Нина Алексеева Прости ты меня, свет белый дневник
| Вид материала | Книга |
- Ердакова Татьяна Аркадьевна, учитель русского языка и литературы, первая категория, 29.42kb.
- По книге «Радикальное прощение» Колин, 122.77kb.
- Горе от зеленого, или Прости, Александр Сергеевич, 35.16kb.
- Лариса Александровна Леденёва подходит к нам. Для меня «классная дама» не просто учитель, 178.11kb.
- М. Л. Спивак\ А. Белый На склоне Серебряного века Последняя осень Андрея Белого: Дневник, 736.18kb.
- Сайт, посвященный генералу Обатурову, 1720.88kb.
- «Как хорошо, что есть семья, которая от бед любых всегда хранит меня», 57.16kb.
- Яхочу рассказать о самом главном и хорошем человечке в мире, который очень многое значит, 83.29kb.
- Кэрролл Льюис, 1324.21kb.
- 001 Беби baltic beauty defender glorious белый 12. 04. 09 Ходяева, 269.2kb.
Нина Алексеева
Прости ты меня,
свет белый
дневник
1998 – 2009 гг.
Желтая книга для записей
1998 г.
Заканчивая наблюдения 1998-го года, отметим необыкновенные птичьи визиты – сперва серая цапля, занесенная бурей из Сорочкина, изысканно ходила возле кустов, съела что-то и пешком удалилась. Другая – яркая птица семейства соколиных, на елке, и на помойке.
Начато заселение пруда изящными растениями из Пушкинского Екатерининского парка. (Не нашла трифоль, увы.)
Из цветов – посадила белый клематис, да сомневаюсь, что перезимует, зима пришла уж совсем ненадежная, с оттепелями, с малым снегом и краткими, но сильными морозами. Покрасила деревья в январе, в теплый денек. А осенью на яблонях всю кору обработала, варом обмазала. Яблоньки уж ничего есть, округлились некоторые. (В прошлом году был Женя, из Сибири, и пруд ещё подкопали – засуха стояла 2 месяца.)
В 1998 г. сажала анемоны (понравились у пруда), тигридии, карлик. гладиолусы.
Новый, 1999-й год. Февраль как шапка Мономаха.
Поет мне новые песни.
число 7
Я хочу сказать себе:
я здесь, я сейчас, я есть.
Виктор говорит: картошку чищу, рыба лежит как, мясо – целая картинка; наклейки на обертке тюремные совсем.
Картошку чи-щу. Сначала говорю ей «чи»! Картошка проросла, уже февраль, заросли её в мешке. Вытаскиваю толстенький клубень и делаю ему «щу». Еда – стерлядь-осетр.
День царский: всё сияет, всё чертоги, – 26о. Светло на моей кухне.
Я здесь, я сейчас, я на своем месте.
Киска от нетерпения залезла с лапками на стол. Изгнана щелчком авторучки по упругой спинке. С трелюлю исчезает на полу. Картошка булькает.
Сегодня приедет Ленка и мы немного пройдемся.
В боку чуть покалывает.
У меня много времени. Мне нечего унывать. «Всё нормально – говорю я Виктору, ясному как утро. – Всё всегда нормально – отвечает мне утро – Виктор».
Это мой дом, это мои друзья, защитник – Виктор, Киска – баловница.
Я часто чищу картошку в моей жизни на светлой кухне. Картошка ещё со Мшинской. Там дом, мороз трещит и в окнах тоже солнечно, прекрасно. Деревья покрашены, помнят меня. В такую погоду это спасение им. Лето и наш сад всегда со мной.
8 февраля
О полной гибели всерьез – дело пока не идет. Речь вообще-то. Но день был яростный как схватка. Надежда трепыхалась на последнем леере. И вдруг – почти штиль. Скидывай паруса. Полчаса Валдина и Виктор обсуждали мою участь. Потом и мне удалось узнать: не погибель ещё. Спасибо. Нет слов. Какое счастье.
Но лыжики запрещены, а химия вступает в свои права владения моим организмом. Что ж.
Как Ленчик переживала за меня. Как Нинуля не переживала, по-своему.
Виктор: «враг увидал достойного врага», «крепи паруса».
