Медиа: средства в поисках целей

Вид материала

Содержание

Эдмунд Гуссерль.
Briggs, Burke
Милль, Дж. Ст.

Подобный материал:

1 2 3

МЕДИА: СРЕДСТВА В ПОИСКАХ ЦЕЛЕЙ

При обращении к понятию «средств массовой информации» сразу же возникает неразбериха. Слишком неоднородно то содержание, с которым мы сталкиваемся, руководствуясь своим интуитивным пониманием того, что попадает в эту сферу. Законодательное определение СМИ в силу своего формализма также не дает нам на этот счет ясного руководства: неопределенный характер аудитории и известная степень периодичности — вот, пожалуй, и все, что мы можем отсюда вынести.^¹ Поэтому попытаемся сперва очертить аналитические границы содержания самого понятия.

1. Понятия

Самой общей характеристикой медийной системы является ее информационно-кодовый характер, специфицированный в соответствии с материальным субстратом, в котором реализован соответствующий информационный канал (типографский знак, радиоволна и т. д.). То, что мы получаем по каналам СМИ, — это поток сигналов, выбранный из определенной совокупности возможных элементов. Набор последних может быть конечным (буквы алфавита, ограниченный набор слов некоторого языка) или же бесконечным (цветовые сочетания, конституирующие визуальный образ на экране телевизора). Для получателя закодированной информации принципиально соблюдение нескольких условий. В частности, он должен обладать возможностью декодировать получаемый сигнал (владеть соответствующим языком), и ему должна быть неизвестна принимаемая последовательность знаков. В противном случае сообщение не уменьшает степень неопределенности ожиданий получателя и, следовательно, его информационная составляющая будет равна нулю. Отсюда следует и еще одно условие: поступающая информация должна располагаться в сфере возможных ожиданий получателя, иначе она — несмотря на соблюдение двух первых условий — является всего лишь шумом. Информация — очень широкое понятие, в терминах которого можно описывать множество самых разнородных явлений.^² Например, некоторые функции автоматических электронных систем можно описать как кодирование, передачу, декодирование и реакцию на поступившую информацию.

Принимающий датчик осуществляет сравнение закодированного послания с определенной совокупностью сообщений, которую он может получить, и действует, исходя из конечного ряда возможных реакций. Правда, довольно трудно говорить о том, что для такого «получателя» возможно неожиданное или непредвиденное сообщение. И, хотя при определенных допущениях в области информационного взаимодействия можно попытаться выделить тип, свойственный коммуникации только наделенных сознанием существ, мы оказываемся при этом в сфере, довольно далекой от темы СМИ.^³

Попробуем теперь выяснить, не является ли более определенным, а значит, и более содержательным понятие «медиа». Термин «массовый» заслуживал бы отдельного рассмотрения, которое мы не можем себе здесь позволить. Сам концепт «массы» был введен для описания социальных реалий индустриального общества и, на наш взгляд, получил непропорционально интенсивную ценностную окраску после того, как культурная элита принялась в целях самозащиты пугать им тех, кто распоряжался значительными экономическими и властными ресурсами. Под массовостью мы будем понимать в дальнейшем только то, что информация, поступающая по определенному медийному каналу, не адресована конкретному получателю, причем сам информационный носитель представляет собой тиражируемый продукт.

Антропологически заданное, фундаментальное различие человеческого восприятия определяется противоположностью той информации, которую мы получаем непосредственно, в своем живом телесном опыте, и информацией опосредованной (т. е. собственно медийной), прошедшей процедуру кодирования и декодирования и поступающей по специализированным каналам, отличным от наших естественных органов чувств. Особенность «живого опыта» в сфере чувственного восприятия (для простоты, ограничимся только этой областью, хотя это и не весь опыт) заключается в том, что он: 1) связан с телесным присутствием, 2) континуален, 3) потенциально бесконечно варьируем применительно к воспринимаемому предмету. Последнее качество здесь для нас особенно важно, поскольку оно радикальным образом отличает непосредственно доступную форму восприятия от медийной. Эта особенность живого опыта есть следствие перспективного характера нашего непосредственного восприятия (на предмет мы можем смотреть только с одной определенной точки зрения), а также того обстоятельства, что число перспектив, в которых нам может быть дан предмет чувственного восприятия, бесконечно. Сфера живого, актуального опыта формирует жизненный мир человека, его предельное представление о «реальности», задающее для него масштаб достоверного восприятия и суждения, основание для практических оценок, а также критерии целенаправленного поведения. Из этого следует, что опосредованное (медийное) достраивание сферы живого опыта всегда предполагает последний в качестве необходимого условия.^⁴ Однако вторичный характер медийного конструкта не отменяет возможности «забвения» живой сферы опыта и медиатизированной переинтерпретации последней.

