Geum.ru

Нэт Шапиро, Нэт Хентофф послушай, что я тебе расскажу!

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   33

Когда я присоединился к этому бэнду в качестве второго трубача я стал там седьмым членом. То были самые восхитительные дни моей жизни, и я никогда не смогу их забыть. Я приступил к работе на следующий же день. Во время игры, когда программа шла своим чередом, Кинг и я наткнулись на такую штуку, которую никогда до нас не проделывали два любых других трубача, Пока весь бэнд свинговал, Кинг наклонялся ко мне, показывая пальцами на трубе те ноты, которые он собирался сыграть во время очередного брэка в данном номере. Я смотрел и запоминал, и в то же время мысленно составлял свою собственную фразу второй трубы, а когда наступал брэк, моя партия в точности следовала в унисон с партией Джо. Ничего мудреного в этом не было, но ребята в зале сходили с ума, слушая нас.

Кинг Оливер и я стали настолько популярны нашей совместной игрой, что вскоре уже все белые музыканты из нижней части Чикаго, с Северной стороны, приходили к нам после своей работы и слушали бэнд до тех пор, пока заведение не закрывалось. Иногда для собственного удовольствия некоторые из них садились поиграть вместе с нами. Лил Хардин из "Lincoln Gardens" также ходила подрабатывать в "Edelweiss Gardens" - это было место, где собирались многие музыканты после того, как заканчивалась работа . После своей работы я тоже почти всегда ходил туда с нею. Таким образом, мы с ней стали совершать регулярные прогулки, часто заходя и во все другие места, когда у нас бывало время. Она знала Чикаго как открытую книгу. Я никогда не забуду, как она впервые взяла меня с собой в кабаре "Dreamland" на З5-й и Стэйт-стрит послушать пение Олли Пауэрса и Мэй Эликс. Олли обладал высоким и приятным голосом, и когда он исполнял какую-либо песню вроде "What’ll I Do?", вся публика кричала от восторга, они просто сходили с ума. Мэй Эликс тоже была сильной вокалисткой, каждый стремился ее услышать. Она раскалывала посетителей до того, что они начинали бросать на пол бумажные доллары, а ей только и оставалось ходить и время от времени небрежно подбирать эти бумажки.

Я спросил Лил, будет ли прилично, если я дам Олли и Мэй по доллару, чтобы они спели для меня по одной песне. Она сказала - конечно, все будет в порядке, а затем подозвала их и представила меня как нового трубача из оркестра Кинга Оливера. Я был в восхищении, встретив этих прекрасных "звезд". Потом я бывал повсюду, где пел Олли Пауэрс, вплоть до его смерти. Но на его похоронах я играл соло на трубе в церкви, где было положено его тело для последнего прощания. О, какой это был грустный день для меня! Мэй Эликс по-прежнему поет и популярна, как всегда.

Что касается "Lincoln Gardens" , то после того, как я уже играл там 2-3 месяца, однажды вечером, в начале нашего шоу, мы заметили одну солидную леди с узлами в руках, которая пробиралась к сцене, энергично расталкивая танцующих. К моему великому удивлению, то была моя мать Мэй Энн. Между прочим, целые годы Кинг Оливер подшучивал надо мной, говоря всем, что он - мой отчим, но когда он встретился с Мэй Энн, то он не знал ее даже в лицо, хм! Мы приостановили шоу, так что я мог как следует поздороваться с моей дорогой матушкой. Она наградила меня крепким поцелуем, а затем я спросил: "Господь тебе навстречу, что ты делаешь здесь в Чикаго?". "Сынок мой, - сказала она в ответ, - один человек приехал к нам в Новый Орлеан и рассказал, что ты сильно болен и помираешь от голода на этом Севере!". "Ах, мамочка, - ответил я, - да как же я могу помереть от голода, когда я, глянь, какой толстый! Я каждый день ем в доме Кинга Оливера, и его жена Стелла всегда кладет мне столько же еды, сколько и ему самому". Потом Мэй Энн сказала, что она спросила того человека, который принес ей плохие новости, почему же ее сын не возвращается в Новый Орлеан, раз ему так плохо в Чикаго, на что тот ответил, что я могу теперь только лишь сидеть и плакать, повесив голову. Ха-ха, такая ложь! Я тогда катался как сыр в масле и был толстым как шар.