Героические вокруг зимние дни, сильный мороз. Сегодня аж воздух был седой, так холодно. А к вечеру мелкий снежок.
Кися бегает и хулиганит, вся довольная, толстенькая, ела сазана, в восторге. На столы залезает.
Маме звонила, голос мирный, не знает, из доонкологических дней. Помню формулу-сражалку: мы ещё повоюем, мы ещё посмотрим кто кого. (Из той операции.)
А у Яковлева был тяжелый инсульт. «Что после инсульта хорошего» – сказала сестричка из рентгена. 2 года ещё ездил на отделение. Ребенку уже лет 9. Жена оперирует теперь тут же, с Валдиной.
Да, я здесь, и сейчас, и день мой счастлив.
15 февраля – это больница; уже вторая, сперва – на Железнодорожников, 12; в мороз; потом – сюда, 6-й этаж, 13-я палата 13-го отделения. Крепи паруса!
Это всё пенки. Главное – впереди.
Роман предложил свою помощь в диагностике; томограмма, копии снимков нужны – а как их добыть? Снова проходить исследования? Просить у врача? А потом он не согласится с чужими рекомендациями – и что делать с этими советами? Ясно одно: при этом диагнозе и там, и тут – химеотерапия. Прощайте, кудри золотые, сказал мне врач, когда я вползла, вся в приступе. Что ж. И это будет. Серьезные несколько дней, когда думалось о коротких днях. Но Валдина сказала – дни ещё долгие. Но – больные. В груди при шевелении лопатками хрустит. А не было хруста.
Здесь я в своем бальном халате китайского мудреца. Вот он висит на спинке кровати. Желтые хризантемы на темном фоне окна бледны. Светлый кафель до полстены. Вокруг – живые, и почти все с длинными днями.
Одна умная мысль мне пришла в это время – не надо дрыгаться по 20-ти градусному морозу и вести беседы для бедных с разными врачами – а толку-то. Ведь эпидемия гриппа с 40о-ми tо вокруг. Самое время толкаться в транспорте. От боли во время 2-го приступа сжимала челюсти слишком резво и сломала передний зуб, чиненый-латаный, гордость искусства Яковлевой.
Что-то тут восстановимо, что-то нет. Оказалось, организм потеряет иммунитет. Эх, если б остановить процесс удалось. Говорит Валдина не зря, что лечится плохо. Но бороться можно. Завтра Татьяне Юрьевне буду звонить. О, Пушкинская премия, цып, цып, цып! Кушнер предложил, СП поддержал, Рецептера отодвинули. Пусть театр его двигает.
Бедный мамик сидит одна на своем фронте, ещё и меня поддерживать пытается. Если б она знала о моих печальных делах! Поистине.
Но на грустной ноте не буду заканчивать. Закончу на веселой.
Да здравствует сад!
Весна и цветы! Кыся смешная мышка. Виктор – главный и единственный защитник.
Лето ещё будет. Буду рано вставать, работать до солнца.
Один раз попался счастливый билетик в эти дни.
16 февраля.
Сегодня была на УЗИ – опять обнаружили что-то дополнительное размером в 2 см. Да, надо бы ещё осмотреть организму – видимо, в ней полным-полно подарочков. Идет обход, в палатах уборка, почище, мой зеленый китаец изогнулся на спинке кровати. Его очертания всегда изящны – вот ткань, о которой можно сказать – грациозна! Надета она или сама по себе – в характере, или лучше как-то иначе. Сто поз моего халата! Тысяча слов! Зеленые символы. Лепестки слив вытканы золотом и алым. Но слив – нету, пора вечной весны, задумчивость над веслом. Лодка скользит по зеленому шелку, м.б., сумерек.
7 марта
Прошел нелегкий месяц. Сейчас не буду описывать детали. Сегодня гуляла, как и каждый вечер, в полупарке; очень оригинальном в февральско-мартовской темноте и огнях домов вокруг. Как аккорды свет; а я в нежном поле отсветов, утопленном. И воздух тут свежее.
Сегодня Ане звонила насчет парика. В ДК Ленсовета они есть.
Пора браться за ум. Начинать занятия французским языком. Переводить. А то опять скукожусь вся. В легких начинаются какие-то неприятные ощущения то со спины, то со стороны бронхов. Но вроде это от желудка моего дискинезийного. Но-шпа помогла. Чёрт возьми всё это.