Несмотря на уникальный и основополагающий характер сферы живого опыта, он имеет один принципиальный недостаток — крайнюю ограниченность. Нам трудно представить человеческое сообщество, которое могло бы довольствоваться только этой сферой, разве что какая-нибудь небольшая первобытная деревня, лишенная контактов с другими сообществами и настолько поглощенная борьбой за существование, что там не существует возможности для развития даже зачаточных форм медийно-закрепленной и транслируемой информации (например каких-то религиозных или мифологических представлений). Но если воспользоваться образом человека как «ошибки природы», как существа, которое неспособно полностью руководствоваться системой своих инстинктов в качестве наиболее адекватного непосредственного канала информационного обеспечения своей жизнедеятельности, то можно будет сказать, что само существование человека как такового уже связано с определенной медийной системой (в первую очередь с языком). Эта система позволяет ему довольно необычным и сложным образом поддерживать свое существование в переменчивом и агрессивном мире. «Разумность» человека обнаруживает себя в том, что он отвечает на стимулы не немедленной рефлекторной, а «заторможенной» реакцией, опосредованной сложной конструкцией, которой может быть приписан языковой характер. Несомненно, что одним из ключевых моментов медиатизации человека стало возникновение письменности.^⁵

2. Предыстория

Для того, чтобы понимать, что такое СМИ в современном смысле и какова их роль, помимо чисто понятийных определений необходима также какая-то перспектива, позволяющая более отстраненно взглянуть на эту систему. И мы, видимо, поступим наилучшим образом, если в самых общих чертах рассмотрим ту медийную среду, которая предшествовала появлению современных СМИ, чтобы обнаружить искомые структурные различия. Как мы выяснили выше, при той феноменологической интерпретации, которую мы дали этому понятию,^⁶ можно говорить о том, что медийное измерение фактически изначально присуще человеку. И все же именно в Средние века оно приобретает ряд тех черт, которые распознаются и в современной системе СМИ.

К этому моменту возникает и распространяется ряд мировых религий, представляющих собой высшую ступень религиозного универсализма и практически исчерпывающим образом определяющих структуру как социального, так и космологического мировосприятия. В западном христианском мире система религиозных представлений закрепляется и транслируется через два основных информационных ряда — образно-визуальный мир церкви, адресованный «массовому» зрителю, и текстовую культуру.^⁷ С одной стороны, в связи с письменным характером религиозного писания и при определенной философской проработке возникает представление о языке, который, как выражается Бенедикт Андерсон, «дает привилегированный доступ к онтологической истине, а именно потому, что он — неотъемлемая часть этой истины».^⁸ При этом возникает группа двуязычной интеллигенции, выполняющей роль посредника между разговорным языком и латынью, между землей и небом. Как полагает Андерсон, было бы неверно видеть в образованных людях Средневековья своего рода теологическую технократию. Язык, которым они пользовались, весьма сильно отличался от невразумительных жаргонов современных юристов или экономистов, находящихся на периферии представления общества о реальности. Образованные люди Средневековья давали целостные ответы на экзистенциально значимые вопросы о мире и занимали стратегическое положение в той космологической иерархии, на вершине которой располагалось божественное.^⁹ Специфика «массовой» образной культуры заключалась, в свою очередь, в том, что она выработала такие частные формы донесения универсального содержания христианской религии, которые позволяли легко усваивать его в любой области христианской ойкумены. Это выражалось, в частности, в том, что эпизоды священной истории адаптировалась в плане выражения к конкретным обстоятельствам места и времени, включая детали одежды, архитектурные элементы и т. д.^¹⁰ Это кажется несообразным для «корректного», исторически-образованного сознания, однако сходные приемы используются также и в современной массовой медийной культуре (например, в исторических голливудских блокбастерах). Кроме того, образно-визуальная христианская культура использует хорошо известные нам и в настоящее время формы воздействия на воображение. В частности, легко провести параллель между образом св. Марка на одной из картин Якопо Тинторетто и современным Бэтменом.^¹¹

