Ошо, также известный как Багван Шри Раджниш просветленный Мастер нашего времени. Ошо означает «океанический», «растворенный в океане»

Вид материала

Документы

Содержание 26 декабря 1978 года Ни на людях, ни в тайне — никогда себе не позволяй Прими их так, как есть; терпи их и старайся Предусмотрительно философ одобряет, иль винит

Подобный материал:

• Ошо, известный также как Багван Шри Раджниш просветленный мастер нашего времени. «Ошо», 6641.39kb.
• Беседы по сутрам Йоги Патанджали, 2853.65kb.
• Ошо просветленный индийский мистик, не принадлежащий ни к одной из организованных религий., 2618.7kb.
• Звук хлопка одной ладони Ошо просветленный индийский мистик, не принадлежащий, 2438.75kb.
• Ошо — просветленный индийский мистик, не принадлежащий ни к одной из организованных, 2611.32kb.
• Ошо Раджниш. Впоисках Чудесного. Чакры, Кундалини и семь тел, 3681.15kb.
• Шри раджниш (ошо) Библия Раджниша Том 1, книга, 3842.16kb.
• Ошо Раджниш. Мессия. Том, 5649.07kb.
• Интуиция Знание за пределами логики Ошо, 1722.9kb.
• Ошо Мастер — это зеркало: тантрический экстаз единения, 2114.32kb.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Логос — сила — необходимость

26 декабря 1978 года


И все ж тебе дано преодолеть

Твои дурные страсти; учись их покорять.

Будь трезв, прилежен, прост; и гнева избегай.

Ни на людях, ни в тайне — никогда себе не позволяй

Любого зла; и уважай себя всего превыше.

Не говори и никогда не делай то, что не обдумал.

Будь справедлив...

...Запомни, что непобедимой силой

Нам умереть предопределено;

... Что почести, богатства

Легко приобрести и потерять легко.

Что ж до несчастий, которыми наполнена Судьба—

Прими их так, как есть; терпи их и старайся,

Насколько есть в тебе искусства,

изменять их свойства.

Ведь Боги, даже самые жестокие из всех,

Не оставляют без защиты мудреца.

У Заблужденья есть, как и у Истины, любовники свои;

Предусмотрительно философ одобряет, иль винит;

И если Заблужденье торжествует,

он отступает, медлит.


Пифагор первым придумал и использовал слова «философия» и «философ». «Философия» означает любовь к мудрости, а «философ» означает друга мудрости. До Пифагора для этой же цели использовались другие слова. Вместо «философии» использовалось слово софия — софия означает мудрость; а вместо слова «философ» — софос: софос означает «мудрый человек, мудрец». Это были прекрасные слова, но они утратили свою высоту, они стали связываться с непорядочными людьми. Для них настали плохие времена. У слов тоже бывают хорошие и дурные времена, дни славы и дни унижения.

Софос — прекрасное слово: мудрец. Помните, «мудрец» не означает «святой». Святой против грешника; это его полярная противоположность. Святой — это тот, кто не грешит; он выбрал добродетель, он против порока. Грешник — это тот, кто выбрал порок вместо добродетели. Они противоположны: как отрицательное, так и положительное. Святой не может существовать без грешника; грешник не может существовать без святого — они партнеры, они могут существовать только вместе. Если бы в мире не было святых, в нем не было бы также и грешников. Если вы действительно хотите, чтобы грешники исчезли из мира, пусть сначала исчезнут святые — и грешников больше не будет.

Существование святых создает грешников. И чем больше вы почитаете святого, тем больше вы осуждаете грешника, и про­пасть между ними становится все больше и больше. И вся ирония в том, что они существуют только вместе, как две стороны одной монеты. Они не отличаются, их логика не отличается друг от друга — просто они выбрали разное. Один выбрал ночную сторону жизни, другой выбрал дневную часть. Но жизнь состоит из дня и ночи; ни день, ни ночь не существуют поодиночке. Это две половины целого — поэтому они оба несчастны.

