Психотехнический практикум

Вид материалаПрактикум
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   33

6


Но здесь перед нами возникает практический вопрос. Вот мы узнали теорию интроектов и можем решить очистить себя от них. При этом мы, скорее всего, как я уже говорил, обнаружим, что подавляющая часть нашего умственного багажа – это в той или иной степени интроекты.

Мы все, например, знаем, что, вроде бы, Земля вращается вокруг Солнца. Я даже помню, что когда-то что-то такое говорили о том, как Галилей это доказывал, и как в этом самому убедиться... но как именно, я уже не помню. Если я начну проверять на самом деле все, что я знаю, – всех земных воплощений не хватит на то, чтобы перепроверить все сведения, которые у меня сейчас есть. Поэтому нужны какие-то путеводные нити, какие-то принципы, чтобы не скатиться в невротический перфекционизм, не начать реализовывать интроект, что-де "все надо знать на самом деле" [7].

Когда начинаешь работать с интроектами, очень важно первым делом дать себе право многого действительно не знать. Прежде всего стоит посмотреть, что в (твоей) жизни действительно важно, а что нет. Я, например, массу сведений принимаю как само собой разумеющиеся, живу с ними, как с фоном. Земля – шар (а может быть мне потом объяснят, что она вовсе и не шар, а геоид, хитрая такая геометрическая форма), Солнце – звезда, Ельцин – демократ. Но на самом деле я про это ничего не знаю, – ни про Солнце, ни про Ельцина.

Спрашивают: "Что ты думаешь о Модильяни?", – а я вроде интеллигентный человек, в гостях у маминых друзей, и вдруг я им скажу, что ничего не думаю о Модильяни. Зачем мне их огорчать? И я стараюсь отмазать что-нибудь благозвучное. Но важно, чтобы сам для себя я не почувствовал укора совести: это внешняя политика, а сам себе я должен дать разрешение ничего про это не знать.

Примерно 90 процентов среды, в которой мы живем и с которой считаем себя обязанными обходиться, для нас реально не значимы. И чтобы действительно начать работу с интроектами, надо дать себе разрешение на это, отпустить себя: не знаю и не знаю... Не знаю я, из чего состоит Солнце, чем хорош Модильяни, кто такой Ельцин...

Вернемся к примеру с двумя портретами – "жена и теща". Не так уж важно, что их два на одном рисунке. Можно представить дело и так, как на картинках, которые когда-то составляли непременную принадлежность журнала "Наука и жизнь" – переплетение линий, и в нем нужно найти фигуру. Главное, что это переплетение очерчено рамкой, и фигуру нужно найти внутри этой рамки. Новое платье нужно увидеть на короле, а что все придворные в новых (реальных).платьях – это всего лишь фон события.

Для нашего "испытуемого" экзистенциальная ситуация состоит в том, что он говорит, будто видит некую фигуру, и пускается в разговоры о ней, а сам не видит. Он боится разоблачения, то есть в каком-то смысле фигура для него есть, – фигура же всегда есть, когда есть хоть какой-нибудь интерес, – только иногда ее еще нужно еще суметь увидеть, причем, может быть, не там, куда указывает интроект.

Что же для него фигура? Можно сказать, что фигура должна оформить противоречие, возникающее из-за того, что он не видит фигуры, которую, – по принятым им условиям коммуникации, – должен в этом месте видеть. Оформляться реальная фигура начнет для него так или иначе в зависимости от того, как он будет осознавать создавшуюся ситуацию.

1) Он может "отмотать назад" и сознаться, что соврал, а на самом деле фигуры не видит. В этом случае фигурой станет ложь, в которой нужно признаться; как только это будет сделано, проблема решится [8]. Хотя это может быть трудно сделать, потому что на сложных конструкциях из лжи нередко построен весь образ жизни [9].

