Geum.ru

Статьям вплоть до кислородного голодания

Вид материалаСтатья
Подобный материал:
1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   ...   34

поедут втроем в отпуск, и постепенно успокоилась, отвлеклась и повеселела.

Ночью ей приснился Саша, он стоял перед ней невыразимо печальный, и

вдруг она поняла, что он красив, и поняла, что любит его - чувство было

пронзительно так, как она мало раз испытывала наяву. Но потом она поняла,

что это сон, и что она плакала во сне, улыбнулась и под стук колес заснула

спокойно.


x x x

- Я тебя ничем связывать не хочу, - сказала Оля. - Не вздумай, что ты

обязан на мне жениться и тому подобное. Ты мне ничего не должен. Я сама

хотела и сама приехала.

- Да ладно тебе... - пробурчал Саша.

- Есть хочешь? - вдруг спросила она. - Давай покормлю.

- Что ты вяжешь?

- Свитер.

- Такой большой?..

- Это тебе.

- Зачем? Летом?

- На память. Будет и зима. Я уезжаю, Сашенька.

- Куда? - спросил он с упавшим сердцем, еще не веря.

- Обратно. В Ленинград.

- Когда? - глупо спросил он.

- Уже подала заявление на работе.

- Почему? - Он понимал, что это и так ясно после Ритиного визита.

- Так надо, Сашенька, - тихо сказала она. - Не хочется, но надо.

Перспектива одиночества доходила до него. Удар был неожиданным. Потеря

близкого человека (кому все выложить, кто все поймет, примет...) пугала

бесконечной пустотой. Молчание затягивалось.

- Послушай, - сказал Саша, - а тебе бы хотелось отправиться в

путешествие?

- В какое путешествие?

- Куда глаза глядят. В Среднюю Азию. В Сибирь. На Кавказ.

- Как?..

- На машине!

- Ты не умеешь водить.

- Умею. Скоро получу права.

Они оба - каждый по-своему - представили себе это путешествие и опять

замолчали...

- Если тебе нравится меня мучить - ты мучь, - прошептала она. - Ты

мучь, милый, не бойся. Мне хорошо. Понимаешь?..

- Послушай, - сказал Саша с каким-то веселым облегчением, словно

решился важнейший в жизни вопрос, хотя он сейчас ничего (сознательно, по

крайней мере) еще не решил. - Ты можешь наконец накормить человека, которому

завтра с утра прыгать с неба в огненную стихию?

Предощущение будущего затеплилось, засветилось.

Он почувствовал необходимость высказать ей верх признательности,

сделать что-то самое лучшее, главное для нее. И он соврал:

- Я люблю тебя...

И через несколько секунд, еще продолжая вслушиваться в свои отзвучавшие

слова, изумленно понял, что, кажется, сказал правду.

В августе Оля сказала, что у нее будет ребенок.

У него будет сын. Сын!

Неведомое доселе открылось ему: теперь уже мир для него никогда не

погаснет.


x x x

В родной пожарной части, прочитав его заявление и выслушав сбивчивые

просьбы, ему выразили крепчайшее неудовольствие и пообещали уволить не

раньше конца сентября - когда уменьшится пожароопасность. Снисходя к особым

обстоятельствам.


x x x

Двадцатого сентября они кинули две сумки в багажник и поехали на юг - в

Среднюю Азию. Там лето будет продолжаться еще долго.

Ребята из его отделения долго спорили, что дарить на свадьбу; сошлись

на фотоаппарате. Так они и остались на фотографии - приветственно горланящие

у отъезжающей машины.

Боря с застенчивой подругой, бывшие свидетелями в ЗАГСе, эскортировали

"Волгу" на красной "Яве" до развилки шоссе на Кинешму.

Скинув шлем с огненным тигром, он засмеялся, добросовестно поцеловал

Олю, облапил Сашу до хруста: "Напишите хоть, как дела. Все же не чужие

теперь..." Прыгнул на свою "Яву", развернулся и, с ревом крутнув газ,

красной молнией исчез за поворотом.

- Так куда мы все-таки едем? - спросила Оля.

- Вперед, - улыбнулся Саша, включая передачу.

Впереди за лобовым стеклом разворачивалась бесконечная дорога. Денег у

них хватит на несколько месяцев скромной жизни, считая и бензин до тех мест.

