Линия. Прерывистая

Вид материалаДокументы
Могу я поинтересоваться, что это за штука?  спрашиваю недоуменно.
Куда идти?
Так вы полагаете, что у меня есть шанс, так сказать, вернуть себе потерянное лицо и восстановить доверие столь уважаемой фирмы?
Инспектор Ростовский. А брать лучше сразу три  меньше нельзя,  произносит крановой с трагизмом в дрожащем голосе.  Этот  оче
Если вы не против, господа, до обмывания сделки я хотел бы закончить с ее оформле­нием.
Нехорошо, гражданин начальник, отрываться от коллектива. Нам еще многое обсудить нужно.
Прошу прощения, господин инспектор, так это все по неопытности и недомыс­лию.
Меня, как прораба начинающего, интересует, какие же тринадцать пунктов вы могли бы указать на нашей площадке?
Так ведь в бытовке!..
Так нам эти щиты ограждения родная промышленность поставляет.
Так до вас никого не было!  возмущаюсь я.
Всегда готов,  рапортует пионер.
Тогда не сиди сложа руки, а ищи на чем ты повезешь меня домой. Прояви в этом вопросе молодую энергию и творческое рвение.
Пересекаю улицу и через озера грязи по тополиной аллее чуть не плыву, как венецианский гондольер по каналу, к его палаццо, то ес
Тогда собираю свою волю в кулак и внутренне испускаю в Небеса молитвенный вопль.
Димитрий Сергеевич, вас не затруднит прочесть «Отче наш»?
Господь милостив, Димочка, в старости покаемся.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   30

Технадзор


Наша совместная с заказчиком бурная деятельность на «моем» доме приносит видимые результаты. Новенький забор, тщательно спланированная площадка, блоки и плиты, аккуратно сложенные в ровные штабеля  все это радует глаз и внушает уважение к порядку. Монтажный кран привезли нам со школы, где надобность в нем отпала. Так что мы с бригадой, заказчиком и крановым Сашей ждем официально вызванного инспектора для приемки стройплощадки под монтажный кран.

Не успел я с утра как следует пройтись по журналам и табелю, как слышу неверные шаги, затем робкий стук в дверь. «Входите!»  кричу. На пороге появляется мужичок с ноготок в мятеньком плащике, с обрюзгшим лицом алкоголика. Мне сходу хочется вытолкать его взашей, указав на недопустимость появления лиц в нетрезвом состоянии в производственном помещении. Пока я сооружаю в голове фразу поярче, мужичок подсаживается к столу и со вздохом кладет передо мной незнакомый металлический предмет.

Могу я поинтересоваться, что это за штука?  спрашиваю недоуменно.

Можешь,  выдыхает в мое лицо струю перегара незнакомец.

Так и что?

Пломбир,  печально вздыхает он, наполняя бытовку смрадом.

Что-то не очень на мороженое похоже,  сокрушаюсь я.

Зато объект заморозит не меньше, чем на месяц,  загадочно сообщает он.  Вместе с начальником участка и главным инженером походите на переподготовку в учебный центр. А народ здесь пока отдохнет. Да ты не стесняйся, бери и иди.

Куда идти?

На кран. Пломбируй.

Я прошу пояснить ход его мысли.

Новенький, что ли?..  озаряет его.

Ну да,  подтверждаю я, изображая на лице детсадовское выражение.

Ладно, сынок, слушай и впитывай. Я буду последним работником в нашей фирме, если на абсолютно ровной площадке не найду больше тринадцати нарушений норм Госгор­тех­надзора. А за это, сам понимаешь…  указывает он глазами на пломбир, как палач на топор.

Так вы полагаете, что у меня есть шанс, так сказать, вернуть себе потерянное лицо и восстановить доверие столь уважаемой фирмы?

Ну, конечно, мой мальчик!  оживает мятенький мужичок.  Сашка уже бьет копытом землю и ждет твоего указания.

Понял,  киваю и выскакиваю на крыльцо. Здесь действительно стоит Александр Геннадьевич, машинист гусеничного крана, и молча протягивает руку ладонью кверху. Прежде чем посеребрить ее, спрашиваю свистящим шепотом:  Кто это и сколько нужно?

