Герой нашего времени
| Вид материала | Документы |
- Литература Класс 9 учебно-тематическое планирование модуля «М. Ю. Лермонтов «Герой, 32.5kb.
- М. Ю. Лермонтова "Герой нашего времени" Иненавидим мы, и любим мы случайно, Ничем, 121.58kb.
- Реферат Рассказ М. Ю. Лермонтова " Герой нашего времени", 251.33kb.
- Огерое: публика восприняла его с раздражением, 143.5kb.
- Сочинение Шафраненко Екатерины ученицы 10 класса"Каждый литературный герой", 36.83kb.
- Герой, 217.66kb.
- Конспект урока Тема Печорин жертва своего времени или палач, «разрушающий чужие надежды»?, 97.24kb.
- А. С. Пушкина «Евгений Онегин», лирике М. Ю. Лермонтова, роману М. Ю. Лермонтова «Герой, 76.5kb.
- 170 лет «Герой нашего времени», 3.07kb.
- М. Ю. Лермонтов «Герой нашего времени». Н. В. Гоголь «Мертвые души», 11.73kb.
ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Огонь, вода и медные трубы — атрибуты героя. Новый литературный герой люмпен-
интеллигент. Он экономен и расточителен. Огонь и воду он закупоривает в бутыль. И огненной водой, по-братски, угощает соплеменника-аборигена. Крылатая мысль, выбравшись из гнезда кукушки, разбрасывает соседствующую мудрость. Жизнь должна вскармливать его голодное чрево. А медные трубы должны играть ему славу. Но они не играют. И он поднимается, хлопая крыльями тщеславия, чтобы самому исполнить гимн-псалом, блистая медным оперением.
Потом собирается стая. Грезится им жаркая страна изобилия. Вечное лето праздности. Хлебные края. Гонит их инстинкт к наслаждению. Мечутся они. Ищет жар-птица сказку.
Подымет обыватель голову — Труболeты летят. . . И вздохнeт. Занесeт белого лебедя в эту стаю. И потеряется он.
ПРОСТОТА – ХУЖЕ ВОРОВСТВА
Приходит в лес добрая Бурeнушка с молочным выменем. Глаза мягкие, бок лаской лоснится. Созывает она колокольчиком серого брата. Сбежались волчары. На хвосты сели, языки вывалили. Слушают.
— Как здорово травку пощипывать, — говорит она. — Былинка к былинке, сочная, калорийная, во рту тает.
Тут и заяц вьюном вьeтся у копыта.
— Дело говорит. Кормилица. Я пробовал.
Зацепил белым клыком матерый травушку-муравушку. Пожевал. Желудок вывернуло, слезой прошибло. Корову за шкуру:
— Ты что, ведьма рогатая?!
— Рубай еe, братва!
Одни рожки да рожки остались. Хорошая была корова. Зайцев любила.
+++
Прошагал как-то суворовский солдат бравым Швейком за кордоны Пруссии. Неприятеля в берлогу загнал. Бивуак разбил, дымом закусывает. А прусачок к нему в ранец – прыг. Левонским доспехом похваляется. Он его, как фаворита, в Санкт-Петербург и доставил. И разбежались они по кастрюлям: « Матка, млеко, яйки, дойчмарка!» Русь всех прокормит.
РЕПКА
Колосится Время. Спелостью наливается. Ждут его закрома нараспашку. Что посеешь — то и пожнeшь. Праздность нищетой прорастет. Жестокость ядовитым Анчаром распустится. Глупость рождает глупость. Мудрость — Создатель всего.
Посадил дед репку. С бабой по рукам ударили.
— Знай наших селекционеров!
Репа брюссельская, лист к листу должна вырасти. Ганс Христиан, немец-огородник, обещал. Дед на печь. Баба за ухват. Внучка с Жучкой на гляделки, Мурка мышь по амбару гоняет. А к нему уже жук колорадский в пижаме полосатой:
— Дачника пустишь? Садок вишнeвый у тебя замечательный.
— Гостем будешь, заходи.
Дед на печи ворочается. Баба ухватом кочегарит. Внучка дитe нянчит. Жучка щенка кормит. Мурка с мышкой играет в жмурки.
— Слышь, сынок, как там репа? — кричит дед.
— Чего-то растет.
— Ну-ну.
Вот дед до ветру сходил. Баба золу трусит. Внучка недорослю сказку читает. Жучка мосeл катает. Мурка с мышкой по сусекам шарят.
— Ну что, паря, чего там? — дед снова кричит.
— Ой, прeт чего-то!
— Репа это, деревня! — Смеется дед. Бабу под зад ладонью хлоп. — А я что говорил. Тебе платок оленбургский справлю. Внучке бюстгальтер. Детворе — леденцов.
А дачник с ним прощается:
— Мне пора. Командировка закончилась. Зови родню, батя, богатство своe тяни. Один не управишься.
Собрал дед митинг и речь толкнул.
— Мы репу на ВДНХ сдадим. Большие деньжищи выручим и Ганса-спекулянта в дураках оставим.
Когда смотрят, а там — батюшки-святы! Репей огромадный вместо репки качается. Чудище динозавровое. Зелeный мундир ощетинил. Всем репеям репей, генералиссимус. Дед Ганса сквернословит на чeм свет стоит. Внучка огонь в масло подливает.
— Это ихние империалистические штучки!
А баба со своей колокольни:
— Это кара господня за то, что в пост сало ели.
Успокоились понемногу. По гороскопу разобрались, что в этот год только будяки растут обильно. А дед решил к Гансу заглянуть. Погрызть одолжить. А у Ганса морда, что репа. Репа, что хата. Дед так и сел. Баба в корсет затянута. Внучка с Жучкой прогуливается по-ученому. Кот вискас лопает. А мышки не видно. Ганс пиво цедит:
— Иди, фатер, налью.
Хлебанул дед и побрeл назад.
— Ну что? — Все к нему.
Махнул он рукой. Немец, он и в Африке немец. С жиру бесится. Жена у него молодуха. Внучка не шалава. У собаки родословная на два листа. А кот не сметану жрет, а мышей ловит. А у нас всe дерьмо. Колется занозистая сказка.
КУРОЧКА РЯБА
. Какая курочка Ряба не мечтает о Золотом петушке, чтобы золотые яйца ему отсиживать в праздности. Долговязый пролетарий Эму из жаркой страны похлопает хохлушку глазом, залезет, прощупает яйценосность: «Гут»..
А в стране Кукарекино Петя Петухович с утра гребешок набок. То навозную кучу мусолит, жемчуг ищет. То на подружку запрыгнет. Не знает куда себя деть. То несeт его лиса за дальние леса рыжей белкой. И колошматит его отходная.
Мудрует пеструшка Ряба. Концы с концами сводить как-то надо. Химичит гоголь-моголь. Получилось наконец. Выкатилось золотое яичко. В самый раз к Пасхе деду с бабой преподнесла. Покрутил его дед.
— Что за чепуха? — он к свояку — Глянь, кумэ, что моя отчебучила. С чем хоть его едят?
— С хреном.
Стали лупить им по столу и дед и баба. И зятю пьяному под руку подсовывали. Совершенно бесполезное яйцо. Ни под квочку, ни на яешню. Посоветовали деду из него зубы вставить. Чтобы выглядел солидно, как цыган.
Покатил он в район к лекарю заморскому — зубному технику. Тот сунул его под нос.
— Голд у тебя без пробы. Барахло. Пятак ему цена в базарный день. На гривенник, купишь лоток яиц. — и в карман самородок.
