Романько Олег Валентинович Мусульманские легионы во Второй мировой войне Сайт Военная литература

Вид материала

Подобный материал:

Волков Федор Дмитриевич За кулисами второй мировой войны Сайт Военная литература, 2370.03kb.
Воспоминания Сайт «Военная литература», 3112.19kb.
Тема «советский союз во второй мировой войне» занятие 1, Истоки и начало Второй мировой, 112.07kb.
Палеолог Морис Жорж Paléologue Maurice Georges Царская Россия во время мировой войны, 2713.45kb.
Романько О. В. «Мусульманские формирования» из граждан СССР в германской армии (1941, 233.95kb.
Сталинградская битва положила начало полного и безоговорочного поражения немецкой армии, 144.01kb.
К 65-летию Победы в Великой Отечественной Войне, 124.81kb.
Борзунов Семен Михайлович Спером и автоматом Сайт Военная литература, 4055.98kb.
Деникин Антон Иванович Старая армия Сайт Военная литература, 4369.58kb.
Шофилд Б. Ш81 Арктические конвои. Северные морские сражения во Второй мировой войне, 3188.59kb.

1 2 3 4 5 6 7 8

Раздел Югославии был спланирован еще до начала войны, однако эти планы дополнялись и в ходе ее. Основными документами, определяющими порядок этого раздела, а также взаимоотношения и обязанности оккупирующих держав, были «Общий план организации управления на югославской территории» от 6 апреля 1941 г. и «Временное соглашение по разделу Югославии» от 12 апреля.

Еще накануне капитуляции Югославии И. фон Риббентроп пригласил в Вену на 21–22 апреля министра иностранных дел Италии Г. Чиано для обсуждения вопроса о разделе Югославии. На этой встрече были выработаны [46] окончательные принципы оккупационной политики держав «Оси» в Югославии и определены сферы их влияния. В результате вышеуказанные районы Югославии с проживающим там мусульманским населением оказались в следующих зонах оккупации:

— Санджак был оставлен в составе оккупированной Италией Черногории, за исключением одного уезда, который был передан оккупированной немцами Сербии;

— большую часть Косово и Метохии оккупировала Италия. Немцы оставили за собой только один район этой области — Трепчу;

— Западная Македония была передана Италии, тогда как большую часть этой области оккупировала Болгария;

— 10 апреля 1941 г. в Загребе было провозглашено Независимое государство Хорватия (НГХ), в состав которого были включены собственно хорватские земли, а также Босния и Герцеговина. Несмотря на то что Хорватия была объявлена суверенным государством, на ее территории временно оставались немецкие и итальянские войска, между которыми 24 апреля 1941 г. была специально установлена демаркационная линия, которая проходила почти посередине территории НГХ. При этом большая часть южной Боснии и Герцеговины оказалась в сфере влияния Германии.

Летом 1941 г. была сформирована немецкая оккупационная администрация на территории Югославии. 9 июня 1941 г. ОКВ подписало директиву № 31 о создании на «занятой территории Балкан ясного и единого порядка подчинения...», а также об учреждении должности «командующего войсками вермахта на Юго-Востоке». На эту должность был назначен генерал-фельдмаршал В. Лист{10}, [47] командовавший германскими войсками во время Балканской кампании. Согласно директиве № 31, этот командующий (подчиненный затем непосредственно Гитлеру) являлся высшим представителем вермахта на Балканах, который должен был осуществлять исполнительную власть во всех занятых Германией областях.

Командующему войсками вермахта на Юго-Востоке были непосредственно подчинены: командующий войсками вермахта и наместник в Сербии и командующий войсками вермахта и уполномоченный генерал в Хорватии. В подчинении каждого из этих генералов находились [48] органы оккупационной администрации на местах: областные, окружные и местные комендатуры.

Вопросами обеспечения порядка на оккупированных территориях занимались соответственно главные фюреры СС и полиции Сербии и Хорватии. В административном отношении они подчинялись рейхсфюреру СС Гиммлеру, а в оперативном — соответствующим генералам-наместникам в Сербии и Хорватии. Полицейская власть на местах осуществлялась посредством подчиненных им областных комендатур и полицейских участков.

Таким образом, в захваченных районах Югославии немцы установили режим военной оккупационной администрации.

В отличие от немецкой зоны оккупации Италия в своей зоне установила гражданскую администрацию. Так, всю свою часть Косово, а также населенную в основном албанцами западную Македонию Италия 12 августа 1941 г. формально передала Албании, которая с апреля [49] 1939 г. находилась с ней в «личной унии». Все эти территории были объявлены «Великой Албанией» и управлялись сначала Высшим гражданским комитетом, а потом — итальянским Министерством освобожденных областей через органы на местах — префектуры, подпрефектуры и коммуны. Однако реальная власть здесь находилась в руках королевского наместника в Албании генерала Ф. Якомони.

В Черногории и Санджаке вся власть находилась в руках сформированного 28 апреля 1941 г. Высшего гражданского комиссариата во главе с итальянским полномочным министром С. Маццолини.

Сразу же после раздела Югославии и установления там оккупационного режима и немцы, и итальянцы стали привлекать местное население для службы в добровольческих формированиях. Причем итальянцы делали это на основе воинской повинности, а немцы — на добровольной основе.

В 1942–1943 гг. произошел коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Одним из его последствий стало ослабление прогерманской коалиции и стремление Италии выйти из войны, которое особенно усилилось после высадки англо-американских войск на Сицилии (август — сентябрь 1943 г.).

Поэтому, не рассчитывая на стойкость своего итальянского союзника, немецкое верховное командование 30 августа 1943 г. разослало подчиненным военным инстанциям план под кодовым названием «Ось» ( «Achse»), Согласно этому плану предполагалось овладеть Италией (включая все оккупированные ею территории) и как можно скорее разоружить итальянские войска и входящие в их состав добровольческие формирования, кроме тех, которые согласятся продолжать войну на стороне Германии. Вечером 8 сентября ОКБ отдало приказ о немедленном выполнении операции «Ось». [50]

Заняв итальянскую оккупационную зону в Югославии, а также Албанию, немецкое командование распространило на нее и систему своей оккупационной администрации.

Так, в Черногории была создана областная комендатура, которая подчинялась командующему войсками вермахта и уполномоченному генералу в Албании. I ноября

1943 г. она была переподчинена непосредственно командующему войсками вермахта на Юго-Востоке, а в мае 1944 г. реорганизована в штаб командующего войсками вермахта и уполномоченного генерала в Черногории. Для осуществления полицейской власти в столице Черногории — Цетинье была учреждена полицейская дирекция Черногории, подчиненная главному фюреру СС и полиции Сербии. В ее компетенцию входила также и полицейская служба в Санджаке.

8 сентября 1943 г. в связи с уходом итальянцев немецкие войска вступили в Албанию. Последний премьер-министр проитальянского правительства Албании бежал из страны, которая была передана под управление немецкой военной администрации в лице командующего войсками вермахта и уполномоченного генерала в Албании. Полицейская власть была сосредоточена в руках главного фюрера СС и полиции Албании СС-обергруппенфюрера И. Фитцхума.

Немецкие власти официально провозгласили, что выступают «за независимую и свободную Албанию» и пришли сюда как «освободители албанского народа от итальянского ига». Поэтому уже в октябре 1943 г. по немецкой инициативе было созвано Народное собрание, провозгласившее о разрыве унии Албании с Италией и ее государственной независимости.

10 октября было сформировано албанское правительство — так называемый Регентский совет, в который вошли албанские деятели, не сотрудничавшие с итальянцами или [51] коммунистами, — М. Фрашери, Ф. Дипра, Л. Носи и А. Харапи. Новое правительство провозгласило нейтралитет Албании в войне.

В Германии было объявлено, что Албания является не оккупированной, а «дружественной страной». Поэтому германские войска в Албании считались не оккупационными, а союзными вооруженными силами. В действительности же албанское правительство полностью находилось под контролем якобы не существовавшей германской военной администрации.

24 сентября 1943 г. уполномоченный германского правительства при командующем на Юго-Востоке Г. Нойбахер заявил, что Германия признает «Великую Албанию». Таким образом, предполагалось, что после окончания войны Косово, Метохия и Западная Македония останутся в составе Албании. На этом основании представители албанского Регентского совета возглавили в этих регионах административный аппарат. Например, в Косово был сформирован Исполнительный комитет правительства Албании.

Наряду с тем, что до середины 1943 г. немцы осуществляли оккупационную политику на Балканах совместно с итальянцами, другим важным моментом в процессе создания и использования здесь мусульманских формирований была ситуация, сложившаяся вокруг мусульманского населения Боснии и Герцеговины, входивших в состав НГХ.

На протяжении всего периода оккупации Балкан отношения между правительством НГХ и представителями Германии и Италии неуклонно осложнялись из-за политики последних, направленной на вербовку граждан этого государства в свои вооруженные силы.

Естественно, что все проживавшие на территории НГХ мусульмане считались наравне с хорватами полноправными гражданами этого государства. Такому «мирному [52] сосуществованию» представителей двух, казалось бы, враждебных религий способствовало то, что их объединяла общая ненависть к православным сербам, имеющая глубокие исторические корни.

Есть свидетельства, что еще задолго до войны находившаяся у власти в Хорватии в 1941–1945 гг. организация усташей установила прочные связи с лидерами боснийских мусульман-сепаратистов. После провозглашения НГХ 10 апреля 1941 г. в Загребе было сформировано временное правительство независимой Хорватии — Хорватское [53] государственное руководство, в состав которого вошел один представитель от боснийских мусульман — И. Муфтич.

