Поль Анри Гольбах. Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков. Содержание. Атеизм Гольбаха статья

Вид материалаСтатья
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   20
интеллектом и чувством, и вместе с тем могущей порождать существа с организацией, позволяющей рассуждать, мыслить и чувствовать? Что скажем мы о мыслителях, которые находят, что в мире не может быть ни абсолютного добра или зла, ни абсолютной гармонии или хаоса, что все эти вещи условны и зависят только от различного состояния существ, их воспринимающих; и что все, что происходит во вселенной, необходимо и неизбежно повинуется своей судьбе? Одним словом, что нам думать об атеистах?

Мы скажем, что они по-другому смотрят на вещи или, вернее, что они пользуются для обозначения тех же самых вещей другими словами. Они называют природой то, что другие называют божеством; они называют необходимостью то, что другие называют божественными законами; силой природы — то, что иные называют двигателем или творцом природы; судьбою или роком — то, что иные называют богом, веления которого всегда выполняются.

Вправе ли мы ненавидеть или уничтожать этих людей? Нет, конечно, мы так же не вправе это делать, как не вправе приговаривать к смерти тех, кто не владеет языком, которым мы условились пользоваться. А между тем именно к таким невероятным убеждениям и привела религия человеческий разум. Побуждаемые священниками люди ненавидят и убивают друг друга потому, что в спорах о религии они говорят на разных языках. Из тщеславия каждый воображает, что его язык лучше, выразительнее, понятнее, тогда как нам совершенно ясно, что язык богословов непонятен ни тем, кто на нем говорит, ни тем, кто его изобрел. Однако только слова атеист достаточно, чтобы разозлить святош, привести в ярость людей, непрерывно поминающих бога и не имеющих о нем ни малейшего представления. Если они и воображают, что имеют какие-то понятия о боге, то эти их понятия всегда смутны, противоречивы, безрассудны и с детства внушены им священниками; последние же, как мы видели, всегда рисуют бога теми красками, какие им подскажет их собственное воображение, или же их выгоды и интересы, соучастниками которых неизвестно по каким причинам должны быть непременно и все прочие люди.

Вместе с тем самой простой логики достаточно, чтобы понять, что бог, если он справедлив и добр, не может требовать, чтобы его познали те, кто на это неспособен. Если атеисты — люди неразумные, то бог совершил бы несправедливость, карая их за слепоту и безрассудство или за недостаток понимания и просвещенности, необходимых для того, чтобы почувствовать силу естественных доказательств существования бога. Справедливый бог не может наказывать людей за то, что они слепы или плохо рассуждают. Атеисты, какими бы безумцами их ни считали, все же менее безрассудны, чем те, которые верят в бога, обладающего свойствами, одно другое исключающими; атеисты гораздо менее опасны, чем поклонники жестокого божества, которому думают угодить, преследуя людей за их воззрения. Наши философствования безразличны богу, славы которого ничто не может запятнать и могущества которого ничто не может умалить; эти философские упражнения нужны только нам самим, если они способствуют нашему душевному успокоению и удовлетворению; они не должны ни в коей мере интересовать и общество, если не в состоянии содействовать его благополучию. Таким образом очевидно, что убеждения людей могут отразиться на благополучии общества, только если людей лишают свободы убеждений.

Итак, сударыня, предоставим людям право думать так, как они хотят, лишь бы они вели себя в соответствии с требованиями, предъявляемыми к существам, назначенным жить в обществе. Пусть каждый строит какие угодно теории, лишь бы они не обращались во вред другим. Наши представления, наши мысли, наши убеждения от нас не зависят; то, что кажется убедительным одному, не обладает никакой силой доказательства для другого. Нет в мире двух человек с одинаковыми глазами или с одинаковым умом; люди получают разное воспитание, воспринимают разные представления и понятия; и они никогда не смогут прийти к соглашению, если будут спорить о предметах невидимых и сокровенных, о которых каждый принужден судить, ссылаясь только на собственное воображение; проверить же истинность его показаний и установить, чьи представления ближе к истине, — невозможно. У людей никогда не возникает долгих споров по поводу предметов, которые они могут исследовать и подвергнуть исследованию при помощи своих органов чувств. Существует несколько очевидных и неопровержимых истин, которые безоговорочно принимаются всеми смертными. К числу таких истин относятся и главные принципы морали; для каждого здравомыслящего человека очевидно и бесспорно, что существа, объединенные в обществе, нуждаются в справедливости, что они должны делать добро, что они созданы для взаимной помощи, одним словом — что они обязаны быть добродетельными и полезными обществу, если хотят жить счастливо и благополучно. Совершенно очевидно и бесспорно также, что в интересах самосохранения мы должны быть умеренными в своих желаниях, должны обуздывать свои страсти, отказываться от губительных привычек, избегать пороков, которые могли бы повредить нам самим или людям, связанным с нами общими интересами. Эти истины очевидны для всякого мыслящего существа, чей разум не затемнен никакими страстями и вожделениями; эти истины не находятся ни в какой зависимости от богословских теорий, которые и неочевидны, и небесспорны, и не поддаются никакой проверке нашим разумом; эти истины не имеют ничего общего