Дед счастливый к куму Наливайко:
— Хохму расскажу. Олуху нерусскому яйцо битое сплавил.
А лекарь уже по городу Лондону на дилижансе катит. «Где тут банк имени гетмана Полуботка, что украинское золото принимает?» И яйцо туда на срочный вклад.
Дома кофе наколотил. Сидит он у камина, поглаживает Мери Поппин.:
— Ну, девка, расскажу я тебе про страну, где золотых яиц столько, что их куры не клюют. А мужики без зубов ходят.
ГЕНЕРАЛЬСКИЙ ПОГОН ПРАПОРЩИКА
Прапорщик - адъютант своего превосходительства и Шельменко-денщик одновременно.
Примечательна эта фигура. Под простецким мундиром пешки – домовитость ферзя. Генералиссимус каптeрки. Нижний чин генерал-лейтенанта, серебряный дважды герой.
Почeтный брелок на маршальском жезле Вооружeнных Сил. Какой солдат не мечтает быть генералом? Ясно какой – прапорщик !
Шагает царский поручик Ржевский и наш вахмистр, бессрочный барахольщик срочной службы — два армейских сапога, пара. Маршируют по плацдарму анекдотов, левой-правой. Начищенной пронырливостью доблестно щеголяют.
Гарцевал как-то некий революционный эскадрон справедливого пролетарского гнева по всему фронту необъятных российских нив. Травил красным дустом белогвардейского таракана. Припeр к стене человек с ружьем ихнее благородие. «Шлeпнуть или не шлeпнуть?» — думает.
А тот в его небритость ласково улыбнулся золотым портсигаром.
— Свой я в доску, служивый.
— Так срывай погон и айда к нам в генералы.
Подкрутил поручик тараканий ус.
— Это по мне.
Так и произошeл от закадычного «благородия» Ржевского - прапорщик , как человек от обезьяны.
+++
Катится мудрость житейская по народным сказкам и побасенкам ряженым Колобком. С завалинки в наше время — скок. Домовитый кот-плут сам по себе гулять любит. Как мышей не ловил, так и не ловит. Всe возле сметаны околачивается. Глаз хозяйский на Бурeнушку положил, душистую нежность дуре мурлычет, клевером клеится, но на печь не зовeт. На сеновале с ней в жмурки играет. Мычит душа недоенная. А разбойник жалость слезой выдавит. Жалостью вымя и набухнет. Тестом подымется. Вот такие пироги.
ОТЕЧЕСТВО МОЕ – СССР
Говорят, там хорошо, где нас нет. Но мы есть везде, и нам от этого не лучше. Рыба в прудах плавает, где глубже, а человек — повсюду. Лосось поднимает своe тело в высокогорный ручей и погибает. У деревни Крюково безымянный взвод защищает клочок земли и ложится в братскую могилу.
Кому это угодно, Богу или живой душе?
А жаба в тихом омуте, там где черти водятся, наболтает икры. Вылупится из неe миллион мудрых головастиков. Будут хвалить они своe болото, подрастая, глупостью раздуваясь. Все как одна на выданье, все как одна царевны. Изумрудной парчой переливают, реверанс лапкой делают. Приветствуют своего голого короля.
Лилия-кувшинка белым домом на волне покачивается. Солнечный круг ряска неводом выловила, как золотую рыбку. Всe на болоте есть. Эту империю защищал ещe прадед с трeхлинейкой. А предок на поле Куликовом за чужую спину не прятался. Рубились за неe древляне, поляне и болотичи.
И питекантроп, когда погружался по горло в торфяную трясину, тоже считал, что за правое дело отдаeт богу обезьянью душу. Может, оно и так. Когда-нибудь зацветут там райские джунгли. Или братские терриконы Донбасса пирамидами Хеопса для НЛО скифскую тайну откроют. Как божественную истину. Как закалялось чeрное золото.
Еще со школьной скамьи мы усваивали, что для росича Родина. Это его, богатая мясомолочными ресурсами и прочими полезными ископаемыми вотчина. Бери-нехочу.
Отсюда начинается эта земля. А вокруг разливаются квакающие пруды. Декорация транспаранта подчеркивает весомую зримость народной тропы — «Ленин великий нам путь озарил!».
Золотая житница уже упакована в амбарный фонд. Жeлтые нивы подстрижены под ноль шершавым языком комбайна. Нахлобучив генеральские папахи снопов, лежат поля. Осенняя страда объявила мобилизацию. Шагает царица полей — пехота, мать моя, женщина — Родина, кровь с простоквашной брагой.
Согнeтся тонкий колосок, как допризывник, выращенный заботливой рукой. Перемелют его в неуставных отношениях жернова. Сомнут своей технической мощью в лепeшку. И будет это уже гвардии ефрейтор Джон-Ячменное зерно. Гроза лопухов-салаг. И кореш генерал-лейтенантов-прапорщиков — матeрых сорняков. Дай попасть ему в те буханки, которыми Христос накормил народ. И поделиться солeными горбушками братства.
А со Спасской башни с детства всегда наблюдает за нами добрый дедушка, как коновал Айболит. По Курантам сверяется, вовремя ли чадо топлeное молоко пьeт в полдник и какую отметку несeт в дневнике родителю. Ну, а если всe лады, октябрeнскую звeздочку на палочке получишь.
А ещe вбивали в пионерскую башку, что Бога нет. Но в том, что есть дьявол – уверены. Это он искушает человека, сукин сын, враг народа. От тропы - коммунизма уводит…
ИСТИНА
Несeт судьба человека. Летят гуси-лебеди. И никуда от судьбы не денешься. Просчитался малехо, тебя на лопату и в печь. И самого, как рождественского гуся, к столу. Вздохнут, помянут. . . Поперчат и срубают тебя приятели. А время рассудит. С землeй память твою сравнять или вылить обелиском. Грешникам при жизни монументальные хоромы воздвигают. Святым на фресках вымалeвывают райскую жизнь.
А истина вечна, как надгробный постамент. В бронзовые крылья одета, как в доспехи доблести. Шестикрылым Серафимом парит она. Зорко бдит человечество. Деяниями и свершениями переливается каждое перышко. Золотое оперение — лавровый нимб, высшая святая награда для одержимого мечтою — стать человеком.
+++
Все любят слушать сказки. Богато ими устное народное творчество. И посылает оно до востребования каждому своe: Вороне — сыру, лисице — виноград, коту — масленицу. Емеле — щуку. Кощею — яичко. Вдовушке — солдата с затвором и огнивом. К сватье бабе Бабарихе сват Наум захаживает. Жeнушке — модные сапоги-скороходы в руки. Хрустальные башмачки — выпускнице. Учителю — профессорскую зарплату.
ЖЕНЩИНЕ
Первые женщины всегда с крыльями. Потом они обрастают ползучим хвостом и копытами, как мужик щетиной. А у того, соответственно, выползают рога. И тянет супружеская скотина брачное ярмо, курам на смех. Где-то, когда-то, наступившая друг другу на больное крыло.
Слабый пол всегда тянется к райскому яблочку, особенно, когда женщине тридцать или до. . или после.
И вдруг, средь шумного бала, случайно, Андрей Волконский. Звезда пленительного счастья. Одинокой странник от скуки. Шпорами гусара вскрывает душу, как консервную банку.
— На, красавица, яблочко. Витаминов пожуй. Только яблочко то любовным ядом отравлено. Будешь кушать?
— Буду.
