Историк Н. Н. Воронин о фильме А. Тарковского

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Историк Н.Н. Воронин о фильме А. Тарковского

"Андрей Рублев"


подготовил Г.Д. Овчинников, г. Владимир


В фонде известного историка и искусствоведа Николая Николаевича Воронина (1904-1976), находящегося в Государственном архиве Владимирской области, хранится неопубликованная рецензия на фильм А. Тарковского "Андрей Рублёв" под названием "Пасквиль в двух сериях", написанная им в 1972 г. (Ф. Р-422. Оп. 1. Д. 993). Рецензия публикуется полностью.

"Кажется осенью 1964 года, по просьбе музея имени Андрея Рублёва, я читал сценарий фильма "Андрей Рублёв", а потом у меня дома произошла памятная встреча с молодыми авторами этого произведения – А. Тарковским и А. Михалковым-Кончаловским. Я горячо протестовал против этого сочинения, не имеющего никакого отношения к имени великого русского художника и чернящего культуру средневековой Руси и русский народ. К тому же был нестерпим грубый натурализм сценария, изобилующего жестокостью и кровью вымышленных злодейств: авторы с каким-то садизмом и цинизмом мазали Русь сукровицей и грязью. Мой протест, видимо, не достиг сознания молодых сочинителей, расставшихся со мной с уверенностью в своей правоте: "Сценарий – это партитура, по ней нельзя судить о музыке. Её надо услышать – фильм убедит вас…"

С тех пор прошло много – семь лет – и фильм, о котором ходили сначала слухи, а потом забыли, вдруг неожиданно, в 1971 году, вышел на экраны страны. Естественно, что я поспешил "послушать" и увидеть ту "музыку", о которой, видимо, опрометчиво и несправедливо судил в 1964 году по "партитуре"-сценарию. Но "музыка" оглушила меня, пожалуй, сильнее "партитуры"…

Фильм имеет потрясающий пролог. Около храма Покрова на Нерли, древнюю красоту которого знает и чтит весь мир, в хмурый день горят костры горючие, надувающие горячим воздухом болтающийся на истрёпанных верёвках овчинный аэростат. Около него мечется с чем-то вроде хомута в руках взлохмаченный чернявый мужик – это русский воздухоплаватель рубежа XIV-XV веков! Ему, по уверению авторов, удалось подняться и увидеть Покров на Нерли в эффектной кино-проэкции – сверху. Потом "воздушный шар" лежит на берегу старицы и испускает дух… Около науки бродили в своё время приоритетные нелепости вроде изобретения книгопечатания при Владимире Святом или типа бредовой фальшивки о полёте никогда не существовавшего нерехотца Крякутного… Теперь иждивением Мосфильма сотворена с широкоформатным размахом ещё одна сногсшибательная липа – о воздухоплавании на Руси 600 лет назад, которую иной неискушённый зритель того гляди примет за правду-матку: ведь советский фильм не может врать, а полёт у Покрова на Нерли подан, как говорится, "на полном серьёзе". Смысл этого пролога постигаешь лишь при просмотре обеих серий: в прологе авторы как бы предупреждают зрителя о своем кредо – что историческая правда не обязательна, что "всё дозволено"…

Однако фильм назван великим историческим именем "Андрей Рублёв", и это обязывало авторов, хотят они этого или не хотят, постоянно соотносить свои фантазии с сеткой дат его жизни, с вехами реальных событий его эпохи, с её конкретно известной культурой. Эта эпоха привлекла внимание многих советских исследователей, единодушных в её оценке. Это героическая эпоха в жизни русского народа. Её фокусом является битва с ордой Мамая на Куликовом поле, в которой русский народ сломал хребет вековому врагу. Отблеск этой всемирно-исторической победы лежит на всей культуре эпохи Рублёва, и только в её свете можно понять и его искусство. И, уж если фантазировать вокруг имени Рублёва, можно бы, пожалуй, заставить его принять непосредственное участие в Куликовской битве – в это время ему минуло двадцать лет. Это было бы не плохой завязкой. В фильме же всё идёт наоборот.

Лента распадается на несколько новелл, и одна из них называется "Набег". Судя по всему, речь идёт о налёте на Владимир ордынского царевича Талыча в 1410 г. Его навёл предатель – нижегородский князь Даниил, давший в подмогу к полутора сотням татарских всадников ещё сто пятьдесят своих российских конников. Налёт имел успех, так как город застал врасплох. К тому же, как удостоверяет летопись, Владимир тогда не имел укреплений – видимо они погибли когда-то во время одного из многочисленных пожаров. Однако, авторы фильма, вопреки правде, изображают крепостные твердыни города, а не только рубленные, но и могучие каменные, каких город никогда не имел, но…оставляют открытыми ворота крепости. Ах, какие болваны эти древнерусские люди – оставить открытой крепость! Ну, конечно, щеголеватые татарские всадники без труда захватывают город, не встречая при этом ни малейшего сопротивления диковатых и тупых владимирцев, способных только бежать и прятаться… Какая уж тут "героическая эпоха"?

