Я был солдатом

Ветеран

Судьба у каждого своя.
Пусть не легка была моя, -
я чувствую себя богатым,
другой и не хотел бы я...
Я был солдатом.

Всю жизнь я прошагал в строю,
в родном краю,

в чужом краю
под красным знаменем крылатым.
И в мире, и в войне –

в бою...

Я был солдатом.

Сразит ли пуля, иль недуг, -
друзья сомкнут теснее круг,
отсалютуют гулким залпом,
и на могиле скажет друг:

«Он был солдатом».

Нет, нет,

быльем не порастут

дела,

что мы свершили тут

в 17-ом и в 45-ом...
Глядишь, и внуки помянут:

«Дед
был

солдатом».

***

Ему повестку утром рано

вручил мальчишка-почтальон.
И то, -

решил, -

на поле бранном
теперь куда нужнее он.
Собрал нехитрые пожитки
в холщовый старенький мешок
и мать старушку у калитки
поцеловал в седой висок;

родимой поклонился хате
и быстро вышел за село.
И в тот же день

в военкомате
его остригли наголо
и - в эшелон.

И там, в теплушке,
он ел и пил,

и службу нес,
смотрел,

курил,

лежал и слушал,
и засыпал под стук колес.

Сурово было все и просто,
и сам он был

суров и прост.
И вдруг

взметнулся у откоса
земли и дыма черный хвост.
Нет, он не видел,

как останки
вагонов

корчились в огне,
как проползали мимо

танки
с крестами смерти на броне.

Связист

Осколки шлепаются в воду,

вокруг меня кипит вода,

а я иду по пояс, бродом,

разматываю провода.

Как камень, на спине - катушка,

другая - камнем на груди.

Я еле движусь...

И речушку,
как видно, мне не перейти.
Снаряды свистом шепелявым
меня сгибают над водой
и рвутся слева,

рвутся справа

и вдруг -

столбом

передо мной.

И ни укрыться, ни подмоги...
Я из последних сил тяну
и нету сил,

слабеют ноги,
скользят по илистому дну.

Но вот он,

вот он,

вот он берег,
земли спасительная твердь...
Припал к земле

и сам не верил,
что так вот -

бродом -

через смерть!

Танкист

Хоронили его

возле самого танка,
заслонясь от обстрела броней.
Нам опять предстояла атака
на фашистский рубеж огневой.
Танк дымился, снарядом пробитый,
над могилой

склонил

обнаженные головы взвод...
Я запомнил

короткую речь замполита:

«Слава павшим в бою!

По машинам.

Вперед!»
«По машинам»...

Короткая эта команда
стала нашей судьбой

до победного дня.
И была тяжела,

и была беспощадна
обагрённая кровью броня.

…Наш товарищ теперь

на высоком стоит пьедестале,
провожает последним

и первым встречает зарю,
а вокруг -

неоглядные,

мирные,

светлые дали...
вот какую сегодня

я длинную речь говорю.

***

Над рейхстагом,

над Берлином,

над
всей Германией

и над всей землей
Флаг Победы поднял наш солдат,
алый флаг

страны своей родной!
Не было победной тишины,
орудийный гул еще не смолк.
В предпоследний этот день войны
вел

последний бой

гвардейский полк

Над рейхстагом,

над Германией,

над
всей землей

алел Победы Флаг...
Первым встав в атаку,

лейтенант
сделал

свой последний в жизни

шаг.
Лейтенант гвардейского полка
видел, -

опрокинулись над ним

белые

рассвета облака
и, как сумрак ночи,

черный дым.

Над рейхстагом

и над всей землей
алый Флаг Победы полыхал...
Отгремел

и смолк

последний бой.
Лейтенант

на бруствере лежал.
Голубела в небе тишина,
солнце разгоралось в тишине...
Для живых

окончилась война,
мертвые

остались на войне.

***

Не тщу себя надеждой сладкой,
что стану я, когда умру,
дубком молоденьким в бору,
цветком

каким ни то

иль травкой.

Не тщу себя надеждой гордой,
что стану

в небесах звездой,
скалою на вершине горной
иль родниковою водой.

Отчизны

бесконечны дали...
Продлить хочу бытье свое
в ее броне

хоть каплей стали,
хоть каплей крови

в Знамени ее.