Проживает она, по-прежнему, на планете Маленького принца Золушкой. Вокруг звeздная Галактика одиночества. Где-то чахнет муж, прорастают дети. Иногда душа еe смотрит в зеркало и здоровается со своим отражением. . . . И встречает снова заезжего гусара, как героя отечественной войны 1812 года. И подставляет в усатое рыло уставшие вишнeвые губы. Изаструит босоногая речушка юности. И поглотят еe мрачные воды Стикса.
Женщины желают мужчин без вредных привычек. Больших, умных и сильных. А получают пьющих хулиганов, маленьких и желчных скандалистов. Куда ушли рыцари в железных доспехах? Кому поют свои серенады под луной?
С экрана сияет стальной блестящей улыбкой ковбой-терминатор. Целует крошку взасос, высасывая из колгот. Поручик Ржевский в смокинге джентльмена сорит казарменной шуткой, пуская пыль в глаза графским лоском. И кажется, теперь в порядке вещей, когда за свадебным столом жених, целуя невесту, может нажилившись забавно издать непристойность. И повернувшись к гостям заорать: — «Братва, е-мое! Клево»! Кто сознательно опускает нас на колени, как проститутку для исполнения миньета?
Рубились рыцари-крестоносцы в Палестине. И сарацинку насиловали. Было. Гусары гусарили на бивуаках и несли окопщину с шампанского бодуна. Ковбои могли в салуне погладить личность чугунной пятерней. Но не было парада пошлости. Триумфального шествия разврата. Публичного поэтизированного сквернословия. Не превращалась гостиная и спальня в казарменный салун.
В жизни есть все. И всему свое место без лицемерного ханжества. Птичьему щебету — небо. Человеческой речи — дом. Поросячьему хрюканью -хлев.
Настоящий ковбой из штанины вытащит кольт. Больной — предмет для утехи. И будет играться с ним, как павиан.
Если нет правил — наступает беспредельный хаос. И тебя легко кастрировать, как барана. В безликом стаде уже нет места здравому смыслу — только клеймо за номером.
Дышит под стальным забралом сердце Айвенго. Только оно под налетом ржавчины, как у Железного дровосека.
Женская ладонь двужильна и беспомощна, как слепой Кентавр. Даже ладонь леди Морган — прекрасная ладонь. Ей нужен мужчина, а не костыль. С глазами Гомера и чутким сердцем Бетховена, прослушивающим душу. Пусть жизнь — секунда — под полонез Огинского. А смерть под траурный марш Мендельсона.
В душе безумной Офелии и страстной Клеопатры живет маленькая девочка с куклой.
НРАВСТВЕННЫЕ КАТЕГОРИИ
Все категории: мораль, долг, патриотизм, культура — сугубо индивидуальны, а в своей целостности, как формула, общи.
Что такое долг? Это, прежде всего, то, что ты всегда должен. Сильному. Из этого вытекает категория — справедливость.
Ты родился на его земле — должен. Справедливо. Это и есть мораль. Демократическая справедливость — химера. Она в облике хитрой няньки-лисицы, убаюкивающей курицу.
И на войне ты совершенно конкретно защищаешь интересы своего непосредственного хозяина, клыком и когтем. Это и есть патриотизм.
Культурой укрепляется мощь нации. Определeнных и конкретных людей, управляющих тобой и такими же, как ты. Слагаемые саги и легенды о твоей доблести — это их доблесть. Ты их вассал. Всe на своих местах. Так должно быть. Курица родилась для того, чтобы еe съела лиса. Это она думает, что смысл еe земного бытия склeвывать жирные зeрна.
Все условно-безусловно, субъективно-объективно. Наслаждайся жизнью в любом еe проявлении. А наступили на мозоль, каждый выбирает сам как поступить: убрать ногу, промолчать или ответить тем же.
Будь достоин своего поступка.
Если слабый придeт тебя обидеть — не трать силу. Если сильный подымет меч — убей его. Либо смирись и стань рабом. Каждый решает сам.
Погибнешь — навсегда оборвешь бесконечную цепь идущих за тобой. Для того, чтобы ты жил сейчас, твой прародитель был ловок, предприимчив и изворотлив. Он выиграл все сражения, его не убили ни на одной войне, он не умер от голода и не погиб в лихолетье. Ни разруха, ни рабство не уничтожили его.
Всe рационально, как истина. Всe уродливо-прекрасно, как правда и ложь. Всe бессмертно, как мысль.
Где подразумевается мистическое начало — везде и сразу ставится точка.
— А религия?
— Рациональная память множества поколений. Человек без памяти существует мгновение. Даже если оно и бывает прекрасным.
— А говорят, от любви до ненависти — шаг?
— Любишь — боготворишь. Создаeшь идола и поклоняешься. Но реальность и твои иллюзии не одно и то же. А он таков есть. И не может принять сан твоего бога. Ну, а раз не бог, то дьявол.
— А что такое истина?
— Это ископаемое из недр земли. Из еe руды воздвигают чугунную монументальность, извлекают железную логику и отчленяют стальным лезвием гильотины праведность от грешности. Она одна. Есть разные точки зрения. Существует термин — истинная природа вещей. Именно природа вещей именуется истиной. Догма может заменить истину на какое-то время. На год. На тысячелетие. Рухнут пирамиды и храмы, но будут стоять горы. А потом всe превратится в песок. И каждая песчинка — относительная истина маленькой вечности.
И никто не свободен от вечности. Мелкой рыбeшкой всплывает наша жизнь из еe глубин, ошарашенная изобилием тайны. И разбегаются у неe воображения, как у ребeнка в ЦУМе. Играет она в дочки-матери. А каждый оловянный солдатик — Наполеон. А в каждом Щелкунчике — принц. «Я знаю, кто это создал!» — преподносит она откровение радости. Улыбается вечность-мамаша, уводя еe за руку.
Свобода — это цепь из мощных железных звеньев. У кого короче, у кого длиннее. Самая короткая — у раба. От его ошейника до руки хозяина. Самая длинная — у самого свободного. Попустил цепь, вот тебе и демократия. Пищи мало, зато бегать и лаять можно. Господь Бог и тот сидит на привязи. И цепь ему выковало человечество. Накрепко притянув к земле, как Зевс Прометея. Мыслящая энергия создала и контролирует всe. Даже не создала — расконсервировала. Здесь нет планомерности как в социалистическом хозяйстве. Рациональный империалистический принцип — выживание.
Меняются формации. А откровенно завуалированная — рабовладельческая, как тень за спиной. По этому запаху нас узнают за границей.
—А что такое счастье?
Счастье — это элементарное удовольствие в определенном отрезке времени. Процесс — удовольствие, который ты возводишь как город-палатку, в котором живeшь. И никакое высокопарное копытное, подобие парнасовского Пегаса, ангела-жеребца, ничто в сравнении с обыкновенным чудом Бурeнки с большими сиськами. Где лежат в эмбрионе молочные берега и кисельные реки — твои мечты.
Неземное понятие – счастье – это обыкновенные земные чудеса.
Сей-час-тье /счастье/ – это все, что прекрасно сей-час.
Хотя, я считаю, счастье — личный неприкасаемый резерв организма. Когда тебе неимоверно не по себе — организм выделяет каплю этой адреналиновой надежды.
ГЕГЕМОН
— Говорят, кошки видят в четырeх измерениях. Мы в трeх. Гегемон в двух: чeрном и белом А богу вообще глаза не нужны. То, что видишь глазами, а не душой, — оптический обман.
