Статьям вплоть до кислородного голодания
| Вид материала | Статья |
- Статьям вплоть до кислородного голодания, 5815.3kb.
- Геннадий Дмитриевич Бердышев Теория и практика голодания ради здоровья и долголетия, 6337.41kb.
- Методика лечебного голодания по Бухингеру, 67.58kb.
- Сравнение существующего водно-химического режима рбмк с водородно- кислородным вхр, 11.6kb.
- 18. 1 Исполнение консолидированного бюджета кчр1 по статьям доходов и расходов, 68.41kb.
- Краткий отчет по отдельным статьям бухгалтерского баланса По состоянию на 01. 10. 2011г, 44.8kb.
- Если использовать разности высших порядков вплоть до n-го, то разностное уравнение, 1187.79kb.
- Ефименко Галина Евгеньевна Бурцева Дарья 9 гоу сош 1250 исследование, 98.92kb.
- Комитет по экономическим, социальным и культурным правам Сорок третья сессия, 190.13kb.
- Сухое голодание (методическое пособие), 231.33kb.
это сущие гроши для настоящей жизни. Рита вздыхала по серьгам с
бриллиантами, "хоть маленькими", которые он ей обязательно подарит, правда
же? И надо будет завести афганскую борзую, это очень современно. Рита
считала, сколько денег они могут скопить, если он станет работать чуть
больше, а пожары станут чаще... М-да...
Саша разложил пачку писем по числам и стал медленно перечитывать...
Нет, письма не давали ни малейших сомнений в том, что все в порядке,
были полны слов о преданности, верности и терпении: для нее существует он и
только он. Кроме этих постоянных уверений шли рассказы о подругах, которые
ему были, по правде говоря, довольно безразличны и представляли интерес лишь
как часть ее, Ритиной, жизни. Случаи были какие-то банальные: кто с кем
живет, кто что купил, у кого какая квартира, - "а у нас будет лучше".
Опять рассуждения о тряпках, телевизорах, мебели. Неприятно царапнуло
упоминание о знакомстве в книжном магазине, так что удастся составить
приличную библиотеку, а если с соответствующей переплатой покупать детективы
по нескольку экземпляров, то их можно выгодно продавать и менять на черном
рынке. Все это так, но... То, что месяц назад, когда он дрожащими пальцами
вскрывал конверты, воспринималось как трогательные попытки вить гнездышко и
казаться практичной, сейчас выглядело как-то... ну, не самым лучшим образом
выглядело.
Она писала, что готова на все, в любой момент все бросит и приедет,
пусть он только скажет: она всем пожертвует, от всего откажется! И тут же
намекала, что это ей дорого обойдется, но неважно, лишь бы ему было
хорошо... пусть только скажет.
И по телефону на переговорной она повторяла то же самое.
Что ж - он не требовал, чтоб она все бросала и приезжала. Она плохо
себя чувствует. Ее подсиживают на работе. Она так любит театр. Ее мать
положили в больницу и надо ежедневно ее навещать... Если она готова
пожертвовать всем, лишь бы ему было хорошо - что ж, жертву должен, конечно,
принести он, мужчина. Он потерпит. Вынесет. Он любит - значит, он обязан
прежде всего заботиться о том, чтобы ей было хорошо, чтобы она была
счастлива. Она не должна жертвовать собой - ему было достаточно и того, что
она на это готова. Знание того, что она принадлежит ему, и ради ее блага он
жертвует желанием видеть ее, быть с ней сейчас, всегда, - это знание
наполняло его спокойствием и самоуважением. Он чувствовал себя хозяином
ситуации. Все будет.
Он бережно сложил письма в пакет и спрятал на место - на дно сумки, под
вещи. Включил Борин магнитофон и задумался...
В смутном настроении он не осознавал еще, что же именно его раздражает
и обескураживает, даже начинает слегка тяготить: это были еще не чувства, а
тени, контуры чувств. Он боялся отдать себе отчет в том, что Рита уже не
значит для него столько, сколько значила раньше, всегда, до той встречи, до
отъезда.
...Зато во всем этом отдавал себе отчет Звягин. Со стороны все просто,
с вершины прожитых лет все яснее... Создавшиеся отношения следовало свести
на нет, причем так, чтобы не травмировать Сашу, а напротив - принести
облегчение, освобождение (задачка, а!).