Лев ВАЙНШЕНКЕР

Плохая рифма

Коль выпал жребий — все стерпи.
Нас ждет горящий Сталинград.
Три дня шагаем по степи.
Три дня нас "юнкерсы" бомбят.

Прицельно бьют. Не наугад.
И улетают не спеша.
Листовки, словно листопад,
На землю падают, шурша.

Ловлю одну: невелика.
Карикатура в пол-листка:
"Бей жида-политрука,
Морда просит кирпича!"

Я вслух читаю, не хитрю.
И в наступившей тишине
"Плохая рифма! — говорю. -
Хоть пишет автор обо мне..."

Но здесь уже не до анкет.
Мы просто энский батальон,
И никому в нем дела нет:
Кто — чьих кровей, каких племен.
А впереди комбат-узбек,
Начштаба — русский человек.
Идем, над рифмою смеясь,
Листовки втаптывая в грязь.

Виктор Головин

Время спроса

На Сандомирском плацдарме

Был так ничтожно мал клочок земли

Чужого берега родной реки.

Ни кустика, ни деревца кругом.

Лишь пулеметный треск, да орудийный гром.

Разрыв входил в разрыв – огонь был так жесток.

Покрылся кровью с копотью песок.

А вражьи цепи шли за рядом ряд.

Не доходя до нас, не уходя назад.

И лишь солдат – наш русский человек -

Мог этот день прожить, который длился век.

1944 год

В пути

Только вам – бесконечные нити дорог,

В зной июльский, рассвет иль закат

Удалось подсчитать, сколько топало ног,

Торопившихся к бою солдат.

Вам поведал солдат немудреный рассказ

Про свои боевые дела.

У обочин во сне вспоминая не раз

Ту, которая где-то ждала.

Кто дойдет до конца, кто погибнет в бою, -

У канав не расскажет трава.

Мне б хотелось, чтоб девичью нежность твою

Сохранила до встречи Москва.

Август 1944 года

Забытый обелиск

Ивы старые у пруда тихо дремля,

Помнят много радостей и бед.

Здесь когда-то русская деревня

Простояла, может, сотни лет.

Жили тихо, дней не торопили.

По канонам дедов и отцов

Хлеб насущный и детей растили,

На погост носили стариков.

А когда суровая година

К нам нежданно с запада пришла,

Та деревня чуть не половину

Мужиков в солдаты отдала.

И они, как предки завещали,

На фронтах и от родных вдали

Все четыре года воевали,

Защищая землю, как могли.

А потом потери уточнили.

Получилось: с двадцати дворов

Головы безвременно сложили

Двадцать восемь лучших мужиков.

И тогда, на деревенском сходе

Дружно порешили, что гранит

Имена погибших в каждом доме

Лучше и надолго сохранит.

И сбылось. Как водится издревле,

В праздничный и вместе скорбный час

У развилки на краю деревни

Памятник воздвигли сообща.

Здесь в тиши, от суеты в сторонке

Матери молились о сынах,

Вдовы вспоминали похоронки,

Юноши скорбели об отцах.

Раз в году в день праздника Победы

Средь людей знакомых и родных

В орденах заслуженные деды

Вспоминали сверстников своих.

Но однажды (по чьему веленью?)

Люди с мощной техникой пришли

И «бесперспективную» деревню

В одночасье начисто снесли.

Как назло, без устали и лени

Все бульдозером крушили в прах.

До последнего куста сирени.

До последней яблони в садах.

И теперь стоит один смиренно,

Брошенный без покаянных слов…

Дети забывают постепенно

Родину их дедов и отцов.

Обелиски Славы и Победы!

Неужели их не сохраним?

Неужель напрасно гибли деды?

Если спросят, что ответим им…

***

Под старость наступает время спроса,

И я однажды сам себя спросил:

« Скажи, зачем ты жизнь свою прожил?

Ни одного вселенского вопроса

Ты не поставил и не разрешил».

Но наша жизнь, как старая шарада

С давно известным каждому концом.

А мне другой, быть может, и не надо?

Ведь для меня и эта, как награда,

Дарованная некогда творцом.

Мария Плеханова

Эвакуация

Порою чудятся удары

И грозные мне снятся сны –

Бомбежки, взрывы и пожары…

Страницы тяжкие войны.