Я привел свою мать в тот дом, где я жил, а потом пошел и купил для нее хорошего вина и кучу самой лучшей одежды. О, у нее сразу поднялось настроение! Она так радовалась за меня.

Чикаго был в то время (1923 г.) очень живым и шумным городом, кабаре "Dreamland" находилось в полном расцвете. Прекрасным заведением по-прежнему было "Lincoln Gardens", еще одним "горячим" местом считалось заведение "Plantation", но "Sunset" (место моего босса, Джо Глэзера) было самым «крутым» из всех, поверьте мне. Существовало еще заведение под названием "Apex", где Джимми Нун и этот великий пианист Хайнс начинали свой путь к джазу, который вы слышите сегодня. Все они тоже делали там, в "Apex", историю джаза. Мелодия "Sweet Lorraine" была очень знаменита, она каждую ночь приводила там в восторг каждого человека в публике - и я был одним из них.

Было еще одно местечко на Стэйт-стрит, которое называлось "Fiume", где играл большой белый бэнд, прямо в самом сердце негритянской Южной стороны Чикаго. Они играли очень неплохо. Все музыканты, любители и прочие набивались туда в предутренние часы и отлично проводили время на сессиях. Я встречал там много разных ребят, после того, как мы заканчивали работу в "Lincoln Gardens". Именно там я впервые встретил Дарнелла Хауарда, бывшего саксофониста от Эрла Хайнса. В то время он еще играл на скрипке с оркестром Чарлза Элгара на Западной стороне в танцзале "Harmon’s Dreamland". Дарнелл весил тогда 165 фунтов и мог переварить за раз целую корзину с хлебом. Это тоже было здорово.

Кинг Оливер получил предложение отправиться на гастроли с однодневными концертами за хорошие деньги. С этого и началось. бэнд почти развалился, т.к. половина ребят просто не хотели ехать из Чикаго. Правда, и в наши дни с подобной ситуацией может столкнуться любой "бэнд-лидер". Но Кинг заменил каждого музыканта, который отказывался уезжать, а что касается меня, то все, что он делал, меня устраивало. Мое сердце принадлежало ему всегда - и не только вплоть до того дня, когда его не стало, но даже и теперь. Турне прошло отлично. Мы получили много удовольствия и заработали кучу денег.

В 1925 г. в "Dreamland" у нас было немало приятных моментов. Там часто бывали блестящие номера - например, выступали Браун и МакГро, они исполняли "джазовые танцы". Я аккомпанировал их номеру и подбирал ноты для каждого их шага. Туда нередко приходили также братья Бенни и Гарри Гудманы, толковые ребята, но тогда они были еще очень молоды. Во время моей работы в "Dreamland" профессор Эрскин Тэйт однажды попросил меня присоединиться к его симфоническому оркестру, который играл в театре. Я и за миллион не согласился бы на такой эксперимент - оркестр профессора играл "хот" музыку так же, как увертюры. Но потом ребята меня все же уговорили - я решил рискнуть и согласился.

ТОММИ БРУКИНС. В то время мы не упускали случая пойти в воскресенье в театр, чтобы послушать оркестр Эрскина Тэйта. Они играли в оркестровой яме этого театра. Эрскин был совершенно необычным лидером, он дирижировал симфоническими номерами как сам Тосканини, и я уверен, что если бы он захотел уехать из Чикаго в Нью-Йорк, то там он быстро завоевал бы себе мировое признание.