Ваши грешники несчастны оттого, что они упускают красоту добродетели, красоту той половины, которую они предпочли не выбирать. А ваши святые несчастны оттого, что они подавили нечто такое, что не может быть уничтожено, что является в высшей степени существенной частью их жизни.

Если вы поглубже заглянете в ваших святых, вы обнаружите, что где-нибудь в их подсознании прячется грешник. И то же самое в случае с грешником: посмотрите глубже, и вы увидите, что где-то в его подсознании скрывается святой. Сознание святого — это подсознание грешника, а сознание грешника — это подсознание святого.

Мудрец — это ни то ни это. Он — нети, нети: ни то, ни это — он не выбирает. Он принял всего себя; он целостен, в нем поровну дня и ночи. Он отбросил постоянно выбирающее эго. Он просто принял то, что есть. Он живет правдой, голой правдой, какова бы она ни была — у него нет намерения, препятствовать потоку жизни.

Мудрец — необычайно прекрасное явление из-за своей целостности. Мудрец — это завершенный круг. Он включает все, он ничего не отвергает. Вот в чем идея слова софос; это было прекрасное слово. Но оно потеряло свое величие.

Оно потеряло свое величие потому, что это также опасное слово: им легко могут воспользоваться хитрые люди. Ведь мудрец целостен, он включает и то и другое — поэтому грешник может этим воспользоваться. Он может сказать: «Я — и то, и другое. Я не выбираю — что бы ни случилось...» Так что грешник может притвориться мудрецом. Он может сказать: «Раз уж это так, то сейчас мне нравится это. Так уж вышло — что я могу поделать? Я принимаю жизнь во всей ее полноте».

Конечно, мудрец и этот хитроумный человек — совершенно различные явления. Это хитрый человек пользуется словом, и слово становится связанным с его хитрым умом. Оно становится прикрытием, под которым вы можете делать все, что вам угодно. По существу, вы выбираете, но на поверхности вы притворяе­тесь, что вы живете не выбирая, что вы живете в невыбирающем сознании. Это очень тонкая хитрость.

Таким образом, слово «софос» утратило свой пьедестал и превратилось в слово «софист». Слово «софист» уродливо — оно означает притворщика. Оно означает того, кто притворяется мудрецом, но мудрецом не является, кто притворяется мудре­цом, но не является даже святым. Он всего лишь грешник, но он нашел прекрасное объяснение тому, чтобы оставаться грешни­ком.

Убийца может сказать: «Что я могу поделать? Бог хотел убить через меня». Вор может сказать: «Что я могу поделать? Так приказал мне Бог. Я просто подчинился». И спорить с ним будет очень трудно; у него есть прекрасное объяснение.

Так софос пал и превратился в софиста. И то же самое произошло с Софией: мудрость — это не знания, но они похожи. Знания могут только притворяться мудростью; они прямо противоположны мудрости. Знания всегда заимствованы, а пос­кольку они заимствованы, они изначально неистинны.

Мудрость рождается внутри вас — это ваше цветение, ваш аромат. Это — понимание себя, самопознание. Вы начинаете светиться; вы обретаете реальное бытие. У вас есть центр, вы чувствуете корни, вы собранны; вы больше не состоите из отдельных кусочков, вы цельны.

Мудрость — это революция в вашем существе: знания — просто мусор. Вы можете набраться их от других; они не меняют вас, вы остаетесь прежним. Конечно, у вас появляется много украшений, вы получаете много красивых масок, но ваше собственное лицо остается прежним. Вы продолжаете накапли­вать знания, ваша память становится все богаче и богаче, но ваше существо остается все таким же бедным. Но знания могут притворяться мудростью; они говорят на одном языке.

Например: когда Аль Хилладж Мансур провозгласил: «Аналь Хак! — Я Бог!» — это была мудрость. Это исходило из самой его сердцевины. Это было объявлено не им, а через него. Вы можете это выучить. Вы тоже можете начать повторять: «Аналь Хак! — Я Бог!», но это будет просто знание. Оно не подкреплено вашей жизнью; ваша жизнь не может служить его доказательством. Фактически, ваша жизнь будет постоянно опровергать его; ваша жизнь будет прямо противоположна.