…И эшелоны, эшелоны…

Дорога долгая в пути,

Теплушки - старые вагоны.

И мысль одна: «Детей спасти!»

Забота самая земная

На всей земле всех матерей.

И я бегу, талон сжимая,

Похлебку принести скорей.

…Похлебка паром обдавала,

Потом застыла вся она

И даже каменною стала.

…Так снится, снится мне война.

Похлебка каменною стала.

А я бегу, бегу, бегу…

Давно война отгрохотала –

Ее забыть я не могу.

Альберт Федулов

Моя война

Беженцы

Порой глаза прикрою только,

Я вижу: в шапке до бровей,

Хлестнув кнутом по вьюге колкой,

Возница гонит лошадей.

И мчатся кони быстро, рьяно,

Звеня упряжкой на бегу.

И тянут след к полудню сани

На незаслеженном снегу.

А мы, закутавшись в тулупы,

В санях завьюженных сидим,

И рукавицей жесткой, грубой

Мы трем носы под ветром злым.

Деревни, сосны вековые

Глядят на нас со стороны,

Снегами, как и вся Россия,

По самый верх занесены.

Как дым, густая синь над ними

Нависла с низеньких небес.

Мы едем в тыл, войной гонимы

От обжитых и милых мест.

И нам сердца дорога эта

Перехлестнула - не вздохнуть.

О Мать-Земля! Твои мы дети,

Ты приюти нас где-нибудь…

Проводы

Война вломилась к нам без повода,

И было страшно знать о ней.

Я помню все в деревне проводы

И слезы бедных матерей.

Их сыновья ушли в сражение

Да так и не пришли домой.

И сыновей следы со временем

Позаросли густой травой.

Над той травою вьются оводы,

Пролило небо тишину...

Хотел бы я, чтоб были проводы,

Но только чтоб не на войну.

Базар

Как улей, базар стоголосый

С утра дотемна не смолкал,

А я продавал папиросы,

Что я у барыг доставал.

А после на эти рублевки,

Глотая слюну, как щенок,

Себе покупал у торговки

Я черствого хлеба кусок.

Я ел его и наслаждался,

Чтоб голод унять поскорей.

Мне хлеб этот черствый казался

Вкуснее любых кренделей.

Мальчишка, я думал под небом

О том, что придут времена –

И каждого досыта хлебом

Накормит родная страна.

Солдатские вдовы

Все было, кажется, недавно:

Война гремела по полям,

И бабы - наши Ярославны -

Грустили шибко по мужьям.

Они проклятье слали смерти,

Им было лихо, тяжело, -

Когда не весточки в конвертах,

А похоронки шли в село.

Лишенные мужей убитых

И вдовьей преданы судьбе,

Они работу, тяжесть быта

Несли безмолвно на себе.

Казались мне они стальными:

Не гнуло горе их в дугу.

Все мы, живущие, пред ними -

На веки-вечные в долгу.

Деды

На деревне деды умирают –

Святославы Родины моей.

На погост несут их, зарывают,

Ставят крест над ними без затей.

Только разве крест им ставить надо?

Памятники надо б ставить им,

Чтобы, подобно песне о Гренаде,

О себе поведали живым:

Как они врага на Запад гнали,

Как земли распахивали грудь…

Их дела, что мы в наследство взяли,

Никому вовек не зачеркнуть.

Старенькое фото

Человек со старенького фото

На меня с улыбкою глядит.

Знаю: был он рядовым пехоты

На далеком Одере убит.

Там друзья его похоронили

И звезду поставили над ним.

Больше он не встанет из могилы,

Не вернется к близким и родным.

Но, не веря в тяжкую утрату,

Оставаясь верною вдовой,

До сих пор все ждет его, солдата,

Женщина с седою головой…

И я слышу, как его печально

Называет Игорем она.

И, как встарь в Путивле Ярославна,

По нему горюет у окна.

Продолжение песни

Он был моим ровесником,

Его все звали Женею.

Он с недопетой песнею

Погиб в огне сражения.

Закрыл он очи зоркие,

Сомкнул ресницы русые

За нашу землю звонкую,

Раздольную и русскую.

Чтобы в рассвете розовом,

Навек избегнув тления,

Стоять над нею бронзовым,

Как песни продолжение.