- Интересно, не родился ли я иезуитом? - спросил он как-то Риту,
наставляя, как следует писать очередное письмо.
- А мне его жалко, - тихо призналась Рита. - Всеми обманут...
- Маленькая поправка: всеми спасаем! - жестко возразил Звягин. - Не
нравится? Так выходите за него замуж, он согласен, да?
- Вы думаете, у него это пройдет - ко мне?
- По преданию, на кольце одного древнего мудреца было написано; "Все
пройдет". А на внутренней стороне кольца: "И это тоже пройдет". Человек
может вечно тосковать по тому, чего он страстно желает и не имеет. Но если
он полагает, что полностью владеет этим, то может потерять интерес и
охладеть. Особенно если есть что-то другое. В смысле - другая.
- А есть другая? - спросила Рита ревниво.
- Женщины, - сказал Звягин. - А вам бы хотелось остаться единственной,
разумеется. Да, есть.
- Вы оплели его паутиной обмана! - вдруг театрально оскорбилась Рита.
- В цирке такая паутина называется страховочной сеткой, - в тон ей
ответил Звягин.
x x x
Другая работала там же, где раньше Саша.
- Как вы меня нашли? И зачем? - удивилась она печально.
- Сашины родители рассказали, - пожал плечами Звягин, - что живет на
свете одна девушка, безнадежно влюбленная в их сына. Вот я и подумал, что вы
- именно тот единственный человек, который необходим, Оля.
По мере развития беседы Олино лицо меняло цвет от нормального к
розовому, красному, пунцовому и белому.
- Но я ему никогда не нравилась.
- Понравишься.
- Вообще ему нравятся брюнетки, он сам говорил.
- Покрасишься.
- Я толстая.
- Похудеешь.
- Я неинтересный человек...
- Напряжешься. Заинтересуется.
- Но как я уеду из Ленинграда?
- На поезде.
- Что я там буду делать?!
- Я скажу.
- Где, как, с чего?.. - Она еще не воспринимала слова Звягина всерьез.
Веяло несбыточной фантазией, наивными грезами. И лишь постепенно доходили до
сознания аргументы - собеседник производил впечатление никак не мечтателя, а
скорее деляги.
- А где я буду работать?
- На заводе. В узле связи. Программисткой. По специальности. Они
недавно приобрели новую аппаратуру, возьмут готовно.
- А где жить?
- В общежитии. Дадут. Но лучше снять комнату.
- Как у вас все просто?..
Эта фраза была единственным комплиментом, который действовал на Звягина
безотказно. Как всякий смертный, имел и он уязвимый пункт тщеславия: тратить
недели напряженного труда, мотаться в поездах, договариваться с десятками
людей, убеждать и подчинять своей воле и логике, устраивать, увязывать одно
с другим, по песчинке возводить здание, - чтобы потом небрежно пожать
плечами и заметить, что да, все действительно очень просто, и странно, если
некоторые думают иначе: а что тут, собственно, невыполнимого, укажите
конкретно?
Он взглянул на Олю с явной симпатией:
- Да, - сказал он. - А все в жизни вообще просто: взять и сделать,
только и всего. Оля, ты скажи одно: ты его любишь?
- Д-да...
- Его жизнь тебе не безразлична?
- Вы говорите... Для меня весь мир почернел, когда узнала...
- Отвечай внятно: хочешь, чтоб он выздоровел и женился на тебе?
- Если б это было возможно... Зачем вы... только мучаете...
- Это возможно. Это - твой единственный шанс, и одновременно это его
шанс. Поняла? Прочти, - протянул ей записи.
Если Звягин в абсолютной мере обладал даром убеждения, то секрет этого
дара был предельно прост и заключался в извечной истине: любого человека
можно убедить в самом невероятном, если в глубине души он сам хочет в это
верить. Надо лишь подтолкнуть его к действию в соответствии с его же
желанием.
- А если он узнает, что это обман? - спросила Оля с огромным
недоверием, пробегая глазами адреса, телефоны, расписание поездов и перечень
указаний.
- Правдолюбцы на мою голову? - рассердился Звягин. - Сейчас не узнает.
А через несколько лет будет уже неважно. В любви и на войне все способы
хороши! Не волнуйся: медицинская этика допускает ложь во спасение больного.