И ещё второй штрих той же эпопеи… По фильму татары сожгли владимирский Успенский собор, сгорела и его роспись только что законченная Рублёвым и Даниилом Чёрным, сгорел якобы и знаменитый рублёвский иконостас, предстающий в фильме в виде эффектных монументальных головёшек. Однако, зачем такая напраслина? Ведь рублёвская роспись фрагментарно дошла до нас, и её показывают экскурсоводы туристам и экскурсантам, сохранились до XVIII в., и дошли до нас и великолепные иконы иконостаса. Всё сиё для мастеров кино-ерунда, мешающаяся их замыслу нагнетать ужасы и валить бездыханные трупы владимирцев в обугленном соборе.

И, наконец, последняя тема из этой эпохи. Как же изображён в фильме герой этой владимирской трагедии – ключарь собора поп Патрикий (поп… ничего не попишешь: попом был и "огнепальный" протопоп Аввакум – гордость русской литературы XVII в.!). Патрикий спрятал в каком-то тайнике вверху собора его драгоценные сокровища и даже под страшными пытками (ему татары забивали под ногти щепки и поджаривали его на "сковороде") не выдал своей тайны. Читая рассказ летописи, представляешь себе сухого старца с орлиным профилем и строгим взглядом. Но эту роль авторы додумались вручить не кому иному, как Никулину?! Когда на сцене появляется этот комедийный актёр, облачённый в рясу, – по залу единственный раз проходит смешок (в остальном, на протяжении обеих серий, народ безмолвствует): публика ждёт какой-нибудь хохмы от своего любимца. Так как жарить этого актёра на сковороде было не с руки, авторы осудили его на заливку рта расплавленным свинцом. Мы не знаем, как осуществлялась практически эта милая манипуляция, но авторы определили её методику: привязанному к скамье Никулину, наглухо забинтовывают голову, оставив только дырку рта. К счастью для зрителей авторы всё же постеснялись показать самую заливку, ограничившись лишь жаровней, где бурлит свинец…

Всё это – трактовка захвата Владимира, и испепелённый собор, заваленный трупами трусливых горожан, и история с Патрикием – реализует замысел авторов любой ценой дегероизировать историю русского народа. В самом деле – изобразить рядом с шикарным красавцем насильником Талычем русского попа Патрикия в виде Никулина, по меньшей мере, бестактно, а вернее это – наглый цинизм.

Этот издевательский дух бьёт в нос на протяжении почти всего фильма.

Великолепная заключительная новелла "Колокол", где пленителен образ мальчика-литейщика и относительно правильно показан самый процесс тяжёлого литья, снова озадачивает зрителя своими несообразностями. Не буду говорить о том, что колоколов такого калибра при Рублеве, по-видимому, не лили. Но русские литейщики всё-таки были достаточно умны и опытны, чтобы не лить тяжёлый колокол на горе! Но постановщики фильма сделали именно так. Поэтому, чтобы доставить колокол на расстояние что-то вроде полукилометра в расположенной в низине "княжий город" (роль которого играет ансамбль суздальского Покровского монастыря, сложившийся вовсе не до Рублёва, а в XVI-XVIII веках!) постановщики фильма учредили подобную гигантской гитаре или многострунной линии электропередачи "воздушный мост" из толстых канатов. Зрителю неясно, как "поедет" по этим ниточкам вниз тяжеленнейший колокол, но вполне ясно другое – русские мастера сущие дураки и недотёпы, если их хватило на такую глупость… Снова прямой и недвусмысленный удар по русскому народу, который ещё в открывающей фильм первой новелле "Скоморох" представлен в виде эдакого понурого и тупого быдла.

В фильме, носящем имя великого русского художника, выступает и его соратник – второй великан русского искусства той поры – Феофан Грек. Один из знавших его русских писателей свидетельствует, что это был "преславный мудрец, философ зело хитрый… среди иконописцев отменный живописец…" Но авторы фильма ухитряются замолчать, что и Рублёв и Феофан – гениальные художники, гордость русского средневекового искусства. На это в двухсерийном фильме не достало несколько сот метров плёнки. Но не жаль было материала, чтобы показать Феофана в глуповатой, нарочно приземлённой позиции: он сидит в лесу, задрав по колено портки, и лечит больные ноги муравьиным спиртом. При этом авторы не знали, как это делается, ведь заползших на ногу муравьёв растирают по ноге, а испуганный актёр смахивает их ладонью! Впрочем, это мелочь.