Николай Цветоватый

ТАНГО. 1943 год

Ему чуть больше двадцати,
безусый, узенький мальчишка.
И шаг его ничуть не слышен,
он не танцует, он летит.
Что из того, что однорук,
пустой рукав в карман заправлен?
Но нет ему на свете равных,
танцует, ловок и упруг.
А в двадцать лет одна рука
нисколько счастью не преграда.
И мерно брякают награды
на белом кителе слегка.
Не вспоминая про войну,
он водит в танце свою даму.
И Козин* им поет про тайну,
про море, звезды и луну.
Поодаль барышни стоят,
им кавалеров не хватает,
а патефон в ночи мечтает,
про то, как дивен вешний сад.

И кавалер среди весны
для них, как будто принц волшебный,
как херувим, слетевший с неба -
предвестник жизни без войны.

Козин — известный исполнитель танго в предвоенные годы

Василий Ермолов

Акулина

Все ворчали: «Слушай, Акулина,

Не было такого на веку,

Чтобы мать сама родного сына

С детства приучала к табаку.

Ишь ты, как большой, чадит махоркой!

А давно ли стал носить штаны?

Вот, ужо, задаст тебе Егорка,

Как, Бог даст, воротится с войны!»

И она молчала. Что ответить?

Разве это скажешь языком?!

Все ушли на фронт: и муж, и дети, -

И в избе не пахнет мужиком...

Обелиск

Хороша деревня! Под руками –

Лес, вода — все блага, как в кино!

Здесь ко Дню Победы стариками,

Обелиск поставлен был давно...

Возле обелиска место свято:

Чистота, порядок круглый год.

Чтят в деревне павшего солдата,

Неплохой живет у нас народ.

Подойди и молча стань, прохожий,

Прочитай скупые письмена!

Буквы, как царапины на коже,

Возвещают павших имена.

Вот они, их восемь: Кузов, Волков,

Двое Маракановых, Горшков,

Андрианов, Ломтев и Ошметков...

А в деревне - тридцать семь домов.

Эти люди жизни не щадили,

Долг исполнив, полегли давно

За свободу матери России,

За тебя, деревня Дрожжино!

Памяти Тимофея Ермолова

Не на фронте, а дома он умер от ран,
Что в груди притаились, как спящий вулкан...
Не блистал орденами, не звался «Герой»,
Счастлив был, что с войны возвратился живой.

Знал, что жизнь-то его ненадежна, как нить,
Но об этом ни с кем не любил говорить.
Видел он, сколько бед натворила война,
И, как воин, трудился с темна до темна.

Хлебом-солью делился он с каждой вдовой,
Помня свято погибших в страде боевой,
Утешал, словно в горе был сам виноват:
Мол, не верь похоронке, вернется солдат!

Доброта его к людям не знала границ,
Но однажды, под крик улетающих птиц,
Тот осколок, что около сердца носил,
Ветерана войны, словно колос, скосил...

Хоронили его. Над притихшим селом,
Как прощальный салют прогремел дальний гром.
Плакал дождь. Не спешил расходиться народ, -
Тяжелей в одиночестве горе гнетет.

Много в памяти нашей быльем поросло.
Но случится, ты в наше приедешь село,
Лишь спроси, и укажет любой из сельчан,
Где средь старых могил Тимофеев курган.

Мать

У тебя нас было ровно восемь,
Ты у нас, как жизнь, всего одна!
И, как листья осыпает осень,
Похоронки сыпала война.
И тебя не миновало лихо:
Пал в бою кормилец наш - солдат.
И сидел, как онемевший, тихо
Весь наш белобрысый «детский сад».
«Не горюйте, детки, - ты сказала, -
Ваш отец живой... Вернется в срок...»
И к глазам, не выдержав, прижала
Ситцевый, горошками, платок.
В горе не поникла, не сломилась,
Тяжкий крест несла без лишних слов,
Лишь просила сил, когда молилась,
Ты у почерневших образов...
А теперь лицо твое в морщинах,
Волосы белее серебра,
Догорает дней твоих лучина,
А душа по-прежнему добра.
В своем сердце горе убаюкав,
Смотришь ты, как солнышко, светло...
И уже семнадцатому внуку
Отдаешь души своей тепло…

О прошлой войне

Я прошел всю войну от звонка до звонка,
Та дорога была солона и горька
Много видел всего и обид, и утрат,
Не расскажут о них эти планки наград.

