написанный исходный текст обычно перелагался в привычные нормы современной речи (с. 68). Кроме того, он отметил, что ряд опрашиваемых пытались (но неудачно), вспоминать рассказанное, сохраняя близость исходному стилю (с. 81) Те же самые особенности отмечены и в Бревер и Гай (1984). Одно автобиографическое примечание. Исследования Бревера и Гая проводились как часть программы исследований литературы и психологии и в этом смысле могут рассматриваться как полностью независимое повторение результатов Бартлетта. Я вспоминаю эту интеллектуальную историю только потому, что хорошо запомнил, как же был удивлен, случайно столкнувшись с фрагментом Бартлетта о стиле уже непосредственно в момент завершения подготовки работы к публикации, - она показалась мне необычной и в то же время представляющей ясный взгляд на проблему запоминания стилистических особенностей, - она очевидно показала мне и собственные заблуждения.
Смещения памяти бессознательного происхождения. Одна из найденных Бартлеттом особенностей памяти подтверждает его концепцию схемы в отношении сознательности понимания. Представленный выше его анализ различного рода исключений и изменений обнаруживает постоянное подчеркивание Бартлеттом того, что подобные процессы работы памяти работают вне рамок осознанного понимания (напр., с. 52, с. 68, с. 86, с.. 87, с. 89, с. 126). Для подчеркивания этого факта Бартлетт обычно использует понятие "невольное" (например, "… процесс рационализации … неволен от начала до конца", с. 87), но довольно очевидно, что обозначает оно именно бессознательное.
Теория Схемы
Этот раздел будет посвящен изложению Бартлеттовской теории схемы. Важнейшее интеллектуальное достижение Бартлетта заключено в том, что теория человеческого сознания требует понимания и человеческого знания, предлагая определенное решение проблемы - схему. Сами по себе рассуждения Бартлетта настолько трудны, что и сквозь годы ясно то, что этот раздел его работы можно использовать как тест Роршаха для читателей. Поэтому я скорее склонен цитировать его собственные слова, чем описывать его точку зрения, поскольку это единственный способ показать его теорию как можно ближе к оригиналу.
Влияния, прослеживаемые в Бартлеттовской теории схемы.
Конвеционализация. Прежде чем изложить Бартлеттовскую теорию схемы, я вкратце обрисую ранее предпринятые им попытки ввести свои эмпирические результаты в какие-либо теоретические пределы. В ранние годы в Кембридже Бартлетт находился под сильным влиянием антропологии (ср. Бартлетт, 1936; Бревер, в печати; Олдфильд, 1972; Зангвилл, 1970). В особенности это были споры с антропологами о процессах конвенционализации, подобных прикладному искусству или о создании человеческим обществом конструкций предметов материальной культуры (например, в Западной культуре конвенциональный принцип изображения звезд обусловлен использованием желтых или оранжевых цветов). Бартлетт определял конвенции как культурно стабильные признаки и в особенности уделял внимание антропологическим описаниям кросс-культурных контактов. Он утверждал, "конвенционализация представляет собой процесс поглощения группой культурных материалов извне, постепенно вырабатывающий картину относительно стабильных признаков, отличающих данную группу. Новый материал ассимилируется как раз стойким прошлым той группы, в которую материал поступает" (с. 280).
Бартлетт указывал на очевидную связь между этими принципами и полученными им данными, что в результате повторяющихся воспоминаний их записи принимают относительно постоянную форму, и что изменения воспоминаний часто указывают на влияние старой информации на новую. Бартлетт признавал, что назначение первой его исследовательской программы состояло "в целом в проведении экспериментальной атаки на конвеционализацию" (Бартлетт, 1958, с. 143). В своем первом обзоре примеров запоминания содержания "Войны Призраков" Бартлетт (1920) явно пользовался конструкциями, восходящими к идее конвенционализации. Тем не менее, в конце концов, он разочаровался в них (см. Бартлетт, 1958, с. 143-144). С ретроспективных позиций я полагаю, что проблема заключалась в том, что конвенционализация в действительности не была объясняющей концепцией - заместителем, а просто представляла собой любопытную аналогию двух разных областей. Если, фактически, от нее и исходила некая объясняющая способность, то, вероятно, что процессы в человеческой памяти (что Бартлетт экспериментально и обнаружил) чем-то больше совпадали с объяснениями культурных явлений, чем противоречили им. Таким образом, Бартлетт лишился какой-либо возможности теоретически объяснить свои экспериментальные данные.