Весна приближается. Капуста кончается, и до конца страшно вкусная, вкуснее начала. Побольше наквашу на след. год.
Буду ли делать туршу, не знаю.
Фасоль посажу возле дома – но ведь её поливать надо. Для фундамента это как-то не очень. А куда ещё? Натыкать железяк ещё можно по краям гряд.
Как-то яблоньки нынче пойдут, интересно. Мышку видела в лесу, а у нас-то они так и вьются сейчас, кошкам на радость. Густенькие уже будут яблоньки молодые, и крыжовник; а землянику рассаживать необходимо нынче. Лук, видимо, погибнет. Надо в апреле посеять хоть тот, что есть, однолетку. В мае перенести на гряду.
Видела вчера лыжников счастливых, остренькие треугольники лыжиков на снегу вертелись. Всё щупаю волосы, которые скоро облезут. Бедная моя головенка, так и крутится, а как ни крутись, никуда не денешься. Терпи, казак, атаманом будешь.
Если б убраться на Мшинскую на лето, то-то был бы рай; и чтобы не хворать слишком. Ах, цветочки вы мои, расцветочки. Интересно, что из растений в пруду приживется. Хорошо бы те шишечки прижились. Нынче бы и камни постелить красиво по берегу можно.
Рубашкин звонил. С Лихачевым ведет переговоры о премии В.А. – Пуш-премии. А как они её дадут, если это Москва, чтоб в Питер отдали, да никогда! Ничего не выйдет.
А надежда всё равно есть. Как выжить без денег в этой ситуации – совершенно непонятно. А мечта о теплом доме вообще теперь никак не реальна. Всё прахом.
Но не совсем, бывает и похуже. Надо держаться. Не зря ведь говорит Кондратьев – что с этим можно жить. Раз можно, то и будем.
16 марта.
Волосы сыплются пока медленно; но кожа головы болит. Больше месяца, как не проходят уколы в попу.
Вчера была у Валдиной на Комсомола. Три подтвержденные УЗИ блямбы в животе, по её словам, резать не надо, исчезнут. Это 3-х сантиметровые! Активность моя слабая; но очень обрадовалась, что резать не надо. Паника мешает цветению сил. Глубина жизни, похоже, равна или есть глубина смерти, то есть бесконечна. Конечная бесконечность.
Сегодня возобновила гулянье по вечерам. 6 часов – а солнце ещё в небе, красное, круглое, низкое.
Дни прекрасны – яростная яркость, свет во всех направлениях, воздух утром пахнет стиркой, свежее дыхание; ветра нет, утренний мороз, а днём тепло. Вот так бы и жить. Но завтра будет уже снег и слякоть.
Волосы болят и выпадают. Умирают, становятся скрюченными.
Поразительно, как всё вокруг меняется только от мысли, от понимания, что жизнь, м.б., кончается скоро. Что будущее предсказано. Но надежда очень велика, что лекарства помогут. Кондратьев сам заболел и в больнице.
Возможно, в конце недели предстоит полет. Надо прокрутить какой-нибудь учебник английского. Надо посмотреть литературу по Швейцарии.
Киска мило бродит вокруг, всегда курноска-хулиганка. А я мечтаю о саде – он у меня alter ego. Нет уж, больше я ничего без рукавов не ношу.
Меня записали сотрудником фирмы ЗАО Труботект Санкт-Петербург. Как, однако, унизительно моё нерабочее положение. Но я-то знаю, что это единственный вариант. Я бы могла как-то подрабатывать, однако, не получается. Виктор пошутил: искала работу, вот и нашла (о болезни). Лишь бы он не захворал сам. Сегодня волосы уже лезут пучочками. Пора парик закупать. Как сказала Наташа Тимофеева: семечки по 10 руб. для птичек мне уже не укупить! Так у них дома мир и не наступил. Сколько ужаса в жизни. Через 5 месяцев начнут расти мои волосы. Странно себя представить безволосой, в этом возрасте волосы, если они такие хорошие, яркие, как мои, очень украшают. А тут такое чувство превращения, это сильное ощущение – ощущение превращения вокруг и внутри. Озираешься, озираешься, смотришь, хочешь что-то увидеть. Но видится немногое. Зубы всё сжимаю. Зуб сломала, и поправила Клавдия Петровна, работает. Остальные тоже хилые зубы. Уже и спать пора. Ну, пока, Евгеньевна, не грусти, ещё сад тебя ждет, м.б., успеешь пролечиться к маю. А в апреле 18-го надо картошку вынимать на посадку, Сашку надо затащить, чтоб дрова напилил.