с религиозными представлениями, за достоверность которых могут поручиться только воображение, фантазия и легковерие; представления же эти, как я уже доказал, приносят плоды, прямо противоположные наиболее очевидным и непререкаемым принципам морали и требованиям благополучия общества.

Стало быть, каковы бы ни были убеждения атеистов, они никогда не будут столь же пагубны и опасны, как учение священников, которые выдумали свои доктрины только для того, чтобы путем раздоров и междоусобиц порабощать и обирать народы. Теоретические принципы атеиста, доступные очень немногим, не могут, конечно, иметь такого же широкого распространения, как заразительные фанатические доктрины религии, делающие бога источником всех раздоров и смут на земле. Если существуют опасные убеждения и пагубные теории, то это именно теории тех фантазеров, которые пользуются религией, чтобы разъединять людей, разжигать их страсти и заставлять их жертвовать интересами общества, государей и их подданных ради собственного тщеславия, алчности, мстительности и злобы.

Нам говорят, что у атеиста нет побуждений к добру, что, отказываясь признавать бога, он отказывается от какой бы то ни было узды для своих страстей. У атеиста действительно нет никакой невидимой узды, никаких сокровенных тормозов, но зато у него есть и видимые побудители, и видимая узда, которые всегда будут управлять его поведением, если только он способен мыслить. Атеист отрицает существование бога, но не отрицает существования людей. Ему не трудно понять, что его собственные интересы требуют умерять свои страсти, стараться быть приятным, воздерживаться от ненависти, презрения и мести, страшиться преступлений и искоренять в себе пороки и такие привычки, которые рано или поздно могут обернуться против него же самого. Итак, в отношении морали атеист обладает более прочными и надежными принципами, чем суеверный святоша, которого религия заставляет выказывать благочестие и который часто считает долгом совести идти на преступления, чтобы умилостивить бога. Если атеиста не останавливает ничто, то фанатика часто тысячи причин побуждают попирать самые священные права человека.

Мне кажется, впрочем, я уже доказал вам, что мораль святоши никогда не имеет под собой прочной основы; она изменяется в зависимости от выгод духовенства, толкующего божественные предначертания в соответствии с данными обстоятельствами; обстоятельства же эти часто требуют от послушной паствы жестокостей и злобы. Атеист, напротив, основывая свою мораль на собственной природе и на постоянных взаимообязательствах, связывающих членов общества, руководствуется твердыми принципами, не зависящими ни от обстоятельств, ни от чьего бы то ни было каприза; когда атеист делает зло, он сознает, что достоин порицания и не может подобно нетерпимым религиозным фанатикам ставить себе в заслугу преступления и злодейства.

Вы видите, сударыня, что в отношении морали атеист оказывается явно в преимущественном положении по сравнению с суеверным святошей, для которого нет иных законов, кроме прихоти священника, нет иной морали, кроме той, которая содействует выгодам духовенства, нет других добродетелей, кроме тех, которые делают святошу рабом его духовного пастыря; интересы же и выгоды последнего часто прямо противоположны интересам человечества. Итак, вы должны признать, что естественная мораль атеиста более надежна и постоянна, чем мораль святоши, считающего, что он угождает богу каждый раз, как ему приходится потакать страстям духовенства. Нечего и говорить, конечно, что если атеист настолько слеп и развращен, чтобы игнорировать законы, предписываемые ему самой природой, то он, конечно, ничем не отличается от суеверного святоши, священные добродетели которого не останавливают его от жестокостей, а священные пастыри еще и подстрекают его к ним.

Все эти рассуждения, повторяю, должны еще раз подтвердить, что мораль не имеет ничего общего с религией, что религия не только не служит основой морали, но скорее враждебна ей. Истинная мораль должна быть основана на природе человека; мораль религиозная всегда будет зиждиться только на химерах и на произволе тех людей, которые наделяют бога языком, часто в корне противоречащим и природе, и разуму человека.