16 апреля 1941 г. после прибытия в Загреб руководителя организации усташей А. Павелича было сформировано первое Хорватское государственное правительство. Его председателем стал сам Павелич, а заместителем последнего — боснийский мусульманин О. Куленович. В дальнейшем на пост вице-президента правительства назначался исключительно мусульманин. Считалось, что на этом месте он представляет интересы всех мусульман НГХ.

Уже в ходе войны в своем стремлении добиться поддержки основной массы боснийских мусульман заместитель Павелича М. Будак заявил, что хорваты принадлежат к двум вероисповеданиям — католичеству и исламу. «НГХ, — сказал [54] он в одном из своих выступлений, — является исламским государством повсюду, где только люди исповедуют мусульманскую веру»{11}.

В результате такой политики мусульмане НГХ были признаны правительством усташей «исповедующими ислам хорватами» со всеми вытекающими из этого статуса правами и обязанностями. На этом основании они подлежали призыву в вооруженные силы НГХ на тех же условиях, что и хорваты-католики.

Поэтому, когда в феврале 1943 г. Гиммлер отдал приказ о создании из боснийских мусульман новой дивизии войск СС, Павелич отнесся к этому крайне подозрительно. Хорошо зная методы и принципы немецкой национальной политики, писал английский историк Г. Уильямсон, он «заподозрил Гиммлера в... плане, имевшем целью натравить мусульман на католиков-хорватов и дестабилизировать обстановку в хорватском государстве»{12}.

В первую очередь Павелич опасался возникновения мусульманского сепаратизма в НГХ, а также, что было более вероятным, дезертирства мусульман из рядов хорватских вооруженных сил с целью попасть в «свою» мусульманскую дивизию, хоть и под немецким командованием. Однако Гиммлер оставил все протесты Павелича без внимания, что еще более осложнило обстановку на Балканах.

Готовя войну против Советского Союза, руководство Германии рассматривало его как «искусственное и рыхлое объединение» огромного числа наций, как «этнический конгломерат, лишенный внутреннего единства». Поэтому одной из главных задач германского военно-политического руководства после начала войны с СССР было разрушение его как многонационального государства путем привлечения на свою сторону представителей нерусских народов и национальных меньшинств. При этом нацисты считали, пишет современный российский историк И. Гилязов, что «для борьбы с большевизмом стало возможным привлечь на свою сторону многочисленные мусульманские народы Советского Союза», на сотрудничество с которыми делалась особая ставка{13}.

Одним из способов осуществления такого сотрудничества стало создание «национальных» добровольческих формирований из тюркских и кавказских народов СССР (т.е. военный коллаборационизм).

Военный коллаборационизм напрямую зависел от развития политического сотрудничества населения с оккупационными властями. В основе этого сотрудничества лежали в целом те же причины, что и в других оккупированных Германией государствах. Однако в СССР оно имело ряд особенностей, которые заключались в следующем.

Во-первых, если на Балканах власть принадлежала военной оккупационной администрации при практически [56] полном отсутствии каких-либо гражданских оккупационных учреждений, то на оккупированных территориях СССР одновременно сосуществовали военная, гражданская и полицейская администрации. Все эти три формы администрации, естественно, должны были сотрудничать между собой. Однако на деле это сотрудничество было пронизано непримиримым соперничеством. Каждая из этих администраций на местах и их руководство в Берлине претендовали на свою, единственно правильную, концепцию национальной политики.

Во-вторых, в процессе проведения оккупационной политики на территории СССР немаловажную роль сыграл и тот факт, что немцам перед началом войны так и не удалось создать здесь дееспособную «пятую колонну» по примеру Западной или Юго-Восточной Европы. Поэтому уже в ходе войны им пришлось приспосабливать свои довоенные взгляды на национальный вопрос в СССР под конкретные условия и несколько корректировать методику его использования.

Рассмотрим каждую из указанных форм оккупационной администрации.

Структура сферы военной оккупации была принципиально установлена «Особыми указаниями по обеспечению, часть Ц» от 3 апреля 1941 г. В соответствии с ними все советские области, находившиеся под управлением военной администрации, были разделены на три зоны:

1) непосредственный район боевых действий, где командиры дивизий и корпусов и подчиненные им войска фактически сами являлись исполнительной властью по отношению к гражданскому населению;

2) находившийся за ним на глубине примерно от 20 до 50 км тыловой армейский район, в котором для каждой армии назначался специальный комендант; [57]

3) тыловой район групп армий, начальником которого назначался один из командиров корпусов.

17 июля 1941 г. Гитлер подписал приказ о введении гражданского управления в оккупированных «восточных областях». Согласно этому приказу было создано Министерство оккупированных восточных областей, которое возглавил А. Розенберг, прибалтийский немец, хорошо владевший русским языком.

20 июля 1941 г. в Берлине состоялось совещание высшего военно-политического руководства Германии, на котором Розенберг представил Гитлеру план будущего административно-политического устройства территории бывшего СССР. По этому плану предполагалось создать пять административных единиц — реихскомиссариатов: «Московия» (центральные области России), «Остланд» (Прибалтика и часть Белоруссии), «Украина» (большая часть собственно Украины и Крым), «Кавказ» (Северный Кавказ, Закавказье и Калмыкия) и «Туркестан» (Средняя Азия, Казахстан, Поволжье и Башкирия). Причем два последних только недолгое время должны были иметь статус реихскомиссариатов: позже их предполагалось объявить имперскими протекторатами, с относительно широким самоуправлением и собственными вооруженными силами.

Однако вследствие провала планов «молниеносной войны» против СССР удалось создать только два рейхскомиссариата — «Остланд» и «Украина». Они начали функционировать 1 сентября 1941 г.

Таким образом, главным творцом оккупационной и национальной политики на территории СССР и тем, кто претендовал на первенство в проведении этой политики, стал А. Розенберг. Основной задачей Розенберг считал умение «подхватить и использовать стремление к свободе нерусских народов СССР и придать им определенные [58] государственные формы, то есть органически выкроить из огромной территории Советского Союза государственные образования и восстановить их против Москвы...»{14}.

Наконец, согласно приказу Гитлера от 17 июля 1941 г. на рейхсфюрера СС Гиммлера было возложено «полицейское обеспечение восточных территорий». Последний назначал главных фюреров СС и полиции, являвшихся высшими полицейскими чиновниками в рейхскомиссариатах (им же, по согласованию с военной администрацией, подчинялись также силы СС и полиции, действовавшие в тыловых районах групп армий). Хотя фюреры СС и полиции формально подчинялись рейхскомиссарам или находились в оперативном подчинении начальников тыла армий и групп армий, реальную власть над ними имел только Гиммлер.

Со временем каждая из ветвей немецкой оккупационной администрации стала так или иначе привлекать к сотрудничеству местное население.

В политической сфере это было выражено в создании и функционировании органов так называемого местного самоуправления: сельских, районных и городских управлений. Их соответственно возглавляли старосты, начальники районного управления и бургомистры. Эти органы создавались сразу же по установлении на данной территории немецкой военной или гражданской администрации. Однако нельзя сказать, что они были инструментами немецкой национальной политики. Скорее, они представляли собой пропагандистские инструменты, при помощи которых оккупанты стремились создать впечатление, что местное население сотрудничает с ними. [59]

Поэтому основным инструментом при использовании национального вопроса в оккупационной политике стали «национальные комитеты» или их всевозможные модификации. Они должны были представлять интересы данного национального меньшинства или народа перед оккупационной администрацией и одновременно играть роль противовеса органам местного самоуправления.

Немецкий историк К.Г. Пфеффер отмечал, что «немецкие фронтовые войска и служба тыла на Востоке были бы не в состоянии продолжать борьбу в течение долгого времени, если бы значительная часть населения не работала на немцев и не помогала немецким войскам»{15}.

С этим утверждением приходится согласиться. К началу 1940-х гг. в Советском Союзе не было недостатка в недовольных и несогласных, чьи настроения мог использовать дальновидный и осмотрительный враг. Чтобы понять это, достаточно обратиться к предыдущему периоду истории страны. Среди всего прочего, надо признать, что национальные противоречия, как провозглашали коммунисты, не только не исчезли, но и отчасти разгорелись с новой силой вследствие предвоенных репрессий. Что же касается ряда мусульманских народов СССР, то у них эти противоречия (и прежде всего с русскими) были обусловлены еще и исторически. Начало войны Германии с СССР привело к обострению этих противоречий. Как правило, они выражались в следующем.

По словам генерал-фельдмаршала Э. фон Манштейна, командующего 11-й немецкой армией, войска которой в октябре — ноябре 1941 г. оккупировали Крым — первый крупный регион с компактно проживавшим здесь мусульманским населением, — «татары сразу же встали на нашу сторону. Они видели в нас своих освободителей [60] от большевистского ига, тем более что мы уважали их религиозные обычаи...»{16}.

Кроме того, еще до захвата немцами Крыма, в октябре 1941 г., появились первые свидетельства того, что крымские татары начали дезертировать из действующей армии, скрываясь в своих деревнях. Уже в самом начале Крымской кампании немцев татары выступали в немецких частях в качестве проводников, «проводили их в обход и наперерез» отступавшим советским войскам. В ряде случаев имели место нападения на отступавшие советские части, а также разграбления партизанских продовольственных баз, созданных перед войной.

После оккупации большей части Крыма немцы повели открытую политику заигрывания с татарским населением, используя националистические настроения и создавая для него ряд материальных преимуществ перед остальными народами Крыма. Оккупационные власти во многих случаях не подвергали репрессиям комсомольцев и коммунистов-татар, а разъясняли им, что они ошибались, а теперь с оружием в руках должны исправить свои ошибки, активно сотрудничая с новой властью.