Моральные издержки я беру на себя. Так что можешь передать привет своей
совести.
- Но меня не отпустят с работы раньше, чем через два месяца...
- Отпустят.
И Звягин двинулся в отдел кадров устраивать Олино увольнение, а затем в
предварительные кассы - брать билет на поезд. "Браки совершаются на
небесах!" - ворчал он. - Как же. Тут семь потов сойдет, пока его совершишь".
А Оля, вернувшись к себе, забилась в закуток за теплый металлический
шкаф АТС, где покоилось продавленное кресло с пепельницей на подлокотнике и
лучилось зеркало под неоновой лампой. Морща лоб, перечитывала подробное
расписание своей будущей жизни. Пять листов, вырванных из большого блокнота,
были заполнены твердым ровным почерком. Список дел казался бесконечным.
Для начала Оля поплакала. Странным образом плач приблизил реальность
плана, пункты стали выглядеть исполнимее.
"Подумай здраво: что ты теряешь - и что можешь приобрести? - сказал
Звягин. - Взвесь трезво соотношение возможного проигрыша и выигрыша".
Оля взвесила трезво, и сама не поверила, что получилось трезво: надо
соглашаться, надо ехать. Она даже удивилась. А удивившись, стала думать о
парикмахерской, диете и в чем ехать.
Она подумала о женах декабристов, и глаза ее высохли и заблестели.
...Звягин прикидывал просто. Короткого эмоционального заряда человеку
хватает на сутки-двое - так и было поначалу. По мере стабилизации - может
хватить на неделю. Максимальный срок - период адаптации организма к новым
условиям: где-то месяц. Раз в месяц надо подбрасывать что-то новое,
сильнодействующее.
Катился июнь. Звягину позванивал Боря - информировал: Саша чувствовал
себя неплохо, а временами - отлично. В срочном темпе сдавал в ДОСААФе на
водительские права. Занимался спортом. Летал на патрулирование. Мечтал о
путешествии на машине. Нормально ел. Прибавил полтора кило. По субботам Боря
таскал его на танцы.
x x x
Дом культуры гремел музыкой. В зале пульсировали и вращались цветные
лучи фонарей. Мелькали лица, руки, джинсы и кружева. Густая масса фигур
самозабвенно отдавалась ритму. Саксофонист лопался от собственной
виртуозности. Вечерняя свежесть сочилась в окна.
Объявили белый танец. Невысокая темноволосая девушка пригласила Сашу.
Она танцевала старательно. Скованно улыбалась. Иногда поглядывала на
него необъяснимо пристально.
- Не узнали? - спросила она, когда стихла мелодия.
- Извините... Кажется, нет. - Он пытался припомнить, где видел эти
светло-карие глаза, чуть выдвинутую нижнюю губу...
- А ведь два года вместе работали, - печально и вызывающе сказала она.
- Меня зовут Олей, Саша...
Стоящий в толпе у стены Боря мог наблюдать, как беспорядочная мимика
его друга отразила гамму чувств от непонимания до ошеломления.
- Я теперь живу здесь, - отвечала Оля. - А ты как очутился?
- Летаю, - веско бросил Саша и устыдился бахвальства.
- На чем?! - изумилась в свою очередь она. Малиновая планка заката
тускнела под синим облаком. Теплый ветер нес тонкую горечь ночных цветов,
белеющих в скверах. Невидимая в листве птица вызванивала трели.
Они гуляли по спящему городу. Они знакомились заново. Все стало иным,
чем раньше, и сами они друг для друга стали иными, и другим стало то, что
между ними было, да ничего и не было, это для нее было, а для него ничего не
было - но теперь что-то возникло: Оля была из той, прошлой, жизни, с другого
берега, и теперь она словно переправилась вслед за ним на этот берег, и от
этого возникала какая-то близость, подобная чувству сообщничества.
Она здесь случайно, поведала Оля, надоело все, захотелось куда-нибудь
уехать; он знал, что это неправда, но оттого, что она ничего не говорила об
истинных причинах переезда (как он их понимал), он был ей признателен - за
то, что она ни к чему не обязывала его своей жертвой, он ей ничего не был
должен, душу его ничто не тяготило - не тяготила моральная ответственность
за тот труд жизни, который она совершила ради него. Ему было легко и просто
с ней - еще и потому, что в глубине души он отлично понимал, что она
переехала из-за него, и это рождало в нем гордость и сознание своей
значительности, это были приятные чувства, и он ощущал к ней приятную, ни к
чему не обязывающую признательность.
