Так описал А. С. Пушкин типичного русского западника 20-х гг. XIX в., увлечённого мистической философией и поэзией
Вид материала | Документы |
СодержаниеСо славянофилами Западники [ и просвещение Пора практических дел Распад западничества |
- На рубеже XIX и XX веков в русской литературе возникает интереснейшее явление, названное, 362.92kb.
- Беседы о кинематографе, 417.55kb.
- Н. А. Рыбакова Оприроде мистической старости, 130.39kb.
- Тест по литературе 8 класс. А. С. Пушкин. «Капитанская дочка», 25.97kb.
- А. С. Пушкин и математика, 174.61kb.
- Реферат тема: Образ женщины XIX века в пьесах, 549.68kb.
- А. С. Пушкин в казани исследовательская работа, 70.94kb.
- Тема: «А. С. Пушкин «Уж небо осенью дышало…»», 41.3kb.
- Тревога, так же как страх и надежда, особая, предвосхищающая эмоция. Образно это описал, 686.63kb.
- А. С. Пушкина Сочинение, 47.85kb.
ЗАПАДНИКИ
Он из Германии туманной
Привёз учёности плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри чёрные до плеч.
Так описал А. С. Пушкин типичного русского западника 20-х гг. XIX в., увлечённого мистической философией и поэзией. Во времена Пушкина западничество не было кружком, общественным течением или школой. Западниками в сущности тогда были все более или менее просвещённые люди. В обществе было принято говорить по-французски, русская речь считалась дурным то-ном, И лишь в конце 30-х — начале 40-х гг. с возникновением патриотической правительственной идеологии (теории «официальной народности*), а затем и славянофильского кружка западники стали называться западниками. Западничество как направление общественной мысли сложилось прежде всего в противовес славянофильству.
ИСТОКИ
Началось всё с того, что в 1839 г. «из Германии туманной*, закончив обучение в одном из её университетов, в Россию возвратился молодой талантливый учёный Тимофей Николаевич Грановский. Познакомившись с модными в то время в Москве славянофильскими идеями, он вскоре стал оппонентом славянофильства. О встречах со славянофилами Грановский написал своему другу философу Николаю Станкевичу: «Бываю довольно часто у Киреевских... Ты не можешь себе вообразить, какая у этих людей философия. Главные их положения: Запад сгнил и от него уже не может быть ничего; русская история испорчена Петром I — мы оторваны насильственно от родного исторического основания и живём наудачу; единствен-
нал выгода нашей современной жизни состоит в возможности беспристрастно наблюдать чужую историю; это даже наше назначение в будущем; вся мудрость человеческая истощена в творениях святых отцов греческой церкви... Их нужно только изучать: дополнять нечего; всё сказано. Гегеля упрекают в неуважении к фактам. Киреевский говорит эти вещи в прозе, Хомяков в стихах».
В это же время Грановский начал читать курс истории Средних веков в Московском университете. Многие молодые профессора, также недавно вернувшиеся из-за границы (Д. Л. Крюков, П. Г. Редкий, П. Н. Кудрявцев), разделяли критическую оценку славянофильства, данную Грановским. Образовался небольшой кружок единомышленников. Вскоре к нему примкнули историки С. М. Соловьёв и К. Д. Кавелин, известные литераторы В. П. Боткин, Н, X. Кетчер, Н. Ф. Павлов, в 1842 г. -вернувшийся из новгородской ссылки выдающийся мыслитель А И, Герцен, а несколько позднее — юрист и философ Б. Н. Чичерин.
Центром кружка стал Грановский — кумир московского студенчества. Притягательной была сама его личность. Много лет спустя его любимый ученик Чичерин писал: «Самая наружность его имела в себе что-то необыкновенно привлекательное... Высокий, строй-ный, с приятными и выразительными чертами, осенёнными великолепным лбом, с выглядывающими из-под густых I бровей большими тёмными глазами, полными ума, мягкости и огня, с чёрными кудрями, падающими до плеч, он на всей своей особе носил печать изящества и благородства. Так же изящна и благородна была его речь, | тихая и мягкая, порою сдержанная, порою оживляющаяся,
иногда приправленная тонкою шуткою, всегда полная мысли и интереса...». Это портрет русского либерала-интеллигента, человека не действия, но мысли, высоко ставящего европейское просвещение и отвергающего всякое насилие.