Пасeтся на заливных лугах гегемон. На изумрудных пастбищах с сапфировыми и рубиновыми озeрами. Набирает убойного весу. Шмель трудодень носит. Тeлочка выменем мух отгоняет. Знойный полдень сытым языком бок облизывает. Сунут ему обручалку в ноздри. Соску в зубы. Налакается и побежит за хозяйкой.
А может быть в зоосаде гегемон обитает?
А тут, жабы, крокодилы пасти скалят. Каких только гадостей природа не повыдумывала. В аквариумах кистепeрые плавниками дышат. А где же чудо-юдо рыба- кит? Жираф каланчой прохаживается. Ох и шея у него. Позавидовал бы алкаш…
Павианы глупости показывают. Стыдно за них. А ведь трезвые. Если отцы человечества такое вытворяют, что от простого народа требовать? Весь мир — зверинец.
Зелeная мартышка орех попрошайничает. Лукавит слезливым глазом. Ей фигу сунул. Она подняла крик. По клетке мечется, требует правосудия за решеткой.
Черная косматая горилла подошла . Красную пятерню протянула:
— Привет от африканского пролетариата. — в глазах тоска узника. — Когда оковы тяжкие спадут? Скоро там мировая революция?
— Держись, братан, скоро. Нам бы только день простоять, да ночь продержаться. Въезжаем мозгами в светлое будущее.
Индийский слон поклон ему отвесил, огромными лопухами. Величественный и мирный, как броненосец Потемкин. Ему хобот пожал:
— Рот фронт, сахип. Мы тоже за мир во всeм мире воюем! Слонячий горб намозолили.
Покрутился у загороди архаров.
— Вот бы братанов сюда . Рога им бы пообломали.
Вышли к бассейну бегемота. Не показывается животное. Из родного болота калачом не выманишь. Работник зоосада по вольеру с метлой ходит, нечистоты заморские собирает. Поколотил палкой в омуте, как Балда, вызвал чудовище.
Всколыхнулась волна. Зашумели радостно детишки. « Вот он», — указывают пальцами.
Еськин свет! Выползает монстр. Красный как упырь, лупатый. Хавальник растопырил корзиной, гнилой зуб демонстрирует за деньги. Такого гиппопотама прокормить — сам нищим станешь. Сала в пятнадцать пальцев. А главное, проку никакого от него нет. Вот, кто страну объедает. А директор этого зверинца и в ус не дует.
Облазил весь зоопарк, а гегемона нет нигде. И никто его не видел. Расспросил работников заведения.
— Нет, гегемонов не держим. У нас все животные благородного происхождения.
Расстроился... Качается он в автобусе, о гегемоне думает. Одним бы глазком взглянуть. Читать-то про него читал.
В районной больнице случайно, как в картинной галерее, наткнулся на изображение. Сидит доктор Айболит и гиппопотама от пьянства лечит. Срочно к главврачу.
— У вас есть другая картина, где дед гегемона исцеляет, как Христос? Сердцем чую. Куплю.
— Нету такого. Здесь медицина бессильна.
— Быть не может. Зажал народное достояние?
И к директору школы, где сын учится, ходил. Выслушала его внимательно та,. Линзой очков просветила. Объяснила. Что обитало редкое животное стадами тучными в доледниковый период. А с холодами ушло вместе с мамонтами. Только его и видели.
Точно, прохлаждается на каком-нибудь депутатском пляже…
ПРИТЧА О СВАНЕ
Все мы знаем эту дорогу. Но всякий проходит еe странником индивидуально.
Длинные летние тени цеплялись за ноги. Июньский зной вязнет в дрожащем воздухе. Толстый ленивый слепень пристаeт к корове. Сонная от жары, она лениво отмахивается. Вырвав клок пыльной травы губами, стоит в раздумье, жевать его или нет. Деревенская скука.
Задремавшая курица вспоминает о снесeнном яйце. Закудахтала и забыла зачем.
Только бодрый Сван спешит, не замечает жары его тело, переносит через плетни и несeт на душистый сеновал в объятия Мариоцы. А там от пьяного сена голова кругом. Одна травинка другую хмелит, как вересковый мeд. А их охапки.
Слизала мокрым языком дождливая осень лето. А к зиме Сван стал готовиться засылать сватов к Мариоце.
Да, как-то раз зазвенели дальние медные трубы поход. И услышав их, Сван затрепетал, как жеребец в стойле. Грезилась ему далeкая Палестина — страна изобилия. Призрачная Аркадия миражем вставала за его селом. А луна золотым куполом сарацинской мечети притягивала его крепче Мариоциных объятий. Оседлав коня и одев доспехи отца, с трудом оторвал он от себя рыдающую влюблeнную. И не оглядываясь вскачь пустился догонять паломников-крестоносцев.
Бился Сван с неверными, и удача улыбалась ему. Но счастлив не был. Дошeл он и до Палестины. Но чего-то не доставало ему, а чего, не мог понять сам.
Много воды утекло, как покинул он отчий дом. А перед глазами Мариоца, сдерживающая уздечку. А сколько раз пытался он поворотить коня.
Дело к вечеру как-то. Едет рыцарь Сван через лес. Дорога узкая, лес темный. Конь спотыкается. Значит, быть ночлегу. Но вдалеке, где расступается лес, замечает он замок.
Бронзовые сосны копьями небо проткнули, кровавым закатом оно стекает на землю. Умирающий день уже закрывает холодные веки. И чeрный ворон кружит, как смерть. Но смерти Сван не боялся. Он пришпорил коня. Спешит к чeрному замку. Сумерки сгущаются.
Он слез с седла. Тронул ворота железным плечом. Идeт Сван, никто не встречает его. Пустой двор, пусты холодные залы. Дверь за дверью. Комната за комнатой. Лишь одна дверь осталась. Он трогает еe тяжeлой перчаткой. А на двери читает: «Найдeшь своe счастье». Заскрипели несмазанные петли. Яркий солнечный луч ударил в лицо. Стоит он на своeм дворе. Корова жует жвачку. Кудахчут куры на насесте. А юная Мариоца стирает бельe.
Он к ней. Но не слышит его Мариоца. Никто не слышит Свана. Мираж юности встал перед ним.
— Боже мой! — воскликнул рыцарь. — Прожить жизнь и заслужить всего лишь воспоминания. Искать счастье в далeкой Палестине, а оно рядом стирает бельe.
Сел Сван и увидел, как Мариоца, достирав, украдкой, чтобы не заметил отец, шмыгнула на сеновал. И себя увидел, счастливого и молодого, спешащего к ней. И не плакавший никогда доблестный рыцарь Сван заплакал..
Слeзы горошинами покатились по лицу. Солeные и горьковатые. Каждая слезинка — маленькое море, где ещe не родилась жизнь. Вот и всe.
Сисястые девицы похабно вывалили товар перед экспертом-художником. Душа его присвистнула. Дебeлая Афродита Степы с нахально сияющей физиономией ничем не напоминала божественный лик Ботичеллевской Венеры. Которая не позируя дарила невинность и нежность, как подснежник гибкими пальцами своего родникового тела. И глазами хотелось сделать глоток этой чистоты. И пить студeную любовь шедевра.
ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ
Слуги Господа строят златоглавые хоромы для верующих в царствие Божие. Следуя Ветхим пророческим заповедям.
Каменщики коммунизма возводили белокаменные храмы для верующих в коммунистический рай, трактуя Новый Завет своего морального кодекса. А Завет один. Хоть Ветхим, хоть Новым его назови. Старый, как библейская истина. Жить по Уму. Поступать по Совести. А почести воздаст тебе благодарное человечество. Надгробным постаментом. А эпитафия — великое творение рук человеческих. Наследие правнукам. Честь тебе и хвала от грядущего поколения. Хоть князю, хоть гражданину. Вот и вся могильная правда. Горькая, как соль земли.