Итак, позвольте, сударыня, повторить вам, что мораль есть единственный культ, единственная, естественная религия человека на земле, единственное, что должно занимать его в этом мире. Только выполняя требования этой морали, мы можем считать себя выполняющими божественную волю. Если действительно бог сделал человека тем, что он есть, то стало быть бог наделил его и чувством самосохранения, и стремлением к счастью. Если это бог сотворил нас разумными, значит он пожелал, чтобы мы считались с разумом, разбираясь, где добро и зло, полезное и вредное. Если он сделал нас существами общественными, значит он хотел, чтобы мы жили в обществе и стремились к его сохранению и благополучию. Если же бог наделил нас ограниченным умом, он, очевидно, намеревался запретить нам бесплодные искания, которые могут только без нужды вывести из равновесия человека и поколебать спокойствие общества. Если бог ставит нашу жизнь и наше благополучие в зависимость от соблюдения известных правил поведения, а смерть и страдания — от нарушения этих правил, значит он установил достаточно ясные законы, которые мы обязаны уважать под страхом немедленной кары, позора, укоров совести; с другой стороны, мы тут же получаем и награду в виде тех реальных преимуществ, которые можем благодаря добродетели получить в этом мире, где, несмотря на царящее беззаконие, порок все-таки всегда бывает наказан, а добродетель никогда не остается без награды, потому что, если добродетельный человек порой и не находит признания у людей, слишком часто несправедливых в своих оценках, то он во всяком случае приобретает право на самоуважение.

Вот, сударыня, к чему сводятся доктрины естественной религии; размышляя о них и, в особенности, применяя их на деле, мы действительно вправе будем называть себя людьми религиозными, действительно будем выполнять божественные предначертания, заслужим любовь ближних и право на самоуважение, сохраним и продлим свою жизнь; мы завоюем прочное счастье в этом мире, и нам нечего будет опасаться мира иного.

Вот те ясные, бесспорные правила, нарушение которых неминуемо влечет за собой наказание, а соблюдение обещает заслуженную награду; эти правила и составляют тот кодекс природы, силу которого должны признавать все живые мыслящие и чувствующие существа, независимо от того, считают ли они творцом природы бога или же рассматривают природу как единственный источник всех вещей. Самый крайний скептицизм не сможет поколебать эти бесспорно истинные и реальные законы. Атеист не может не признать законов, основанных на природе, из которой он делает бога, и на неизменных и необходимых взаимоотношениях, связывающих всех смертных между собой. Ни брамины (1), ни конфуцианцы (2), ни последователи каких бы то ни было других вероучений не смогут не признать этих очевидных законов, если их разум не будет затемнен страстями или предрассудками; эти истинные и столь очевидные законы могут показаться непонятными, непрочными или ложными только людям суеверным, предпочитающим фантазии истинам, вытекающим из природы и здравого смысла человека; только святошам, не знающим иных законов, кроме прихотей священников, требующих, чтобы люди следовали той морали, которая служит к достижению их пагубных целей.

Позволим же, прекрасная Евгения, людям думать так, как каждому из них свойственно, и будем судить о них лишь по их поступкам. Если их теории и системы пагубны для них самих или для общества, — противопоставим им законы разума, постараемся излечить их от суеверий, если увидим, что они сами, их близкие или общество оказываются жертвами этих суеверий. Покажем им истину — единственное реальное средство против заблуждений; изгоним из нашего воображения мрачные призраки, которые могут только нарушить наш душевный покой; не будем предаваться бесплодным размышлениям о тайнах, созданных только для того, чтобы отвлечь внимание от наших насущных задач. Откажемся от той морали, которая словно нарочно придумана лишь для того, чтобы сбить нас с истинного пути. Займемся собственными делами, собственным счастьем; постараемся изучать природу человека и те обязанности, которые она на него возлагает; постараемся избегать наказаний, рано или поздно настигающих всякого, кто нарушит ее порядок; будем надеяться на те награды, которые природа обещает и воздает всем, соблюдающим ее законы. Постараемся применять в нашей жизни ту простую мораль, которая самым неуклонным и надежным путем приведет нас к счастью и которая, пока на земле не исчезнет человеческий род, всегда останется единственной спорой общества.