Это случилось в Индии, это случилось в Греции, это про­изошло в Китае... на протяжении многих веков это повторялось вновь и вновь. Упанишады говорят то же самое своими словами; в них провозглашается: «Ахам Брахмасми! — Я Бог!» И не только «Я — Бог», но и «Все — Боги».

Брамины, индийские священники, повторяют это прекрас­ное высказывание на протяжении тысячелетий: «Ахам Брахмас­ми! — Я Бог и все — Боги!» И, тем не менее, существуют неприкасаемые. Тем не менее, есть люди, которые недостойны, даже называться людьми. С одной стороны, вы продолжаете повторять, как попугай, прекрасные слова Упанишад, пророков, мудрецов, тех, кто познал... Они были настоящими браминами: брамин — это тот, кто познал Брахму, тог, кто познал Абсолют. Нельзя быть брамином по рождению, и когда вы встречаете брамина по рождению, он — лицемер. Брамином можно стать только через опыт, опыт переживания; брамином можно стать лишь через самореализацию. Но как могут сосуществовать люди, достигшие самореализации, с неприкасаемыми? Это не­возможно. А неприкасаемость существует.

С одной стороны, люди продолжают провозглашать: «Все божественно, нет ничего, кроме Бога. Все существование пронизано Богом. Каждый его атом полон Бога». И, тем не менее, есть люди, которые недостойны, даже называться людьми — что же говорить о том, что они — Боги? К ним нельзя прикасаться; если они коснутся вас — это преступление. И не только их прикосновение преступно: в прошлом даже их тень... если их тень падала на вас, это было преступлением. Неприкасаемого могли сжечь заживо только потому, что его тень упала на вас.

И не думайте, что все это в прошлом: их все еще сжигают заживо — каждый день! Их женщин насилуют, их дома поджи­гают, их детей убивают. И это происходит в стране, которая считает себя самой религиозной страной в мире. Что это за мудрость? И за всеми этими насилиями, убийствами, поджогами стоят ваши брамины, глашатаи. Они все твердят Веды, Упани­шады, но это лишь магнитофонная лента в их уме. Они повто­ряют, не зная, что они повторяют.

София — это мудрость. Мудрость находится в глубочайшем святилище вашего существа. Она не бывает заимствованной, она не имеет ничего общего со знаниями, информацией, ничего общего с писаниями, доктринами, системами мысли. Это — ваш личный опыт, индивидуальный, подлинный. Вы познали. Вы прибыли. Тогда это — софос, это — мудрость.

Если вы просто повторяете то, что является опытом других, это — софистика, это — знание, мертвое, бессмысленное, не что иное, как бред. Вы можете пользоваться этим как украшением, вы можете усилить свое эго, но вы не узнаете истину.

Софос пал, и появилось уродливое явление — софист. София пала, и вместо нее получила существование софистика. Софистика — это чистый спор ради спора, без всякой заботы об истине. Это просто лингвистические изыскания, безусловно, логичные и рациональные, но не интуитивные, не эксперимен­тальные.

И вы можете продолжать спорить и гадать, и все же, даже если вы будете спорить тысячу лет, вы не придете к истине — потому что истина вообще не является выводом, она не может быть выводом никакого логического процесса. Истина не может быть изобретена логическим путем: истина должна быть открыта через любовь. Путь к истине лежит не через логику, но через любовь. Мудрость — это любовь; знания — это логика.

И когда логика начинает притворяться: «Я есть дверь, я есть путь к истине», истина исчезает из мира.

Пифагору пришлось придумать новые слова, и он нашел прекрасные слова. «Философия» означает любовь к мудрости — не любовь к знаниям, запомните, а любовь к мудрости. Знания интеллектуальны, мудрость интуитивна. Знания идут от головы, мудрость идет от сердца. Отсюда и любовь — не логика, но любовь; не расчет, но невинность, не хитрость, но разумность, не интеллектуальность, но разумность.