Оркестр Тэйта не только аккомпанировал действиям на сцене, но исполнял также и свои собственные номера - начиная от классической музыки и кончая джазом. Он собрал у себя самых лучших музыкантов города и был способен в совершенстве интерпретировать любой вид музыки. Я помню, что когда мы увидели там гобоиста, никто из нас, молодых ребят, не мог удержаться от смеха, но когда мы поняли, как здорово он играет классические произведения, то с этого времени мы уже смотрели на него с большим уважением. Его звали Фернандес. Чтобы напомнить вам о некоторых членах этого оркестра, следует сказать, что еще там был Джимми Бертран, которого можно считать одним из величайших ударников. Он также играл на ксилофоне и "Washboard" (стиральной доске). Именно с ним Уоллес Бишоп изучил ударные инструменты, а позже под его руководством перешел на ксилофон. Кроме того, там был альтист Стомп Эванс, который в те времена считался лучшим альтовым саксофонистом, но умер молодым, не оставив записей.

Пианистом у Тэйта был Тедди Уэзерфорд. Тогда ему было только 20 лет, но он шел впереди всех своих современников-пианистов. Он считался тогда настоящей сенсацией, и все другие пианисты во многом копировали его, включая и молодого Эрла Хайнса. Тедди умер в Калькутте в 1945 году.

ДЖО ГЛЭЗЕР. Все эти ребята работали у меня. Я был тогда владельцем и менеджером кафе "Sunset" и руководил парой других заведений на Южной стороне города. "Sunsetт" был величайшим черно-коричневым клубом к западу от Нью-Йорка. Хотя Джо Оливер никогда не работал у меня в "Sunset" - он работал в "Dreamland", которое не считалось столь же высоким по классу, как "Sunset".

Прежде всего, "Sunset" бывали все сливки цветных шоу, и нельзя назвать ни одного имени больших артистов шоу-бизнеса и мира развлечений, которые не работали бы у меня в то или иное время. Я тратил гораздо больше денег на свои шоу, чем даже "Cotton Club". Однажды я пригласил к себе бэнд Сэмми Стюарта из Колумбуса за 36 сотен в неделю. Но Сэмми был плохим мальчиком. Он мог бы стать одним из великих в современном бизнесе, если бы повел себя хорошо.

Что ж, еще Кэб Коллоуэй начинал у меня работать за 35 долларов в неделю, когда его сестра Бланш зарабатывала по 2-3 сотни. Этель Уотерс, братья Николас - да и почти каждый артист, которого только вы можете вспомнить, также работал там у меня.

Музыканты много говорили о Луисе Армстронге, и тогда я заставил Джо Оливера послать за ним - я дал ему для этого денег. Позже я первым выставил на кафе рекламу, которая гласила: "Луис Армстронг - величайший трубач мира!". Потом Луис работал в бэнде Кэррола Диккерсона в "Sunset" , но я вскоре выкинул Диккерсона и сделал Луиса лидером. Он играл у меня в шоу с оркестром из 16-17 человек. Там у нас никогда не было малых групп. Кроме бэнда имелись хор из 12 девушек, кордебалет и отдельные номера артистов с большими именами. Зал вмещал около 600 человек, и у нас бывали только лучшие люди. Входная плата устанавливалась в зависимости от того, как шли дела - от 1.20 до 2.50 долларов.

Что касается всяких записей, то в 9 случаях из 10 Луис уходил из клуба на сессии в 3-5 часов утра. Он записывался для Джека Кэппа или Эли Оберстайна (я забыл, для кого именно), но все эти записи были сделаны с 6 до 9 часов утра. Другого времени не было. Совершенно справедлива и история с возникновением "скэт" (scat)* пения, так оно и было на самом деле. Луис забыл слова и просто пел звуки, отсюда все и началось.

КИД ОРИ. Я не знаю, кто первым дал идею организовать сессию записей группы "Хот файф". Вероятно, это был пианист Ричард Джонс, который в то время работал для компании грампластинок "Okeh". Он работал на них в Чикаго, аккомпанируя различным блюзовым певицам, сочиняя мелодии и подбирая репертуар в студии, и, вполне возможно, что именно благодаря ему фирма "Okeh" вошла в контакт с Луисом.