Если мы захотим в наших размышлениях выйти из круга личных интересов, постараемся хотя бы не вступать в противоречия с природой. Пусть нас никогда не оставляет свет разума; будем искренне искать истину; если
у нас возникнет сомнение, остановимся и поищем того пути, который покажется наиболее верным; будем достаточно мужественны, чтобы отказаться от тех или иных убеждений, как только увидим, что они лишены должного
основания. Будучи в ладу с собственной совестью, не будем сопротивляться непосредственным побуждениям нашего сердца,, если им руководит разум; успокоив свои страсти, будем слушаться советов разума, который никогда не допустит нас ни до преступления, ни до пороков, явных или тайных; разум докажет нам, что нет никакой заслуги в том, чтобы угождать богу мудрому, веруя в нелепости, или богу благому, совершая поступки, пагубные и для нас самих, и для наших ближних.

Остаюсь и так далее.


Примечания.

Цифры указывают страницу и номер примечания на ней. Примечания составил Ю. Я. Коган.

В настоящем издании воспроизводится один из двух портретов Гольбаха, исполненных французским художником и писателем-драматургом Луи Кармонтелем (1717—1806), близко стоявшим к энциклопедистам. Эти портреты считаются единственно достоверными (см. P. Naville, «D'Holbach», Paris, 1943, p. 429).

«Письма к Евгении, или Предупреждение против предрассудков»

Наряду с «Разоблаченным христианством», «Священной заразой» и «Здравым смыслом» «Письма к Евгении, или Предупреждение против предрассудков» («Lettres a Eugenie, ou Prcservatif centre Ics prejuges»)—один из лучших атеистических памфлетов Гольбаха. Написанное в отличие от других в эпистолярной форме, произведение это содержит убедительную критику религии, идеи бога, христианской морали, обрядов и таинств, религиозной нетерпимости. Основываясь на положениях философского материализма и строго логично опровергая шаг за шагом доводы защитников религии, Гольбах подводит к выводу о полной противоположности религиозной веры здравому смыслу, о ее пагубности для каждого человека и для всего общества, наконец — о преимуществах атеизма. Вполне доступные для всякого читателя «Письма к Евгении» являются ярким образцом атеистической пропаганды французских материалистов XVIII века, обращенной к верующему человеку с целью опровергнуть его религиозные убеждения. Впервые «Письма к Евгении» появились в 1768 г. (в двух томах); они были изданы анонимно, как и другие прижизненны здания произведений Гольбаха. На авторство именно Гольбаха указывают многие исследователи и библиографы: Барбье (A.-A. i ier), Керар (J.-M. Querard), Рек (Н. Rock), Уиквар (W.-H. V ar). Навиль (P. Naville), а также Морне (D. Mornet), упоминай : кроме того рукопись под этим названием, предположительно с относимую мм к 1720 г. Можно, таким образом, допустить, что Гольбах ради маскировки дал своей книге название и форму уже известного публике старого вольнодумного произведения, либо действительно в какой-то степени использовал его. Целью «Предуведомления" к книге, написанного, как установлено позже, Нежоном, было не дать повода приписать ее перу Гольбаха или его друзей.

На титульном листе «Писем к Евгении» помещен латинский эпиграф из поэмы «О природе вещей" (кн. IV, ст. 6—7) великого атеиста древности Лукреция: «...artis religionum animum nodis exsolvere pergo» («...я толкую, души от тесных оков суеверья стараясь избавить», пер. И. Рачинского), отвечающий основному замыслу гольбаховского памфлета. В 1792 г. «Письма к Евгении» были переизданы в составе сочинений Н. Фрере, которому они в то время приписывались. В XIX в. их переводили на испанский (1810 1823 гг.) и английский (1819, 1823, 1857 гг.) языки. На русском языке «Письма к Евгении» публикуются здесь впервые. Это полный перевод издания 1768 г. Названия писем приведены в скобках, так как во французском оригинале они даны только в оглавлении.

51 (1) «Страха ради иудейска». Пользуясь этим евангельским выражением, автор «Предуведомления» Нежон намекает, что, может быть, число рукописных копий «Писем к Евгении» преуменьшается из боязни вызвать недовольство властей.

521 «Письмо Трасибула к Левкиппе» — написанное в 20 х годах XVIII в. атеистическое произведение французского историка и философа Николя Фрере (1688—1749), одного из ближайших предшественников энциклопедистов. Произведение это распространялось в рукописных копиях, прежде чем было издано в 1758 г.

522 Лафар, Шарль (1644—1712)—французский поэт, посещал кружок последователей эпикурейской философии, известный под названием «школы Тампля».

523 Шолье, Гийом, аббат (1639—1720)—французский поэт, посещал ту же эпикурейскую школу.