Инспектор Ростовский. А брать лучше сразу три  меньше нельзя,  произносит крановой с трагизмом в дрожащем голосе.  Этот  очень строгий. Зверь...

Так у нас же полный ажур, сам знаешь!

Да-да. Правильно! Тогда меньше четырех никак не получится. Тут его професси­ональная гордость может быть задета. И закуски побольше. Аппетит у него волчий. И главное  здоровье слабое. Так что придется взять хорошей колбаски и сырку понежней. Кефирчику обязательно. Он еще маслины в банке любит. С язвой, сам понимаешь, не шутят. Короче, весь аванс, что получил вчера, давай. Если не хватит, я добавлю, потом вернешь. С процентом.

Во время этого монолога я зачарованно наблюдаю за его артистическим ртом. Удиви­тельное это зрелище: вибрация челюсти и губ с разной амплитудой и частотой. Также движутся длинные желтые зубы в деснах  каждый отдельно. Как с таким аттракционом во рту он умудряется произносить столько разных слов  тайна. Протягиваю всю карманную наличность и замечаю в дополнение к ранее отмеченным колебания головы относительно туловища и независимую вибрацию кистей рук. Это какой-то человек-вибратор. Едва коснувшись денег, он исчезает. Как это ему всё удается?..

Мои глубокие размышления прерывает бригадир, крича во все горло, что у него закончились электроды. Протягиваю ключ от склада и возвращаюсь в бытовку к дорогому гостю. Тот мирно посапывает в углу, наполняя атмосферу художественным храпом и ацетоновыми парами выдоха. Чтобы не прервать столь важного процесса, тихонько присаживаюсь к столу и заканчиваю заполнение документации.

Входит крановой, раскладывает на столе свертки и расставляет бутылки. Радостно докладывает: завтрак в постель подан. Господин государственный инспектор просыпа­ется, безыскусно, как дитя, сладко потягивается и тянет ручки к любимым игрушкам. Крановой ножом срывает пробку и льет в стаканы зловонное зелье.

Если вы не против, господа, до обмывания сделки я хотел бы закончить с ее оформле­нием.

Открываю журнал и протягиваю инспектору для автографа. Тот нехотя строчит разрешительное резюме и размашисто подписывает. Почерк удивительно каллиграфичен, а кокетливые завитушки говорят о непростом характере писаря. Пока я восторженно разглядываю автограф, за столом происходит ритмичное поглоще­ние напитков и съестных припасов. Наконец, отрываюсь от журнала и вижу сказочное превращение трясущихся ранее сотрапезников в жизнерадостных здоровяков. Выражаю по этому поводу свое глубокое удовлетво­рение. На что слышу:

Нехорошо, гражданин начальник, отрываться от коллектива. Нам еще многое обсудить нужно.

Так ведь у меня бригада работает,  пытаюсь оправдать причину своей раздража­ющей массы трезвости.

Давно пломбира не видел?  напоминает инспектор, поднимая глаза к мухе на плафоне. И если насекомое на прежнем месте в том же удрученном настроении, то опухлость поднятого к нему лица уже пошла на убыль.

Прошу прощения, господин инспектор, так это все по неопытности и недомыс­лию.

То-то же! Наливай.

Стараясь не вдыхать сивушный запах, пригубляю свой стакан и, отведав закуски, задаю терзающий меня вопрос:

Меня, как прораба начинающего, интересует, какие же тринадцать пунктов вы могли бы указать на нашей площадке?

Эх, молодость… А вот, например, ты сейчас без каски.

 … Так ведь в бытовке!..

Эта лирика в актах не отражается. Далее: на второй бадье краска облупилась.

Только в одном месте!..

Повторяться не собираюсь. Идем дальше: в ограждении стройплощадки имеются щели.

Так нам эти щиты ограждения родная промышленность поставляет.

Это проблемы твои и твоей промышленности. Следующее: на стройпло­щадке имеются люди в нетрезвом состоянии.

Так до вас никого не было!  возмущаюсь я.