А райская жизнь не придет сама и не прикатит на золоченой колеснице паровоза. Хоть труби гимны елейные господу, хоть коммунистические псалмы распевай.
И для этого не обязательно разрушать до основанья весь мир. А искоренять насилие, как больной зуб, начиная с сердца своего, лечить душу. Адским трудом расчищаются авгиевы конюшни от навоза. И жизнь зацветет на земле небесным яблоневым садом.
Правда добывается из земли, она горькая и чeрная, как уголь. Ложь — сладкая как мед и преподносится на серебряном сияющем блюде. Из золотого яйца никогда не вылупится золотой петушок. Если храм становится курятником, то не видать орлиного полета государству. Даже, если под ногами будут жемчужные зерна. Велик язык символа святого. Веще писание мудрой мысли его.
— Апостол Павел говорил, что младенцев можно поить молоком, но сильных людей нужно кормить мясом.
—Моисей сорок лет мытарил за собою народ, водил, как за нос. Территорию можно было обойти за неделю.
— Вот где земля обетованная.. — Здесь томится она. Процветает и плодоносит, покуда жив человек. Вечное хождение по мукам, какой бы ни был пророк.
— Верую в любую жизнь. Будь то на земле, либо на небе — один закон. И один судья человеку — его сердце. Верный, неверный, язычник ты или поклоняешься кресту — все одно человек божий. Истина не форма, но содержание. Бог возложил на человечество созидание миротворческой эры милосердия. Ибо потомок Евы должен усмирить в себе животную агрессию «зверя». Исток жизни – непорочное материнское начало. Первой творец создал Женщину для продолжения Рода мира и Красоты совершенства. Из ребра своего первозданного она сотворила мужа и защитника рода. Но не смертоносного солдата. Так было…
Дохристианская история не знала такого варварства, которое произошло и происходит за последние тысячелетия. Волки одели овечьи шкуры, их кровью начертили сатанинский крест на груди и проповедуют свою истину, как христианскую, втаптывая душу в грязь. Это слуги дьявола. Демоны, боязливо хватающиеся за крест. Для чего пылали костры инквизиции и хрустит на дыбе хребет человечества? И пастырь в иезуитской рясе ку-клукс-клана благословляет. А душа его в монашеском смирении. Какому богу он молится?
. Мудрость мира должна отражать религия…
..— Но мудрость в сорняковом дендрариуме — декоративный кактус в ночном горшке. Она зачахнет от голода, спрятавшись в зародышевое семечко, чтобы проявить себя потом. Через вечность на цивилизованных плантациях разума. Плодонося гигантской зрелостью. И тогда мудрец пятью хлебами накормит голодных.
Подножный корм для скота я принимаю, как животное — лекарство для печени. Наращиваю ее убойный вес. Марочная этикетка ей ни к чему. Она безграмотна, читать и писать не умеет.
И Христос пытался привить святую любовь душе человеческой. Дабы прозрела она мудростью. Пророческая тайна превратилась в вирус фанатизма. Христианство распространилось, как эпидемия абсурда, вместо целебного учения. Толковый словарь философских терминов здравого смысла превратился в бестолковый талмуд для ритуального персонала.
Боль мира победила радость мира — вот христианство
Появится личность, сбросившая дремучую кожу, свободная от животных инстинктов. В манускриптах он трактуется как Мессия. Это будет новая эпоха и целый народ. В наше средневековое христианство это невозможно. Философская гипотеза показана в скрытом символе Библии. Как распятие истины.
— Человек. Способен энергией мысли поднять себя над Вселенной. Мудрецы древности предсказывают это. А глупцы ждут второго пришествия , как овцы пастуха. И жуют губами желтые страницы Евангелия
ИЕРАРХИЯ ДУШИ
Душа — это тень организма, отражающаяся в космических лучах. И она чиста даже у бродяги со стеклянным граненым глазом.
Бродит чистая душа, как Белоснежка в лесу. Высматривая мышиными глазенками любопытные погремушки цивилизации...
— Иногда душа гения заглядывает из будущего в сегодняшний мир. А на нее нацепят шутовской жупан юродивого с холопского плеча. Улюлюкая глупостью… А душе не нужна одежда. Господь принимает ее не по одежке, а по уму.
Мыслью может испепелить она. Везувий раскурить в две затяжки. А Всемирный потоп перекрыть, закрутить как рычащий кран. Подойдет к неандертальцу пещерный гений и скажет — брось палкой дым выкуривать из камня. Возьми кремень и кресало. Тому до этого еще тысячи лет умом расти.
И сожгут сотворившего искру. Как колдуна в тайном сговоре с молнией.
Перед силой животный страх скулит на четвереньках. Перед беззащитной мудростью сам гиеной прыгает в горло.
Гениальность отрывает людей от земли, вознося к бессмертным. А сущность остается прежней. С высоты птичьего полета камнем-ястребом упасть на слабого. Ужасаясь гоголевским гадким вампирам, мы любуемся своим отражением в зеркале ангельскими глазками. Не замечая перепончатых крыльев за спиной. Слетаются они поклевать печени человеческой. Присмотришься и узнаешь знакомые лица. Вчера совместно раздирали чью-то бьющуюся жизнь.
— Никогда и ничего не рождает мозг одиночки. Мудрость воплощает безымянную идею. И произносит риторическое слово «Эврика». Она имеет корни. Это глупость — сухой ствол, напичканный короедами, фанатично выгрызающими сердцевину. Талант гения — логически мыслить. Осознанно и бессознательно. Тысячелетия поглощают тайну. И снова алчущий к познанию мозг находит ее, разгребая дерьмо варварства. А, быть может, это другой секрет. А тот навсегда ускользнул в дебри прошлого. Умер, как бог. Мудрецы передают прозорливую эстафету. Ремесленники воплощают ее. А человечество, как ребенок, проглатывает сладкую конфету или горькую пилюлю. А поднимать веки фанатикам и глупцам, все одно что упыря Вия лечить от близорукости.
— Повзрослеет и человечество. Наиграется в железные паровозики и повзрослеет.
Человеческий талант, как Воланд на конкурсе мертвой красоты, приглашает живых призраков. Вальсируют супружеские пары: Гений и Злодейство, Блеск и Нищета, Вандализм и Совершенство. Они прекрасно уживаются и глупо расходятся. Посыпают голову семейными ценностями. И верны друг другу до гробовой доски в секунду любовной страсти. Потому что над ними стоят люди, как над марионетками. Хотя и сам человек— деревянный Пульчинелла в руках Господа.
Раздетая мысль голой Маргаритой будет парить в облаках мечты. Если ее приодеть в будничный передник, она превратится в стряпуху, отсекающую голову индюшке.
Пещерный закон джунглей— справедливое право сильного, не отменит ни одна цивилизация. Песцовая шапка и каракулевое пальто не сядут на электрический стул за непреднамеренное убийство.
Человеческая каста — неприкасаема для хвостообразных рабов. Она по-отечески карает их, как грешников,и балует заповедной милостью. И только дьявол вытягивает его из штанов. Измываясь, как шпана над кошкой. Напоминая о высшей мере справедливости. Мучая в кипящем черном бульоне душу.