Швейцария, Баден, у Банкулов с 22-го марта.
Андрей довез до аэропорта, Виктор остался дома один, с Кысей. Поцеловались на прощанье. Внезапное потепление в этот день. Через таможню и посадка в самолет – без проблем. Полет очень спокойный, совершенно не страшно, ощущение надежности – и в самом деле, как оказалось, одна из наиболее стабильных авиакомпаний.
Встретили – пожилая и молодая дамы, Мария Александровна и Галя. С трудом нашла слова как-то выразить свои чувства.
Потом поехали на машине в Баден, в отель «Блюме» – «Цветок». Atrium Hotel “Blume”. Роскошный номер, бассейн с рыбками, растения, всевозможные, орхидеи, 2 попугайчика в клетке.
Фотографии хозяев: хозяина и хозяйки с сыновьями на рыбалке в Шотландии (начало 90-х). Красивый веселый седой господин в водонепроницаемых штанах-комбинезоне выше пояса и стриженая такой же крупной комплекции дама в таком же комбинезоне и больших сапогах. Оба очень приветливы на вид, он немного типа Старого Томаса – щекастый и веселые в прищуре от улыбки глаза; она – более строгая и задумчивая. Их зовут Heidi и Джон Erne (Эрни) (фамилию надо уточнить). Их принцип содержания отеля – сделать его домом для гостей, фактически исключены люди с улицы. Он хорошо относится к русским, охотник, бывал в России на охоте. Это удивительно – какая открытость – чудесные семейные фотографии на общее обозрение и вот эта уверенность, что твое доверие не будет обмануто. Уверенность в ответном чувстве достоинства.
Собраны предметы антиквариата и просто – вещицы, картины, картинки, доски с росписями или резные, 2 прялки. Широкие деревянные ступени, покрытые коврами. Вязаные салфетки на горках (2 в уголках лестничной площадки). Рисунок гранда в шляпе и плюмаже. Часы с боем (наверное).
Приятнейшая плоская постель с толстенной периной, мебель типа лежачего кресла с одной полукруглой спинкой (полосатое).
Завтрак на террасе Атриума – все на немецком, кофе + горячее молоко, кофе не слишком крепкий. Ещё вкусные мюсли – как мне рассказали (Мария Александровна), мюсли – это «мышки» и как раз швейцарское изобретение, кот. разошлось затем по миру. «Бирхар-мюсли» – вот классические мюсли: с йогуртом и фруктами-ягодами, в отличие от американского поп-корна с молоком.
На первый вечер вместе с Галей и Марией Александровной мы прошлись по Бадену (что значит «купание» – Баден-Баден с Достоевским – это Германия). Вечером не разглядеть – но растут здесь секвойи, ливанский голубой кедр, похожий на голубую лиственницу, с приятной формы широкой пирамидальной кроной.
Мы пришли в «Тратторино», они взяли пиццу, а мне – тарелку итальянского сыра. С веточкой базилика. Пармезан с точечками белыми.
Спала, утром после завтрака – поглядела на бассейн с горячей термальной минеральной водой; осмотрела декоративные кустарники – 23 марта: цветет форзиция, свисая с балконов, японская айва уже приоткрыла первые бутоны. Красивые мелкохвойнички. Верески. Можжевельники. И невиданное что-то японского вида всё в искрученных-искривленных ветках с длинными сережками.
Потом пришла Мария Александровна и мы поехали в Chur – Хур. Там – оставив вещи в отеле (романтический отель «Звезда» – Штерн) – а день дождливо-туманный, гор не видно, лишь часть низких склонов, поднимающихся вверх сразу за городскими крышами. (А поезд аккуратный и удобный, хоть и небольшой, и есть двухэтажные электрички.)