524 Терассон, Жан (1670—1750)—французский писатель и историк литературы; член академии, аббат.

525 Фонтенель, Бернар (1657—1757)—французский писатель-просветитель, популяризатор, секретарь Парижской академии наук Наиболее известны его «История прорицаний» («Histoire des oracles», 1686), направленная против религиозных предрассудков, особенно же «беседы о множестве миров» («Entretiens sur la pluralite des mondes», 1686), ярко и в доступной форме пропагандирующие учение Коперника. «Беседы...» выдержали в XVIII и XIX вв. до 40 изданий, в том числе и на русском языке (в переводе Антиоха Кантемира: «Разговоры о множестве миров господина Фонтенелла», 1740).

52 6 Лассере, Жан (1662—1756)—французский драматург, посещал эпикурейскую «школу Тампля».

527 Дюмарсе, Цезарь Шено (1676—1756) —языковед и логик, один из сотрудников «Энциклопедии», помимо работ по грамматике и логике написал небольшое атеистическое произведение «Философ» («Le philosophe»), напечатанное впервые в 1750 г

528 Фальконне, Этьен (1716—1791)—французский скульптор: был близок к энциклопедистам, долго дружил с Дидро; автор памятника Петру I («Медный всадник») в Ленинграде.

529 Школа Со — один из французских эпикурейских кружков XVIII в., который посещали Вольтер и Фонтенель; о «аиколе Со» пишет Дидро в статье «Эпикуреизм», помещенной в «Энциклопедии» (Diderot, CEvres completes 14, p. 527, русск. пер. в журн. «Под знаменем марксизма 1923, № 4—5, стр. 59—60).

53 1 «Время разрушает заблуждения мысли и подтверждает естественный ход вещей» (лат.).

532 Корнель, Пьер (1606—1684)—драматург, один из основоположников французской классицистской трагедии. Его главные произведения: «Сид», «Цннна», «Гораций», «Полиевкт».

533 Имеются в виду «Беседы о множестве миров» Фонтенеля, на писанные в форме диалога между автором и некоей маркизой

534 Школа Тампля — один из эпикурейских кружков во Франции в XVIII в.

591 Сен-Пьер, Шарль, аббат (1658—1743)—французский писатель и политический мыслитель, просветитель и вольнодумец, вы ступал против религиозной нетерпимости и требовал борьбы с ней государственными средствами. Наиболее известен своим «Проектом вечного мира» («Projet de paix perpetuelle», 1713), проникнутым убеждением в пагубности всяких войн и проповедовавшим союз европейских государств для предотвращения военных столкновений.

601 Паскаль, Блез (1623—1662)—французский ученый и философ. Известен замечательными исследованиями в области физики и математики (работы по гидростатике, теории вероятностей) В философии был идеалистом, примыкал к янсенизму (см прим. 632.). Главное его философское сочинение—незаконченные «Мысли» («Pensees), написанные в защиту идеализма и христианства. Паскалю принадлежат также «Письма к провинциалу...» («Lettres a un provincial...», 1658), нанесшие с позиций янсенизма сокрушительный удар по иезуитам и их морали.

60 2 Мальбранш, Николя (1638—1715)—французский философ-идеалист, защитник религии, враг материализма и атеизма представитель «окказионализма» — реакционного философского направления, перерабатывавшего учение Декарта в духе мистики. Его основная работа — «О разыскании истины» («De la recherche de la Verite», 1674—1675).

603 Гоббс, Томас (1588—1679)—английский философ-материалист и политический мыслитель. Его сочинения «О гражданине» («De cive», 1642), «О теле» («De corpore», 1655) и «О человеке» («De nomine», 1658) содержат систему материализма, которому он придал законченный механистический характер.

В «Левиафане» («Leviaphane», 1651) Гоббс, исходя из теории естественного права, развивал свои воззрения на государство, причем один из первых выводил его «из разума и опыта, а не из теологии» (Маркс). Религию Гоббс считал одним из средств политического господства и объяснял ее страхом «перед невидимой силой, придуманной умом или воображаемой на основании выдумок, допущенных государством». Приводимое Гольбахом со ссылкой на «Словарь» Бейля мнение, будто «Гоббс боялся призраков и демонов», ошибочно. «Фантомами» Гоббс называл «образы, которые остаются в нашем воображении после длительного и сильного акта восприятия». Лишь невежественные люди, заключал он. принимают «эти призраки за реальные вещи, существующие подобно телам вне нас» (см