Фрукты-овощи дешевы осенью в Средней Азии. А там - будет видно.

Солнце перевалило полдень, когда свернули с шоссе к ручейку. Сухо

позванивал желтеющий куст, паутинные нити путешествовали в небесах бабьего

лета.

Забулькала картошка на костерке. Оля расстелила клеенку на траве и

накрыла обед.

- Так не бывает, - сказала она. - Ведь это все неправда, а?

Тяжелый мохнатый шмель с басовитым гудением сел на цветок клевера и

стал обследовать.

- Не бывает, - согласился Саша. - Но ведь - есть.

Ощущение единства навсегда с этим прекрасным миром прошло сквозь него

теплой волной, подняло на ноги, раскинуло его руки в объятие и вылилось в

клич:

- Мы никогда, не умрем?


x x x

В слякотное и серое мартовское утро в квартире Звягина звонил телефон.

Звонил упорно, не переставая.

Этот звонок выдрал Звягина из глубокого сна - дежурство было скверное,

гололед, несколько тяжелых автослучаев подряд, - и он встал к телефону,

походя выругав себя за то, что не выдернул его из розетки.

- Леонид Борисович, вы знаете что?

- Не знаю, - холодно сказал Звягин. - Кто это и что вам?

- Простите, я звонила вам на работу, сказали, что вы уже дома...

- Правильно сказали. - И тут он проснулся окончательно, узнал голос: -

Лидия Петровна? Что-нибудь случилось?

- У нас родилась внучка! - захлебывался голос.

- Тоже неплохо, - согласился Звягин. - Все в порядке?

- Да, Сашенька сейчас звонил, пятьдесят один сантиметр, три девятьсот,

все хорошо!

- Поздравляю, - сказал Звягин. - Как там погода во Фрунзе?

- Тепло! - радовался голос.

- Как Саша?

- Прекрасно! Завод собирается строить дом, и теперь их, как молодую

семью, поставят на льготную очередь, сколько ж можно жить по общежитиям!

Звягин хмыкнул. "Сколько можно ж_и_т_ь по общежитиям". Быстро привыкает

человек принимать как должное то, что еще недавно казалось сказочно

недосягаемым чудом.

- Он так рад! Только немножко огорчался, что не сын.

Вот так. Он еще огорчается, что не сын. Что ж, нормально.

- Передавал вам привет! - торопливо сказала Лидия Петровна.

Ага. То ли передавал, то ли нет. Ну и ладно. Не в этом дело.

Хотел лечь спать обратно, но воспоминания не отпускали, он подумал - и

позвонил Джахадзе.

- У нашего подопечного дочка родилась, - сообщил он.

- У которого? - не понял Джахадзе.

- Которому ты "Волгу" дарил, товарищ князь.

- А почему он телеграмму не прислал? - вознегодовал Джахадзе.

- Ну, объяви ему кровную месть. Не буйствуй, у парня и так хлопот

хватает, ему не до нас. Ответь-ка: я к тебе года два в гости собирался -

так, может, угостишь шашлычком?

- Вчера замачивать надо было! - трагически сказал Джахадзе.

- Не делайте из еды культа. Через час приеду.

Джахадзе был выспавшийся, свежий, до синевы выскобленный; он успел

сгонять в кулинарию и шашлыки крутились в шашлычнице, распространяя аромат,

а сам хозяин в тельняшке (которую он называл "кухонной") колдовал с пахучими

горными травками.

- А здорово мы с тобой это дело провернули, - самолюбиво сказал Звягин.

- Телеграмму надо ему послать, - волновался Джахадзе.

- Ни в коем случае, - отмел Звягин. - И не напоминать. Самое лучшее,

если он вообще о нас забудет.

- Не забудет.

Шашлык был превосходен, по мнению неприхотливого Звягина, и никуда не

годился, на взгляд взыскательного хозяина.

Джахадзе торжественно встал за столом и запел дифирамбы.

- Соловей-оратор, - сказал Звягин. - Ерунда. Я, пока сейчас к тебе

ехал, пытался сосчитать, сколько здесь людей было замешано. Моя роль

маленькая - вроде соединяющей шестеренки...

- Ты был дирижер! - оповестил Джахадзе. - Ты был... вождь!