Большинство западников и славянофилов не интересовались политикой, да и политические выступления в то время в России были невозможны. Но среди западников встречались люди, которым вынужденная лояльность к властям причиняла глубокие нравственные страдания. В дневнике Герцен с горечью замечал: «Поймут ли, оценят ли грядущие люди весь ужас, всю трагическую сторону нашего существования, а между тем наши страдания -- почка, из которой разовьётся их счастие...». В. Г. Белинский, возглавлявший кружок западников в Петербурге, писал Боткину: «Мы живем в страшное время, судьба налагает на нас схиму, мы должны страдать, чтобы нашим внукам было легче жить...». Западники безгранично верили в общественный прогресс, к которому рано или поздно, по их мнению, приобщится и Россия.
СПОРЫ
СО СЛАВЯНОФИЛАМИ
Для западников была очень важна полемика со славянофилами, считавшими, что России предначертан особый путь развития. В московских салонах (Свербеевых, Елагиных) спорили о немецкой философии и Геге-
ле, православии и католичестве, западноевропейском и русском просвещении. Известный славянофил Юрий Самарин вспоминал о начале этия споров: «Оба кружка не соглашались почти ни в чём; тем не менее ежедневно сходились, жили между собою дружно и составляли как бы одно общество, они нуждались один в другом и притягивались взаимным сочувствием, основанным на единстве умственных интересов и на глубоком обоюдном уважении. При тогдашних условиях полемика печатная была немыслима, и, как в эпоху, предшествовавшую изобретению книгопечатания, её заменяли последовательные и далеко не бесплодные словесные диспуты... О политических вопросах никто в то время не толковал и не думал*. Споры и ссоры между западниками и славянофилами, случавшиеся из-за теоретических разногласий, сменялись короткими периодами согласия. Например, 22 апреля 1844 г. в доме Аксаковых состоялся торжественный обед в знак примирения обоих лагерей. «Мы обнялись и облобызались по-русски с славянами», -вспоминал Герцен. Однако после известного стихотворения славянофила Н. М. Языкова «К ненашим» (оно появилось в декабре того же года), четко разграничившего позиции идейных лагерей, отношения вновь резко обострились. С трудом удалось погасить ссору между Грановским и Киреевским, которая грозила обернуться дуэлью. В январе 1845 г. К. С. Аксаков прощался с Герценом и Грановским «со слезами* и «навсегда», так как считал необходимым разорвать с ними дружеские связи, хотя глубоко уважал и любил обоих. Но эти расхождения были только временными, и вскоре противники вновь сходились для бесконечных дискуссий.
Самыми значительными событиями в истории западничества 40-50-х гг. стали публичные лекции Грановского и статьи Белинского в журналах «Отечественные записки» и «Современник». Лекции Грановского 1843—1844 гг. по истории Средних веков привлекли внимание всего русского общества. Герцен писал о них: «Какое благородство языка,
смелое, открытое изложение! Были минуты, в которые его речь поднималась до вдохновения... Словом, ничего подобного в Москве никогда не было читано всенародно». Столь же высокую оценку этим лекциям дал и крупнейший представитель славянофильства А. С. Хомяков: «Лучшим проявлением жизни московской были лекции Грановского. Таких лекций, конечно, у нас не было со времён самого Калиты... и, бесспорно, мало по всей Европе».
В 1845 г. Грановский прочёл другой публичный курс лекций — по сравнительной истории Англии и Франции. Герцен отмечал, что «той полноты, того увлечения, которое было в первом курсе, недоставало». А Хомяков, отдавая дань ораторскому искусству Грановского, сетовал на скудость мысли: «Изложение местами очень хорошо и доходит до высокого художественного эффекта... но исследований никаких, мыслей никаких, кроме взятых напрокат».
Чичерин писал впоследствии, что «у так называемых западников никакого общего учения не было». Имелось в виду, что у них отсутствовала единая, вполне оригинальная идейная платформа.