Тогда у нас был свой регулярный бэнд в "Dreamland", и эта идея заключалась в том, чтобы пятеро из нас, участников этого бэнда, сделали вместе записи на студии. Я прибыл в Чикаго всего за несколько недель до Луиса и уже играл там в различных клубах. Затем там появился Луис, и мы собрали свой бэнд буквально за несколько дней до того как выступили в "Dreamland". Правда, мы упорно репетировали. С нами были Джонни Доддс, Джонни Сен-Сир и Лил Хардин.

Мы сделали наши первые записи в Чикаго в студии "Okeh" и, конечно, когда мы их записывали, никто из нас не думал, что они станут такими знаменитыми и удачливыми. То время было похоже на наши дни - люди с ума сходили по джазу и танцевали чарльстон, так что наша музыка проходила очень хорошо. В те годы у людей было достаточно денег, чтобы покупать пластинки. Кроме этого, их распродаже помог тот факт, что представители "Okeh" давали еще фотографию Луиса каждому, кто покупал хотя бы одну из пластинок. А когда они это сделали, то пластинки стали расходиться очень быстро, т.к. Луис тогда был исключительно популярен.

Единственным человеком из "Хот файф", с которым я не играл раньше, была Лил Хардин, но и тут не возникло никаких затруднений. Она была настолько хорошей пианисткой, что с самого начала все мы работали вместе очень легко и свободно.

Несмотря на то, что мы порой работали в разных клубах, мы все же продолжали сохранять состав "Хот файф" для записей. Наши пластинки имели большой успех, а, например, запись "Heebie Jeebies" стала тем, что сегодня называют "хит рекорд" . Это была та самая первая запись, где Луис забыл слова и начал петь "скэтом". Мы едва смогли удержаться от смеха. И хотя Луис потом всем говорил, что он забыл слова, я не уверен, намеренно ли он это сделал или нет. Тем не менее, это была еще та запись! Так родился "скэт".

Группа "Хот файф" никогда не играла вместе как единый бэнд где-то на стороне - в клубах и вообще вне студии (может быть за исключением пары концертов. У нас было слишком мало свободного времени после нашей регулярной работы, и в студии мы обычно бывали не больше часа, а потом всегда расходились и возвращались в свои уважаемые клубы.

Наши сессии записи начинались следующим образом. Из студии "Okeh" звонили Луису и говорили, что они хотят записать столько-то дисков. Они никогда не говорили ему, какие именно номера желательны, а называли только количество. Затем Луис назначал нам определенный день, а иногда он звонил мне и говорил, чтобы я подготовил какой-нибудь номер к этой очередной сессии. Я соглашался, и так, например, появился на свет "Savoy Blues". Он был написан мною за 2 дня до того как предстояла сессия.

Мы приходили в студию в 9-10 часов утра. Мы никогда не делали записи по ночам, в полумраке и т.п. и не пили ничего, подобно некоторым музыкантам, которые думают, что они обязательно должны выпить, перед тем как будут играть. В те годы мы, конечно, записывались акустически, и для каждого из нас устанавливался отдельный металлический раструб. Инженеры студии двигали нас взад и вперед, если мы играли слишком громко или слишком тихо, но затем, когда включалась запись, мы уже сами знали, когда нужно было наклониться ближе или отойти. Конечно, впоследствии мы стали записываться электрически, через микрофоны.

Когда мы собирались в студии и хотели записать какой-либо новый номер, мы прогоняли его раз-другой перед записью. Вообще надо сказать, что мы записывались очень быстро, и инженеры говорили, что с нами легко работать. Действительно, те записи, которые я делал с "Хот файф", были самыми легкими из всех, что мне приходилось когда-либо делать. Мы портили очень мало пластинок, и нас редко приходилось переписывать - только в том случае, когда кто-нибудь не успевал подстроиться или не вступал во-время. Тогда мы пробовали все вместе исправить этот грех. После каждого номера Луис говорил: "Ну как, сойдет?". И если хотя бы один из нас думал, что мы можем это сделать лучше, Луис просил записать нас снова.