- Поставь мне памятник, - предложил Звягин. - Я с него буду пыль

обтирать. По субботам. Ты вчерашних "Известий" не читал? Там статья об

инженере, который ослеп. Врачи отказались - случай безнадежный. Так он

сделал себе такой прибор, что не только видеть - читать может. За двадцать

шестое марта, посмотри.

- В двенадцатой больнице Сережа провел гемабсорбцию при шоковом

состоянии - первый случай, - сказал Джахадзе. - Что ты делаешь, кто запивает

шашлык молоком?!

- На парусных военных судах матросы получали полтора фунта мяса в день,

- сказал Звягин. - Во были крепкие парни. Правда, их пороли линьками.


* Глава IX. ЛЮБИТ - НЕ ЛЮБИТ *


1. Соблюдайте правила пользования метрополитеном.


"Тысячу лет назад норманы сеяли пшеницу на юге Гренландии. Не изменись

климат, в Ленинграде сейчас вызревали бы персики. И даже в декабре в

больницах было бы не меньше двадцати градусов, что вовсе не плохо..."

Эти праздные размышления, простительные для уставшего за дежурство

человека, а Звягину вообще свойственные, развития не получили. Сойдя с

эскалатора, к выходу из метро двигалась перед ним молодая пара и, судя по

коротким движениям голов, упакованных в шарфы и ушанки, скорее ругалась, чем

ворковала. Неожиданно после особенно выразительного кивка, подкрепленного

соответствующей жестикуляцией, юноша как подрубленный пал на колени и,

содрав шапку, замер так с простертыми руками в позе крестьянина, пытающегося

всучить челобитную поспешающему по государственной нужде царю.

Девушка обернулась с презрительной усмешкой и удалилась гордо. В толпе

образовалось небольшое завихрение: сдержанные ленинградцы огибали фигуру.

Звягин ткнулся коленом в спину отчаявшегося ходатая и осмотрел сверху русую

круглую голову с недоброжелательным любопытством. В следующий миг юноше

показалось, что к его воротнику приварили стрелу подъемного крана: он был

поднят в воздух и, слабо соображая, что происходит, висел краткое время в

руке Звягина, пока не догадался распрямить поджатые ноги и утвердиться на

них.

- И давно у тебя такая слабость в коленках? - осведомился Звягин.

Тот безуспешно рванулся.

- Репетиция любительского спектакля? - глумливо продолжал Звягин. -

Гимнастические упражнения для умственно отсталых?

- П-пустит-те...

- А еще жалуются, плохо у нас шьют: воротник никак не отрывается. Ты в

школе учился?

- Да ч-чего вам!..

- Смирно! Тебя учили, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях?

Пойманный раздернул молнию куртки с явным намерением оставить ее в

руках мучителя, как ящерица оставляет хвост, но деревянной твердости пальцы

сомкнулись на его запястье.

- Что вам надо? - в бессильном бешенстве процедил он.

- Чтоб ты не нарушал закон, - последовал неожиданный ответ.

- Какой?!

- Нищенство у нас запрещено. Не надо клянчить подаяние - а именно этим,

судя по архаичной позе, ты занимался. Причем во цвете лет, будучи на вид

вполне трудоспособным.

Не внемля отеческим увещеваниям, воспитуемый оборотил перекошенное от

унижения лицо и посулил Звягину много отборно нехороших вещей.

Свободной рукой Звягин порылся в висевшей через плечо сумке и протянул

желтую таблетку:

- Проглоти и ступай, оратор.

- Что это? - машинально спросил юноша.

- Амитриптилин. Прекрасно успокоит твои нервы. Не волнуйся, я врач, а

не торговец наркотиками.

Молниеносным движением он сунул таблетку в приоткрывшийся для ответа

рот и шлепнул ладонью снизу по подбородку: рефлекторный прыжок кадыка

указал, что таблетка проскочила к месту назначения.

- Свободен. И не повторяй свои фокусы часто - штаны протрешь.

Тот постоял секунду, читая лицо Звягина, но не нашел в нем ни издевки,

ни сочувствия: так, легкую снисходительность.

- Я не повторю, - тихо и многозначительно молвил он. Поднырнул под

плюшевый канат и поехал вниз.