Яркой иллюстрацией этого служат и статьи Белинского. Страстная, увлекающаяся натура Белинского как бы противостояла в лагере западников утончённому и умеренному Грановскому. Путь Белинского отмечен крайностями и увлечениями. В конце 30-х гг., как и все западники, Виссарион Григорьевич чрезвычайно заинтересовался философией Гегеля. Эта философия была в то вре-[мя чем-то вроде религии. Герцен писал: «Люди, любившие друг друга, расходились на целые недели, не согласившись в определении „перехватывающего духа", принимая за обиды мнения об абсолютной личности и её „по себе бытии". Все ничтожнейшие брошюры, выходившие в Берлине и других губернских и уездных городах немецкой философии, где только упоминалось о Гегеле, выписывались, зачитывались до дыр, до пятен, до падения листов в несколько дней».
До крайности увлёкшись идеями Гегеля, Белинский стал на некоторое время поклонником теории «примирения с действительностью». Одна из статей, в которой критик доказывал «разумность» николаевского самодержавия, стала причиной его ссоры с Герценом. Однако вскоре Белинский счёл эту позицию заблуждением. Очарованный идеями социализма, он пришёл к отрицанию философии Гегеля; «Проклинаю моё гнусное стремление к примирению с гнусной действительностью!!. Благодарю покорно, Егор Фёдорыч (так переделал Белинский имя Гегеля — Георг Фридрих. — Прим, ред.), кланяюсь вашему философскому колпаку... если бы мне и удалось влезть на верхнюю ступень лестницы развития — я и там попросил бы вас отдать мне отчёт во всех жертвах условий жизни и истории, во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции... иначе я с верхней ступени бросаюсь вниз головой. Я не хочу счастия и даром, если не буду спокоен насчёт каждого из моих братии по крови». Но лишь некоторые западники заходили так далеко в своей приверженности новым учениям. Большинство из них продолжали придерживаться гегелевской философии. К тому же если Герцен считал его философию «алгеброй революции», то для многих западников она была «алгеброй умеренности».
После изучения философии Гегеля западники принялись читать труды его учеников — «левых
гегельянцев», а затем и Людвига Фейербаха, в частности его атеистической «-Сущности христианства». Некоторые из них стали приверженцами материализма и атеизма. Боткин, например, писал о своём «полном, искреннем отрицании так называемого Бога». Умирая в 1869 г. в Петербурге, Боткин устраивал у своей постели музыкальные концерты и роскошные обеды. «Райские птицы поют у меня в душе», — говорил он. Но корифеи западничества — Грановский, Кавелин, Соловьёв, Чичерин — не пошли даль-
I ше умеренных идей Гегеля и не расстались с верой в Бога и бессмертие души. Герцен в «Былом и думах» писал
I о болезненном разрыве по этому вопросу между ним и Грановским,
. Западники в подавляющем болыдин-
| стве так и не создали чего-либо но-
I вого в области философии, которую усердно изучали. Самым оригинальным философом среди них был Герцен, создавший замечательные труды «Дилетантизм в науке» и «Письма
I об изучении природы» (см. статью «Александр Иванович Герцен»).
Никто из западников в отличие
I от славянофилов не был глубоко верующим человеком, хотя религиоз-
I ные обряды они и соблюдали.
ЗАПАДНИКИ [ И ПРОСВЕЩЕНИЕ
• Б сущности единственной объеди-I няющей всех западников религией I было просвещение. Б. Н. Чичерин I писал: «В этом направлении сходи-I лись люди с весьма разнообразными убеждениями, искренне пра-I вославныс и отвергавшие всякую I религию... социал-демократы и уме-I ренные либералы, поклонники го-[ сударства и защитники чистого ин-I дивидуализма. Всех их соединяло 1 одно: уважение к науке и просвещению. И то и другое, очевидно, мож-I но было получить только от Запада, 1а потому они сближение с Западом считали великим и счастливым со-ВЗытием в русской истории».