Я считаю, одна из главных причин того, что эти записи проходили столь хорошо, заключается в том, что парни из "Okeh" оставляли нас совершенно одних и не пытались лезть с советами. Другая же причина - что все мы знали музыкальные стили друг друга так подробно, как это бывает только за годы совместной работы. И, конечно, нельзя забывать о том, что с нами там был сам Луис. С ним вы просто не могли плохо играть. Мне, например, всегда больше всего нравился именно его стиль. Я ничего не хочу отнять у Джо Оливера, но я всегда думал о Луисе как о величайшем трубаче джаза - так я думаю и до сих пор.

ЛУИС АРМСТРОНГ. Наши дела в Чикаго шли в то время настолько хорошо, что там было больше работы, чем мог бы охватить один музыкант. Например, я работал в "Dreamland", а потом шел в "Вандом-театр", бывали еще сессии, записи, но на большее у меня не хватило бы времени. Так продолжалось долго. Затем появился Кэррол Диккерсон, который имел поистине прекрасный бэнд в кафе «Sunset», принадлежавшем моему боссу Джо Глэзеру. Диккерсон пригласил меня к себе, когда я еще работал в театре. Так что после спектаклей я шел в «Sunset» на 35-й стрит и играл там с ребятами до самого рассвета. Это было прекрасно, скажу я вам. В этом бэнде были такие люди как Эрл Хайнс, Дарнелл Хауард, Таби Холл, Оноре Дютри и Бойд Аткинс, который написал вещь под названием "Heebie Jeebies".

По пятницам в «Sunset» устраивались конкурсы чарльстона при таком стечении народа, что вы не смогли бы туда попасть, если только не приходили заранее. Там были великолепные шоу, в которых участвовали Ректор Купер, Эдит Спенсер и Мэй Эликс (одна из моих любимых артисток), а также целая куча знаменитых ныне других "звезд". А потом там бывал такой грандиозный финал, на который стоило посмотреть.

Танец чарльстон вообще был очень популярен в то время (1926 г.) и Перси Вэнэйбл, продюсер шоу, придумал финал, в котором четверо наших оркестрантов закрывали представление, бодро отплясывая чарльстон прямо на сцене. Это было нечто особенное. Этими музыкантами были Эрл Хайнс, длинный и тощий, как всегда, затем толстяк Таби Холл, коротышка Джо Уокер и я, круглый и толстый, каким я был в то время. Мы становились в одну линию на сцене и "чарльстонили" так быстро, как играла этот танец музыка. Приятель, если бы кто видел как каталась в восторге публика - и мы делали это вчетвером. Мы оставались на сцене до тех пор, пока старина босс не уставал смотреть на нас, ха-ха.

Все шло своим чередом на Южной стороне Чикаго. Театр «Metropolitan» приобрел небывалую популярность, когда туда прибыл оркестр Сэмми Стюарта из Колумбуса (штат Огайо). После Сэмми там появился оркестр Кларенса Джонса, куда я и ушел работать. На ударных в этом бэнде играл мой старый знакомый Зутти Синглтон. Мы обычно играли увертюру, а затем переходили к "горячим" номерам. Иногда Зутти и я делали вдвоем специальный номер. Зутти одевался под деревенскую девушку, а я, стало быть, под парня, и когда он выходил из-за кулис, прерывая мою песню, леди просто визжали от смеха. Мы с Зутти играли вместе не раз за свою жизнь как в Чикаго, так и в Новом Орлеане. У нас бывали и плохие дни, но мы с ним всегда высоко держали свои головы.

В то время, когда открылся зал «Savoy» (1927 г.), Эрл Хайнс, Зутти и я снимали внаем "Уорвик холл" на 47-й стрит, который находился прямо напротив "Savoy". Его открытие было столь грандиозным, что у нас уже не было никакой возможности продолжать свое дело. Другого места мы тогда снять не могли и были вынуждены спешно принимать решение. Мы стали играть на танцах в восточной части Чикаго, и эта работа принесла нам успех. Ведь все трое из нас были уже достаточно популярны, и когда мы играли в известных оркестрах Эрскина Тэйта, Дэйва Пейтона и Кларенса Джонса, то многие люди приходили специально послушать нашу игру.