На истертом бетоне осталась серая кроличья ушанка. Звягин хмыкнул,

оглянулся и последовал с нею за удалившимся владельцем.

Из черноты тоннеля дунуло ветерком, поезд приблизился, слепя

расставленными фарами и сияя лаковой голубизной, когда из подровнявшейся

толпы выдвинулся подопечный и поставил ногу на край платформы, как

отталкивающийся прыгун.

Вторично стрела крана подняла его за воротник и отнесла на безопасное

расстояние. С утихающим басовитым воем проскользил тормозящий головной

вагон, проплыло в кабине повернутое лицо машиниста, на котором начали с

запозданием проявляться, как на фотопластинке, признаки испуга.

Мягко стукнули двери, народ повалил, несостоявшееся происшествие

осталось практически незамеченным.

- Дядя Степа в этот раз утопающего спас, - мрачно похвалил себя Звягин.

- Свинья ты, братец. Нагорело бы дежурной по перрону, машинисту - а чем они

виноваты? И ты не представляешь, видно, как омерзительно выглядело бы то,

что отскребали от рельсов. А?

- Откуда вы взялись... - выдавилось с мукой.

Звягин оценил бледность, дрожь рук, зрачок во весь глаз.

- Надень шапку. Ну, что стряслось, парень? Пошли, пошли...


2. Вот так встречается волшебник.


Декабрьский вечер резанул морозом - ресницы смерзлись; зима накатила

ранняя, лютая, звенящая. Ленинград застыл в ледяном свете фонарей. Мерзлым

дробным стуком отдавались шаги торопливых прохожих.

- Как тебя зовут?

- Ларион.

- А проще?

- Ларик...

Проблема поговорить по душам упирается во множество проблем. Это

проблема времени: где взять его столько, чтоб никуда не торопиться. Проблема

настроения: стрессовый, издергивающий ритм большого города отнюдь не

способствует откровенной беседе. Проблема собеседника: не каждый в наше

стремительное время терпеливо вникнет в твои беды. И далеко не в последнюю

очередь это проблема места: вечерние кафе переполнены и суетны, в общежитиях

бдят вахтеры и шляются знакомые, а дома ждет жена, укладываются спать дети,

и соседи снизу стучат по трубе отопления, если вы топаете или гоняете

музыку. Правда, Ленинград, как ни один другой город в мире, располагает к

задумчивым прогулкам по набережным и паркам, стреловидным перспективам

центра и тихим переулкам Петроградской стороны... Но только не при минус

сорока.

- Куда мы?

- Фотографироваться...

Звягин увлек Ларика мимо заиндевелой колоннады Казанского собора в

темную дугообразную траншею улицы Плеханова. Под обшарпанной аркой погремел

в дверь, обитую жестью.

- Леонид Борисович? - Фотограф вытер пальцы о полотенце,

перепоясывающее водолазный свитер. - Вам снимок? Или помещение?

- Или. Ненадолго. Как твой радикулит?

- Он сам по себе, я сам по себе - мирное сосуществование. Посидите

пока, я последние сниму с глянцевателя.

Он воткнул кипятильник в розетку, не без некоторого изящества

расположил чашки и печенье на колченогом столике.

- Ключи? - спросил Звягин, располагаясь в креслице, явно скучающем по

родимой свалке.

- Бросите в почтовый ящик рядом с дверью, как обычно. - Вынул из лотка

отскочившие с зеркального барабана фотографии, натянул полушубок, пожелал

здравствовать и удалился.

В мятом кофейнике забурлила вода. Алые спирали электропечки волнами

струили теплый воздух. Мягкие тени залегли по углам.

Звягин молчал, настраиваясь на волну собеседника, словно радиоприемник

на дальнюю станцию: профессионализм хороших врачей и журналистов, умеющих

чувствовать другого человека.

Молчание Ларика носило иную тональность: погруженный в себя, он

пассивно соглашался, чтоб его хоть чем-то на время отвлекли от душевной

боли.

- Э_т_о сделать никогда не поздно... - проговорил, наконец, Звягин. - И

беда в том, что этим ничего не изменишь и ничего никому не докажешь...

- Я не хочу никому ничего доказывать... - не сразу отозвался Ларик.

- Устал?..

Выдох:

- Устал...

Горячий чай обжег, чашка грела руки.