Одной из форм такого сотрудничества стало создание мусульманских татарских комитетов. Так, уже в конце декабря 1941 г. в Бахчисарае при поддержке немцев был создан первый Мусульманский комитет, а затем на его основе комитет в Симферополе. По замыслу его основателей — председателя Д. Абдурешидова и двух его заместителей, И. Керменчиклы и О. Меметова, — этот комитет должен был представлять всех крымских татар и руководить всеми сферами их жизни. Однако СД сразу же запретила им называть комитет «крымским», оставив в его названии только слово «симферопольский». В этом качестве он должен был служить только примером районным [61] мусульманским комитетам, которые стали создаваться в других городах и населенных пунктах Крыма в январе — марте 1942 г.

Организационно Симферопольский мусульманский комитет делился на 6 отделов: по борьбе с бандитами (т.е. с советскими партизанами), по комплектованию добровольческих формирований, по оказанию помощи семьям добровольцев, культуры и религии, пропаганды и агитации, административно-хозяйственный и канцелярию.

Программа, созданная руководством комитета, включала следующие мероприятия: организацию крымско-татарского населения для борьбы с партизанским движением; восстановление старых традиций и обычаев; открытие мечетей; пропаганду и агитацию в пользу создания под покровительством Германии крымско-татарского государства; помощь оккупационному режиму и немецкой армии людскими ресурсами и продуктами питания.

Все районные мусульманские комитеты имели такую же структуру и в своих действиях в целом руководствовались указаниями Симферопольского комитета.

Несмотря на полное подчинение всей деятельности комитетов немецкой оккупационной администрации, лидеры крымско-татарских националистов не оставляли надежды получить более широкие полномочия, вплоть до провозглашения в Крыму татарского государства. В связи с этим ими было предпринято несколько попыток.

Так, в апреле 1942 г. группой руководителей Симферопольского комитета были разработаны новый устав и программа деятельности мусульманских комитетов. При этом были выдвинуты следующие главные требования:

1) создание татарского парламента;

2) создание Татарской национальной армии;

3) создание самостоятельного татарского государства под протекторатом Германии. [62]

Эта программа была подана на рассмотрение Гитлеру, однако он ее не одобрил. Было позволено лишь увеличить вербовку добровольцев-татар в германские вооруженные силы в Крыму и части вспомогательной полиции порядка.

В мае 1943 г., пользуясь изменениями в германской оккупационной политике, один из старейших крымскотатарских националистов А. Озенбашлы написал на имя Гитлера меморандум, в котором изложил программу сотрудничества крымских татар с Германией, основные положения которой сходны с пунктами предыдущей. Однако выполнение подобных требований не входило в планы нацистского руководства, поэтому СД сочла «более благоразумным» не давать ход этому документу. Гитлер о нем так и не узнал.

«...Повсюду оккупанты твердо держали власть в своих руках и свирепо подавляли малейшие попытки к обретению... национальной самостоятельности»{17}, — писали американские историки М.Я. Геллер и A.M. Некрич. Поэтому уже к концу 1943 г. почти все мусульманские районные комитеты практически не функционировали. Так, даже Симферопольский комитет состоял фактически только из одного человека — своего председателя Абдурешидова. Хотя, кроме него, в комитете на тот момент числились еще 11 членов, но ни один из них участия в его работе не принимал.

Быстрое продвижение немецких войск к Северному Кавказу и временная оккупация части его территории усилили сепаратистские и националистические настроения среди некоторых групп его населения. Выражая враждебные взгляды по отношению к советским властям, их лидеры, опираясь во многих случаях на уголовников и [63] исламских фанатиков, пытались сплотить недовольных существовавшим порядком, организовывали террористические акты, уничтожали партийно-советский актив, призывали население к уклонению от службы в Красной Армии, дезертирству и прямой измене. Помимо этого, в некоторых случаях имела место широкая агитация за поражение Советского Союза и восстание в его тылу с целью оказания помощи Германии.

Значительная часть партийно-советских национальных кадров оказалась неустойчивой, а некоторые из них заняли откровенно пронемецкую позицию. Перед вступлением немцев они бросали работу, уходили на нелегальное положение или присоединялись к отрядам повстанцев. В их числе, например, оказался такой известный в то время человек, как чеченец А. Авторханов, профессор, работавший в институте языка и литературы, который при приближении немцев к границам Чечено-Ингушетии перешел на их сторону и организовал отряд для борьбы с партизанами.

Именно из таких людей в период недолгой оккупации части Северного Кавказа при поддержке немцев был создан ряд «национальных комитетов». Среди них следует назвать Карачаевский национальный комитет и Кабардино-Балкарский национальный комитет. Например, в состав последнего входили: князь С. Шадов (председатель комитета), князь Б. Шаков, К. Бештоков, А. Узденов, А. Пшуков, Д. Тевкешев и Ш. Шокманов. Двое последних членов комитета были эмигрантами и проживали до начала войны в Турции.

Таким образом, сотрудничество населения оккупированных территорий СССР с немецкой администрацией в форме политического коллаборационизма происходило: путем создания местных «национальных самоуправлений» или «национальных комитетов», которые фактически не [64] имели никаких политических прав, а могли руководить только некоторыми сторонами экономической и культурной жизни своих народов.

Однако одной из особенностей немецкой оккупационной политики на территории СССР было то, что эти самоуправления и комитеты были организованы из людей, с которыми немцы столкнулись непосредственно после начала войны. То есть в СССР не было заранее подготовленной «пятой колонны». Ее отчасти должны были заменить представители антикоммунистической эмиграции, которые выехали из бывшей Российской империи в ходе и после окончания Гражданской войны. Со многими представителями этих эмигрантских кругов нацисты установили и поддерживали отношения еще до своего прихода к власти. В ходе же подготовки и после начала осуществления плана «Барбаросса» желание нацистов иметь в СССР действенную «пятую колонну» и желание эмигрантов вернуться на родину в качестве хозяев совпали.

Следует отметить, что политика немцев по использованию коллаборационистов на оккупированных территориях зависела от тех изменений, которые происходили в немецкой оккупационной и национальной политике. В отношении же мусульман СССР началом подобных изменений послужил так называемый немецкий кавказский эксперимент.

В конце 1941 — начале 1942 г. немецкое командование развернуло подготовку к наступлению на юге России и на Кавказ. Для достижения большего успеха были пересмотрены и некоторые методы оккупационной политики. Так, по замечанию немецкого историка Н. Мюллера, «если Прибалтику собирались онемечить, Белоруссию превратить в огромный пересыльный концлагерь, Украину сделать житницей... рейха, то на Кавказе нацисты [65] предполагали провести «эксперимент» с предоставлением населению широких прав»{18}. Однако для проведения подобной политики были необходимы посредники, которые и должны были создать у местного населения иллюзию получения этих «широких прав».

Другой особенностью этого эксперимента было начало организованного создания и использования «кавказских и тюркских национальных воинских формирований». Планы по их созданию в общем подразумевали, что со временем они должны стать ядром будущих «национальных армий независимых государств», в которых у власти будут эмигранты-посредники и некоторые местные коллаборационисты.

«Кавказский эксперимент» на начальном этапе должен был ограничиться только Кавказом: в последующем его предполагалось распространить на Казахстан и Среднюю Азию.

Поэтому в целях политического обеспечения «кавказского эксперимента» в конце 1941 — начале 1942 г. в Германии был создан ряд «национальных комитетов» (Туркестанский, Северокавказский, Азербайджанский, Грузинский, Армянский и т.п.), которые со временем в качестве правительств должны были переехать на «освобожденные немецкими войсками территории их государств». Пока же в обязанности этих организаций входили пропагандистское обеспечение всех немецких мероприятий в отношении данного народа, а также «представление его интересов» перед правительством Германии (главным образом это касалось положения «восточных» рабочих и бойцов «национальных» добровольческих формирований).

О текущих целях и задачах, которые ставило руководство каждого конкретного комитета, лучше всего свидетельствует его структура. Рассмотрим ее на примере [66] Туркестанского национального комитета (ТНК) — одной из самых влиятельных национальных организаций на территории Германии.

Туркестанский национальный комитет был создан в августе 1942 г. на базе Туркестанского национального объединения — представительного органа среднеазиатской эмиграции — и имел следующую структуру.

I. Президент комитета — Вели Каюм-хан, узбек.

II. Генеральный секретарь президента ТНК — сначала узбек Карими, затем казах Канатбай.

III. Президиум ТНК (4 казаха, 3 туркмена, 2 киргиза, 2 таджика и 3 узбека).

IV. Отраслевые отделы комитета:

1. Здравоохранения (руководитель — Карими) — подготовка и использование врачей и санитарного персонала.

2. Научный (узбек Салими, затем узбек Осман) — сбор материалов, касающихся истории, географии, этнографии и культуры Средней Азии и Казахстана.

3. Военный (узбек капитан Б. Хайит) — представление интересов туркестанских добровольцев перед генерал-инспектором восточных войск, осуществление связи комитета с туркестанскими добровольческими формированиями, а также внесение предложений по набору и обучению туркестанских офицеров.

4. Военнопленных (казах Лукин) — забота о военнопленных-туркестанцах.

5. Обеспечения и снабжения гражданских лиц (узбек Нур-Мамед) — забота обо всех находящихся в Германии рабочих-туркестанцах.

6. Попечения (казахи Нур-Байак и Нури-бек) — забота о размещении и обеспечении беженцев и семей бойцов добровольческих формирований.