Затем Эрл Хайнс вернулся в клуб «Apex», а Зутти и я снова присоединились к Кэрролу Диккерсону. На этот раз Кэррол работал постоянно в новом "Savoy Ballroom". Там мы могли вздохнуть свободно, не занимаясь уже арендными делами, от которых нас освободили в "Warwick Hall". Вообще говоря, 20-е годы в Чикаго были лучшими днями моей жизни. Там я провел свою молодость с 1922 по 1929 г.г., там я женился на Лил, а потом на Альфе. Разумеется, моей первом женой была Дэйзи, мы с ней плюхнулись в этот глубокий омут еще в Новом Орлеане в 1918 году. Лил была моей второй женой, а Альфа - третьей; все эти свадьбы произошли также в Чикаго. Моя четвертая мадам - Люсиль Браун. Мы поженились с ней в доме матери певицы Велмы Миддлтон в Сен-Луи (штат Миссури). Она все еще продолжает занимать этот пост и держится молодцом. Да, уж она у меня такая.

ТОММИ БРУКИНС. Там было и другое место, которое одно время пользовалось большой известностью. Его называли "Dusty Bottom" ("Пыльное дно"). Оно служило местом встреч для всех молодых людей, которые приходили туда каждое воскресенье с 3 до 7 на угол 33-й стрит и Уобаш авеню.

Там бывали танцы, происходившие под большим тентом, в середине которого находился деревянный пол, но вокруг этого пола была голая земля, и поэтому там всегда было столько пыли, что к концу вечера ноги танцоров покрывались густым слоем ее. Потому-то это заведение и называли "Пыльным дном".

Тамошним оркестром руководил пианист Альберт Эммонс, но каждое воскресенье туда приходили и многие другие пианисты, т.к. время от времени у них появлялся шанс сыграть свой сольный номер. Для талантливого музыканта это был один из способов показать себя на людях и завоевать известность. Тем не менее, Эммонс вызвал настоящую сенсацию в те времена. Его называли "громким" (т.е. мощным) пианистом, игра которого не зависела от того, что сцена находилась на открытом воздухе, как в "Dusty Bottom". Вообще говоря, подобных заведений в Чикаго было много, но репутация "Дна" распространилась далеко за пределы Среднего Запада.

ЛИЗЗИ МАЙЛС. Рассказывал ли вам Кларенс Уильямс о том времени в Чикаго, когда некоторые весьма крупные организации устраивали свои ежегодные смотры в "белой" части города? Туда приглашались все видные чикагские издатели популярной и джазовой музыки демонстрировать свои песни. Кларенс всегда брал меня с собой в расчете на мой сильный голос. Там был самый огромный зал, в котором я когда-либо пела, и мы были там только двумя цветными людьми. В тот раз, когда наступила наша очередь, шум толпы так напугал его, что он позабыл, в какой тональности я должна петь его «Royal Garden Blues» - и это после того, как он играл его со мной сотни раз! Я все же начала петь, а он, сбиваясь и весь в поту, пытался схватить нужную тональность. Я исполнила почти целый квадрат, когда он только смог догнать меня, и поскольку аудитория хорошо понимала, что у нас происходит, то при этом все начали бешено аплодировать. И они заставили нас петь больше положенного времени.

ТОММИ БРУКИНС. Именно в заведении «Kelli’s Stables»на Северной стороне Чикаго я впервые узнал как следует Джонни Доддса. Там он руководил небольшой группой из 4-х музыкантов. Никто из них не имел твердой зарплаты, но чаевые были столь велики, что они обычно имели от 125 до 170 долларов в неделю. Надо сказать, что это место часто посещали гангстеры, а ведь у них были очень легкие деньги!

Проработав почти год у Келли, я был затем приглашен в клуб «Eldorado»на углу 55-й стрит и Гарфилд бульвара. Клуб находился в подвале одного дома, и там играл оркестр Джимми Нуна. Многие музыканты, а также любители, приезжавшие из разных частей страны, приходили туда специально для того, чтобы послушать его маленький оркестр.