- Без нее никак?..

- Без нее незачем.

- Она того стоит?

- "Не потому, что без нее светло, а потому, что с ней не надо света".

- И нет надежды?..

Ларик застыл, медленно погружаясь в свою боль и так же медленно

возвращаясь к действительности.

- Кто вы?

- Дед-Мороз.

- Подарки делаете? - слабо, невесело улыбнулся.

- Такая работа.

- Что дарите? Жизнь, да? Зря...

- Уж кому чего надо.

- Что человеку действительно надо - того ему никто не подарит, -

вздохнул Ларик с наивной многозначительностью юности.

- Подарит. Раз в жизни случается несбыточное. Один шанс из миллиона.

Тебе выпало исключение, - тяжелым голосом сказал Звягин.

Ситуация вышла за пределы обычной. Сбивчивый взгляд Ларика фиксировал

рубленое лицо, тонкий излом рта: странная сила угадывалась за вальяжной

позой, сокрушительная воля - за мерной интонацией.

- Итак, ты встретил волшебника.

Звягин вынес из задней комнатки небольшой аквариум. За зеленоватым

стеклом пошевеливала шелковистыми раскидистыми плавниками золотая рыбка.

- Она может выполнить только одно желание в год. Будущий - твой.

Заказывай.

Ларик оцепенело уставился в выпученные глазки рыбки. Колкое тепло

разлилось под ложечкой, толкнулось в мозг, в дрогнувшие пальцы. Ткань

действительности распалась на миг, сказочное сияние качнулось в захламленном

подвальчике...

Звягин подхватил его, тряхнул легонько:

- Ну! Решайся.

Падающая звезда, счастливый номер на билете, поезд по виадуку над

головой, сесть между двумя тезками: "Загадай - желание - загадай - желание -

загадай - сбудется, сбудется, сбудется!" А!..

- Хочу, чтобы ОНА меня любила, - с огромной убеждающей силой прошептал

Ларик.

Рыбка вильнула хвостом-вуалью и отвернулась.

- Хорошо, - сказал Звягин и отнес аквариум.

- Сделка состоялась, - сказал он.

- Каковы условия? - спросил Ларик тем тоном на грани шутки и

серьезности, который в неуверенности допускает возможность и того, и

другого. - Я продаю вам свою душу, расписываюсь кровью, иду к вам в рабство?

- Крови не люблю, - поморщился Звягин. - Мне ее и на работе хватает. А

насчет души и рабства... Твое желание будет выполнено. Но ты станешь делать

все, что я тебе прикажу.

- Что именно?

- Все! Не бойся - вреда никому не причиним. Согласен?

Ларик не столько колебался, сколько укреплял в себе желание поверить

происходящему.

-Да!

Звягин аккуратно вырвал лист из блокнота, раскрыл старомодное золотое

перо:

- Пиши. "Я, такой-то, тринадцатого числа месяца декабря сего года

тысяча девятьсот восемьдесят шестого, будучи в здравом уме и твердой памяти,

отдаю тело свое и душу в полное распоряжение хранителя сего, именующего себя

доктором Звягиным, от настоящего часа и до того, как он в обмен на

полученное дарует мне навечно любовь... - пиши ее имя и фамилию, - диктовал

Звягин, - взяв с меня клятву, что я сохраню верность ей до гроба, и да будет

воля его для меня священна". Число, подпись.

Запалил свечу, достал из сумки иглу от шприца, прожег ее, протер

спиртом из пузырька:

- Коли мизинец и ставь отпечаток рядом с подписью!

Ларик испытующе помедлил и решительно всадил иглу в палец. Стекла

вишневая капля.

Звягин удовлетворенно кивнул, сложил лист, спрятал в черный конверт

из-под фотобумаги, а конверт бережно убрал во внутренний карман.


3. Сердце мальчика и боль мужчины.


- А теперь, - сказал он, - теперь рассказывай все. Рассказывай, как и

когда вы встретились.

- В пятом классе, - сказал Ларик. - Ее родители переехали из другого

города, и после летних каникул она появилась у нас...

Воспоминания были его счастьем, его неразменным капиталом:

...В пятом классе, когда мальчики еще остаются мальчиками, но девочки

уже превращаются в юных девушек, и тайна застенчивой и горделивой