Поэты-мечтатели, верящие богам на слово. И прозаики-атеисты, друзья молчаливых обезьян. Лакают истину из глиняного кувшина, куда и журавль нос не сунет. А она лежит на тонком фаянсовом блюдце — капля, с глубиной океанской тайны.
СНЕЖИНКА
Свежее утро поливало леденящим солнцем задубевшее меховое облако. В руке откалывался снег. Хрустнула и надломилась звонким стеклянным лучиком погибшая снежинка… и влажная капелька ее души исчезла с ладони. Ветер забрал ее к себе на небеса. Мгновением скорби поминает усопших вечность.
И снова белая снежинка усаживалась на ресницу ласточкой. В холодной Лапландии — колыбель неги. Согревает завьюженность лебяжьим пухом. В родниковой студености воздуха оттаивает ледяная музыка Северного сияния — рапсодия вечной мерзлоты. Ручьи, схваченные в стекло, прячут серебренную мелодию в сосульках. И только снежинка, прикоснувшись к хрустальному лепестку хрупкими лапками небесной бабочки, может напиться прозрачного нектара бессмертия. И сердце ее превратится в крошечную льдинку. Но она летит в жаркие страны и тает на ладони
Может ли человек услышать ее тонкое ухо? Живородящуюся мелодию льющегося дождя или родниковую силу хрупкости растущей сосульки? Как вытягиваются упругие позвоночники, прорастая ледяным организмом в коралловую кость… И отмирает стеклянными конечностями, разрушая владычество холода. Нет. Он еще слепой и голый кукушонок, вылупившийся из Адамового яйца. Выращенный в библейском инкубаторе. Земноводно-пресмыкающаяся сущность с крыльями ангела. Эволюция амебы за полсекунды вечности. Он не может заглянуть в реальность, из которой вылупилась планета.
НАДЕЖДА
Госпожа Надежда — солнцеликая фурия, манящая в постель за горизонт. Одетая в голубую человеческую мечту. С воздушными нервными крылышками бабочки Психеи и космическими глазами, воспаленными влажной туманностью Андромеды… Проснулся — и сам превратился в Эльфа. И полетел с Тинкер Белл босоногой мошкой, выпорхнувшей из детства, собирать астероидную пыльцу мечты. И каждая невесомая, почти не родившаяся капля-кроха, из которой пьет чистоту пересохшими глазами душа — солнечная планета сказки. Где ты долгожданный звездный Маугли, из распустившегося тюльпаном протуберанца. Как пурпурного сердца Дюймовочки— женщины-крохи из огромной любви. Раб ты на ошейнике или царь. Здесь ты маленький принц Вселенной — король мечты.
И сердце сломя голову летит туда мотыльком, обжигая крылья Икара… И бьется, запутавшись в собственной судьбе.
+++
— Бессмысленно называть своею бессмысленностью все.
Молодость нетерпелива. Она боится опоздать. Она торопит зрелость, играя в куклы. А беззубая старость превращается из доброй бабушки, обожающей внучку, в злобную одинокую старуху. Клюкой по темени — и нет жизни. Ты ее просмотрел, как фильм для взрослых. Будто не про себя. На смертном одре видишь, что вся она была поучением. А ты — невнимательный ученик.
+++
Мудр человек божественной мыслью. А животной плотью — скотник. Высшая идея не питается женской говядиной. Но голодное тело по помойкам ищет для нее пищу. Интеллигентная мысль принимает отбросы. И не надо ее судить высшим судом. Так устроил ее Создатель. Заложив камень преткновения за пазуху, как часовую мину.
РИТОРИЧЕСКИЙ ВОПРОС – ЕСТЬ ЛИ БОГ?
Господь не занимался скрещиванием атомов, опыляя их божественностью. Библейское невежество представляет его, как верховного Мичурина. Хрустящего сладким запретным плодом перед физиономией пророчества.
Гибриды-мутанты не произрастают из видимого — «ничего». Изменчивость космоса — закономерный, совокупный результат и причина реактивной миграции строительных элементов энергии.
Частица ее мыслит рефлекторно. Гигантский опыт, закрепощенный в ней, лихорадочно ищет выход из тупиков. Совершенствуясь в колонии. Начиная воспроизводить логическое звено. Расщепив его разумом, можно проследить модель построения жизни — самосовершенствования материи. Если брать невероятно сложную живую клетку, «инструкции внутри ДНК заполнили бы тысячу книг в 600 страниц каждая.
– Да! – воскликнут духовные кликуши.
– Это и подтверждает присутствие Великого Творца.
/ Не возможно проследить миллиардный цикл летоисчисления, в котором мутировали производные микротела, превращаясь в хромосомы и рибосомы. Но у своего первоисточника она была элементарно проста. Рабским трудом возводя цивилизацию организма пещерного бытия по спирали эволюции./
–Только Создателю дел до венца своего творения, как папе Римскому к безымянному насекомому /оба не знают о существовании друг-друга/ …
Мохнатой бабочке не выводили живописное ажурное крыло ангельской кистью, выписывая с пристрастием магический павлиний глаз. Примитивный мозг крошечного организма миллионами лет механически собирал крупицы собственного бытия, как нектар. Создавая последовательно свой комплекс поведения. Бессознательно откладывая в кейс памяти вариант будущего орнамента, дублируя вынужденную ситуацию. Направляя руку внутреннего Творца. Пропуская через себя мир, как маэстро.
И легкокрылый мотылек превращается в Пиросмани — первобытный эскизный шедевр; маленький спокойный сюжет вечного хаоса жизни.
Волшебный фокус природы исключает магический замысел. Ибо все есть производный элемент арифметического ресурса. Созидательное творчество природы раскрывает жизнь, заложенную во все, и это есть скрытый смысл космоса.
Тонкая материя вселенной проходит через мозг, как рентгеновский луч через препятствие. И он не представляет для нее философского интереса. А религиозная доктрина — сказочная Швамбрания в ранце гимназиста. Загробная счастливая страна для добрых идиотовВидения святых — неосмысленная астральная глубина сухопутного аборигена, увидевшего демоническое щупальце океанского осьминога в неосознанной галлюцинации медиума.
— Я верю в будущее, как в загробную жизнь.
+++
Мудрость в мусорной куче под ногами у дураков. Бери — не хочу. А она есть, но не надо. А разглядеть ее и прощупать — уйдет на это огромная жизнь гения. Собранная, как молекула из множества других заутробных жизней. Извлеченных из загробной памяти поколений. Поднимет он камень — и засияет он жемчужным орехом. Чудом для слепого дурака. Может быть отсюда взяла свое начало крылатая раса ангелов?
Бесценен дар человеческого таланта. Не многим удается пробраться сквозь средневековые дебри глупости в грядущее понимание, потерявшись человеческой жизнью. Но преодолев космический час, превращается гений в титана. Он не воспользуется божественной властью бога. Он продолжает созерцать жизнь умными глазами настоящего поколения. И видит свой крест. И час торжества Иуды. И он не наступит ногой на мир. Время не состарит гениальную мысль. Оно всегда отыщет своего пророка. Жаль, что его тело с корнями вырвет смерть.
— Организм — живое существо-работяга. Пробуди его к действию. Тогда крылатая мысль, совокупившись с телом, вознесет тебя. И ты увидишь мир с высоты полета ангела.
+++
Интимная близость бывает всякая. Голодная, хищная, пожирающая любовную падаль. Хитрая и жадная, с лисьей мордочкой и учеными манерами павиана. Важная донкихотская похоть в галстуке и сексуальное обожание Джоконды. Кормящий любовным повидлом липкий блюз из раздвинутых долек бюстгальтера.