И он также нашел слово «философ» — друг мудрости. Вы замечали? — Когда вы начинаете с кем-нибудь спорить, вы больше заботитесь о своем эго, нежели об истине. Иногда вы даже понимаете, что ваши аргументы ошибочны, но вы не можете принять этого, потому что это ранит эго. Вы отстаиваете свое мнение, а вовсе не истину. Вы оспариваете чужое мнение потому, что оно чужое, а вовсе не потому, что оно неправильно.

Спор возникает не из-за истины, а из-за эго — тогда это софистика, тогда это очень уродливое явление.

Вы любите женщину — это прекрасное переживание. В любви мужчины и женщины есть величайшая истинность, аромат, благословение. Это одна из самых невероятных тайн жизни. Однако пойти к проститутке - не то же самое: физически это одно и то же, но духовно — совершенно другое. Проститутка — безобразное явление: возлюбленная — это нечто божествен­ное.

Философия похожа на вашу возлюбленную: софистика — это проститутка. И софисты занимались именно этим — прости­туцией. Они рады были спорить на стороне любого, кто был готов за это платить. Если вы заплатите софисту, он будет спорить на вашей стороне. Если же кто-то другой платит ему больше, он будет спорить за него. Он готов спорить даже против вас, если кто-нибудь готов заплатить ему больше.

Я слышал:


Каждое воскресенье священник выходил из себя из-за одно­го старика. Этот старик был очень уважаемым человеком, он был очень богат и имел большое влияние в приходе. Он имел привычку садиться прямо перед священником и в считанные секунды засыпать, и при всем этом он еще громко храпел. И конечно, вынести это было совершенно невозможно — он сидел перед священником и храпел.

Священник не мог найти себе места: что делать? А этот человек был настолько богат, что он не мог сказать ему: «Это нехорошо». И все же он нашел выход. Обычно старика сопро­вождал мальчик, его старший внук. Священник позвал мальчика и сказал: «Я буду давать тебе четыре пайса каждое воскресенье. Когда твой дедушка начинает засыпать, ткни его легонько локтем, чтобы он проснулся». Мальчик был счастлив и делал то, что его просили; идея сработала. Три воскресенья прошли как нельзя лучше: как только старик начинал храпеть, мальчик будил его. Но на четвертый раз священник захрапел, как и раньше. Священник стал ждать, но мальчик сидел без движения. По окончании проповеди он подозвал мальчика и спросил: «В чем дело? Ты что, забыл?» Тот ответил: «Нет. Но теперь он платит мне по рупию за воскресенье. Он говорит: «Если ты не будешь мне мешать, я дам тебе рупию».

То же самое и в случае с софистами. Они готовы спорить, на чьей угодно стороне, лишь бы им платили. Они великие спор­щики. Но мудрость не имеет ничего общего со спорами!

Будда не бывает спорщиком — он испытал нечто. Если он пользуется языком логики, то лишь для того, чтобы выразить то, что он испытал, а вовсе не для того, чтобы доказывать это. Это не значит, что он пришел к своему переживанию через язык логики: сначала он получил его через медитацию, а затем он пользуется языком логики, чтобы передать его.

Логика и язык абсолютно уместны в том, что касается выражения, однако они не являются творческими — это средства выражения. Для того чтобы выражать, нужно, прежде всего, иметь истину, а уж потом нужны язык и логика. Но со стороны очень трудно разглядеть, кто выражает свой опыт, а кто просто играет в слова. Это очень трудно сделать тому, кто еще не испытал ничего сам.

Пифагор был в Индии, встречался с великими мудрецами; он встречался с великими пророками, великими браминами. Он впервые увидел, что такое мудрец! Он медитировал многие годы... стал по праву считаться мудрецом сам, стал просветлен­ным. А затем он вернулся в Грецию и увидел, что там произошло: возлюбленная ушла — осталась лишь проститутка.

Он придумал эти новые слова — эти слова прекрасны, но они вновь угодили в ту же ловушку. В настоящее время, если вы пойдете в университеты, все равно — на Востоке или на Западе — философии в пифагоровом смысле там не существует; философов в том смысле, который придавал этому слову Пифагор, не существует — по крайней мере, в университетах. В университетах снова есть софистика, а университетские философы и профес­сора снова превратились в софистов. Поэтому философия нахо­дится на смертном одре — пойдите в университет, и вы убедитесь в этом.