Пушкин
Отцы пустынники и жены непорочны
Чтоб сердцем возлетать во области заочны
Чтоб укреплять его средь дольших бурь и битв
Сложили множество божественных молитв
Но ни одна из них меня не умиляет
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой
Владыко дней моих! Дух праздности унылой
Любоначалия, змея сокрытой сей
И празднословия не дай душе моей
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья
Да брат мой от меня не примет осужденья
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
26 марта
Нужно ещё неделю – из-за этой пункции. Делать нечего: надо. Зато будет ясность, что делать дальше. Как Виктор выдержит ещё неделю, я не знаю. Будет ходить голодный; одинокий, как волк, совсем одичает. Интересно, что сказал ему Фрэнк Рив. М.б., сумеет что-то опубликовать.
Через дня 2-3 будет невозможно выходить без платочка, в больнице буду в платке.
Самолет гудит. Уж вечер. Сегодня я была в Цюрихе! Ну и ну. Вот путешественница. Билет мне купили. От Бадена до Цюриха 15 мин. Но ехать так приятно и удобно, что не хочется вылезать. Главная река Бадена и Цюриха – Лимат, Лимат впадает в Цюрихское озеро. Иногда электричка идет почти вровень с рекой, полной серовато-зеленой воды. Высадившись в Цюрихе – день с утра прохладен, голова полулысая, опадающая – как у Есенина. Словом, зябкая голова. Но путешествие в одиночку – это роскошь редкая.
Выхожу; в вокзале прямо стоят столики кафе и расположены разные магазины. Ориентироваться легко. Цюрих – старый город, но этого не видно. Даже дома с надписью 1550 г. – выглядят свеженькими, как огурчики. В них, конечно, живут. Мария Александровна с Виктором Сергеевичем слушают кассету с песнями на стихи В.А. Чуть доносится ритм.
На главной улице, соединяющей вокзал – Banhof с озером и называющейся Banhofstrasse – полно статуй. Мне понравилась семейка черного металла и человеческих пропорций, гротеск фигуры. 3 фигуры. Полуобозначенные, как бы размытые движением черты – полуличности. Я считаю, это больше портрет, чем точная фотографичность. Это – характер.
На Banchof – самые крупные банки мира, самая богатая улица мира. Там в подвалах ой-ё-ёй сколько всего.
Но сверху – дома как дома, стекло-бетон, не очень огромные.
Чудным словом здороваются швейцарцы на улицах – грютци – или даже «грюйцы». Очаровательно. Это от немецкого.
Вот я свернула налево, в старый город, в сторону церкви – как оказалось, св. Петра, кирхи. (На ней самые огромные часы в Европе).
Небольшая площадь, малютка, на стене надпись «James Joyce corner». Направо – лавочка, галерея Ипсилон – икона XVI в. russ. Св. Николай и Арх. Михаил.
А в Кирхе – церемония: полиция приносит клятву. Просьба не беспокоить.
Туристов не много. Нищих нету – 2-3 музыканта. Алкаши – только на авт.
После покружила по улочкам старого города – на некоторых зданиях различные росписи. Увидав самую узкую, 1,5 м – отправилась туда – с поворотами вниз, и вдруг: вода: река Лимат. Внизу площадка – цветочный магазин. С зайцами изо мха.
Тут я пошла направо; по течению реки, на юг, навстречу свету – лучшее направление движения – к тому же, где-то там должна быть церковь с фресками Шагала. И вдруг за поворотом открылась панорама на набережную с мостами через реку и даль озера с панорамой гор – дальних и ближних, в облаках, переходящих в облака, неярких в это утро. Пошла в церковь Fraumunster. С улицы витражи не видны совершенно. Внутри: в центральном нефе витраж один в торце – красивый, не очень симметричные формы (какие-то с загогулинами, очень напоминающие калейдоскоп). Прямо против входа круглый витраж, в нем узор из четырехлепестковых цветков – красное, синее, белое. Над входом большой витраж со святыми, мелкие фигуры, красное+синее+черное, желтое конечно – чуть мрачные большие фигуры.
В абсиде, очень высокой, 3 витража прямо на восток и два боковых.
Каждый витраж выдержан в одной гамме – слева – синий с красным, в центре зеленый (Хр. распятие, вверху, снизу Богородица в кроне дерева, когда свет ярче, видно, что зелень структурирована).
