Geum.ru

Усвятские шлемоносцы Евгений Иванович Носов

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   20

Разметного. И порешили, что ситняки все же не те, а эти, ближние.

- А и ладно! - обрезал споры Матюха.- Раз пошли, то чего уж гадать.

Шире шаг, ребята! Идти так идти!

В Селивановой повозке опять завозился Кузьма, высунулся наружу, сел,

потер кулаками глаза, и Касьян слышал, как тот спросил:

- Где едем, батя?

- Далече уже, служивый. По Верхам едем.

- Ну-у? - не поверил Кузьма - Вот это дак дали!

- Кто давал, а кто нахрапывал. Чего хоть во снях видел?

- А-а, всякую хреновину. Тот мордатый лектор приснился. Помнишь,

который все брехал: попрут, попрут, на чужой тератории бить будут.

- А и попрут! - кивнул картузом дедушко Селиван, пришлепывая лошадей

вожжами.

- А чего же не прут? - Кузьма сплюнул клубок вязкой слюны за телегу.-

Так поперли, аж сами на тыщу верст отлетели. Подавай только ноги. То отдали,

это бросили. Сколь ишо отдавать да бросать? Чего ж доси не прут?

- Ну дак ежели не поперли,- передернул плечами Селиван,- стало быть,

нечем. Нечем, дак и не попрешь. Не подстрелишь - не отеребишь.

- Ага! Нечем! - усмехнулся Кузьма.- Еще и не воевали, а уже и нечем! А

где ж она та-то главная армия, про которую очкастый брехал? Где? - И Кузьма,

сморщив нос, гуняво передразнил:- "Погодите, товарищи, главные наши силы ишо

не подошли". Дак чего ж не подходят - вторая неделя пошла?

- Ты чего зевло этак-то разеваешь? Аж потроха дурные видать. Я тебе не

фельдмаршал и сраженьев не проигрывал, чтоб с меня взыскивать. Ты пойди да

вон на командира и пошуми. А он послушает, какой ты разумный.

- А меня стращать теперь нечего,- огрызнулся Кузьма и сумрачно

уставился на лейтенанта, маячившего впереди поверх колонны.- Дальше фронта

не зашлют.

- А на то я тебе так скажу,- дедушко Селиван, обернувшись, кивнул

картузом в сторону мужиков.- Вон она топает, главная-то армия! Шуряк твой

Давыдка, да Матвейка Лобов, да Алексей с Афанасием... А другой больше армии

нету. И ждать неоткуда...

- Чего это за армия? Капля с мокрого носу.

- Э-э! Малый! - задребезжал несогласным смешком дедушко Селиван.- Снег,

братка, тоже по капле тает, а половодье сбирается. Нас тут капля, да глянь

туды, за речку, вишь, народишко по столбам идет? Вот и другая капля. Да эвон

впереди, дивись-ка, мосток переходят - третья. Да уже Никольские прошли,

разметненские... Это, считай, по здешним дорогам. А и по другим путям,

которые нам с тобой не видны, поди, тоже идут, а? По всей матушке-земле

нашей! Вот тебе и полая вода. Вот и главная армия!

Дедушко Селиван шевельнул лошадей, морозно припискнул на них губами и

вдруг, поворотившись, осведомился:

- Ты что, Кузьма Васильич, никак оклемался уже? Дак тади, может, со

строем пойдешь? А то ведь этак прямо на губвахту можешь угодить.

- Погожу маленько,- неохотно признался тот.- Башка чегой-то трещит.

Закурить нет?

- Закурить у Касьяна проси.

Касьян, услыхав про себя, придержал свою пару.

Разломанно кряхтя, Кузьма перевалился через край телеги и нетвердо,

будто после затяжной болезни, поковылял к переднему возу.

- Дай-ка курнуть,- потер он зябко ладони.

- Ты вот что...- Касьян потянулся за табаком.- Ежли голову уже держишь,

лезь-ка сюда, за меня побудешь.

- А ты чего?

- С ребятами пойду. А то ноги онемели сидеть. На, держи...

Касьян сыпнул в Кузькины дрожащие ладони жменю махры, бросил сверху

свертыш газеты со спичками и, на ходу надевая пиджак, побежал догонять

ополченцев.

- Давай сюда! - обрадованно крикнул Леха.- А ну, ребята, пересуньтесь,

дайте Касьяну место.