Большой вклад внесли западни-I ки в развитие исторической науки в
России. Они были основателями так называемой «государственной» или «юридической* исторической школы. Принципы этого направления разработали С. М. Соловьёв и К Д. Кавелин, а позднее — Б. Н. Чичерин. Главную роль в истории России, по их мнению, играло государство. Оно образовалось в результате разложения родового быта и родовых отношений, в ходе которого возникла семья и появилось понятие частного (семейного) права. Создание единого крепкого государства вместо прежнего — политически раздробленного — положило начало праву государственному. Западники считали, что пути развития России и Западной Европы мало отличались друг от друга. Однако неблагоприятные внешние условия (суровый климат; отсутствие морей; близость степей, а значит, и частые нашествия кочевников; обширная территория при малой плотности населения и др.) послужили причиной отставания России. В таких условиях государство играло главную роль, значение отдельной личности было практически ничтожным. Государство подавляло её, превращало в послушное
орудие для достижения целей государства, прежде всего — обороны страны.
Исходя из этого, историки-западники создали теорию «закрепощения и раскрепощения сословий». С закрепощения крестьян в конце XVI в. началось закрепощение и других сословий — посадского населения, купечества, дворянства, духовенства. Лишь в начале XVIII в. с воцарением Петра I возник интерес к отдельной личности, появилось понятие индивидуальности. С XVIII в. сословия постепенно раскрепощались — сначала дворянство («Манифест о вольности дворянства>> 1762 г.), затем жители городов («Жалованная грамота городам» 1785 г.) и наконец крестьянство (Манифест 19 февраля 1861 г.).
Теория получилась удивительно стройной и красивой. Центральное место в ней отводилось реформам Петра I, который для западников был великим «зодчим», направившим Россию по истинному пути развития — европейскому. При Петре Россия, выйдя из поры юности, вступила в возраст зрелости. «Народ поднялся
и собрался в дорогу; но кого-то ждали; ждали вождя; вождь явился» — так охарактеризовал преобразователя России С. М. Соловьёв в «Публичных чтениях о Петре Великом».
Западники спорили со славянофилами и о порядках в допетровской Руси, считая эти порядки деспотическими и варварскими. Особенно жаркая полемика разгорелась о крестьянской общине на Руси. Славянофилы видели в общине основу прошлого и зародыш будущего. Такое понимание исторической роли общины западники подвергли критике. Например, Чичерин утверждал, что той соседской общины, о которой говорили славянофилы, на Руси никогда не существовало. Такую общину, по его мнению, правительство ввело лишь в XVIII в. для более исправной уплаты налогов и выполнения повинностей. Крестьяне же Древней Руси «бродили», т. е. переходили с места на место и надолго нигде не останавливались. Таким образом, государство сыграло решающую роль и в организации народной жизни. Западники преувеличивали роль го-
сударства в истории России. Это было характерно для них. Они считали, что вся история страны создавалась при помощи насаждаемых сверху указов и юридических норм. Если славянофилы идеализировали Древнюю Русь, то западники в изложении её истории страдали схематизмом и сухостью.
ПОРА ПРАКТИЧЕСКИХ ДЕЛ
Самыми насущными проблемами в России западники считали отмену крепостного права, отмену телесных наказаний, введение строгого исполнения законов. Это была их программа-минимум, которая, впрочем, имела некоторое сходство и со взглядами славянофилов, После смерти Николая I в 1855 г. для них наступила пора практического приложения своих сил. Правда, многим из них, как и старшим славянофилам, не суждено было участвовать в этой новой борьбе: одни, как Грановский и Белинский, умерли, другие, как Герцен, уехали за границу. В лагере западников главную роль играли теперь Кавелин и Чичерин. Первый в «Записке об освобождении крестьян в России* изложил взгляд западников на пути отмены крепостного права. Он считал, что крестьян нужно освободить с землей за выкуп, который должно выплачивать государство. Такую же программу предлагали и славянофилы.
Накануне отмены крепостного права теоретические разногласия между западниками и славянофилами значительно сгладились, на первый план выдвинулись общие задачи. В конце 50-х — начале 60-х гг. представители либерально-западнического направления, например Н. А. Милютин, занимали высокие посты в правительстве. Кавелин и Чичерин были преподавателями у наследника престола Николая Александровича. Постепенно либералы-западники, как и славянофилы, приняли активное участие в работе земств и городских дум. В 50—60-х гг. западники часто выступали на страницах таких журналов, как «Современник», «Атеней», «Русский вест-
ник», «Вестник Европы», а также газеты «Голос». В своих публикациях они пропагандировали европейский образ жизни, призывали развивать в России промышленность, новые виды транспорта. Особое значение они придавали свободной торговле России с европейскими странами, чему могла способствовать отмена таможенных пошлин. Они обосновали настоятельную необходимость реформ суда и армии. Все эти преобразования в той или иной степени были осуществлены в России в середине XIX в. Мнения западников, ранее считавшиеся вольнодумством, стали общепринятыми.
