Слово Опосте и целомудрии

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 65

слишком смелое и требующее большого дерзновения; но многим, сошедшимся вместе,

творить молитву за одного - в этом не покажется ничего несообразного. Конечно, можно

молиться и дома; но невозможно так молиться, как в церкви, где такое множество отцов,

где единодушно возносится глас к Богу. Не так слышит тебя Господь, когда ты молишься

сам по себе, как вместе с твоими братьями, потому что здесь есть еще нечто, а именно -

единодушие и согласие, союз любви и молитвы иереев. Для того и предстоят иереи, чтобы

молитвы народа, как слабейшие, соединяясь с их более сильными молитвами, вместе с

ними восходили на небо. Если молитва церкви принесла пользу Петру и освободила этого

столпа из темницы, то как же ты, скажи мне, пренебрегаешь ее силой? Подобно тому как

сила любви не удерживается расстоянием места, так точно и действенность молитвы; но

как первая соединяет стоящих вдали друг от друга, так и последняя может принести

величайшую пользу находящимся в отдалении. Моисей, хотя и не присутствовал телом со

сражавшимися, однако нисколько не менее, а даже гораздо более их оказал содействие в

этом сражении, простертием рук возбуждая силы своих и вселяя страх врагам. Никакой

подвиг не может быть достаточно велик, если от него нет пользы другим. Хотя бы ты был

постником, хотя бы спал на земле, хотя бы ел пепел, хотя бы непрестанно плакал, но если

ты не приносишь пользы никому другому, ты не делаешь ничего великого. Моисей

совершил много великих знамений и чудес; но ничто другое не сделало его столь

великим, как следующие блаженные слова, сказанные им Богу: "прости им грех их, а

если нет, то изгладь и меня " (Исх. 32:32). И Давид, показывая то же самое, говорил:

"вот, я согрешил, я поступил беззаконно; а эти овцы, что сделали они? пусть же рука

Твоя обратится на меня и на дом отца моего" (2 Цар. 24:17). Велики, конечно, и эти

деяния, и достойны жизни ангельской; но поступок Павла имеет большое преимущество и

пред ними, так как он желал лишиться ради спасения других будущей славы. Между тем

Иона за то, что искал своей собственной пользы, подвергся даже опасности смерти, и

тогда как град стоял, сам он потопал в морских волнах. Итак, велики и другие подвиги

добродетели Моисея, но глава и венец этой святой души в том, что он желал быть

изглаженным из книги за спасение иудеев. Но желание Павла превзошло в великой мере и

это. Моисей хотел погибнуть вместе с другими, а Павел молился не о том, чтобы

погибнуть с другими, а чтобы одному лишиться вечной славы, тогда как другие получат

спасение. Итак, хорошо пользоваться молитвой святых, но под условием, если мы и сами

бываем деятельны; а если этого нет, то не поможет нам и помощь других; напротив, мы и

с нею погибнем. Какую пользу оказал Иеремия иудеям? Не трижды ли приступал он к

Богу и трижды услышал: "не проси за этот народ и не возноси за них молитвы и

прошения, и не ходатайствуй предо Мною, ибо Я не услышу тебя" (Иер. 7:16)? Какую

пользу принес Саулу Самуил, до последнего дня скорбя и молясь за него? Какую пользу

принес он равным образом и израильтянам? Не говорил ли он: "и я также не допущу себе

греха пред Господом, чтобы перестать молиться за вас" (1 Цар. 12:23)? Не все ли они

погибли? Послушай, что Бог говорит чрез пророка: "и если бы нашлись в ней сии три

мужа: Ной, Даниил и Иов, -- то они праведностью своею спасли бы только свои

души", так как преусилилось нечестие их (Иез. 14:14). Что же? Ужели молитвы не

приносят никакой пользы? Приносят, и великую пользу, но тогда, когда и сами мы

содействуем. И если хочешь знать, сколь великую приносят они пользу, вспомни

Корнилия, Тавифу. Слушай, что и Бог говорит: "буду охранять город сей, чтобы спасти

его ради Себя и ради Давида, раба Моего" (4 Цар. 19:34; Ис. 37:35). Но когда? При

праведном Езекии. В противном случае, если бы, т. е., и молитвы великих грешников