Касьян пристроился с краю рядом с Махотиным, подловил шаг и затопал в

общую ногу. И радостна была ему эта невольная забота о том, чтобы не

сбиться, поддерживать дружный гул земли под ногами.

- А гляди-ка, братцы! - возликовал Матюха.- Обходим, обходим этих-то!

Ситников да Калашников. Небось напехтерили сидора. Сичас мы вас уделаем,

раскаряшных! Куда вы денетесь!

Поглядывая на заречную колонну, неожиданно поворотившую от телефонных

столбов на какой-то проселок и явно косившую на переправу, усвятцы,

подгоняемые замыслом, какое-то время шли с молчаливой сосредоточенностью, в

лад шамкая и хрустя пересохшей в верховом безводье травой. Но вот Матюха

Лобов, мелькавший в третьем ряду стриженой макушкой, пересунув со спины на

грудь запыленную гармонь, как-то неожиданно, никого не предупредив, взвился

высокозвонким переливчатым голоском, пробившимся сквозь обычную матюхинскую

разговорную хрипотцу:


И эх, в Таган-ро-ге! Эх, в Таган-ро-ге!


Лейтенант, державшийся левой, береговой, стороны и все время

поглядывавший в заречье, удивленным рывком повернулся на голос и, увидев в

руках Лобова гармошку, одобрительно закивал головой, дескать, молодец,

земляк, давай подбрось угольку.

И как это ни было внезапно, все же шагавшие вблизи Лобова мужики не

сплошали, с ходу приняли его заманку и пока только первыми рядами охотно

подхватили под гудевшую басами гармонь:


Да в Таган-роге приключилася беда-а-а...


Касьян, еще не успевший обвыкнуться в строю, не изловчился ухватить

давно не петый мотив и пропустил первый припев, но, уже загоревшись азартом

назревающей песни, ее неистовой полонящей стихией, улучив момент, жарко

оглушил себя накатившимся повтором:


В Таган-роге д'приключилася беда-а-а...


А Матюха, раскачивая от плеча до плеча ушастой головой, сладко томясь

от еще не выплеснутых слов, подготавливая их в себе, в яром полыме

взыгравшей души, даванув на басы под левую ногу, снова выкинул мужикам

очередную скупую пайку:


Эх, там убили-и... эх, там убили-и-и,

Там убили д'молодого каза-ка-а-а...


И мужики, будто у них не было больше никакого терпения, жадно

набрасывались на брошенную им строку и тотчас, теперь уже всем строем,

громово глушили и топили запевалу:


Там убили д'молодого каза-ка-а-а...


Но Матюхин голосок ловким селезнем выныривал из громогласной пучины и

снова взмывал, еще больше раззадоривая певцов:


И эх, схоронили-и... эх, схоронили-и-и,

Схоронили при широкой до-лине-е-е...


А тем временем над Верхами в недосягаемом одиночестве все кружил и

кружил, забытый всеми, курганный орел, похожий на распростертую черную

рубаху.


ПРИМЕЧАНИЯ


Повесть впервые опубликована в журнале "Наш современник" (1977, No

4-5), вышла отдельной книгой в издательстве "Молодая гвардия" (М., 1980

гравюры худож. А. Зайцева).

Отвечая на анкету "Литературной России" "Кто над чем работает" (5

апреля 1974 г.), Е. Носов говорил: "Пишу повесть о войне. Уточнять трудно.

Скажу только, что о войне написано много, и мне бы хотелось углубить эту

тему, исследовать солдатскую психологию". В 1976 г., передавая "Литературной

России" отрывок из повести, писатель отмечал, что произведение задумано как

"литературная симфония, с обобщениями и философскими раздумьями" (Носов Е.

Летели бомбовозы.- Лит. Россия, 1976, 7 мая).

Наиболее обстоятельно об идейно-художественном содержании повести, ее

жизненной основе, а также о первоначальном замысле "Усвятских шлемоносцев"

Е. Носов рассказал в беседе с В. Помазневой (Касьян - и пахарь, и солдат.-

Лит. газ., 1977, 6 апреля): "Повесть... даже не о войне как таковой, не о

боях, не о баталиях, а лишь о том, как весть о ней пришла в глубинное

русское село и как люди привыкали к мысли, что нужно оставить свои пашни,

сенокос, поле, своих близких и идти на защиту родной земли.