Основной принцип схемы. Любое составляющее концепцию схему представление являет собой пример глубокого доверия, существовавшего у Бартлетта к исследованиям невролога Генри Хида. Воздействие идей Хида на Бартлетта - история, требующая детального рассказа (Бартлетт, 1932, сс. 198-202; 1958, сс. 146-147; Ольдфилд и Зангвилл, 1942a, 1942b, 1943), и мы также подробно остановимся на этом. Хид нуждался в модели, объяснявшей утерю телом положения и ориентации. Он сформулировал идею психологической структуры, названную им "схемой положения" для объяснения того, как поступившая информация о положении тела влияет на текущую деятельность. Ретроспективно мне кажется, что Бартлетт оказался при этом излишне великодушен. Психологическую структуру, фиксирующую положение тела, и понимание, какие психологические средства необходимы для исследования человеческого знания и предположений о новых формах структуры сознания, разделяет весьма неблизкая дистанция. Ясно, что правильна изложенная Бартлеттом в автобиографии позиция, представившая дискуссии с Хидом источником, направившим мышление Бартелетта в новом направлении, но здесь нет ничего более, кроме заимствования одной теорией ряда специфических деталей другой.
Теория следа. Размышления над тем, посредством чего представлено человеческое знание, и психологический подход к данной проблеме говорят, что Бартлетт оказался довольно близок позиции британского философского эмпиризма, в котором знание представляется посредством специфических умственных образов (см. Бревер, 1993, где данная философская позиция обсуждается в качестве психологической теории представления). Бартлетт так обобщает подобные представления: "происхождения некоего специфического события оставляет след или какую-то группу следов, сохраняющихся либо в организме, либо в сознании" (с. 196). Он переходит к мысли, что "следы, как можно в принципе предположить, оставляют индивидуальные и специфические события. Следовательно, каждый адекватный индивид располагает неким неопределенным числом индивидуальных следов" (с. 196). Современное истолкование такой условности (лишенной образности) известно как теория образцов (напр., Медин и Росс, 1989). Подобные формы образцов мыслились Бартлеттом ("следов", если пользоваться его терминологией) обладавшими очевидной неправильностью и несовместимыми с выделенными им данными памяти. В дальнейшем выяснилось, что образцы обладают куда большей гибкостью, чем поначалу позволяют это понимать, что позволило ряду исследователей отнести их к сфере представления знания и человеческой памяти (например, Хинтцман, 1986). Я вновь вернусь к этому при обсуждении проблемы представления специфической информации в Бартлеттовской теории схемы.
Теория схемы в чистом виде
Предстоящее объяснение концепции Бартлетта будет построено на утверждении, что в ней объединены две отличные точки зрения. Вначале будет дано объяснение того, что я бы назвал "теорией схемы в чистом виде". Данная теория представляет собой "открытую" точку зрения Бартлетта, поддерживаемую яснейшими очевидными отсылками к тексту. Однако я попытаюсь доказать, что существуют и текстуально подтверждаемые свидетельства некоторого в меньшей степени ультимативного представления его теории, которое я называл бы "теорией образцов схема плюс".
Онтология. Во-первых, чем именно оказывалась схема для Бартлетта? Явные указания на это отсутствуют в Запоминании, но в своей автобиографии Бартлетт (1936) описал случай чьей-то работы со схемой и утверждал, что "он не был готов описать эту схему как нечто интроспективно найденное, но она обладала свойствами, теоретически подобными другим вещам, например, образами, наборами сенсорных реакций (сенсорными паттернами), идеями и тому подобным, что обнаруживалось им именно таким способом (с. 47). Как я полагаю, последнее очевидно говорит о том, что Бартлетт бессознательно отождествлял схему с такими сознательными сущностями как образы.
Абстрагирование. Бартлетт довольно бескомпромиссно относился к решению проблемы абстрагирования. Он утверждал, что любой индивидуальный опыт представляет собой абстрактное (схематизированное) производное схемы. Он утверждал, что "прошлое действует больше как некая организованная масса, нежели группа элементов, в который каждый элемент хранит свой собственный признак" (с. 197). В другом случае он говорил, "отсутствует даже малейшая причина предполагать то, что каждое множество поступающих импульсов, каждая новая группа опытов сохраняется в качестве изолированного элемента некоей пассивной смеси" (с. 201).
Поворот обратно для некоторой схемы. Бартлетт представлял себе, что его ультимативное понимание абстракции приводит к довольно тяжелой проблеме, - неясно, как именно вспоминается специфическое эпизодическое событие? Как утверждает Бартлетт, "нам вполне доступен способ выделения индивидуальности внутри тотально действующих масс момента" (с. 208). Бартлеттовское решение данной проблемы представляет собой известнейшую операцию, в которой индивид "поворачивает обратно для собственной схемы". Этот аспект теории Бартлетта часто понимают как пример ее наиболее необъяснимой частью. Бродбент (1970) в его некрологе Бартлетту позволил себе пойти даже столь далеко, что заподозрил самого Бартлетт в неспособности объяснить, что же обозначает данное понятие (с. 4).