имели силу, то почему Бог не сказал того же и когда пришел Навуходоносор, но предал

город? Потому что усилилось нечестие. Равным образом тот же самый Самуил молился об

израильтянах и имел успех. Но когда? Когда и сами они были добродетельны, - тогда они

побеждали врагов. Но зачем, скажешь, нужна мне молитва других, когда я сам

благоугождаю Богу? Что говоришь ты, человек? Павел не говорил: зачем нужна мне

молитва, хотя молившиеся не только не были достойны его, но даже и не равны, а ты

говоришь: зачем нужна мне молитва? Петр не говорил: зачем нужна мне молитва, - ведь

говорится: "церковь прилежно молилась о нем Богу" (Деян. 12:5), которая [молитва]

тотчас освободила его из уз, - а ты говоришь: зачем нужна мне молитва? Потому она и

нужна для тебя, что ты считаешь ее ненужной для себя. Если бы Бог испытал Своим

судом нашу беспечность и небрежность во время молитвы, испытал, как мы, стоя пред

Ним и умоляя Его, не воздаем Ему даже такой чести, какую оказывают слуги господам,

воины начальникам, друзья друзьям, потому что, беседуя с другом, ты бываешь

внимателен, а обращаясь к Богу с молитвой о грехах, прося о снисхождении к великим

своим прегрешениям, испрашивая себе прощение, бываешь рассеян и часто, преклонив

колена на землю, позволяешь уму блуждать по площади и вкруг дома, так что уста твои

болтают зря и напрасно, - что случается с нами не раз и не два, а сплошь и рядом, - если

бы только одно это Бог захотел испытать, то получим ли мы прощение? Можем ли иметь

извинение? Не думаю. Если же Бог испытает наши сладострастные лица и находящиеся у

нас в душе дурные пожелания, которые возбуждаются скверными и нечистыми

помыслами, происходящими от легкомысленного блуждания глаз, если выведет на суд те

злословия, которыми мы ежедневно порицаем друг друга, неприличные пересуды, в

которых мы осуждаем ближнего, не имея никакого дела, те коварства, которые мы

учиняем против друг друга, хваля брата в его присутствии и беседуя с ним как с другом, а

в отсутствии порицая, - неужели за это мы не должны дать ответ? А что сказать о зависти,

которую мы часто питаем к людям достоуважаемым, - не только врагам, но и друзьям, - о

том, как мы радуемся, когда другие терпят бедствия, и считаем чужие несчастья

утешением в собственной беде? Если нам заповедуется воздерживаться от житейских благ

и тогда, когда они есть, то как оказываемся мы жалки и несчастны, когда просим у Бога

того, что Он повелел и имея отвергать? Если нам велено молиться не только за верных, но

и за неверных, то подумай, сколь великое зло - молиться против братьев. Что ты делаешь,

человек? Приходишь умилостивить Бога, а просишь зла другому? Если ты не отпустишь,

не отпустится и тебе; а ты не только сам не отпускаешь, но еще и Бога просишь не

отпускать? Если не отпускается тому, кто сам не отпускает, то как отпустится тому, кто

еще и Владыку просит не отпускать? Если иметь врагов есть уже преступление, то

подумай, какое преступление молиться во вред им. Ты должен просить прощения в том,

что имеешь врагов, а ты еще обвиняешь их? И как ты можешь получить прощение, когда

обвиняешь других, и при том в такое время, когда сам нуждаешься в великой милости? Ты

ведь приходишь молиться о прощении своих грехов: не припоминай же чужих грехов,

чтобы не напомнили тебе твоих собственных. Если ты скажешь: порази врага, то

заградишь этим свои уста и свяжешь себе язык, во-первых, потому, что в самом начале

молитвы ты привел в гнев Судию, во-вторых, потому, что просишь совсем противного

форме молитвы. В самом деле, если ты молишься об отпущении своих грехов, то как

ведешь речь о наказании? Надлежало бы поступать совсем напротив - молиться и о

врагах, чтобы с дерзновением молиться и за себя. Если ты будешь молиться о них, то, хотя

бы о своих грехах ты и ничего не сказал, ты все исполнил. Итак, если нет ничего

презреннее души, которая в молитве проклинает других, и сквернее языка, произносящего

такие проклятия, то почему ты не стараешься всеми силами о том, чтобы не говорить на