Ну, это спорно, хотя и возможно. Но факт налицо… А за тонкий, но нахальный намек Сашке придется сбегать за еще одной блондинкой с опьяняющим внутренним миром.

Всегда готов,  рапортует пионер.

Когда крановой удаляется за дверь, и мы остаемся одни, инспектор Ростовский спрашивает, есть ли у меня сегодня персональная машина. Нет, сегодня, как назло, мы без колес.

Тогда не сиди сложа руки, а ищи на чем ты повезешь меня домой. Прояви в этом вопросе молодую энергию и творческое рвение.

Выхожу из бытовки. Сталкиваюсь на крыльце с возбужденным гонцом, едва не сбивающим меня с ног. Ловлю на себе сочувствующие взгляды стропальщиков и завистливый  неприлично трезвого бригадира. Плетусь к заказчику. В кабинете его нет. Где он, никто не знает. Придется заглянуть к нему домой.

Пересекаю улицу и через озера грязи по тополиной аллее чуть не плыву, как венецианский гондольер по каналу, к его палаццо, то есть к бараку.


Отсюда словно лучи света пронизывают толщу времен, беспрепятственно проникая сквозь многие столетия, и отражаются от тех глубин, возвращая нам намоленную святость этого места. Пустынька! Сколько потаенной любви в звучании этого слова. Как замирает сердце пред таинством уединенного молчания человека перед Творцом. Что так притягивает людей сюда, в это затерянное в глуши место? Пригорок ли над извилистой речушкой, заросшей осокой? Уж ни слепни ли облепляющие или змеи, зловеще шуршащие меж высоких трав, пугающие каждого, покусившегося нарушить таинственное молчание? Крест ли высушенный солнцем, морозами и ветрами, слегка покосившийся в сторону воды? Колодец ли, наполненный мутноватой болотной водицей? Что осталось с тех давних пор, когда поселился здесь монах, бежавший мирской суеты, предавший себя в руки Господа в центре воющего, шипящего, каркающего, чавкающего, а по ночам и грозно рычащего зла? Как смог этот нищий, слабосильный, одинокий человек стать основателем сначала монастыря, потом деревень, сел, городищ, которыми обрастал и населялся этот болотистый глухой уголок земли? И если мир держится на молитвах святых, то, поистине, здесь один из этих столпов света от земли до Небес…


В окне первого этажа барака вижу искомого заказчика в голубой майке за кухонным столом. Вспоминаю енисейские габариты супруги заказчика, поэтому заходить внутрь остерегаюсь. Особенно учитывая цель моего прихода. Ласково стучу в окно, нагибаюсь к форточке, болтающейся узкой створкой на уровне моей пиджачной пуговицы, и, словно пароль, произношу одно лишь слово: «Технадзор!».

Через мгновенье Александр Никитович в костюме стоит передо мной и гремит ключами от своей черной персональной «Волги». Пока он выворачивает машину к моей бытовке, наблюдаю и в нем неуклонный рост загадочного возбуждения. Захватив из перчаточного ящика цилиндри­ческий сверток, он покидает транспортное средство и устремляется в мой походный щитовой дворец. Следую за ним и я.

Здесь сквозь густой табачный дым и трепетные спиртовые пары узнаю бригадира, оставившего свой высокий пост. Он умело не замечает мой строгий взгляд. Заказчик останавливается рядом с инспектором и передает в цепкие руки кранового булькающий сверток.

Пока все внимание устремлено на инспектора и заказчика, я присаживаюсь на стул и пытаюсь осознать себя в этой ситуации, которая все больше становится неуправляемой. Внутренне взываю к их совести, но безуспешно. Пытаюсь своим трезвым и деловым видом поставить заслон этой почти официальной пьянке, только на меня внимания не обращают.

Тогда собираю свою волю в кулак и внутренне испускаю в Небеса молитвенный вопль.

Не сразу, но все же что-то меняется. Первым вскакивает инспектор, допивает из пакета язвенный кефир и дает команду отбоя. Крановой, наверное, согласно старой традиции, запихивает початые бутылки и свертки с недоеденной закуской в пакет и бережно вручает мне «на дорожку».