7. Духовный (казах мулла Оросман) — подготовка мулл. Кроме того, при отделе имелся инспектор — обер-мулла узбек Н. Накиб-Ходжа, который осуществлял сотрудничество [67] с муллами, находившимися в добровольческих формированиях.

8. Военной пропаганды (узбек лейтенант Хаким) — подготовка, использование пропагандистов в туркестанских воинских частях и контроль над ними.

9. Политической пропаганды (киргиз Аламбет) — пропагандистская работа, направленная на воспитание туркестанских добровольцев в национальном духе.

10. Прессы (узбек Ахмеджан) — подготовка и выпуск печатных изданий ТНК.

11. Радио (узбек Жермет) — подготовка и осуществление радиовещания ТНК. В распоряжении этого отдела имелись узбекский, туркменский и казахский радиодикторы.

12. Музыкальный и театральный (узбек Кудретулла) — подготовка театральных трупп, музыкантов и певцов для выступлений перед туркестанскими добровольцами в целях их культурного воспитания.

По политической линии все «национальные комитеты» находились в подчинении Розенберга. Для руководства ими при его министерстве был создан отдел «Иностранные народы», начальником которого был назначен известный востоковед, профессор Г. фон Менде. А уже для руководства каждым конкретным комитетом в составе этого отдела были созданы соответствующие бюро. Например, координацией работы Крымско-татарского центра занималось Крымско-татарское бюро (начальник — Конельсен, затем — Мюллер).

Немецкое военно-политическое руководство было заинтересовано в установлении контактов берлинских «национальных комитетов» с комитетами на оккупированной территории. Однако по причинам военного характера такие контакты были установлены только между берлинским Крымско-татарским комитетом и Симферопольским мусульманским комитетом. Так, 16 декабря 1942 г. в Симферополе, по предложению руководства СД, состоялась [68] встреча прибывшего из Берлина Э. Кырымала и представителей местного мусульманского комитета. В результате этой встречи Симферопольский комитет сообщил о своей поддержке деятельности Берлинского комитета и признал его верховенство.

14 ноября 1944 г. в Праге было провозглашено создание «Комитета освобождения народов России» (КОНР). По замыслу его председателя — бывшего генерал-лейтенанта Красной Армии А.А. Власова — при поддержке Гиммлера этот комитет должен был играть роль «временного российского правительства в изгнании». Чтобы придать комитету действительно общероссийский характер, в состав его президиума было предложено войти лидерам всех национальных организаций. А все национальные воинские формирования предполагалось объединить в вооруженные силы КОНР. Однако все лидеры «национальных комитетов» усмотрели в этом (не без помощи соперничающего с Гиммлером Розенберга) прежде всего «очередную русскую затею» и отказались от своей кооптации в КОНР. [69]

Вместо этого уже 18 ноября по инициативе Розенберга в Берлине было созвано «Заседание представителей порабощенных Россией народов». В нем участвовали: председатель Боевого союза волжских татар А.Г. Шафаев, председатели Армянского, Азербайджанского, Грузинского и Северо-Кавказского комитетов В. Саркисьян, А. Фаталибейли, М. Кедия и А. Кантемир, председатель Крымско-татарского центра Э. Кырымал, президент ТНК Вели Каюм-хан, лидеры ряда украинских политических групп, а также президент Белорусской центральной рады Р. Островский.

Целью этого заседания было продемонстрировать единую волю всех лидеров «национальных комитетов» «к борьбе за освобождение своих народов и своей земли от русской оккупации и возрождению своих национальных государств». В ходе заседания все руководители комитетов и групп, а также Р. Островский подписали соглашение, по которому обязались совместно бороться за освобождение своих народов и взаимно поддерживать друг [70] друга в этом деле. Заседание избрало комиссию, задачи которой заключались в практическом решении указанных вопросов.

Апогеем такой политики, опять-таки по инициативе Розенберга, стало признание комитетов «национальными правительствами» своих государств. Это, однако, была чисто пропагандистская мера, так как к этому времени комитеты никого, кроме самих себя, не представляли. Так, в течение марта 1945 г. «временными правительствами» своих «независимых государств» были признаны: Крымско-татарский национальный центральный комитет, Азербайджанский национальный комитет, Туркестанский национальный комитет и др. Однако из-за разгрома Германии все эти решения остались на бумаге...

Таким образом, необходимо отметить, что в процессе создания и использования иностранных добровольческих формирований важную роль играли его политические предпосылки и те политические условия, при которых этот процесс осуществлялся.

Политический и военный статус мусульманских формирований в системе иностранных добровольческих формирований германских вооруженных сил

Иностранные добровольческие формирования не были чем-то однородным. Они различались как по времени и месту своего создания и использования, так и по функциональному назначению. Все это, несомненно, влияло на их политический и военный статус в системе германских вооруженных сил. Однако для каждой отдельной категории иностранных добровольческих формирований этот статус [71] не был одинаковым, а возрастал или понижался в зависимости от указанных критериев.

Однако главным критерием, от которого зависел статус того или иного иностранного добровольческого формирования в системе германских вооруженных сил вообще, а в частности среди таких же иностранных формирований, была национальная принадлежность его личного состава. В данном случае она была связана с субъективным пониманием германским военно-политическим руководством этнической истории данного народа и со степенью его «расовой чистоты» в глазах немцев.

Таким образом, согласно национальным или «расовым» критериям, среди иностранных добровольческих формирований можно выделить следующие категории, которые приведены здесь в хронологическом порядке их возникновения и расположены по степени понижения их статуса.

I. Добровольцы из стран Западной и Северо-Западной Европы:

1) добровольцы — представители германских ( «нордических») народов;

2) добровольцы — представители негерманских народов.

II. Добровольцы из граждан балканских государств:

1) хорваты (добровольцы в германских частях и вооруженные силы НГХ);

2) формирования из словенцев, сербов, черногорцев, албанцев и греков.

III. Добровольцы из граждан государств — союзников Германии: финны, словаки, венгры, румыны, итальянцы.

IV. «Неевропейские добровольцы» — арабы и индийцы;

V. «Восточные» добровольцы (из числа граждан СССР): 1) казаки, калмыки;

2) тюркские и кавказские добровольцы (представители народов Кавказа, Закавказья, Средней Азии, Казахстана, Поволжья, а также добровольцы из числа крымских татар);

3) латыши, эстонцы, литовцы;

4) русские, украинцы, белорусы.

Отдельную категорию составляют добровольцы из государств, которые не принимали участия в войне (Испания, Швейцария и Швеция), а также из Великобритании.

При рассмотрении статуса иностранных добровольческих формирований согласно их национальному признаку следует также учитывать тот факт, в составе какого рода войск они были сформированы. Так, например, войска СС считались неизменно выше по статусу, чем вермахт. Соответственно с этим различались по статусу и иностранные добровольческие формирования, организованные в составе этих родов войск.

Наиболее высокий статус в германских вооруженных силах имели боевые части иностранных добровольческих формирований, набранные среди европейских ( «нордических») народов. Добровольцы из числа этих народов направлялись прежде всего в войска СС. Такое отношение к ним со стороны руководства этой организации было обусловлено планами нацистов относительно будущего «нового порядка» в Европе. Более того, рейхсфюрер СС Гиммлер проявлял личную заинтересованность в привлечении максимально большего числа добровольцев из германских народов. В связи с этим ему приписывают такие слова: «Мы должны привлечь к себе всю имеющуюся в мире нордическую кровь, дабы она не досталась нашему врагу, чтобы никогда больше нордическая или германская кровь не проливалась в борьбе против нас»{19}.

После начала войны с СССР, с осени 1941 г., в германских вооруженных силах начали создаваться формирования [73] из числа «восточных» добровольцев. Одними из первых были созданы казачьи добровольческие части. Подобное расположение к ним со стороны немецкого военно-политического руководства объяснялось легендарной, едва ли не ставшей мифической славой об их доблести и стойкости. Со временем казачьи части были приравнены по статусу к добровольческим формированиям из числа германских народов. С целью обоснования подобного решения была даже разработана специальная идеологическая концепция, согласно которой казаки являлись потомками германского племени остготов, владевшего Причерноморьем во II — V вв. н. э. Следовательно, казаков можно было отнести к народам «германского корня, сохраняющим прочные кровные связи со своей германской прародиной»{20}.

Среди иностранных добровольческих частей, которые на протяжении всей войны имели неизменно высокий статус, следует назвать сформированный в сентябре 1942 — феврале 1943 г. Калмыцкий кавалерийский корпус. Согласно немецким архивным документам, это были «не просто вспомогательные войска немцев, а своеобразная союзная часть, союзники и боевые товарищи немецкого Рейха». По словам немецкого историка И. Хоффманна, такой высокий статус этого формирования объяснялся тем, что немцы причисляли калмыков к казачьим войскам.

Боевые и полицейские части, набранные среди славянских народов как в Восточной Европе и на Балканах, так и в СССР, долгое время имели очень низкий статус. Что же касается добровольцев вспомогательной службы — «хиви», то они практически до середины 1942 г. вообще не имели никакого статуса: по нормативным документам [74] германских вооруженных сил их как бы вообще не существовало.

Среди всех добровольческих формирований, набранных из числа славянских народов, исключение делалось только для хорватских частей в составе германских соединений или для вооруженных сил НГХ как союзника Германии. Они пользовались у германского военного командования и политического руководства даже большим уважением, чем части таких союзников Германии, как Венгрия, Румыния или Италия. Это можно объяснить тем, что Хорватия была действительно верным союзником Германии на протяжении всей войны. А также тем, что некоторые представители нацистского руководства считали хорватов, подобно казакам, не славянским, а германским народом.