молитве ничего такого, что прогневляет твоего Владыку? Ты человек, - не изрыгай же яда

аспидов. Ты человек, - не будь же зверем. Уста даны тебе не для того, чтобы уязвлять, но

чтобы исцелять язвы других. Вспомни, говорит Бог, что Я внушал тебе: оставлять и

прощать. А ты и Меня умоляешь быть твоим сообщником в нарушении Моих же

повелений и снедаешь брата, обагряешь кровью язык свой, подобно бешеным, которые

своими зубами терзают свои же члены. Подумал ли ты о том, как радуется и смеется

диавол, когда слышит такую молитву? Подумал ли ты, напротив, как гневается,

отвращается и ненавидит Бог, когда ты так молишься? Вспомни, человек, к кому ты

приступаешь с молитвой о погибели врагов. Разве ты приступаешь к другому Богу? Ты

приступаешь к Тому же, Который сказал: молитесь за врагов ваших (ср. Мф. 5:44). Как же

ты вопиешь против них? Как просишь Бога, чтобы Он нарушил Свой собственный закон?

Эта личина неприлична молящемуся рабу: всякий должен молиться не о погибели

другого, а о собственном своем спасении. Для чего же ты принимаешь вид молящегося

раба, а говоришь как обвинитель? Притом, когда мы о себе молимся, то и почесываемся, и

зеваем, и развлекаемся бесчисленными помыслами; а о погибели врагов молимся со всем

вниманием. Так как диавол знает, что в это время мы поднимаем меч на самих себя, то он

не развлекает и не останавливает нас, чтобы тем больше повредить нам. Но меня,

скажешь, обидели и огорчили? Так молись о погибели диавола, который несравненно

более всех обижает нас: он-то именно порождает и врагов. Если ты будешь молиться о

погибели врагов, то будешь молиться молитвой, которой хочет диавол; напротив, если

станешь молиться за врагов, то твоя молитва будет против него. Подлинно, он один - наш

непримиримый враг; а человек, что бы он ни делал, остается нашим другом и братом.

Итак, зачем же ты, оставив настоящего твоего врага, терзаешь собственные члены? Итак,

возлюбленные, зная это, постараемся поступать согласно заповедям и воле Господа,

чтобы нам достигнуть и царства небесного во Христе Иисусе Господе нашем, Которому

слава и держава, с Отцом и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Этих слов нет в синодальном переводе.

СЛОВО 3

О покаянии

Для того я часто говорю о покаянии, чтобы ни грешник не отчаивался, ни праведник не

думал высоко о себе. Праведник ты? Не падай. Грешник ты? Не отчаивайся. Если каждый

день согрешаешь, каждый день кайся. Подобно тому, как в обветшавших домах, когда они

сгниют, мы удаляем сгнившие части и заменяем новыми и никогда не оставляем

подобных забот, так точно и ты, если обветшал от греха, обновляй себя покаянием. Но

возможно ли, скажешь, спастись мне, покаявшись? Вполне возможно. Но я всю жизнь

провел в грехах, и если покаюсь, то спасусь ли? Несомненно. Чем это можно доказать?

Милосердием Владыки. Не на свое покаяние надейся. Разве твое покаяние может в самом

деле очистить такие скверны? Если бы было одно только покаяние, тебе действительно

следовало бы бояться; но так как с покаянием соединяется Божие милосердие, то надейся,

потому что оно превосходит твою злобу. Многомилосерд Бог, настолько милосерд, что не

пощадил даже Единородного, чтобы искупить неблагодарных рабов. Не говори мне: я

совершил много великих грехов - как я могу спастись? Ты не можешь, Владыка твой

может, и так изглаждает грехи, что не остается даже и следа их. С телами этого не может

быть: как бы много ни старался врач, сколько бы лекарств ни прикладывал к ране, -

только рана закроется, а шрам остается, и наружным безобразием указывает на бывшую

рану. Врач всевозможными средствами старается уничтожить и шрам, но оказывается не в

силах, потому что ему противится и слабость природы, и бессилие искусства, и

ничтожество лекарств. Когда же Бог изглаждает грехи, то не оставляет ни шрама, не

попускает остаться и следу, но вместе со здоровьем дарует и благообразие, вместе с