Проблема "поворота обратно для некоторой схемы" обсуждалась Бартлеттом во многих местах его исследований. Как он утверждал, "Организм, обнаруживший как [повернувшись обратно для своей схемы] можно потерять точность при анализе установок, утрачивает и выстроенные вслед индивидуальные детали, но и, так либо иначе, конструирует или выводит из имеющегося наличия как возможные констуитивы, так и порядок, выстраиваемый в их продолжение" (с. 202). В другом месте он отмечает, что порядок поиска специфической информации нуждается в определенной ситуации - "организму необходимо нечто, позволяющее ему повернуть вспять его собственную "схему" и создать ее заново" (с. 206). Знакомство с этими представлениями навело меня на мысль о существовании трудности, связанной с тем, что здесь легче поставить проблему, чем подобрать решение. Современная когнитивная наука готова предположить, что желаемое Бартлеттом представление можно отождествить с определенной формой голографической метафоры или определенной формой коннекционистской модели, если бы оно не казалось неуместным анахронизмом. Созданный Бартлеттом теоретический механизм реален, и та лучшая интерпретация, которую я бы мог ему дать, состоит в том, что "поворот обратно на некоторой схеме" должен заключаться в конструировании специфического представления посредством создания модальной схемы свойств соответствующего схематизма. Таким образом, чья-либо попытка вспоминания уведенной им специфической комнаты уже не будет означать вспоминания всех увиденных им комнат, но именно определенной комнаты с потолком из материала, соответствующему типу некой "модальной комнаты" (в частности, штукатурки), двери - "модальной двери" (в частности, деревянной) и т.д. Подобная интерпретация сохраняет Бартлеттовский ультимативный абстракционизм и, позволяя воспроизвести определенную комнату, избегает определенных проблем, когда успешность воспоминания нуждается в воспроизводстве эпизодических деталей данной немодальной комнаты.
Образность. Еще один аспект теории Бартлетта связан с трудностью понимания устанавливаемых им отношений между схемой и образами. Как он утверждал, "одна из величайших функций образов в умственной жизни заключается в указании предметов находящихся за "схемой" (с. 209). Перейдя к более обстоятельному анализу, он указывает, "образы представляют собой буквальную детализацию внешней среды "схемы" и облегчают некоторые немаловажные отклики на непосредственно окружающие условия. Все они существенным образом индивидуальны и конкретны по своему характеру" (с.. 303). Современные комментаторы Бартлетта находят этот аспект теории схемы трудным для понимания. Решением может быть здесь принятие во внимание ранних штудий Бартлетта в области философии и интроспективной психологии. Бартлетт предполагает, что специфические воспоминания прошлого осуществляются посредством представлений реорганизованной памяти. Посредством реорганизованной памяти я понимаю, что форма памяти способна содержать "память специфического эпизода индивидуального прошлого. Она типически появляется посредством "переживаний" происходящего ранее индивидуального феноменального опыта … Информация в такой форме памяти выражается посредством умственного образа (Бревер, 1960, с. 60). Если следовать этому прочтению, то, я думаю, можно понять, почему Бартлеттовский анализ предмета схемы так часто адресуется к образу.
Схема плюс теория образца
В предыдущем разделе я представил мой лучший анализ "официальной" Бартлеттовской теории - теории схемы в чистом виде. Однако его подраздел "поворота обратно на чьей-то схеме" не оставляет сомнений в том, что Бартлетт, именно в части понятий воспоминания специфической информации, ставил проблемы с присущей ему экстремальной формой абстракционизма. Вдобавок, следует принять во внимание, что определенная часть Бартлеттовской теории схемы призвана была объяснить его эмпирические находки в сфере человеческой памяти, и, что очевидно следует из записей вспоминания опрашиваемых, их пересказы оказывались более специфичны и менее схематичны, чем прочитанный ими исходный текст.