Разрушение единой системы средневекового европейского мира было обусловлено двумя важнейшими идейными движениями: Ренессансом и Реформацией. Оба они были тесным образом связаны с изменением, с одной стороны, политической системы средневековой Европы, приведшим в конце концов к складыванию современного порядка национальных государств, и, с другой стороны, с техническими медийными инновациями и перестройкой всей коммуникативной структуры общества. В последней части важнейшим является изобретение печатного станка (ок. 1456 года была напечатана Библия Гутенберга). Как указывает Маршалл Маклюэн в своей «Галактике Гутенберга», печатный станок создал первый промышленный товар массового производства в современном смысле слова. В отличие от других продуктов, которые можно назвать первыми промышленными товарами (текстиль, кирпич или сахар), книга есть законченный предмет длительного пользования, точно воспроизводимый в широких масштабах.^¹² Эта технологическая революция, открывшая эру массового (воспроизводства и потребления медийной продукции, дополнялась рядом структурных изменений в системе коммуникации, которые были инициированы Реформацией. С одной стороны, она привела к разрушению той сложной структуры доступа к священным текстам, которая поддерживала особый статус образованных людей Средневековья. Отношения человека с Богом и с Писанием не должны опосредовать ни институт церкви, ни группа образованных людей, которым делегируется право авторитетной интерпретации священных текстов. «Только вера» и «только Писание» — вот два протестантских принципа, обобщающих эту установку. Лютеровский перевод «Нового Завета» (1522) маркирует начало принципиально нового отношения к Писанию, которое уже не предусматривает обязательного места для образованного посредника, что ведет к разрушению вышеописанной средневековой системы. В то же время Реформация порождает мощное движение борьбы с «массовой» визуальной католической культурой в форме протестантского иконоборчества.^¹³

Возникновение широких каналов печатной коммуникации и подъем реформаторского движения вызвали соответствующую реакцию католической церкви, крупнейшей инновацией которой было изобретение цензуры (наиболее известная система в виде Index Librarum Prohibitorum — «Индекса запрещенных книг» — была введена католической церковью в середине XVI века). Впоследствии цензурная политика широко практиковалась государством, хотя в эпоху просвещенного абсолютизма можно было наблюдать эксцессы необычайно либерального подхода к прессе, правда, весьма непродолжительные. Так, Иосиф II в своем патенте о цензуре 1781 года объявлял: «Критики, если это только не грубые памфлеты, не могут быть запрещаемы, кого бы они ни касались, начиная с главы государства и кончая последним подданным, ибо всякий, желающий знать правду, может только радоваться, узнавая ее этим путем».^¹⁴

Параллельно этим изменениям в Европе протекали политические и экономические процессы, вызванные, с одной стороны, централизацией обособляющихся национальных государств и, с другой стороны, возникновением единой экономической системы, которая характеризуется как капиталистическая.^¹⁵ По сути говоря, то, что мы можем назвать прототипом современных медиа (газета), возникает именно в силу интенсификации этих отношений (узловыми пунктами которых были крупные торговые компании и политические центры) и имеет форму сперва нерегулярных и частных, а затем периодических и адресованных широкой аудитории отчетов. Судя по характеру материалов, которые составляли прототип нынешних медиа, они были сходны с сухими деловыми новостями, которые в сфере современных СМИ составляют лишь один сегмент. Становление регулярной прессы предполагало развитие инфраструктуры, отвечавшей новым реалиям политической и экономической жизни, причем возникновение и развитие регулярных почтовых сообщений играет существенную роль в этом процессе.^¹⁶