освобождением от наказания дает и оправдание, и делает согрешившего равным

несогрешившему. Хотя бы у человека были тысячи ран, но если он покается и сделает

что-нибудь доброе, Бог так изглаждает их, что не остается ни шрама, ни следа, ни знака

грехов. Итак, что для тела язвы и лекарства, то же самое для души грехи и покаяние. И

обрати тщательное внимание на слова мои. Язва и врачество, грех и покаяние. Язва - грех;

врачество - покаяние. В язве гной; лекарство обладает силой очищать гной. В лекарстве ли

гной? В язве ли целительная сила? Не имеют ли то и другое своего собственного

свойства? Может ли сообщиться первое последнему, или последнее первому? Ни в коем

случае. Перейдем теперь к грехам души. Грех соединен со стыдом; покаяние сопряжено с

дерзновением. Итак, сатана, зная, что с грехом соединяется стыд, который легко может

оттолкнуть согрешающего, а с покаянием соединяется дерзновение, которое может

привлечь кающегося, извратил естественный порядок, и стыд придал покаянию, а

дерзновение - греху. В грехе он не допускает человеку стыдиться, потому что знает, что

если грешник почувствует стыд, то убежит от греха; а в покаянии заставляет его

стыдиться, зная, что стыдящийся не покается. Тот, кто раскаялся в совершенных грехах,

хотя бы и не показал покаяния вполне соответствующего грехам, тем не менее получит

воздаяние и за такое покаяние. Итак, тех, кем не овладел еще порок, увещаю не

поддаваться ему, - потому что легче остерегаться от впадения в порок, нежели после

впадения освободиться от него, - а тем, кто уже пленен и сокрушен, возвещаю полную

надежду на спасение, если только они пожелают поспешить обратиться к покаянию. И

добро, и зло, чем долее пребывают с нами, тем становятся сильнее. Так и дерево, только

что посаженное в землю, вырывается без труда; а укрепившееся корнями в течение

долгого времени - уже нет. И здание, только что утвержденное, легко ниспровергается,

если его потревожить; а если оно хорошо укреплено, то доставляет много хлопот

желающим разрушить его. И зверя бывает трудно выгнать из тех мест, где ему приятно

было оставаться в течение долгого времени. И как горячка сначала не особенно сильно

мучит жаждой хворающих ею, а когда усилится и повысит жар, заставляет уже

испытывать невыносимую жажду, и хотя бы кто-нибудь дал им без меры напиться, он не

потушит, а только разожжет жар, так точно бывает и со страстью: если в самом начале,

когда она вторгается в нашу душу, мы не воспрепятствуем ей и не заключим пред нею

дверей, то, войдя, она причиняет уже допустившим ее неисцелимую болезнь. Как человек

с вялой и беспечной душой, хотя бы получил много времени для покаяния, не сделает

ничего великого и не примирит Бога с собою по причине своей беспечности, так,

наоборот, человек с бодрой душой и пылающий ревностью, совершающий покаяние с

великим старанием, может и в краткое мгновение истребить грехи, совершенные в

течение многого времени. А как - послушай. Не трижды ли отрекся Петр? Не с клятвой ли

в третий раз? Не убоявшись ли слов ничтожной служанки? Что же? Много ли времени

нужно было ему для покаяния? Отнюдь нет. Напротив, в одну и ту же ночь он и пал, и

восстал. После этого тяжкого падения - а нет другого греха, равного отречению - покаяние

опять возвратило ему прежнюю честь, вверило ему управление церковью по всей

вселенной, и - что всего важнее - показало нам, что он имел больше всех апостолов любви

к Господу. А что сказать о ниневитянах? Пришел к ним пророк, объявил как бы царское

послание - приговор, определявший наказание, и восклицал: "еще три дня[1] и Ниневия

будет разрушена" (Ион. 3:4). Услышали это ниневитяне и не показали неверия и

пренебрежения, но тотчас обратились к посту все - мужи, жены, дети; даже и

бессловесные не были изъяты от этого общественного подвига; всюду вретище, всюду

пепел, всюду плачь и вопли. И сам облеченный диадемой, сойдя с царского престола,

разостлал под собою вретище, посыпал себя пеплом. Открылось странное и необычайное

зрелище: порфира уступила честь вретищу. В самом деле, чего не в силах была сделать