Ни военный, ни политический статус иностранного добровольческого формирования не зависел от его численности. Так, формирования из самого большого контингента добровольцев — граждан СССР — только за редким исключением имели статус выше среднего, что можно объяснить резко негативным отношением Гитлера и высшего нацистского руководства к славянам вообще. Напротив, британские и шведские добровольцы (их численность соответственно равнялась 60 и 130 человек) имели статус несравнимо выше своей боевой ценности, так как их действительная ценность заключалась в том пропагандистском эффекте, который они могли произвести на своих соотечественников, врагов Германии.

Таким образом, среди основных причин, которые влияли на военный или политический статус того или иного добровольческого формирования в системе как собственно иностранных добровольческих формирований, так и германских вооруженных сил, можно назвать следующие: [75]

— национальная принадлежность личного состава добровольческого формирования (в германских нормативных документах эта принадлежность обычно подменялась «расовой чистотой» и могла зависеть от субъективного взгляда на этническую историю того или иного народа);

— политические цели, которые преследовало германское военно-политическое руководство в отношении того или иного народа;

— к какому роду войск германских вооруженных сил принадлежало добровольческое формирование;

— высокие боевые качества иностранного добровольческого формирования (в некоторых случаях они могли «перекрывать» даже национальную принадлежность его личного состава).

Правда, иногда эти причины действовали отдельно, однако обычно имел место их комплекс.

Вообще же статус иностранного добровольческого формирования зачастую не был постоянным. Обычно его изменение происходило вследствие эволюции в германской национальной политике, когда военно-политическое руководство Третьего рейха решало использовать свое благожелательное отношение к тому или иному народу. Как было показано выше, это отношение было сильно дифференцированным и зависело от политической ситуации на данном этапе войны.

Стремление нацистского военно-политического руководства привлечь на свою сторону мусульманские народы было результатом такой дифференцированной национальной политики. И создание мусульманских формирований как одной из категорий иностранных добровольческих формирований явилось важной ее стороной.

Необходимо отметить, что в данном случае понятие мусульманские формирования» аналогично понятию, например, «добровольческие формирования из германских [76] народов». То есть в процессе их создания главную роль играли все-таки национальные, а не религиозные мотивы. Последние же служили больше целям пропаганды. Лучше всего эти цели были определены в разговоре Гиммлера с министром пропаганды Германии И. Геббельсом. Гиммлер заявил, что «не имеет ничего против ислама, потому что он обещает мусульманам рай, если они погибнут в бою, — т.е. эта религия очень прагматическая и привлекательная для солдат!»{21}.

Тем не менее указанные выше политические предпосылки создания мусульманских формирований, вся логика и история взаимоотношений Германии с мусульманским миром говорят о том, что в системе иностранных добровольческих формирований это была отдельная категория добровольцев.

Однако, как и иностранные добровольческие формирования вообще, мусульманские формирования также не были однородны по своему составу и статусу. Взяв за основу национальный признак, время и место их создания, можно выделить следующие категории мусульманских формирований (см. табл. 4):

— добровольческие формирования из арабов Ближнего и Среднего Востока и Северной Африки и представителей мусульманских народов Индии;

— добровольческие формирования из балканских мусульман;

— добровольческие формирования из мусульман — граждан СССР.

Что касается политических причин их создания, то об этом было уже достаточно сказано выше. Военные же причины также имели некоторые особенности, связанные обычно с политическими планами их использования. [77]

Процесс создания и использования мусульманских формирований подвергался тем же изменениям, какие происходили вообще с иностранными добровольческими формированиями. При этом действовали те же причины, под воздействием которых менялось, например, их функциональное назначение.

Однако по своему статусу мусульманские формирования стояли гораздо выше многих других иностранных формирований. Он был только немного ниже статуса германских, казачьих и хорватских частей, но зато гораздо выше, чем у частей из славянских, восточноевропейских и некоторых западноевропейских народов. Так, например, А. Розенберг в своей докладной записке «Вопрос о кавказских воинских частях», составленной 27 марта 1942 г., писал: «Можно уже сказать, что использование кавказских воинских частей Великогерманской империей произведет глубочайшее впечатление на эти народы, в частности, когда они еще узнают, что только им и туркестанцам фюрер оказал эту честь»{22}.

История национальной политики Третьего рейха в период Второй мировой войны свидетельствует о том, что статус того или иного народа и соответственно добровольческих формирований, укомплектованных его представителями, только повышался. Иначе и быть не могло. Приближаясь к своему краху, гитлеровская Германия все больше нуждалась пусть даже в фиктивных, но союзниках. И этот процесс убыстрялся по мере того, как ее покидали настоящие союзники.

Обычно повышение статуса какого-либо добровольческого формирования (в том числе и мусульманского) происходило первоначально в политической сфере и было [78] связано с признанием правительством Германии какого-либо «национального комитета» «полномочным представителем» или «временным правительством» данного народа. При этом все добровольческие формирования, укомплектованные представителями этого народа, объявлялись «национально-освободительной армией» и получали статус союзника Германии. Но так как эти формирования были разбросаны по всем фронтам, собрать их вместе до конца войны не удавалось и все решения о создании «национально-освободительных армий» оставались таким образом на бумаге. Прежде всего это касается добровольческих формирований из представителей народов СССР, в том числе и мусульманских. В 1945 г. немцы подобным образом попытались создать Национальную армию Туркестана, Кавказскую национально-освободительную армию и Вооруженные силы КОНР.

После повышения политического статуса иностранного добровольческого формирования обычно происходило повышение и его военного статуса как среди таких же иностранных формирований, так и в системе германских вооруженных сил. Об этом можно было судить по следующим признакам.

Во-первых, происходило укрупнение (обычно до уровня дивизии/корпуса) частей с однородным национальным составом. Так, предопределяя на начальном этапе войны создание иностранных добровольческих формирований численностью не более полка, а в исключительных случаях и батальона, немцы опасались их дальнейшего давления на немецкие власти, если эти формирования находились, например, в тыловом районе. Или чтобы они не взбунтовались и не открыли фронт врагу, если это была боевая часть. Однако уже ближе к концу войны немецкое командование, наоборот, стало заинтересовано в создании более крупных добровольческих формирований. [79] Например, сформированный в ноябре — декабре 1943 г. 1-й Восточно-мусульманский полк СС уже в октябре 1944 г. был реорганизован в часть бригадного типа — Восточно-тюркское соединение СС.

Во-вторых, тот или иной статус формирования также зависел от степени доверия немецкого командования к его личному составу. Обычно это выражалось в соотношении немецкого и национального кадрового персонала. Так, стандартный полевой батальон любого восточного легиона, который комплектовался из добровольцев — мусульман Кавказа, Закавказья и Средней Азии, согласно «Постановлению для формирования восточных легионов» от 24 апреля 1943 г., должен был иметь 37 человек немецкого кадрового персонала на 800–900 человек добровольцев. Тогда как в Калмыцком кавалерийском корпусе, имевшем очень высокий статус, в марте 1943 г. было 6 человек немцев на 2200 калмыцких добровольцев.

И, наконец, в-третьих, повышение статуса формирования было связано с изменением его номенклатуры в системе германских вооруженных сил и теми знаками отличия и символикой, которые были приняты в этом [80] формировании. Подобная практика имела место ив вермахте, но прежде всего это касалось частей и соединений войск СС, для приема в которые огромную роль играли «расовые стандарты».

Согласно этим стандартам все легионы, полки, бригады и дивизии войск СС, набранные из иностранных добровольцев, делились на:

— «добровольческие», укомплектованные так называемыми фольксдойче — лицами немецкой национальности, которые до 1 сентября 1939 г. проживали за границами Германии. Например: 7-я добровольческая горно-егерская дивизия СС «Принц Евгений» (7. SS-Freiwilligen-Gebirgsjager-Division «Print Eugen»);

- «добровольческие», укомплектованные представителями германских народностей. Например: 23-я добровольческая моторизованная дивизия СС «Нидерланды» (23. Freiwilligen-Panzer — Grenadier-Division «Nederland»); [81]

— части войск СС, укомплектованные представителями негерманских народностей. Например: 21-я горно-егерская дивизия войск СС «Скандербег» (албанская № 1) (21. Waffen-Gebirgsjager-Division der SS «Skanderbeg» (albanische Nr.l).

Первые две категории иностранных частей войск СС имели высокий статус и фактически приравнивались к таким дивизиям СС, как «Адольф Гитлер», «Рейх» и «Мертвая голова», набранным среди «рейхсдойче» — лиц немецкой национальности, проживавших до 1 сентября 1939 г. на территории Германии.

В случае же с последней категорией частей СС имелось в виду, что эти добровольцы находились как бы на службе у СС, а не в самих СС. Согласно правилам им запрещалось ношение на воротнике петлиц с эсэсовскими руническими знаками (сдвоенные молнии). Для них были введены петлицы со специальными эмблемами, [82] обычно отражающими историческую традицию появления того или иного формирования. Кроме того, настоящим членом СС считался только тот, кто имел приставку «СС-» в дополнение.к своему званию. Например, СС-штурмбаннфюрер — в «добровольческой» дивизии СС в просто дивизии войск СС имел приставку «Ваффен» (см. табл. 6.)

Поскольку немецкая национальная политика изменялась постепенно, были постепенными и вышеуказанные изменения в статусе того или иного иностранного добровольческого формирования. Как правило, они находили свое отражение в нормативных документах различных органов командования германских вооруженных сил, имевших дело с иностранными добровольческими формированиями. Вот, например, как происходило изменение статуса одной из категорий мусульманских формирований — восточных легионов.