Тысячи студентов приходят учиться наукам, математике, физике, химии, биологии, геологии. Спросите, сколько студен­тов приходит учиться философии — их меньше, чем пальцев у вас на руках.

Когда я учился философии, студентов в нашей группе было всего трое. Одним из них был я, и кроме меня были еще две девушки. Всего три человека, а на отделении было десять профессоров — по три целых и одной трети профессора на каждого студента. А эти две девушки вообще не интересовались философией. Все, что им было нужно — это получить степень магистра: это помогает получше выйти замуж. А они не смогли сдать вступительные экзамены, ни по какому другому предмету, вот почему они выбрали философию. Она вообще не интересо­вала их.

Это происходит вновь и вновь... Один из моих профессоров был большим аскетом; он решил не смотреть на женщин. Ну, а в классе две девушки — поэтому обычно он преподавал с закрытыми глазами. А эти девушки почти всегда отсутствовали, так что там сидел только я, а он стоял с закрытыми глазами. Поэтому я научился слушать с закрытыми глазами — на самом деле, обычно он говорил, а я спал.

Однажды он обнаружил это. Сначала он подумал, что я тоже аскет и решил не смотреть на женщин, и он был очень счастлив, что нашлась хоть одна родственная душа. Весь университет смеялся над ним, и он подумал: «Это очень хорошо — здесь есть, по крайней мере, один человек...» Но однажды он обнаружил это, потому что тех двух девушек не было, так что он открыл глаза, а я крепко спал.

Он спросил меня: «В чем дело?» Я ответил: «Дело в том, что я не вижу никакой философии в том, что вы говорите. Спать гораздо лучше и полезнее. То, что вы говорите — просто мусор, вздор. Вы не знаете предмета!»

И это на самом деле было так. А он был честный человек — сначала он был в шоке, но затем признал мою правоту. Ведь в тот раз он говорил о Патанджали и самадхи, и я спросил его: «Вы знаете, что такое самадхи? Вы когда-нибудь испытывали это? Все, что вы говорите, выучено, это не мудрость. Вы говорите все это механически; компьютер гораздо лучше и эффективнее сделал бы все то, что делаете вы. Вы читали о самадхи — но прочесть о самадхи не значит узнать самадхи. Это все равно, что слепой, который много прочитал о свете и может о нем расска­зывать, он может даже написать прекрасную диссертацию о свете, но он не знает о нем ничего. Он ничего не знает, совсем ничего. У него нет глаз».

Это происходит во всем мире, и причина не в том, что люди больше не интересуются истиной — причина в том, что филосо­фия снова превратилась в софистику. Великие философы наше­го века — не что иное, как лингвисты, логические позитивисты, логики. Бертран Рассел, Дж. И. Мур, Людвиг Виттенштейн — великие имена в философии, но все они интересуются только языком. Их не волнует, есть Бог или нет; их интересует, сколько значений у слова «Бог», можно ли употреблять это слово в таком-то значении или нет, можно ли пользоваться словом «Бог» или нельзя, а если можно, то какое значение должно оно нести. Их не интересует истинность Бога; они заботятся только о слове «Бог». И они продолжают свои изыскания.

Только представьте человека, который анализирует слово «любовь» — вы можете назвать его любящим? Любовь — это нечто такое, что нужно испытать, пережить. Философия, чтобы ее можно было назвать философией, должна быть философией жизни. Философия, достойная своего имени, должна быть экзистенциальной, экспериментальной; она должна основы­ваться на медитации, а не на доказательствах.

Так вот, слово «философия» также стяжало дурную славу. Требуется новое слово. Теперь было бы лучше заменить слово «философия», например, словом «филоузия». Слово «узия» про­исходит от корня, означающего «сущность». «Филоузия» будет означать того, кто хочет проникнуть в сущность того, что есть, кто желает не просто думать об этом, но также испытать, убедиться, увидеть.