Ощущение, что надо смотреть с другой точки, откуда ни глядишь, общей картины не получается. Приходится ползать взглядом вверх-вниз. Очень строгие очертания несущих стен, серый цвет.
Fraumunster – женская церковь.
Grossmunster – кафедральный собор.
Готика, но не поздняя, 15 век.
Слева боковой – розовый, справа – голубой. В центре справа витраж желтый и самый красивый.
Приветствие – грюйци – именно «и» после «ц», очень мягко звучит.
Дальше я перешла реку и вошла в двубашенный, высоченный, красивый. Хорошо стоит, под углом к набережной, и высоко, на подъеме. Вхожу – орган. Тут во всех церквях – органы. Этот – в верхних отделах отделан золотыми ангелами (1960 г.). Медные сосуды с форзицией на возвышении и в зале на полу. На подиуме – в стеклянном ящике библия, открыта на 615 странице. Орган исполнял что-то очень изящное. Зашла в крипту, а там каменная фигура Карла Великого с металлическими штырями, топорщащимися изо всех частей тела. В золотой короне каменный идол с бородой, щекастый, большие глаза, приземисто сбитый.
После музыки – до трамвайного кольца, тут пицца, потом пешком по левой стороне озера, парк: магнолия белая, морозник белый в затененном положении, роскошный, потом – розовый морозник. Много бадана – и везде, всюду сосна, как моя на даче, кустики, некоторые очень старые, толстые ветки. Рододендроны.
Затем вверх (а по озеру – лебеди, уточки всякие, есть тут и ястребы-кормораны). Вверху – дома частные, и несколько квартирные, большие участки, секвойи здоровенные с рыжими стволами, но ветки у них сероватые, не очень веселые по цвету. Много криптомерии, в хорошем состоянии, можжевельники. Много первоцветов. А интересно, как тут в природе, сохранилось ли что из луковичных.
Обратно трамваем, ещё раз Шагал. Индейцы на мосту, узкая галерея, мойка свода моста, потом вверх по улице Fortuna str, а наверху – дивная обзорная площадка, напротив – дворцы большие, университет и политех. Огромные. Затем – к памятнику Песталоцци у магазина Глобус, затем – на вокзал и назад, в Баден. В фирму; потом домой в Unterendingen.
Всё, сегодня пришлось перейти на платочек. Совершенно общипанный вид, глазам не верится. Сегодня ели кутью у Гали с Николаем. Тихий приятный вечер. Говорили – о Лермонтове, о том, что его невозможно изучать было в советской школе. О французской системе обучения в университете – значительный объем знаний необходим; языки; сочинение на языке автора произведения. О детских праздниках с театральными постановками (домашних). Чудный тихий вечер. Кутья – что-то совершенно особенное, а как вкусно. Зерна пшеницы, очищенные и замоченные в воде на 24 часа, а потом вареные. Да, и молчание, и речь; все это вместе, паузы; – дают впечатление. Как известно. Но особая теплота – во всём. Жизненное тепло греющее. У нас – холоднее в жизни.
Здесь много
Что-то есть «за» событиями всегда. Видимо, есть. Не улавливаю, м.б., не то, что касается тебя лично, хотя это ты, тобою, с тобой происходит. Как плохо написанная буква имеет за собой другую, идеальную букву. В Югославии всё бомбят. Дикие люди американцы.
Послезавтра – за работу, наконец, больница. Виктор с Кысей сегодня меня не дождались. Как они теперь питаться будут, не представляю, всухомятку. Хоть бы здоровье у Виктора и у мамы было благополучно. Бедные птички.
Сегодня подарочки приобрели для В.А. и моей персоны. Эх! Как бы ещё выжить, милый друг. Нельзя расслабляться и воображать, что всё отлично. Надо серьёзно относиться к происходящему. Сегодня сняли с роз ветки. Дождь и туман, теплый, нежный. Вышли из машины у дома Гали и дивно пропела какая-то птица.
Нет, сегодня ещё раз я глянула на секвойю – зелень у неё яркая, сочная. Се-хвоя.
День проходит опять. Тихо на душе. Совсем даже хорошо, умиротворенно. Конец дня. До завтра.