Великий грек является в виде загробного приведения в "обгоревшем" от вымышленного пожара владимирском Успенском соборе. Это уже серьёзнее. Но беседа с призраком философа и художника оказывается довольно пустопорожней, – ради неё не стоило тревожить "пленительную тень". К тому же облик Феофана и его повадки чрезвычайно напоминают известного старика и фокусника Хоттабыча, и нет в этом лохматом старикане ничего ни от философа, ни от художника… Что это случайность или сознательный ход постановщиков фильма?

Впрочем, мечущийся из новеллы в новеллу монашек с растерянными бегающими глазками, немножко психоватый, также, конечно, не Рублёв. Такому "Троицу" не написать, на его лице нет даже отсвета ума и высокой, хотя бы и смятённой мысли…

Единственная сцена, где вот-вот мог бы отразиться Рублёв-художник – сцена перед росписью Успенского собора до росписи недоведена и завершается картиной своего рода "склоки" в дружине живописцев – один просто уходит, забрав свои немудрые пожитки, а сам Рублёв, захватив пригоршню чёрной грязи, заляпывает ею девственно чистую, подготовленную под роспись стену храма. Зачем? Почему? Может быть, Андрей свихнулся и пытается стать абстракционистом? Впрочем, и здесь авторы проявили лёгкость мысли необычайную, свалив в углу (может быть на правах "образцов"?) и известные Юрьевские рельефы XIII в., и аляповато скопированную знаменитую икону "Устюжское Благовещение" далёкой до татарской поры. Нелепость и враньё нагромождаются друг на друга… Но они теперь ведь ясно видны зрителям, которые не те, что в 1964 г., – многие из них участвовали в экскурсиях во Владимир и Суздаль, были в Третьяковке и музее имени Рублёва и разбираются в том, что такое Рублёв и Феофан.

Не спасает положения и цветной конец фильма, где перед глазами зрителя мельтешит некая окрошка из отрывков прославленных в мировой истории искусства рублёвских икон – головы, ноги, даже голые фоны и пр. "Это что же – всё татары нарубили"? – спросил в пространство мой сосед. Законный вопрос. Но экспозиция этих памятников целиком была невозможна: их светлость и красота опрокинули бы всю чёрную фантасмагорию обеих серий.

Выходя из прекрасного кинотеатра "Прогресса", я прислушивался к голосам публики: как и в зале, было молчание, – что оно было, знаком согласия с фильмом, или подавленности его "новеллами", или непонимания прокрученной перед глазами ленты? Я спрашивал себя, что же даёт фильм "Андрей Рублёв"? Ради чего он выпущен на экраны? Обогащает ли он арсенал средств нравственного и гражданского воспитания человека? Даёт ли ему интересный и познавательный материал? Приходится трижды сказать "Нет!". В фильме много гнусностей вроде убийства кретином-монахом Кириллом собаки, или вымышленного кровожадной фантазией авторов ослепления мастеров. В фильме есть даже, правда, очень скромный "секс" под фирмой празднования Ивана Купалы и т.д. Гражданственность? Едва ли её можно укрепить при помощи оплёвывания прошлого. О познавательной ценности фильма нечего и думать – он попросту последовательно извращает истину. И, если есть в фильме элементы прогресса, то это, пользуясь острым словцом одного старого историка русского литературы, "прогресс к худшему…"

Я не говорю здесь о художественных элементах фильма: в нём немало режиссёрских и операторских находок. В нём превосходны образы дурочки и паренька колоколо-литейщика и т.д. Не говорю потому, что обидно за талант, украшающий ради вящей правдоподобности неумную ложь о прошлом нашей Родины. Ведь и украшенная ложь в правду не превращается.

Цепочку составляющих двухсерийный фильм новелл предполагалось первоначально назвать "Страсти по Андрею". Но Андрей Рублёв тут, как видели, не причём. Это "страсти" по Андрею Тарковскому и Андрею же Михалкову-Кончаловскому. Так было угодно судьбе (она иногда смеётся!): два Андрея нашкодили вокруг имени великого тёзки. Едва ли это занятие стоило растраченных на него больших средств… Если бы фильм был назван "Андрейкины страсти" или как-либо в этом роде, – нам не пришлось бы писать этой грустной рецензии.

Н.Н. Воронин, лауреат Государственной и Ленинской премий,

доктор исторических наук. 12 января 1972 г., Москва"