2) Он может надеяться увидеть портрет, о котором идет речь. Гештальтпсихологи называют это "ага-эффектом": не было фигуры, а потом вдруг – "ага! вот она!" (немецко-русский вариант греческого "эврика!", с которым легендарный Архимед выскочил из ванны). Впрочем, увидеть портрет для нашего "испытуемого" тем труднее, чем больше он выдумывает "турусов" по поводу невидимой для него фигуры. Фактически он, опять же, формирует другую фигуру – "невидимый портрет", о котором можно так говорить, чтобы не попасться, – и наделяет эту фигуру определенными свойствами (хотя бы в своем воображении), возможно сильно отличающимися от того, что он увидел бы, если бы произошел "ага-эффект". Если эта другая фигура будет им осознана, как таковая, интроекция перейдет в "нормальную" (с психологической точки зрения) внешнюю политику, вариант "Штирлиц в тылу врага". 3) Он может, наконец, захотеть выйти из коммуникации. В таком случае фигурой становится сама опасная для него коммуникация, и он решает, что кажется ему более дискомфортным – возможная "потеря лица" при разоблачении (которого, может быть, удастся избежать), или такая же "потеря лица" (хотя бы перед собой), которой может быть чревато бегство.

Все три "продолжения" (и другие возможности) начинаются с одного и того же "хода": с признания, что там, где предполагалась фигура, "испытуемый" ее на самом деле не видит.

7


В части, которая остается, и где мы действительно собираемся работать, тоже не все доступно проверке, не все доступно расчленению. Здесь может помочь еще один прием, который дает возможность ассимилировать интроект в условиях, когда реальное знание предмета вроде бы невозможно. Этот прием связан с понятием "ранга", которое предложил В.А.Лефевр [10].

Речь идет о схематическом представлении фразы "я знаю, что он знает". Первый ранг – это мое представление о том, как обстоит дело, то, как я это вижу, отображение некоей реальности в моем сознании. Чье-то представление о том, что у меня есть в сознании (не включающее представление о том, что есть в исходной реальности "на самом деле"), – это второй ранг: "он знает, что я знаю то-то и то-то". Третий ранг – это чье-то (или опять мое) знание о том, что он знает, что я знаю. И так далее. Здесь возможны игры на двоих с соответствующим накручиванием рангов, возможны игры на троих и больше...

Чтобы стало понятно, что это не так просто, как может показаться, напомню известный анекдот. "Хаим, куда едешь?" – "В Жмеринку". – (Про себя): "Ага, он говорит, что едет в Жмеринку, чтобы я подумал, что он едет в Бердичев, но я-то знаю, что он едет в Жмеринку, так что же он мне морочит голову?" – Позиция заведомого третьего ранга делает невозможным сказать человеку что бы то ни было: он не будет понимать меня в первом ранге, а будет полагать, что я его обманываю, и "вычислять" меня в третьем. Так ведь и живут иногда родители с детьми, мужья с женами.

К нашей теме это имеет вот какое отношение. Учился в институте в советское время мальчик из адвентистов; мощная была организация, не могли мальчика выгнать. Выгнать не могли, но могли заставить сдавать экзамены по "общественно-политическим дисциплинам". И вот приходит мальчик сдавать философию марксизма, берет билет и чешет: "Энгельс по этому поводу говорит то-то, Ленин по этому поводу говорит то-то и то-то..." Преподаватель пытается у него выудить, что он сам думает по этому поводу, а он в ответ: "Извините, я вам сдаю экзамен по предмету" – и все. По тем поводам, по которым он сдает этот экзамен, ему вообще думать не надо, он и не думает; но знает, что по этому поводу думает Энгельс.

У Платона есть замечательное рассуждение о мнении и знании. Он говорит, что когда я знаю дорогу в такую-то деревню, то есть когда я там ходил, у меня не может быть мнения по этому поводу: я просто знаю, как туда пройти. А вот когда я не знаю дороги, я собираю мнения, и составляю "собственное мнение", которое может быть правильным или неправильным. Мне рассказывают, как пройти; тот, кто рассказал, мог сам знать, а мог и не знать, ему мог сказать кто-то другой, причем при передаче всего этого кто-то что-то мог перепутать.

Когда я имею мнение, но знаю, что это мнение, и знаю, от кого я его получил, – я проставляю соответствующий ранг, и тем самым очищаю себя от интроекта.