Нелегко мне о прошлой войне вспоминать:
Под бомбежкой погибли отец мой и мать.
Бил врагов, а порой просто лез на рожон,
Про меня говорили. «В рубашке рожден!»

В моей памяти годы кошмар не сотрут.
Сыновья возмужали, и внуки растут.
Я читаю газеты, невесело мне:

Кое-кто позабыл о минувшей войне.

Валентин Косолапов

Из автобиографии

Многое в жизни пришлось испытать, -

Всего не припомнить и не рассказать.

…В военные годы в семье толчея:

Четыре сестренки и маленький я.

Отец был на фронте, а мама – одна.

В трудах и заботах с утра допоздна.

Врага победили, вернулся отец, -

А в доме родном подрастает малец.

Всю душу в него он задумал вложить,

Тому, что знал и умел, научить.

И выбрал для этого способ простой:

Мальчишку повсюду таскал за собой.

Отец за грибами – и сын с коробком.

Отец на рыбалку – и сын с рюкзаком…

В любую погоду - и в холод, и в зной -

Отец и грустил, и смеялся со мной.

Шли годы. Никто их из нас не считал.

Подросток-сынишка мужчиною стал.

…Я жизнь, как кино, кручу без конца

И только добром вспоминаю отца.

Вячеслав Оркин

Мое детство

Я помню их, как день вчерашний,
Мои вихрастые года..
Такой далекой и нестрашной
Война казалась мне тогда

И слава русского солдата
Во всей красе являлась мне
В кино, в журналах, на плакатах,
В поблеклых снимках на стене.

Мечтал я тоже стать героем,
И знаменитым - на весь мир!
И чтоб к медали перед строем
Меня представил командир'

А как я, замирая, слушал
Рассказы фронтовых времен'
Но больше всех тревожил душу
Отцовский старый патефон.

Он пел мне песни про пехоту,
Про брянский лес и пыль дорог,
И в этих песнях было что-то,
А что - понять тогда не мог.

...Я так любил смотреть на небо,
В котором плыли облака!
И так был дорог запах хлеба
И вкус парного молока.

Дядя Вася

Дядя Вася, проще - «Васька-цыган»,
Жил один, без рода - без родни,
Тихий, однорукий забулдыга,
Друг - приятель местной ребятни.

Со своей любимой прибауткой -
«Перетерпим, горе - не беда!» -
Так одною левой самокрутки
Ловко он сворачивал всегда!

И казалось - кроме жизни вольной
Он не знал на свете ничего,
Ведь не зря - «бродяга малохольный!»
За глаза честили все его.

Но когда на юбилей Победы
Вышел он в регалиях войны -
Изумленно ахнули соседи
И остолбенели пацаны...

В полевых погонах в два просвета,
С рукавом, прихваченным ремнем, -
И переливались строгим светом
Все четыре ордена на нем.

Инвалид войны

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд...

Из популярной песни

Смерть пока дала ему отсрочку.
День Победы - светлый юбилей! -
Он встречал, как прежде, в одиночку,
В полумраке комнаты своей.

Водка, хлеб, картошка на газете,
Огурцы, размякшие в тепле,
И жена чужая на портрете
Перед ним теснились на столе.

И медалей золото блестело,
И мерцали строго ордена...
А вокруг - цветением кипела
И ломилась с улицы весна.

Памятник

Я, как-то в детстве, в сельском сквере
Увидел памятник простой -
Звезда и надпись на фанере
Облезлой краской золотой.

И это золото поныне -
С тех давних пор до наших дней,
Как драгоценная святыня,
Хранится в памяти моей:

ВЕЧНАЯ СЛАВА ГЕРОЯМ,
ПАВШИМ В БОРЬБЕ
ЗА СВОБОДУ И НЕЗАВИСИМОСТЬ
НАШЕЙ РОДИНЫ!

Blog

Я был солдатом

Содержание

Я был солдатом

Время спроса

На Сандомирском плацдарме

Только вам – бесконечные нити дорог,

Эвакуация

Как улей, базар стоголосый

Николай Цветоватый

Из автобиографии