Так, приказом Главного командования сухопутных сил № 2380/42 от 2 июня 1942 г. были утверждены воинские звания и знаки различия восточных легионов. Всего было установлено 8 званий по занимаемым должностям: начиная от легионера (рядовой) и заканчивая командиром батальона. Этот приказ свидетельствует о том, что бойцы этих легионов пока что имели очень низкий статус в германских вооруженных силах, так как у них даже не было персональных воинских званий.

Убедившись в боеспособности и лояльности этих формирований, германское командование несколько повысило их статус. Результатом этого явилась инструкция начальника Генштаба сухопутных войск генерал-полковника Ф. Гальдера № 8000/42 от 17 августа 1942 г. «Положение о местных вспомогательных формированиях на Востоке». В нем все добровольческие формирования из граждан СССР были разделены по категориям согласно [83] их политической благонадежности и боевым качествам. Так, представители тюркских народностей и казаки выделялись в отдельную категорию «равноправных союзников, сражающихся плечом к плечу с германскими солдатами против большевизма в составе особых боевых частей», таких как «туркестанские» батальоны, казачьи части и крымско-татарские формирования. Для сравнения следует сказать, что это было в то время, когда представители славянских и даже прибалтийских народов использовались лишь в составе охранных, транспортных и хозяйственных частей вермахта.

А уже 29 апреля 1943 г. новый начальник Генштаба генерал-полковник К. Цейтцлер подписал новый приказ, как бы дополнявший предыдущий, № Р/500/43 «Местные вспомогательные силы на Востоке — добровольцы». В нем все «добровольно перешедшие на немецкую сторону» объявлялись «не военнопленными, а добровольцами». За ними сохранялись их персональные воинские звания, которые они получили в Красной Армии, и устанавливалась, согласно этим званиям, категория льгот. Помимо этого, им предоставлялась свобода выбора: остаться в составе какой-нибудь германской части или выбрать «один из национально-освободительных легионов».

29 мая 1943 г. в соответствии с приказом организационного отдела Генштаба сухопутных войск № 14124/43 все введенные ранее звания были заменены на персональные, «закреплявшиеся за их обладателями вне зависимости от занимаемой должности»: начиная от добровольца (рядовой) и заканчивая полковником. Приказом же от 29 декабря 1943 г. к ним прибавилось три генеральских чина: генерал-майор, генерал-лейтенант, генерал (см. табл. 6).

Приказом генерала-инспектора добровольческих формирований от 20 февраля и начальника организационного отдела Генштаба сухопутных войск от 14 марта [84] 1944 г. на личный состав восточных легионов распространялась германская система воинских званий.

Эти последние мероприятия свидетельствовали о том, что за личным составом восточных легионов отныне был официально закреплен статус если и не равный статусу немцев, то, во всяком случае, одинаковый со статусом бойцов иностранных добровольческих формирований, набранных из «нордических» народов.

Таким образом, мусульманские части представляли собой отдельную категорию в системе иностранных добровольческих формирований прежде всего благодаря своему высокому военному и политическому статусу.

Хотя иностранные добровольческие формирования и представляли собой отдельную категорию германских вооруженных сил, их нельзя назвать самостоятельным родом войск, так как военнослужащие этой категории входили в состав всех видов германских вооруженных сил. Они не имели даже единого органа управления: каждый вид вооруженных сил руководил своими иностранными добровольческими формированиями самостоятельно и отдельно от других.

Поскольку война есть акт политический и является инструментом, при помощи которого достигаются определенные политические цели, постольку и предпосылки процесса создания и использования иностранных добровольческих формирований прежде всего политические. Они лежат в сфере взаимодействия приоритетов немецкой внешней политики, которые с конца XIX в. и до прихода нацистов к власти практически не изменились, и планов нацистского руководства относительно места того или иного народа в системе будущего «нового порядка». Условия же создания и использования иностранных добровольческих формирований, а также их изменения зависели от эволюции германской внешней, [85]оккупационной и национальной политики, которые в период Второй мировой войны находились под влиянием событий на фронтах. Следует признать, что две последние играли наиболее важную роль, причем национальная политика зачастую была инструментом проведения оккупационной.

Именно вследствие приоритета в германской внешней политике «мусульманского фактора», геополитического положения регионов, где проживало мусульманское население, а также некоторых религиозных особенностей ислама, связанных, например, с понятием о «священной войне» против «неверных», в системе иностранных добровольческих формирований и были созданы мусульманские формирования. Со стороны же мусульманских добровольцев определяющими при вступлении в эти формирования были причины главным образом национального характера с большей или меньшей степенью влияния религиозного фактора.

Политический и военный статус мусульманских формирований практически с самого начала их создания был высок и неуклонно возрастал. Однако, несмотря на то, что ислам все-таки играл определенную роль в изменении их статуса, она не была определяющей. Эта роль была подчиненной в использовании германским военно-политическим руководством национального вопроса. В результате к весне 1945 г. военно-политический статус мусульманских формирований достиг очень высокого уровня. В политической сфере они были признаны союзными Германии армиями. В военной же сфере их бойцы и командиры стали пользоваться почти такими же правами, что и немцы.

Глава 2.

Особенности организации и подготовки мусульманских добровольческих формирований в германских вооруженных силах

Изучение процесса организации и подготовки какого-либо воинского формирования охватывает круг вопросов, касающихся:

* причин и целей создания данного формирования;

* его номенклатуры внутри системы вооруженных сил (внутри системы как собственно мусульманских формирований, так и германских вооруженных сил);

* его кадрового состава (это соотношение его немецкого и национального кадрового персонала);

* динамики численности личного состава формирования;

* организационной структуры{23};

* смены командования.

При изучении процесса подготовки какого-либо воинского формирования прежде всего следует выделить его [87] военную и политическую подготовку. Однако если первая была стандартной и одинаковой для каждого конкретного рода войск германских вооруженных сил, то вторая имела ряд особенностей. Кроме того, рассматривая процесс политической подготовки такой категории иностранных добровольческих формирований, как мусульманские формирования, особое внимание следует уделить влиянию на этот процесс ислама.

Арабы и представители мусульманских народов Индии в германских вооруженных силах

Непосредственной причиной создания и использования арабских добровольческих формирований послужили события, связанные с так называемой 30-дневной войной Ирака и Англии. Реагируя на эти события, ОКБ 23 мая 1941 г. подписало специальную директиву № 30 «Средний Восток», в которой было заявлено, что «необходимо способствовать развитию событий на Среднем Востоке путем поддержки Ирака».

Согласно этой директиве, одной из первоочередных задач, направленных на поддержку Ирака, была признана вербовка добровольцев среди арабского населения Сирии и Палестины. Решение этого вопроса было возложено на советника в ранге посла и особоуполномоченного германского МИДа в Сирии Р. Рана.

После специальной подготовки и организации в небольшие мобильные группы этих добровольцев предполагалось либо переправить в Ирак, либо использовать на территории Сирии. В задачу этих групп входило совершение диверсионных актов на пути следования в Ирак английских войск. Несмотря на свою полную самостоятельность, все эти группы номинально входили в Арабский легион. Главным местом его формирования и дислокации был выбран сирийский город Алеппо.

По мнению советского историка Ф.Я. Румянцева, в легион вступали «авантюристы, уголовные элементы и другие подозрительные личности, а также контрабандисты, действовавшие в районе сирийско-турецкой границы»{24}. Однако это было так только отчасти. Главный контингент данных групп составляли прежде всего антибритански настроенные арабы, которые шли служить в них добровольно или из идейных побуждений. Тем не менее следует признать, что набор в Арабский легион шел не только на идейной основе. По свидетельству самого Рана, некоторые «добровольцы» требовали оплачивать их работу из расчета «один сирийский фунт в день». Поскольку Ран не был ограничен в средствах, то «как-то за один день ему удалось набрать 500 человек».

Деятельность Рана продолжалась до начала июля 1941 г., когда англичане и войска «Свободной Франции» генерала де Голля заняли Алеппо. Ему удалось бежать на север Сирии, а затем в Германию. Легион был расформирован, а часть добровольцев было решено передать абверу для укомплектования его диверсионных частей.

Таким образом, попытка формирования первого Арабского легиона потерпела неудачу. Из-за быстро изменившейся военной обстановки немцы даже не успели ввести его в действие. Исключение составляет только группа под командованием майора Ф. Каукаджи, который был одним из организаторов антианглийского восстания в Палестине в 1936–1939 гг. Эта группа действовала, и довольно успешно, в течение всей англо-иракской кампании в качестве партизанского отряда. [89]

Как уже говорилось выше, с целью координации всех немецких усилий на Ближнем и Среднем Востоке, согласно директиве № 30, был создан Особый штаб «Ф». Однако, помимо вопросов политического, разведывательного и пропагандистского характера, на него были также возложены задачи по созданию и подготовке арабских добровольческих формирований для их дальнейшего использования в указанных регионах.

Особый штаб «Ф» был учрежден и организован в течение мая 1941 г. Местом его дислокации был избран лагерь на мысе Сунион (южная Греция). Поскольку основным направлением деятельности штаба был определен Ближний и Средний Восток, а также работа с выходцами из этого региона, его персонал был подобран соответствующим образом. Военным и политическим руководителем штаба, чье имя он носил, был генерал-майор авиации Г. Фельми, долгое время работавший военным инструктором в Турции и странах тропической Африки. Начальником оперативного отдела штаба Фельми был майор Р. Майер, служивший в свое время в Турции, Палестине, Ираке и Алжире.

К штабу был также прикомандирован представитель абвера — офицер по особо важным делам О. Риттер фон Нидермайер. Это был известный специалист по Ближнему Востоку, который еще в 1915–1916 гг. участвовал в специальной германской миссии в Кабул с целью привлечения Афганистана для участия в Первой мировой войне на стороне Германии.