При этом немассовые формы коммуникации не исчезают и не вырождаются, но, напротив, иногда приобретают новые и весьма важные функции. Например, переписка становится главным средством создания новой формы транскультурного и надгосударственного единства, возникшего на месте католицизма, — новоевропейской науки. В то же время ученые — в отличие от деятелей Реформации — продолжают использовать латинский космополитический язык, что обеспечивает интенсивный обмен идеями и создает общее пространство дискуссии в Европе. Складывающиеся национальные литературы, напротив, используют национальные языки (Шекспир не имел — в отличие от Локка или Гоббса, работы которых существовали и на латыни, — первоначальной общеевропейской известности). Периодические же средства научной коммуникации (издания академий и научные журналы) возникают во второй половине XVII века, что серьезным образом меняет облик науки, отказывающейся от идеологии «тайного знания» в пользу идеологии «публичного приоритета».

Все эти процессы указывают на одно весьма важное обстоятельство, сопутствовавшее появлению современных форм массовой коммуникации. В отличие от предшествующих обществ и культур, имевших весьма узкие, обозримые для индивида и хорошо упорядоченные формы сохранения и трансляции социально-значимой информации, возникновение современных обществ западного типа было связано как с бурным ростом числа информационных каналов (не вытесняющих, но дополняющих друг друга), так и с увеличением их информационной плотности. «Необозримость» информации, которая очевидна для всякого, кто обращается сейчас к Интернету, в действительности является многовековой проблемой. Уже в первый век книгопечатания возникло осознание этого процесса. И все же окончательный распад единого информационного поля происходит, по-видимому, только в начале XIX века.^¹⁷ Следствием этого является, например, размывание некоторых классических культурных канонов (в частности, возникает возможность реализации субъективных предпочтений), а также снижение уровня критериев информационного отбора в силу исчезновения единой контролирующей культурной инстанции. Отдельный человек теряет не просто возможность овладения всем социально-значимым информационным пространством: он не может уследить даже за наиболее важными новинками в этом потоке. Предпринимая усилия в этом направлении, человек изменяет некоторые фундаментальные параметры своей идентичности, когда происходит то, что Г. Люббе называет «сокращением нашего пребывания в настоящем», то есть стремительное устаревание прошлого и динамизация ожиданий будущего.^¹⁸ Интенсификация информационного потока ведет также к тому, что новизна достигается за счет постоянной «рекультивации» устаревших идей (Н. Луман). Эта проблема распространяется сегодня фактически на все информационные каналы (в том числе на науку). От этого явления в каком-то смысле свободна только новостная составляющая медиа постольку, поскольку она имеет дело с единичными явлениями. Завершая наш краткий исторический обзор и переходя к рассмотрению некоторых современных функций системы СМИ, обратим еще раз внимание на то, что ряд особенностей современных СМИ имеют намного более длительную историю, чем мы обычно предполагаем. Что ж, наша короткая память как раз и есть продукт их деятельности.

3. Функции

Если не пользоваться жестко заданными системными критериями,^¹⁹ а попытаться классифицировать целевое назначение фактически наличных в СМИ материалов, то можно выделить довольно обширный ряд функций, которые они выполняют. К ним относятся: 1) информирование, 2) социально-политические функции, 3) экономические функции стимуляции потребления и, наконец, 4) развлечение.^²⁰

Будем исходить из того, что специфика всех этих функций в современных обществах задается несколькими формами универсализации взаимодействий, характерных для их базовых подсистем. В экономике таким типом универсализма является рыночная капиталистическая система, основанная на денежном эквиваленте, в области политики — демократия и народный суверенитет, в социальной сфере — либеральный индивидуализм и формально-правовое регулирование конфликтных отношений. Это взаимосвязанная структура, каждый из элементов которой не только поддерживает, но и уравновешивает другие, не позволяя одному из них поглотить все прочие.^²¹ Нельзя сказать, что все эти типы универсализма повсеместно реализованы (не составляет никакого труда найти примеры отклонений и исключений). И все же именно они суть те регулятивы, которые задают современный набор возможных сценариев действия и легитимных идей, озвучиваемых — в сфере ответственного действия — даже теми, кто им не следует. Совершенно неправильно понимать их как идеологемы, которые используются каким-то социальным субъектом для реализации определенных целей. Это типы алгоритмизации жизни, заданные самим ритмом и способом организации сложившейся цивилизации. Существуют и другие (в каком-то смысле более частные) разновидности универсализации, например, наука. Не потому, что предлагаемые ей способы объяснения мира глубже, но потому, что она выработала наиболее удобный и общезначимый способ организации и трансляции знания.