От момента, когда человек должен был оставить плуг, до момента, когда

необходимость заставила его взяться за винтовку, большая дистанция.

Дистанция тут психологического характера, связанная с мучительной ломкой

устоявшихся представлений, привычек, вживанием в навалившуюся беду,

перевоплощением пахаря в солдата. Вот о сложном состоянии перевоплощения, о

десяти днях начала войны и написана повесть. Предчувствую, что название ее -

"Усвятские шлемоносцы" - у читателей поначалу может вызвать определенный

внутренний протест.

Но выбрано оно не случайно. Вдумайтесь: ведь и слово "война" сразу

как-то не воспринимается, потому что чуждо человеку. Его тоже надо осознать,

к нему тоже надо привыкать, как к нoшению шлема, каски.

[...]Повесть весьма проста по сюжету. И никаких особых событий в ней не

происходит - просто уходят из села новобранцы. Очень объективная хроника,

очень медленное развитие событий.

Сначала замышлялась она как раз с баталиями, с подвигами. Собственно,

вес начало, которое сейчас существует, именно потому торопливое, беглое, что

я мыслил побыстрее пройти сцены прощания, проводов, а потом уже широко,

объемно представить картины фронтовой жизни. Hо материал, по которому

писались первые сцены, увлек меня. К тому же оказалось, что в нашей

литературе он еще недостаточно разработан. Будучи сам по себе по военным

материалом - здесь только сборы на фронт,- он, мне кажется, тем не менее

очень емко выражал героическую суть нашего народа.

[...] Главный герой ее (повести.- В. В.) - народ. А олицетворяют его в

данном случае жители села Усвяты. Имеется в повести и главное действующее

лицо - крестьянин Касьян Тимофеевич... Я взял человека средних лет, чтобы

показать, что он теряет в связи с войной...

[...] Главное в ней (повести.- В. В.) не сам герой... а идея защиты

Родины. Этой идее подчинено все.

[...] У... моего героя фамилии вообще нет. Потому что она была не

нужна. Но имя я ему дал неслучайное. Касьян означает "носящий шлем".

[...] В облике "Усвят" проглядывает... в общих чертах, моя деревня. И

хоть писал я не свою хату, не своего дядьку, не своего деда, не соседа, но

всегда имел в виду мое село, его людей.

[...] Моя мысль: война чужда человеку вообще. Советскому народу,

пережившему ужасы минувшей, потерявшему в ней двадцать миллионов жизней, она

ненавистна тем более.

Повесть своевременна для меня и, если хотите, злободневна. Потому что

меня глубоко оскорбляют истерические голоса на Западе о том, что наша страна

кому-то угрожает, кого-то устрашает.

[...] Самой своей повестью я хочу сказать: посмотрите, какой мирный наш

народ! Он никому не может угрожать. Конечно, если его побеспокоят, он

постоит за себя".

Повесть была воспринята как новое слово в осмыслении темы патриотизма и

подвига (Комсомольская правда, 1977, 8 июня), отмечалась глубокая народность

произведения, его связь с предыдущими рассказами писателя, с традициями

былинного эпоса и русской воинской повести (Подзорова Н. И остаются

сыновья.- Лит. газ., 1977, 8 июня).

Кроме "Усвятских шлемоносцев", рассказов "Живое пламя", "Красное вино

победы" и "Шопен, соната номер два", Е. Носов посвятил войне еще несколько

рассказов, малоизвестных современному читателю,- "Тысяча верст" (Где

просыпается солнце. М., Сов. писатель, 1965), "Фронтовые кашевары" и

"Переправа" (оба - Лит. Россия, 1975, 9 и 30 мая).

Повесть экранизирована в 1981 г. на Мосфильме - полнометражная лента

"Родник" (режиссер А. Серенко). Одна из лучших театральных инсценировок

"Усвятских шлемоносцев" осуществлена Курским драматическим театром им. А. С.

Пушкина (режиссер В. Гришко). И в фильме, и в театре авторы стремились

донести до зрителя основной пафос произведении: "От "Слова о полку

Игореве",- говорил Е. Носов на VI съезде писателей РСФСР,- до "Войны и мира"

русская литература пронесла через века священный образ Родины и думы о ее

судьбе" (Лит. газ., 1975, 24 декабря).