По рекомендации МИДа и лично И. фон Риббентропа «особоуполномоченным по арабским странам» при штабе был назначен генерал Ф. Гробба, бывший с октября 1932 г. германским посланником в Багдаде, а с 1 января по 3 сентября 1939 г. — посланником в Саудовской Аравии. С начала 1942 г. он совмещал работу в Особом [90] штабе «Ф» с деятельностью в качестве председателя Арабского комитета, созданного при МИДе для обработки и обобщения материалов по Ближнему Востоку. Именно через Гроббу осуществлялись все контакты генерала Фельми и его штаба с лидерами арабского национально-освободительного движения — аль-Хусейни и аль-Гайлани.

Во всех военных вопросах Особый штаб «Ф» непосредственно подчинялся ОКБ, а в вопросах политики его действия согласовывались с МИДом.

Руководящим документом для штаба являлась «Служебная инструкция Особому штабу «Ф», разработанная и подписанная 21 сентября 1941 г. заместителем начальника Штаба оперативного руководства ОКВ генералом В. Варлимонтом. Согласно ей штаб был наделен правами «центральной инстанции, занимающейся всеми вопросами арабского мира, касающимися вермахта», в том числе созданием и использованием арабских добровольческих формирований.

Ядром подобных формирований при Особом штабе «Ф» должна была стать сформированная в июле 1941 г. учебная группа из арабов, или «германо-арабская учебная группа».

По договору генерала Фельми с арабскими лидерами — аль-Хусейни и аль-Гайлани — учебная группа из арабов должна была быть впоследствии развернута в новый Арабский легион. Первоначально этот легион был задуман как «школа младших командиров», которая должна была подготовить из арабов 100 унтер-офицеров и младших лейтенантов. Последние, в свою очередь, должны были взять на себя обучение следующей группы из 500–1000 человек. В дальнейшем, согласно планам немецкого командования, большая часть этих младших командиров должна была стать инструкторами для вновь сформированных иракских и сирийских дивизий. [91]

Оба арабских лидера обязались поставлять пополнение для германо-арабской учебной группы. В связи с этим в конце ноября 1941 г. состоялась встреча между Гроббой и муфтием аль-Хусейни. На этой встрече муфтий для укомплектования будущего Арабского легиона предложил использовать следующие кадры:

— палестинских арабов, попавших в плен к немецким войскам;

— арабских офицеров из Сирии, Палестины и Ирака, нуждавшихся в переезде из Турции в Германию;

— военнопленных арабов из французской Северной Африки, находившихся на оккупированной территории Франции;

— арабов — выходцев из Северной Африки, проживавших во Франции;

— связанных с муфтием «надежных» арабов из Марокко.

По рекомендации Гроббы военное руководство ограничилось только лишь арабскими студентами, обучавшимися в учебных заведениях оккупированных Германией стран Европы. Кроме того, в распоряжение Особого штаба «Ф» были переданы остатки расформированного сирийского Арабского легиона Р. Рана.

Первоначально в состав германо-арабской учебной группы входило 27 арабов, численность которых через несколько месяцев планировалось довести до 200 человек. Однако благодаря усилиям аль-Хусейни и аль-Гай-лани к июлю 1942 г. в этой группе было уже 243 человека: 24 иракца, 112 сирийцев и палестинцев и 107 арабов из Северной Африки. Организационно эти добровольцы были распределены по восьми учебным взводам, где проходили подготовку под руководством немецких офицеров, владевших арабским языком.

Использование Арабского легиона должно было начаться после вступления немецких войск в «арабское пространство». [92] Поэтому после прохождения курса подготовки германо-арабская учебная группа должна была стать ядром Корпуса особого назначения «Ф» (Sonderkorps i. b. V. «F»), который предполагалось создать при Особом штабе «Ф».

Кроме арабских добровольцев, в этот корпус предполагалось включить также немецкий персонал (первоначально 20 офицеров и 200 унтер-офицеров) в основном из 800-й дивизии специального назначения «Бранденбург». В конце мая — начале июня 1941 г. в Потсдаме на основе немецкого персонала были созданы два небольших соединения особого назначения (Sonderverbande z. b. V.) № 287 и 288.

Соединение № 288, состоявшее целиком из немцев, уже в июле — августе 1942 г. было переброшено в Северную Африку.

Несколько иначе сложилась судьба соединения № 287. Его предполагалось сделать ударной силой при завоевании Ближнего Востока, поэтому германо-арабскую учебную группу было решено включить в его состав.

Для решения поставленных перед соединением задач оно должно было иметь такую структуру, которая бы позволяла (независимо от того, действует ли оно в полном составе или группами) выполнять тяжелые задания, в том числе и в пустыне. Поэтому, хотя соединение проходило по документам как обычный батальон, на самом деле в военном отношении оно было гораздо сильнее. Сначала в нем проходили службу 2200 солдат и офицеров. По штатам германской армии в обычном пехотном батальоне должно было быть 3–4 роты, в соединении же их было 7:

— 1-я арабская добровольческая рота;

— 2-я горно-егерская рота;

— 3-я пехотная рота; [93]

— 4-я разведывательная рота;

— 5-я артиллерийская рота;

— 6-я рота противовоздушной обороны;

— 7-я противотанковая рота.

Соединение было полностью моторизовано и оснащено самым современным вооружением и снаряжением. О его «особой миссии» говорит, например, тот факт, что, помимо чисто боевых подразделений, в его состав входили также взвод пропаганды и взвод, который занимался анализом состояния воды, т.е. передвижная лаборатория.

Эта «особая миссия» соединения № 287, писал немецкий историк X. Тиллман, заключалась в том, что оно было предназначено «в первую очередь для использования впоследствии в боевых действиях в Сирийской пустыне, в районе между Сирией и Ираком, где оно, будучи расчлененным на более мелкие боевые единицы, должно будет оперировать совместно с арабскими кадровыми и добровольческими силами»{25}. В дальнейшем в течение 1942 г. Особому штабу «Ф» должны были быть приданы еще 2–3 подобных соединения.

В июле 1942 г. немецкие войска вышли к предгорьям Кавказа. В связи с этим было принято решение о прорыве через Кавказский хребет в Иран и Ирак для последующего соединения с наступающим из Ливии Африканским корпусом Э. Роммеля. При этом соединение № 287 предполагалось использовать в качестве главной ударной силы. Поэтому уже 20 августа 1942 г. ОКБ приняло решение приступить к развертыванию соединения № 287 на базе Особого штаба «Ф» в Корпус особого назначения «Ф» и о его переброске в резерв штаба группы армий «А», которая наступала на кавказском направлении. [94]

После переформирования соединения № 287 в Корпус особого назначения «Ф» его численность равнялась 5931 человеку. Личный состав корпуса, помимо соответствующей военной и политической подготовки, занимался изучением географии и истории стран Ближнего и Среднего Востока (особенно Ирана, арабских стран и Индии). За короткий срок солдаты изучили рельеф и природные условия этого региона, начиная с североиранской границы и кончая Индией. Солдаты и офицеры были обучены турецкому, персидскому, арабскому и другим восточным языкам, также они знали французский и английский, а солдаты — выходцы из ближневосточных стран (кроме студентов) — обучались и немецкому.

В составе корпуса имелись подразделения и части всех родов войск, что позволяло ему действовать совершенно самостоятельно, без помощи и поддержки других соединений. На этом основании с 31 октября 1942 г. в нормативных документах германского командования корпус «Ф» учитывался как армейский корпус — самостоятельное подвижное соединение. На момент включения в группу армий «А» в состав корпуса входили:

— штаб корпуса;

— 3 усиленных моторизованных батальона, в каждом из которых было по 1000 солдат и офицеров. 1-й и 2-й батальоны были укомплектованы исключительно немцами, а 3-й полностью состоял из арабов, обучавшихся в германо-арабской учебной группе. Каждый батальон по составу и вооружению, по тактическим и огневым возможностям приравнивался к полку;

— отдельный танковый батальон (25 тяжелых и средних танков);

— авиационный отряд (25 самолетов);

— рота связи;

— саперная рота;

— минометная рота; [95]

— разведывательный отряд на бронемашинах и мотоциклах;

— кавалерийский эскадрон;

— взвод метеорологической службы;

— колонна автомобилей.

Артиллерия корпуса состояла из дивизиона четырех-батарейного состава, батареи 105-мм штурмовых орудий, тяжелого зенитного дивизиона трехбатарейного состава и легкого зенитного дивизиона 20-мм пушек.

Кроме этого, в корпусе имелись тыловые подразделения (санчасть, хлебопекарня, мясобойня и различные передвижные мастерские), а также передвижная типография с набором арабских шрифтов, обслуживавшаяся наборщиками-арабами.

Корпус был полностью механизирован и располагал возможностью при наступлении вермахта на Ирак вооружить целую дивизию из добровольцев.

В современной исторической литературе, посвященной Второй мировой войне [29], утвердилось мнение, что Корпус особого назначения «Ф», Арабский легион и Легион свободных арабов (Fries Arabien Legion) — это одно и то же [96] Однако корпус «Ф» никогда официально так не назывался. Этим общим названием скорее пропагандистского, чем организационного характера было принято обозначать всех тех арабов, которые воевали в составе германских вооруженных сил, отличая их таким образом от других национальных групп добровольцев. Многие из этих добровольцев входили в состав подразделений и частей, которые были сформированы в течение 1941–1942 гг. независимо от корпуса «Ф».