Практически, как я думаю, Бартлетт часто пользовался менее категоричным представлением, в котором воспоминания включали как схематическую информацию, так и некоторую специфическую эпизодическую информацию. Некую аргументацию для подобной интерпретации мы можем найти в Запоминании. Например, Бартлетт утверждает, что вспоминание рисунков "вполне могло быть таким … что выводы невольно смешивались с действительными воспоминаниями воспринятых признаков образцов" (с. 52). Он утверждает, что процесс воспоминания нуждается в активном, связанном предустановкой запоминании; в форме ли чувственных образов или, что чаще, отдельных слов ряд некоторых частей событий запоминается повторно, и событие в таком случае реконструируется на основе такого рода специфических элементов материала к виду общей массы соответствующих материала или реакции (с. 209). В другом случае Бартлетт утверждает, что запоминание представляет собой "выстраивание нашего отношения, направленного на целостную активную массу организованных относящихся к прошлому реакций или опыта и к некоторой сторонней детали, обычно появляющейся в виде образа или в виде языковой формы" (с. 213). То, что присущий схеме плюс теории принцип образца следует сохраненной специфической эпизодической информации (например, сторонней детали) не устраняет тех главных проблем, обсудить которые мы и собираемся далее.
Активный характер схемы
Не один из современных комментаторов Бартлеттовского принципа схемы подчеркивает отмечаемую им активность схемы. (Мы тоже в некоторой степени говорим об этом в Бревер и Накамура, 1984.) Основание этому мы находим в самих работах Бартлетта. Например, он говорит, что "объединение некоего воспринятого со специальной установкой очевидно оказывается активным процессом, для, абстрактно формулируя, установок, используемых как нечто из большого перечня, каждый элемент которого способен играть здесь свою роль. Но хотя это объединение активно, оно не сознательно перед обозревателем, не знакомым с поиском и последующим соотнесением. Я бы так назвал этот фундаментальный процесс объединения воспринятого с некоторой устанавливающей схемой: активность, наступающая за пониманием (с. 20). В определении, возможно, составляющем сильнейшую сторону точки зрения Бартлетта, говорится "процесс это решительно не только проблема отношения вновь представленного материала к старым достижениям знания … Приравнивание учитываемости и участия в сознательной жизни к простой проблеме способности вписываться в уже сформированную систему очевидения должно открыть ясное понимание того, что процесс вписываемости представляет собой активный процесс, прямо зависящий от предопределяющих тенденций и направленности, вносимой субъектом в проблему" (с. 85).
Если, учитывая сказанное предположить, что схема представляет собой динамическую сущность, подвергающуюся гибкой реорганизации для обработки специфических ситуаций, то в таком случае нам очевидно, что это действительно противоречит довольно прозрачным утверждениям Бартлетта (представленным в находящемся выше разделе теории схемы в чистом виде), что схема представляет собой сознательное представительство родового знания в долговременной памяти. Другая тенденция, свидетельствующая против атрибутации Бартлеттовской схемы свойствами высокой активности и гибкости, рассматривает то, что его первая попытка анализа собранных им данных памяти заключалась в их привязке к антропологической концепции конвенционализации. Мне представляется, что среди антропологических конструкций принцип конвенционализации единственный работающий с относительными статическими аспектами культуры, медленно меняющимися только время от времени.
Так что значило утверждение Бартлетта, что схема является активным процессом? Я думаю, что внимательное чтение его текста показывает, как он пытался продемонстрировать, что во взаимодействии с миром человеческое существование выступает не только простым формирователем откликов, определенным текущим состоянием физического окружения. В терминологии современной когнитивной психологии (Линдсей и Норман, 1977) Бартлетт говорил, что во взаимодействии с миром осуществляется значительное нисходящее восполнение взаимодействия, оказываемого на личность. Более специфично то, что представленное в схеме родовое знание только привнесено для указания процессов восприятия и запоминания. Эта интерпретация точки зрения Бартлетта в значительной мере, как мне представляется, оправдана приведенными выше ссылками. Первая из приведенных выше ссылок взята из проведенного Бартлеттом анализа нисходящих эффектов зрительного восприятия (см. Палмер, 1975, содержащий классический анализ той же самой проблемы в современной когнитивной психологии). Что Бартлетт обозначал как "активность, наступающую за пониманием" показывает цитируемое утверждение о том, что опрашиваемые не просто различали демонстрируемые им физические стимулы, но и использовали схему нисходящей информации для их интерпретации. Вторая цитата взята из обсуждения собранных Бартлеттом данных памяти, в которой он указывает, что опрашиваемые не просто пассивно воспринимали прочитываемый ими текст, но формулируемые ими в момент воспоминания выводы свидетельствуют об активности "предустанавливающих тенденций и смещений" (например, знания родовой схемы). Это позволяет мне заключить, что рассуждения Бартлетта об активной природе схемы не противоречат его же предположениям о том, что схема представляет собой архив родового знания в долговременной памяти.