Когда залетает в спальню женственная любовь, распахивая крыльями тело, ты узнаешь ее по супружеской родинке. Которую, как штампик, шлепнул ей при рождении господь.
+++
Пугает Сатана нализавшегося до чертиков ужасом белой горячки, как младенца. А самого его, должно быть, раздирает в бреду вечная галлюцинация — кошмар человеческой жизни. А белые херувимы в пернатых халатах натягивают смирение на него.
МАСТЕР
Творец создал Землю и вложил ее в руки Мастера.
И тот продолжил его замысел, создавая слепыми, горбатыми пальцами библейскую лепоту. Утверждая железной логикой космический закон торжества – вначале было дело.
Велика Россия и талантов у нее — немеряно. А строят дворцы заморские зодчие. А что наш мужик? Туп, ленив, горький пьяница? Всяко есть. А что до таланту — талантливее быть не может. Только дай настоящую работу. Он, как мастер Данила в подземелье медной горы спустится. А там два шага до пекла, где Сатана кочегарит. И туда душу свою сунет ради дела. И чарку не понюхает. Мэтр-маэстро Данила. Русский зодчий.
Прадед его Казанский собор возводил. Дед — Янтарную комнату шлифовал. Дядька — блоху клеймил. Руки из головы растут, девяносто восьмой пробы. Чудак-бессеребряник. Дело почуял — глаза как у вампира зажглись. Сам себе — легион. Работу выложит, как душу. И гвоздь не заколотит, а ввинтит пальцами. И на крест пойдет, воплощая идею мастера. И воскреснет, как положено богу.
Тяжело и почетно зарабатывать капитал. Ты, олигарх . И я тебя уважаю. Свой труд ты золотой диадемой украшаешь. Орден лукоморья носишь, как фельдмаршал.
А мой труд, — конфетная обертка. Медаль за глупость. Бряцал им и Левша, и Андрей Чохов, и тульские ребята-оружейники , и рублевские богомазы. И безымянный скиф, вплетающий в чудо-гребень золотой пекторалью — коня. И неандерталец, высекающий незатейливую баталию охоты — шедевр каменного века. Все те, кто кропотливо горбатился тысячелетиями. Выбивал молотом золотые доспехи. Ковал бронзовую славу. Тесал каменные наконечники. Превращая макаку — в человека. Маэстро ремесленники. Рядовые цивилизации.
О СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЕ
Пушистую заячью перину взбивал Санта Клаус, поджидая свою боярыню Морозову. И она явилась Снежной королевой, в окружении своры метелей и шумной компании вьюг. Грозной владычицей Заполярья. Подкатила на белом айсберге, в белой медвежьей шубе, пьяная от мороза. В стеклянных очах льдинки плавают. Снежные призраки романсы вечной мерзлоты наяривают, ледовитое сияние шампанским брызжет. Расстегнула она ледяной корсет, гривой черной ночи тряхнула. И затянула, приударивши хрустальным башмачком: «Все могут королевы!» Впрыгнул дед в ватные штаны и пошлепал с глаз долой.
Шастал он по весне с крайнего севера к чукче на Большую землю. Огненной водой подмолодиться. Глядь — нерпа в проруби бьется. Он ее за плавники и ухватил. А она ему человеческим голосом: «Отпусти меня, старче, любое желание исполню». Он бороду в охапку сгреб.
— Где наша не пропадала. Хочу на снегурке жениться.
Ничего не сказала нерпа, только плавником по сусалу провела. Он в ярангу — а там молодая жена спелым телом сытно жмурится.
— Дедуля, баиньки будем делать?
Ну, а потом, ясное дело, погнала медвежью шубу клянчить, ледяной дворец просить и Гренландию с Северным полюсом впридачу. Такой уж зловредный бабский характер. А затем отмороженными очами сверкнула остервенело:
— Хочу северного бога за седую бороду ухватить. Самоцветы мне уже охренели.
— Не дури, дева, с огнем играешь.
А она его в шею вытолкала.
Известно, ничего не сказал тюлень. . . И растает по весне Снежная королева.
…………………………………………………………………………………………………….
И снова по улицам спешит Санта Клаус, заглядывая персонально в каждый дом, как
Айболит на вызов. Прибывший из далекой глубинки, где раки зимуют в красных зипунах.. С самоедом китовым усом тундру подметают к празднику.
Сидит он, как белый человек. Юрта — пионерский дворец. У жены бюстгальтер на меху. Шипучей огненной водой в потолок стреляет — Революция, однако. Новый год называется. И баба снежная на дворе морковью нарумянена. Чем не королевна?
Хлопнул Дед Мороз шкалик хрустальной студености. Теперь бы горячей Снегурочкой закусить, с перчиком.
Не придумывают сказки люди. Они есть и были. Плавают как золотые рыбки вокруг. Нужно лишь закинуть невод поглубже.
БОЙЦАМ АРЕНЫ
Обглодала пещерная обезьяна ребро, потянулась, нажилилась. . . Ударила пятипалым копытом в грудь, перекрестила душу. И вызвала на поединок соплеменника, разрешить спорный вопрос. Обнялись они, как кровные братья, похрустели костями. Глаз у друг друга вынули. . . И произошли от них матадоры и гладиаторы. Идут легионом в триумфальном шествии, кишки вокруг пояса. Красной пятерней обращаясь к человечеству: «Идущие на смерть приветствуют тебя».
Не дает человеку покоя инстинкт охотника. Прорывается он, как у домашней спаниели. Выйдет, тряхнет удалью неандертальца — самец. Тяжело возлюбить ближнего с таким инстинктом. Все одно, что первобытным ухом полонез слушать — одно жужжание.
АДАМ И ЕВА
В разлапистых садах Эдема выхватил восход зарю и жарко тискал в перистом облаке. Раскинулась по небу румяная Аврора малиновым сиропом. Сахарная, взбитая свежим утром на молочном тумане. Ядреная, в глубоких глазах озера. Зеленую косу леса за горизонт забросила. Горячим дыханием разбудила вольность поднебесья, где сон гнездо вьет. А грудью влажную землю пригрела. И вылупился день первой птичкой. Адам — юноша с девственными замашками и Ева — порочная бабушка Девы Марии, дрыхли под кустом шиповника. Ягодицами друг о дружку хлопая, как в ладошки.
Прозрачный лучик паутинку к сонному оку протянул и соскользнул туда пушистой пчелой вкусного сна накушаться. Хлопнула ресницей Ева. А день уже на стебельке ромашки качается. А там мотылек бабочку обхаживает. Тычинка пестик убалтывает. Пыльцой импортной в глаза пыль пускает. Удод подружке поясницу ножками массирует. Бережет от радикулита. Красный лис хвост лисице обнюхивает, будто заячью тропу ищет. Медведь хозяйку свою за космы ухватил и животом по заднице лупит. За провинность домашнюю. Невинные шалости леса.
Жмурится Ева. А ей уже змей тупорылый мордой с дерева любезничает. С шагреневой кожи раздвоенным жалом пылинку сбил. Язык, как галстук, сам галантен. В стеклянных глазах блеск.
— Гляди, дева, вокруг, щепка со щепки слазит, а ты все в пассивных сестрах. Буди своего холодного Вайсберга. Делом заниматься надо. — И Кама-сутру ей с дарственной надписью. Хвостом подмахнул. Полистала Ева и обалдела от сексуальной азбуки с картинками.
— Ты что ж это, гад, гадости мне пошлые тычешь.