Применительно к информированию можно различать глобальный и локальный горизонт новостных событий. Последний связан со спектром ожиданий, имеющих непосредственное отношение к моему актуальному опыту. В чистом виде — это, например, прогноз погоды для моего населенного пункта. Понятие «локальности» не исчерпывается пространственными характеристиками. Рыночная котировка определенных видов ценных бумаг локальна для их держателей, равно как и появление нового музыкального усилителя класса Hi-End — для какой-то группы меломанов. Тем не менее важнейшим сегментом локальной информации остаются «местные» новости, поскольку они связаны с привычным образом жизни большей части населения. Глобальный горизонт новостных событий, напротив, не имеет прямого отношения к сфере моего актуального жизненного опыта. Они представляют собой предмет «интереса», а не практических потребностей, по отношению к которым я могу отслеживать их адекватность, оперативность и т. д. Интерес (если воспользоваться определением Канта) есть «случайное полагание воли». Когда я устраиваюсь смотреть новости, то сфера моих ожиданий — мир в целом.^²² За пределами сферы моего непосредственного опыта (включая персональное общение) СМИ служат фактически единственным источником моего знания о мире. Исключение составляет лишь тот альтернативный способ рецепции мира, который способны предоставлять иначе организованные дискурсивные способы его освоения в форме книг неразвлекательных жанров и сугубо прикладных, рецептурных изданий, вроде советов психолога на все случаи жизни. Однако данный тип доступа к реальности актуален (за пределами образовательных и научных институтов) для весьма немногих людей.^²³

Таким образом, можно сказать, что СМИ в современном обществе отвечает за формирование индивидуального смыслового образа «реального мира», который выстраивается на основании информации, поступающей к потребителю с индексом «реально» (т. е. на основании, в первую очередь, новостей). В этой связи попытаемся выяснить, каким образом информативная функция СМИ является также и смыслообразующей. Если распространить некоторые выработанные в философии и социальных науках способы концептуализации смысла на информационно-новостную сферу СМИ, то здесь можно выделить по меньшей мере две формы смыслообразования.

Во-первых, с семантической точки зрения новостные сообщения в СМИ задают способ данности предмета или факта.^²⁴ Любой медийный канал жестко фиксирует этот способ данности и не позволяет нам варьировать его так, как это позволяет делать наш актуальный жизненный опыт.^²⁵ Одно и то же событие может быть задано бесконечно различными способами при сохранении свой полной фактической достоверности. Поскольку, однако, понимательная процедура дешифровки сообщения применительно к предметам, о которых у меня нет актуальной опытной осведомленности, является процедурой конституирования предмета на основании предложенного мне способа данности (смысла), то и результат этой декодирующей деятельности (факты, о которых сообщается) попадает в зависимость от способа их данности. Если подобрать простую аналогию, то достаточно обратить внимание на то, что при монокулярном восприятии, например, одного и того же стакана можно видеть в одном случае просто круг, а в другом — прямоугольник. Таким образом, избирая способ подачи предмета, СМИ способно в широких пределах варьировать представление об этом предмете, возникающее у получателя информации. В деловых СМИ (например, финансовых), стремящихся максимально «объективировать» информацию, эффект вариативности устраняется — настолько, насколько это вообще возможно, — за счет жесткой формализации правил составления сообщения.

Второе понятие смысла, которое мы можем использовать применительно к новостным СМИ, — это герменевтическое понятие наделения

Blog

Медиа: средства в поисках целей

Содержание