Он не любил ее, а потому не боялся сделать ей больно, не тревожился о
боли ее души, и даже наоборот - втайне мужское самоутверждение искушало его
причинить ей боль и этим подтвердить свою значительность, свою власть над
ней, выглядеть сильным мужчиной, суровым и лишенным сентиментов.
И как бы само собой случилось, что он рассказал ей все. Теплая звездная
ночь, молодость, одиночество и груз переживаний побуждают человека
выговориться, открыться кому-то... Выговориться, чуть приукрашивая события в
свою пользу, стремясь показаться в выгодном свете - чтобы поняли и оценили.
В исповеди нет лжи - есть лишь желание отразиться в глазах другого чуть
лучшим, чем ты есть. Потому что ты действительно хочешь быть лучше. И, читая
в другом свое отражение, слушая собственные слова, которым внемлет и верит
собеседник, начинаешь верить себе и сам. И обретаешь внутренний покой,
обретая в друге опору своим мыслям.
Поэтому так часто изливают душу случайным попутчикам в поездах. И есть
в таких разговорах моменты, когда незнакомый человек вдруг - словно
проблесками - делается очень близким, родственным: моменты истинной духовной
близости.
Но если это не поезд, если потом вам не обязательно расставаться,
возникшее чувство порой ложится в основу отношений надежных и долгих.
Мужественно похмыкивая, Саша вел повесть о последних месяцах, давая
понять, как круто прихватила его судьба и каким настоящим мужчиной он
держался в борьбе в самых безнадежных ситуациях. Нет, он не хвастал - он
даже посмеивался над собой, роняя скупо, что ничего особенного тут нет,
раз-другой он крепко струсил; но получалось как-то, что он все преодолевал
сам, рассчитывал только на собственные силы, и это нормально, вообще мужчина
лишь так и может поступать, - хотя случалось и везение.
И она замирала, когда он горел в лесу, или вяз в болоте, или прыгал из
ревущего самолета, - и незаметно между ними возникали и прочились те
незримые нити, которые связывают человека с тем, кто, жалея и веря, жадно
приемлет лучшее в нем.
Ночной воздух повлажнел от росы, стало прохладно и неуютно, а Олино
жилье оказалось рядом, за углом, и там был растворимый кофе, и печенье, и
сгущенка, только тихонько, чтоб соседей не разбудить, а ему завтра на
аэродром не надо, можно вернуться позже и выспаться до обеда.
В комнате нашелся не только кофе, и мерцал красный глазок транзистора,
тихо и щемяще пел грассирующий французский голос, и Саша не был одинок здесь
- все, что он говорил и делал, что бы ни сказал или сделал впредь, было
заранее прощено, понято, принято; и она не была ему неприятна, она не
навязывалась, ей ничего не надо было, она ни на что не рассчитывала;
происходящее ни к чему не обязывало - и поэтому было легко и рождало легкую
и теплую, как ветерок, благодарность.
Он остался, а она назавтра не пошла на работу. В последний момент он
подумал о другой, далекой, но случившееся словно сбылось само собой,
оказалось сильнее него: и кроме влечения на него нахлынуло то удивительное
дружеское чувство к ней, дружеское понимание и признательность, которые он
никогда не подозревал в себе возможными по отношению к женщине; близость с
женщиной, которую по-человечески воспринимал как друга, была оглушительным
откровением.
x x x
Рита приехала неожиданно.
При ярком свете летнего дня Рита оказалась стара: крупная пористая
кожа, морщинки на шее, в черной пряди зло серебрился седой волосок. Саша
против воли подумал, что Оля моложе на шесть лет, и презирал себя за эту
мысль.
Номер в гостинице достать не удалось, и Рита устроила вульгарный
скандал администраторше. Саша привел ее в общежитие.
Рита принялась немедленно кокетничать с Борей, оценивая глазами его
фигуру. Через пять минут звала в гости и давала адрес. Саша даже не ревновал
- смотрел печально... Чувство вины уступало место отчуждению, горечи,
раздражению.
Боря подмигнул и ушел.
Рита оставалась недотрогой.