Местом создания этих формирований прежде всего следует назвать Францию и принадлежавшие ей колонии в Северной Африке. Так, значительное число арабов, проживавших во Франции, было зачислено в новое добровольческое формирование, созданное под эгидой вермахта. Это был Легион французских добровольцев (Legion des Volontaires Frangais), или Легион «Триколор». В немецкой же военной документации он значился как 638-й усиленный пехотный полк (Verstarkten Infanterie Regiment №638), Легион был создан по инициативе французского правительства в Виши и, как пишет современный французский историк Ж.-А. Суту, «являясь формой опосредованного военного сотрудничества, обозначал символическую, но очень важную взаимосвязь между... вхождением Франции в новый европейский порядок и планами военного сотрудничества с Германией»{26}. Таким образом, его создание явилось частью немецкой пропагандистской кампании по вербовке иностранных добровольцев для «крестового похода против большевизма».

Набор в этот легион начался в июле 1941 г., а уже в августе весь набранный контингент был отправлен в [97] Польшу, в учебный лагерь Дебице, для прохождения там необходимой подготовки. В результате было сформировано 3 батальона (1-й и 2-й — из французов и 3-й — из «цветных», т.е. арабов из Франции и Алжира). Командиром легиона был назначен полковник Р. Лабонн, который находился на этой должности с августа 1941 г. по март 1942 г. В октябре 1941 г. легион был направлен из Дебице на Восточный фронт, где вошел в состав 7-й пехотной дивизии вермахта.

Немецкая 715-я пехотная дивизия, стоявшая гарнизоном на юге Франции, также принимала в свой состав добровольцев-мусульман: в экспериментальных целях ее командованием было создано подразделение под названием Немецко-арабский пехотный батальон № 845 (Deutsch-Arabische Infanterie Bataillon № 845).

8 ноября 1942 г. началась высадка англо-американских войск в Северной Африке. Вскоре они захватили все побережье Средиземного моря, и только Тунис оставался под контролем государств «Оси». В целях его защиты немецкое командование решило использовать и местных добровольцев-мусульман. Так, ими было создано крупное формирование, известное как Немецко-арабский учебный дивизион (Deutsch-Arabische LehrAbteilung).

Он находился в подчинении штаба 5-й немецкой танковой армии и первоначально насчитывал 392 человека. Однако уже к началу 1943 г. в его составе было 5 батальонов по 500–600 человек в каждом.

Правительством Виши при поддержке немецкого командования также была сформирована добровольческая часть, которая должна была участвовать в обороне Туниса от англо-американских войск. Так, уже 22 ноября 1943 г. было объявлено о создании Имперского легиона (Legion Imperiale). По замыслам его создателей, он должен был состоять из 6 батальонов, однако к 8 января 1943 г. удалось сформировать только один (и, как оказалось, единственный), который впоследствии стал известен как Африканская фаланга (Phalanga Africaine), или Легион французских добровольцев в Тунисе (Legion des Volontaires Fmngaise de Tunisie). Первоначально его личный состав [99] насчитывал 406 человек (274 местных француза и 132 араба), однако вскоре уже вырос до 450 (300 французов и 150 арабов). Командиром этого легиона был назначен майор П. Кри-стофини. После трехмесячного обучения это формирование было отправлено на Тунисский фронт, где вошло в состав 754-го пехотного полка 334-й немецкой пехотной дивизии.

Создание индийских добровольческих формирований было обусловлено теми же причинами, что и создание арабских. Однако непосредственным толчком к этому процессу послужили другие события.

В апреле 1941 г. большая часть бойцов 3-й индийской моторизованной бригады, входивших в состав английской армии, была захвачена в плен в ходе боев при Эль-Мекили в Ливии. После бесед с военнопленными выяснилось, что «индийские войска в Африке плохо вооружены, и англичане обращаются с ними очень грубо. Отношение же индийцев [100] к... фюреру почтительное». При этом многие из них говорили, что готовы вступить в будущие индийские формирования вермахта.

Результатом этих бесед было то, что в мае 1941 г. в Аннабурге (Германия) был создан лагерь со специально отобранными военнопленными-индийцами (10 тыс. человек). Там военнопленных часто посещал лидер индийского национально-освободительного движения С.Ч. Бос, выступавший перед ними с речами, в которых призывал их вступать в добровольческое формирование, название которого звучало как Индийский легион, Легион «Свободная Индия» ( «Azad Hind») или Легион «Тигр».

В конце концов под воздействием совместных усилий Боса и германского командования были отобраны 6 тыс. военнопленных-индийцев, которых собрали в лагере Франкенбург (Саксония). Здесь из них началось формирование Легиона «Свободная Индия», который со временем должен был стать ядром союзной Германии Индийской национальной армии (Jai Hind). [101] Помимо индийцев, взятых в плен в Северной Африке, в состав легиона были также включены индийские гражданские лица, проживавшие в Германии. Кроме того, в декабре 1941 г. итальянское командование обязалось отправить в Германию своих военнопленных-индийцев, которые также должны были войти в состав немецкого Индийского легиона. Так, в феврале 1942 г. были отправлены 6 человек, в марте — около 40, всего же к лету 1942 г. — 500 человек.

В отличие от британской практики создания частей индийской армии, в которой лица разных национальностей и вероисповеданий служили в разных подразделениях, входившие в Индийский легион батальоны и роты предполагалось сделать смешанными как по религиозному, так и по национальному составу. Поэтому в нем бок о бок должны были служить мусульмане, индусы и сикхи. При этом ни мусульманам, ни индусам не было дано никаких льгот, связанных с их религией. Единственными, кто пользовался ими, были сикхи. Из уважения к их религиозным чувствам, немецкое командование позволило им в качестве полевого головного убора носить традиционный тюрбан. Таким образом, приблизительно 2/3 бойцов легиона были мусульманами, а 1/3 — индусами и сикхами.

Официальным языком для отдачи команд в легионе был хинди. Но так как многие его бойцы были из тех областей Индии, в которых хинди не употреблялся, командирам, как и в британской армии, приходилось пользоваться английским языком. Английский язык, а также ломаный немецкий были языками общения между бойцами легиона — уроженцами разных областей Индии.

В лагере Франкенбург легион проходил боевую подготовку под руководством немецких офицеров и унтер-офицеров, которые также занимали в нем большинство

командных должностей, поскольку немцам так и не удалось подготовить из индийцев достаточное количество командных кадров{27}.

26 августа 1942 г. подготовка легиона была окончена, а его личный состав принял присягу на верность Гитлеру. В то время его численность равнялась 2 тыс. человек, причем, как отмечает американский историк Д. Литтл-джон, «не все вступили в этот легион добровольно» {28}.

Несмотря на свое громкое название, Легион «Свободная Индия» был больше известен как 950-й индийский пехотный полк (Indisches Infanterie Regiment № 950) — именно так он проходил по официальным документам ОКБ. Легион был организован как стандартный пехотный полк вермахта. На момент принятия присяги он имел следующую структуру, которая не менялась до 1944 г.:

— 1-й батальон в составе 4 пехотных рот (№ 1–4); [103]

— 2-й батальон в составе 4 пехотных рот (№ 5–8);

— 3-й батальон в составе 4 пехотных рот (№ 9–12);

— 13-я пулеметная рота;

— 14-я противотанковая рота;

— 15-я саперная рота;

— рота почетного караула;

— госпиталь для выздоравливающих.

В составе легиона находились 81 автомашина и 700 лошадей. Позднее это явилось основанием переименовать его в 950-й индийский моторизованный полк (Indische Panzergrenadier Regiment № 950).

Командиром легиона был назначен подполковник вермахта К. Краппе, который пробыл на этой должности до 25 июня 1943 г.

Следует отметить, что если арабские добровольческие формирования до самого своего конца оставались в составе вермахта, то Индийский легион 8 августа 1944 г. был передан под руководство Главного оперативного управления СС. Теперь по эсэсовской номенклатуре он стал называться Индийским добровольческим легионом войск СС (Indische Freiwillige Legion der SS). В этот период легион насчитывал около 2300 человек, а его новым командиром был назначен СС-оберфюрер Г. Бертлинг (табл. 3). [104]

Бойцы Индийского легиона проходили стандартную пехотную подготовку, которая ничем не отличалась от подобной подготовки других иностранных добровольцев. Однако еще до окончания подготовки легиона в январе 1942 г. из него офицерами абвера были отобраны около 100 наиболее подготовленных человек (например, они должны были уметь прыгать с парашютом). Эту группу составляли прежде всего индийцы-мусульмане. Они были отправлены в разведшколу под Франкфуртом-на-Одере, где прошли специальную подготовку. Так как они должны были действовать в горной местности на территории Индии, их обучали не только работе с рацией и подрывному делу, но и технике альпинизма, а также верховой езде. В результате из них был сформирован «передовой отряд», который находился под контролем руководства абвера.

Политическая подготовка легионеров прежде всего заключалась во внедрении в их сознание принципов и идей индийского национально-освободительного движения, правда, таких, какими их видели С.Ч. Бос и его сторонники. При этом, пишет американский историк Р. Герцштейн, значительный акцент делался на формировании у легионеров уважительного отношения к Германии, так как «только она могла завоевать для Индии свободу»{29}.

В 1942 г. С.Ч. Бос в целях усиления идеологического воздействия на солдат легиона учредил знак отличия «Свободная Индия», которым могли награждаться как индийцы, так и немцы. Этот знак имел четыре степени, к каждой из которых могли добавляться (по немецкой традиции) мечи:

— большая звезда «Тигр Индии» ( «Sher-e-Hind»);

- звезда 1-го класса «Полководец» ( «Sardar-e-Jang»); [105]

Blog

Романько Олег Валентинович Мусульманские легионы во Второй мировой войне Сайт Военная литература