Адама в бок — толк:
— Гляди, что подколодная тварь предлагает.
У Адама борода дыбом.
— Я на такую мерзость в жизнь не пойду. Лучше глаза залью, чтоб не видеть этого.
А змей ему липким языком шепчет:
— Очи протри. Животный мир не хвостом деланный.
Вылупился Адам. Баран овце хребет копытом рихтует. На то он и баран, чтобы над бедным животным надругаться.
— А вон буйвол рогом упирается, из шкуры вылазит. Гляди, как пашет без ярма, за уши от Буренки не оттащишь.
— Работяга он просто. Копыта без дела чешутся. — А уже сомнение у Адама. Комар, и тот комариху поймал и кровь ей вливает донорскую.
А Ева ему:
— Похоже, все уже Кама-сутру прочитали, одни мы с тобой дураки. Давай.
— Не, мне им груши околачивать надо и до ветру ходить. Мне звериные морды не указка. — А сам уже кунждалини отцентровал на всякий случай.
А змей ласково про между прочим шипилявит, будто и не ему:
— Это все одно, что на рыбалке надурняк поллитровку раздавить. Да пивком палирнуть. А потом в преферанс нарезаться. И в баньке попариться, с березовым веничком попотеть.
У Адама по бороде слюна путешествует:
— С этого б и начинал.
Ты смотри, баран какой азартный: картежник-алкоголик. А с виду семьянин. Ягненочка языком по каракулевой попке шлепает.
И пошло-поехало. Карты-рыбалка-охота. Ипподром с бильярдом. И гусарская рулетка на лыжах. Серфинг на волне страсти. Две мартышки: Адам и Ева памятник плотской Фантазии водрузили в садах Эдема, как над Рейхстагом.
МОНОЛОГ МАУГЛИ
— Я Маугли – Маленький принц каменных джунглей страны Обезьянии…
— Я не умею питаться рисовой лепешкой и погружаться в нирвану. Я медитирую материальными ценностями.
Я вассал тела. Я подчиняюсь ему, как господину. Я за одним столом с Малютой Скуратовым. Где закон и беззаконие подымают кубок большого двухглавого орла. Я сопричастен с этой сволочью с собако-человечьей головой. Но я не стану одевать рубище юродивого. И на страшном суде своей совести могу открыто заявить присяжным архангелам: «Что мне не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Я — честно прожигал. И вся жизнь и все силы отданы без остатка — себе и своим близким». Я ненавижу джунгли. Но я родился Маугли. Я люблю джунгли. Это мой лес. Меня раскрыли, как консервную банку — ешьте сочно и вкусно. Приятного аппетита. Я не хочу протухать. Хотя, жаль, что не умею жить по-другому. . . …………………………………………………………………………………………………
Я почил в возрасте Христа. У меня не было заповедей. Старался жить в согласии с собой, что не всегда получалось. Возлюбил себя. А питаются здесь не райскими яблоками. Я уже это сообразил. Начинаешь осознавать земную суету, оптимистическую трагедию жизни. Сокровища у нас под ногами. В сердце нашем сокровища наши.
Не за холстом папы Карло, а в каждом сердце теплится очаг, а за ним тайна. В тортиловом болоте дожидается каждого золотой ключик. Кого засосет оно. Кто испугается замарать себя. . . Но кто отыщет его, тот сможет открыть сказку.
Тяжела дорога из желтого кирпича. Через адские испытания приходишь к откровению. И тогда, быть может, откроются ворота Рая.
ПРИТЧА О ПЕГОЙ СОБАКЕ
— Дождливым вечером в осеннюю непогоду некто увидел пегую собаку. Доедающую чей-то ужин, с тоскливой лисьей мордой. Возможно, она напомнила его жизнь.
Собрал он ее в охапку и понес в однокомнатную холостяцкую квартиру. Налил себе водки, ей молока.
Вот и стал он уже не беззаботен. Вечером, а затем и следующим, спешил домой, где ждет его, виляя хвостом, одомашненное существо. А как-то, когда поставил он снова перед нею миску, а перед собой чашку, заговорила она, вдруг, человеческим голосом:
— Уложи ты меня, Ваня, с собою в постель. Удивился он, но сделал. И превратилась она в прекрасную секретаршу, с ногами, растущими от коренного клыка.
Ночь-полночь. Пьяный был Ваня от щедрого счастья. Но проснулся рано. Глядь, висит шуба собачья, мехом играет. Он на базар. Одна нога дома, другая там. Продал, как с плеч долой. И к Василисе-Прекрасной. Она это была. А та с порога прямо в лоб: «Зачем шубу продал, алкоголик?» И началась у него самого пегая жизнь. А как-то обнаружил, хвост прорастает и шерсть дыбом становится.
Пролетело время…
В дождливый собачий вечер, скитаясь, — Наш герой Шарик, увидел некую, идущую легкой, чуть уставшей поступью. По глазам понял — она! Подстегивая себя хвостом по бокам, увязался за ней. Вот они уже дома. Лакает он теплый суп из миски, а глазами хозяйку раздевает. «Уложи меня с собой, счастьем обеспечу по уши». Ну, помыла она его, естественно. Уложила. Сказку читала. «Дальше, что делать будем?» А шкура-то не слазит и хвост не отпадает. «Иди-ка ты, друг любезный, на подстилку». Завыл Шарик, а нет превращения. Так прошло три года, три месяца и три дня.
— Не много ли?
— Как положено. Ну, вот, настает тот час. Скидывает Шарик волчью жилетку. Ни дать ни взять, молодец.
— Добился-таки своего, сукин сын.
Глазом не моргнуть, ночь пролетела. Сладкая, как сахарная кость. А поутру приоткрывает сонное око, видит. Собирает она его одежку собачью. «В ломбард отнесу», — говорит. «А ежели, озверею?» — «Выкупим».
Это верно. В каждого из нас пробрался пронырливый Шариков. Почесывает блоху лапой и скребет душу, выглядывая, как из конуры, одним глазом. Может мы и вовсе произошли не от обезьян?
САГА ГЭСЭРА
В стародавние былые времена послал белый царь паровозника лихого в Сибирское воеводство депешу сгонять Ерофею Павловичу. Сгонял паровозник, весь в мыле. Но депешу доставил и пятак медный от воеводы на водку получил. А как упал пятак в карман, лихо-кручина одолела молодца-стрельца, государева паровозника. И изводить его стала, душу выкручивая. Далеко до Москвы, а пятак вот тут, рядом, в кармане боком переворачивается. Не жизнь у паровозника настала, а сплошная плаха.
Раз в ночь глядь — костры. Тунгусы шумною толпою в шатрах вольность празднуют. Юрта нараспашку, как ширинка. Заливается косоглазый огненной водой, из горла обратно прет. У казенного человека слюна в голову ударила. Не долго думая, свернул он с Великой китайской железной дороги и погнал огнедышащую паровозную скотину прямиком к ихнему стойбищу. — Дерну одну стопку залпом и назад. Встретили белого посланника, как гостя дорогого. Дернул он одну и понял — одной мало. Дернул он еще кряду. И его осенило. — Лучше быть тунгусом вольнонаемным, чем служивым стрельцом-паровозником.
Так гласит сага гэсэра. О белом паровознике Иване — черном кочегаре.
PS. Сам там был, водку пил.
+++
Честь — это Жанна Д′ Арк — девственность и целомудрие в железных латах. А бесчестие — подлое сожжение ее на костре.
+++
Фрагменты из «СССР. Божественная трагедия». Книга первая трилогии «В поисках Атлантиды»