порфира, то могло сделать вретище; чего не совершила диадема, то совершил пепел. Итак,

подумаем, какое бремя грехов имеет каждый из нас, и совершим равносильные дела

человеколюбия, или лучше - гораздо большие, чтобы не только изгладились наши грехи,

но чтобы наши милостыни были вменены нам и в правду. Если добрые дела не будут

столь многочисленны, чтобы чрез них и сняты были обвинения, и некоторый остаток

вменен был нам в правду, то никто нас не избавит от наказания. Навлекши на себя гнев

человека, ты просишь и друзей, и соседей, и придверников, и расходуешь деньги, и

тратишь дни на хождение и просьбы, и хотя бы оскорбленный тобою не раз, не два, а

тысячи раз отверг тебя, ты не падаешь совершенно духом, а, напротив, делаешься еще

настойчивее и умножаешь свои просьбы; а когда прогневан Бог всяческих, мы зеваем,

предаемся беспечности и удовольствиям. Можем ли мы в таком случае когда-нибудь

умилостивить Его? Не прогневляем ли, напротив, Его этим самым еще более? Ведь

отсутствие скорби о грехах приводит Бога в большее негодование и гнев, чем самое

совершение грехов. Не говори: я много согрешил и не могу призвать Бога, гневающегося

на меня. Если вдовица преклонила судию, который ни Бога не боялся, ни людей не

стыдился, то тем более прилежная просьба умилостивит благого Судию. Следовательно,

хотя бы ты не был другом, хотя бы требовал непринадлежащего тебе по праву, хотя бы ты

прожил и растратил отцовское наследство и долгое время был вдали от отеческого взора,

хотя бы ты пришел к гневающемуся и негодующему на тебя (Богу), - только пожелай

возвратиться, и ты получишь все и тотчас погасишь гнев и осуждение. В намерении

положено у Бога, братия, долготерпеть грешникам. Он бывает милостив с двоякой

спасительной целью: уготовляет чрез покаяние спасение самим грешникам и

предуготовляет благодеяние для их потомков, которые будут преуспевать в добродетели.

Бог, - повторю опять, - долготерпит, чтобы и сам грешник покаялся, и его потомкам не

заключить пути ко спасению. Хотя сам грешник и остается нераскаянным, Бог часто

щадит корень, чтобы сохранить плоды, часто, однако, ожидая спасения и самих

грешников. А как, слушай: Фарра, отец Авраама, был почитатель и изобретатель идолов;

однако не был наказан здесь за свое нечестие, - и справедливо, потому что откуда

произрос бы такой плод веры, если бы Бог пресек корень? Что хуже Исава? Что

бесстыднее его нечестия? Не он ли был блудодей и сквернитель, как говорит Павел (Евр.

12:16)? Не матереубийца, не отцеубийца ли он? Не убийца ли брата, по крайней мере в

мыслях? Не он ли ненавидим был Богом, как свидетельствует Писание, говоря: "Иакова

Я возлюбил, а Исава возненавидел" (Рим. 9:13)? Если же он и блудник, и братоубийца, и

сквернитель, и ненавидим Богом, то почему он не удаляется (из мира), почему не

исторгается, почему не постигает его тотчас же достойная кара? Почему? Следует,

поистине, указать причину. Если бы Бог погубил его, то мир лишился бы величайшего

плода правды, а какого - послушай: Исав родил Рагуила, Рагуил Зару, Зара Иова.

Видишь ли, какой погиб бы цвет терпения, если бы Бог наперед предал казни корень?

Итак, никто, пребывающий в пороке, пусть не отчаивается; никто, пребывающий в

добродетели, пусть не предается сну. Пусть не полагается слишком на себя ни этот

последний, потому что часто и блудница может опередить его, ни первый пусть не

отчаивается, потому что он может превзойти и совершенных. Когда мы возвращаемся к

ревностной любви к Богу, Он не помнит уже прежнего. Бог не как человек. Если мы

раскаемся, Он не укоряет за прошедшее и не говорит: зачем ты столько времени удалялся

от Меня? Напротив, Он принимает нас с любовью, когда мы приходим к Нему, если

только приходим как должно. Что хуже Манассии? Что, с другой стороны, блаженнее

Blog

Слово Опосте и целомудрии