- А у тебя появились опытные повадки, - сказала она, отсаживаясь на
стул и закуривая. - Что, завел здесь кого-то, а?
И раньше, чем побагровевший Саша нашелся с ответом, спокойно одобрила:
- Не бойся, я не ревную. Мы современные люди. Мужчина есть мужчина.
Только смотри, не влюбись в какую-нибудь свою потаскушку.
И потребовала везти ее смотреть "Волгу".
При виде машины глаза ее загорелись, она немедленно влезла внутрь, все
осмотрела, покритиковала цвет обивки: "Надо будет заменить". И без умолку
развивала планы их будущей жизни, счастливой и обеспеченной.
Саша недоумевал: насколько слеп он был... Жадная, расчетливая,
беззастенчивая. Что же было с ней в тот далекий вечер - грусть накатила,
страх одиночества, тоска по минувшей юности?.. И одета сверх моды, как
попугай...
Рита заметила его взгляды, надулась, взъерошилась. Они поссорились.
Рита захотела ужинать в ресторане, В ресторане, по ее мнению, кормили
мерзостью. Велела заказать французский коньяк - всякой дряни она не пьет.
Когда она была знакома с одним человеком, правда, вдвое старше нее, но
настоящим мужчиной, умел делать деньги, о, он такие дела проворачивал, так
он признавал только "Наполеон".
Легкой дымкой таял и отлетал в прошлое образ, созданный Сашей за семь
лет одиноких мечтаний. Он просто не знал ее, а теперь романтическая
идеализация сменилась неприглядной и прямой истиной... Нет, он не испытывал
к ней ненависти за обманутое чувство, ни даже презрения к существу скверному
и пустому, - была лишь печаль по невозвратимым иллюзиям юности.
Но куда было ее поселить?.. Пробираться контрабандой в мужское
общежитие Рита отказалась с возмущением: за кого он ее принимает. Саша
отправился к Оле.
- Понимаешь, - мучительно выдавил он, - приехала из Ленинграда одна
знакомая...
- А, - сказала Оля. - Возьми ключ. Я переночую у подруги. Ничего. Я
понимаю.
Эта беззаветная кротость кольнула трогательно в сравнении с Ритиной
напористостью и деловитостью.
Вечером, сидя с Ритой, он вдруг испытал неприязнь: он с некоторым
удивлением ощутил, что эта комнатка и все, связанное с ней, принадлежит
только им с Олей, - у них каким-то образом появилась своя жизнь, и Рита
здесь нехороша - чужая.
И когда Рита подняла на смех дешевую Олину косметику на ветхой
тумбочке, его ожгла обида и боль - одернул ее резко и зло: да, у Оли нет
связей и денег на дорогие вещи, но она - взяла и переехала, и ничего ей не
надо. У нее не было богатых покровителей, зато она понимает, что нужно
человеку...
- И кто ж эта тварь? - подняла брови Рита в ответ на замечание.
- Не смей, - сказал он.
- Не сме-еть?! - переспросила она.
Странным образом им стало не о чем разговаривать. Разве что о том, что
было раньше, а теперь исчезло, но одновременно исчезло и желание говорить об
этом. Молчание ширилось и разносило их в разные стороны, как морское
течение.
Вот так расстаются с юношескими идеалами, подумал он. Рита уехала
назавтра. Саша стоял на перроне, растерянно ища какие-то подобающие,
человеческие слова.
- Даже СВ в этом паршивом поезде нет, - сказала она. - Давиться
вчетвером в купе, как быдлу.
В поезде заперлась в туалете и стала накладывать грим на лицо.
Волнистое желтоватое зеркало отражало его измученным и тоскливым. Что,
спросила зеркало Рита, нелегко самой лишать себя любви верного и давнего
поклонника, который видел в тебе самое лучшее, что в тебе есть. Нелегко быть
стервой с любящим тебя, да такой стервой, чтоб у него все желание, все
чувство отлетело. Хоть бы ты был жив и счастлив, Сашенька, сказала она, а я
сделала все, что могла, честное слово...
Горячий ветер, пахнущий мазутом и хвоей, вдавливался в опущенное окно,
оранжево золотились пролетающие стволы сосен, Рита стала думать, как там без
нее дочка, первого сентября уже вести ее в первый класс, а через неделю они