РАСПАД ЗАПАДНИЧЕСТВА
После эпохи Великих реформ западничество как общественное движение утратило прежний смысл и значение. Оно постепенно разделилось на течения. Наиболее яркие личности в лагере западников прекратили свою общественную деятельность ещё до эпохи Великих реформ. Например, западничество Герцена кончилось после Французской революции 1848 г. Он возненавидел европейскую буржуазию столь же сильно, как российское
дворянство и чиновничество. Буржуа скорее подавляли революцию, нежели участвовали в ней.
Революционные выступления Герцена пугали умеренных западников. Даже его близкий друг Грановский незадолго до смерти говорил, что у него «чешутся руки» отвечать Герцену в его же издании —- «Полярной звезде». Грановский не успел этого сделать. Его намерение осуществили Кавелин и Чичерин. В совместном «Письме к издателю» они осудили позицию Герцена: «Ваши революционные теории никогда не найдут у нас отзыва и ваше кровавое знамя, развевающееся над ораторской трибуной, возбуждает в нас лишь негодование и отвращение». В сентябре 1858 г. Чичерин ездил в Лондон с надеждой повлиять на Герцена и заставить его изменить свою позицию. Но Герцен был непоколебим, и тогда в «Обвинительном акте», опубликованном в «Колоколе» в 1858 г., Чичерин назвал его статьи «неистовым беснованием».
Окончательно разделил бывших единомышленников Манифест 19 февраля 1861 г. Западники встретили его восторженно и сочли «лучшим памятником русского законодательства». Герцен полагал, что «народ царём обманут», а либералы-западники предали интересы народа, уповая на благотворность буржуазного прогресса в России. В статье «Учёная Москва» он обрушился на своих прежних друзей: «Между нами с бывшими близкими людьми в Москве — всё окончено, до их оправдания. Поведение Коршей, Кет-чера, а потом Бабста и всей сволочи таково, что мы поставили над ними крест и считаем их вне существующих. Статью эту я написал со слезами, но — как 30 лет тому назад... есть для меня святыни — дороже лиц». Умеренную позицию Кавелина по крестьянскому вопросу Герцен называл «преступлением». Кавелин в свою очередь также разочаровался в Герцене, которого ещё недавно считал «первым человеком в целой Европе». Высокие идеалы 40-х гг. не выдержали проверки
временем. Многие западники на только стали противниками революции, но и отказались от прежних умеренно-либеральных взглядов. Например, издания М. Н. Каткова «Русский вестник» и «Московские ведомости» постепенно превратились в рупор консервативных, а за тем и крайне правых взглядов.
Лишь К. Д. Кавелин и Б. Н.Чн черин и после реформы 1861 г. пря должали отстаивать умеренные идеалы 40-х гг. Они во всем искали «золотую середину». Как ни странно, эти последовательные западники и лидер славянофилов И. С. Аксаков имели много общего во взглядах на развитие России. Представительно правление дворян было для них не-приемлемо. Сохранить самодержавие, как они считали, необходимо для процветания России. На первый план западники выдвигали нравственные задачи, имеющие много общего со славянофильской программой «воспитания общества», Кавелин писал, что «человек, при-нимающий к сердцу интересы родины, не может не чувствовать себя наполовину славянофилом, наполовину западником».
Итак, 40-е гг. XIX в. как бы задали программу развития русской общественной мысли на многие годы вперёд. Возникли два направления, борьба между которыми продолжалась в литературе и журналистике, всё более приобретая характер полемики о неразрешимом, «вечном» вопросе.
Бывший западник Герцен вспо-минал: «Да, мы были противниками их (славянофилов. — Прим.ред.),но очень странными: у нас была одна любовь, но не одинакая.
У них и у нас запало с ранних лет одно сильное, безотчётное, физиологическое, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы — за пророчество: чувство безграничной, обхватывающей всё существование любви к русскому народу, к русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орёл, смот рели в разные стороны, в то время как сердце билось одно».