Воскресение

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   102

IX


   Окончив свою речь, председатель обратился к подсудимым.
   – Симон Картинкин, встаньте, – сказал он.
   Симон нервно вскочил. Мускулы щек зашевелились еще быстрее.
   – Ваше имя?
   – Симон Петров Картинкин, – быстро проговорил он трескучим голосом, очевидно вперед приготовившись к ответу.
   – Ваше звание?
   – Крестьяне.
   – Какой губернии, уезда?
   – Тульской губернии, Крапивенского уезда, волости Купянской, села Борки.
   – Сколько вам лет?
   – Тридцать четвертый, рожден в тысяча восемьсот…
   – Веры какой?
   – Веры мы русской, православной.
   – Женат?
   – Никак нет-с.
   – Чем занимаетесь?
   – Занимались мы по коридору в гостинице «Мавритания».
   – Судились когда прежде?
   – Никогда не сужден, потому как мы жили прежде…
   – Не судились прежде?
   – Помилуй бог, никогда.
   – Копию с обвинительного акта получили?
   – Получили.
   – Садитесь. Евфимия Иванова Бочкова, – обратился председатель к следующей подсудимой.
   Но Симон продолжал стоять и заслонял Бочкову.
   – Картинкин, сядьте.
   Картиикин все стоял, – Картинкин, сядьте!
   Но Картинкин все стоял и сел только тогда, когда подбежавший пристав, склонив голову набок и неестественно раскрывая глаза, трагическим шепотом проговорил: «Сидеть, сидеть!»
   Картинкин сел так же быстро, как он встал, и, запахнувшись халатом, стал опять беззвучно шевелить щеками.
   – Ваше имя? – со вздохом усталости обратился председатель ко второй подсудимой, не глядя на нее и о чем-то справляясь в лежащей перед ним бумаге. Дело было настолько привычное для председателя, что для убыстрения хода дел он мог делать два дела разом.
   Бочковой было сорок три года, звание – коломенская мещанка, занятие – коридорная в той же гостинице «Мавритания». Под судом и следствием не была, копию с обвинительного акта получила. Ответы свои выговаривала Бочкова чрезвычайно смело и с такими интонациями, точно она к каждому ответу приговаривала: «Да, Евфимия, и Бочкова, копию получила, и горжусь этим, и смеяться никому не позволю». Бочкова, не дожидаясь того, чтобы ей сказали сесть, тотчас же села, как только кончились вопросы.
   – Ваше имя? – обратился женолюбивый председатель как-то особенно приветливо к третьей подсудимой. – Надо встать, – прибавил он мягко и ласково, заметив, что Маслова сидела.
   Маслова быстрым движением встала и с выражением готовности, выставляя свою высокую грудь, не отвечая, глядела прямо в лицо председателя своими улыбающимися и немного косящими черными глазами.
   – Звать как?, – Любовью, – проговорила она быстро.
   Нехлюдов между тем, надев pince-nez, глядел на подсудимых по мере того, как их допрашивали. «Да не может быть, – думал он, не спуская глаз с лица подсудимой, – но как же Любовь?» – думал он, услыхав ее ответ.
   Председатель хотел спрашивать дальше, но член в очках, что-то сердито прошептав, остановил его. Председатель сделал головой знак согласия и обратился к подсудимой.
   – Как Любовью? – сказал он. – Вы записаны иначе.
   Подсудимая молчала.
   – Я вас спрашиваю, как ваше настоящее имя.
   – Крещена как? – спросил сердитый член.
   – Прежде звали Катериной.
   «Да не может быть», – продолжал себе говорить Нехлюдов, и между тем он уже без всякого сомнения знал, что это была она, та самая девушка, воспитанница-горничная, в которую он одно время был влюблен, именно влюблен, а потом в каком-то безумном чаду соблазнил и бросил и о которой потом никогда не вспоминал, потому что воспоминание это было слишком мучительно, слишком явно обличало его и показывало, что он, столь гордый своей порядочностью, не только не порядочно, но прямо подло поступил с этой женщиной.
   Да, это была она. Он видел теперь ясно ту исключительную, таинственную особенность, которая отделяет каждое лицо от другого, делает его особенным, единственным, неповторяемым. Несмотря на неестественную белизну и полноту лица, особенность эта, милая, исключительная особенность, была в этом лице, в губах, в немного косивших глазах и, главное, в этом наивном, улыбающемся взгляде и в выражении готовности не только в лице, но и во всей фигуре.
   – Вы так и должны были сказать, – опять-таки особенно мягко сказал председатель. – Отчество как?
   – Я – незаконная, – проговорила Маслова.
   – Все-таки по крестному отцу как звали?
   – Михайловой.
   «И что могла она сделать?» – продолжал думать между тем Нехлюдов, с трудом переводя дыхание.
   – Фамилия, прозвище ваше как? – продолжал председатель.
   – Писали по матери Масловой.
   – Звание?
   – Мещанка.
   – Веры православной?
   – Православной.
   – Занятие? Чем занимались?
   Маслова молчала.
   – Чем занимались? – повторил председатель.
   – В заведении была, – сказала она.
   – В каком заведении? – строго спросил член в очках.
   – Вы сами знаете, в каком, – сказала Маслова, улыбнулась и тотчас же, быстро оглянувшись, опять прямо уставилась на председателя.
   Что-то было такое необыкновенное в выражении лица и страшное и жалкое в значении сказанных ею слов, в этой улыбке и в том быстром взгляде, которым она окинула при этом залу, что председатель потупился, и в зале на минуту установилась совершенная тишина. Тишина была прервана чьим-то смехом из публики. Кто-то зашикал. Председатель поднял голову и продолжал вопросы:
   – Под судом и следствием не были?
   – Не была, – тихо проговорила Маслова, вздыхая.
   – Копию с обвинительного акта получили?
   – Получила.
   – Сядьте, – сказал председатель.
   Подсудимая подняла юбку сзади тем движением, которым нарядные женщины оправляют шлейф, и села, сложив белые небольшие руки в рукавах халата, не спуская глаз с председателя.
   Началось перечисление свидетелей, удаление свидетелей, решение об эксперте-докторе и приглашение его в залу заседания. Потом встал секретарь и начал читать обвинительный акт. Читал он внятно и громко, но так быстро, что голос его, не правильно выговаривавший л и р, сливался в один неперестающии, усыпительный гул. Судьи облокачивались то на одну, то на другую ручку кресел, то на стол, то на спинку, то закрывали глаза, то открывали их и перешептывались. Один жандарм несколько раз удерживал начинающуюся судорогу зевоты.
   Из подсудимых Картинкин не переставая шевелил щеками. Бочкова сидела совершенно спокойно и прямо, изредка почесывая пальцем под косынкой голову.
   Маслова то сидела неподвижно, слушая чтеца и смотря на него, то вздрагивала и как бы хотела возражать, краснела и потом тяжело вздыхала, переменяла положение рук, оглядывалась и опять уставлялась на чтеца.
   Нехлюдов сидел в первом ряду на своем высоком стуле, вторым от края, и, снимая pince-nez, смотрел на Маслову, и в душе его шла сложная и мучительная работа.