В черной «Волге» инспектор с заказчиком продолжают неоконченный разговор обо мне, как о молодом, но подающем надежды линейщике. Я же только и делаю, что балансирую пакетом на поворотах, чтобы не облить брюки.

Машина под визг тормозов заезжает во двор солидного дома с башенками на крыше. На довоенном лифте с зеркалом внутри кабины и с зоопарковской сеткой снаружи мы подни­ма­емся на пятый этаж. Дверь нам открывает женщина, к которой хочется обратиться по-французски, типа «ма тант», сломав шею в галант­ном поклоне. Инспектор приказывает разуться и босиком шлепать в гостиную. Дама, которая, как выясняется, доводится нашему террористу родительницей, привычно принимает протянутый мною пакет и степенно удаляется на кухню.

В гостиной мы робко останавливаемся. Пока Александр Никитович охает и ахает, глядя на картины в бронзовых рамах, я поворачиваюсь к старинным иконам в углу и незаметно сотворяю крестное знамение. Розовый и бравурный хозяин подводит нас к роскошному портрету в стиле Боровиковского, на котором, опираясь на обнаженную шпагу, поблескивая орденами и шпорами, прямо, как телеграфный столб, стоит, задрав подбородок, эдакий поручик Ржевский на фоне колонн, бархатной драпировки и полутонного канделябра желтого металла.

Мой славный прадед, кня-а-азь Ра-а-асто-о-овскый, господа…  произносит инспектор нараспев, пытаясь скопировать телеграфную осанку предка. На какой-то миг его живот втягивается, добавляя груди недостающий объем, множественные неровности лица и шеи разглажи­ва­ются…

Дальше происходит невероятное. Княгиня-мать вносит на подносе графинчики с разноцветным содержимым, тарелки с «цековской нарезкой», старинное столовое серебро и расставляет по ампирному инкрустированному столу. Инспектор технадзора князь Ростовский занимает хозяйское место, поворачивается лицом к красному углу и обыденно произносит:

Димитрий Сергеевич, вас не затруднит прочесть «Отче наш»?

Конечно,  произношу я машинально и начинаю нараспев читать молитву. Мне это сразу придает устойчивость и неожиданно успокаивает. Окружающий абсурд тает и ситуация приобретает какое-то новое качество.

По окончании хозяин произносит благословение и широким крестом осеняет яства и питие. Наши головы поднимаются, и я вижу полуобморочное состояние заказчика, бледного, как плафон люстры, под которой он стоит. Ему на помощь приходит гостеприимный хозяин:

Александр Никитович, позвольте я вам плесну домашней наливочки на березовых почках  это успокаивает… Вот и колбаски сухонькой не побрезгуйте-с. У нас тут все по-простому, можно сказать, по-походному. Извольте, извольте…

Заказчик робко возобновляет привычное занятие. Под поощряющие кивки и урчание хозяина опрокидывает рюмки с наливками в полость рта, подцепляет тяжеленной вилкой из пайковой нарезки колбасу, карбонад и сыр. Никто не заставляет его держать нож в правой руке, а вилку в левой, никто не тянется отвесить ему подзатыль­ник при невольном чавкании, и он заметно расслабляется, сохраняя уважительное молчание.

Князь же после благополучного утоления очередного приступа голода устраивает мне форменный допрос в стиле первого отдела. Затем признается, что видел меня в коридорах главка, на трибунах собраний и даже однажды удостоился чести стоять за мной в очереди в главковском буфете на третьем этаже, где я, оказывается, изволил кушать копченую семгу с корнюшонами и картофелем-фри. Я вежливо выражаю восхищение его блестящей памятью.

После его признаний о посещениях храма по воскресеньям, я по простоте душевной вопрошаю, как удается ему совмещать ежедневные застолья с покаянием. Собеседник наставительно улыбается, отечески треплет меня по плечу и миролюбиво произносит:

Господь милостив, Димочка, в старости покаемся.

На прощание наш гостеприимный хозяин радует нас с Никитовичем тем, что ему оч-чень понравилось у нас на объекте. Поэтому он будет навещать нас ежемесячно. Так что наша готовность к ответным действиям должна быть, как у ракетных войск стратеги­ческого назначения.