Geum.ru

Ссср клим Дегтярев Александр Колпакиди

Вид материалаДокументы
Разведчики из провинции
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   70
Охота на секретарш

Существует устойчивое мнение, что технологию «охота на секретарш» придумали и активно применяли сотрудники восточногерманской разведки. Поэтому все завербованные с помощью «агентов–Ромео» сотрудницы западноевропейских государственных учреждений работали на ГДР. По утверждению отдельных западных авторов, советская разведка также активно использовала данную технологию, и непонятно, кто ее применил первым и все ли «агенты–Ромео» были восточногерманскими, а не советскими шпионами.

В качестве примера расскажем о судьбе сотрудницы МИДа в Бонне Гизель Херцог («Марлей»), которая была завербована в 1954 году по наводке советского агента, работавшего в отделе кадров этого учреждения. В 1958 году «Марлей» по собственной инициативе вышла замуж за чиновника Министерства обороны Франции и переехала в Париж.

Первой жертвой «охоты на секретарш», предпринятой советской внешней разведкой, стала подруга Леонора Хайнц («Лола») – секретарь начальника управления МИДа ФРГ. Ее соблазнителем был Хайнц Зюттерлин («Вальтер»), западный немец из Фрайбурга, который был завербован советской внешней разведкой в 1957 году и имя которого совпадало с фамилией Леоноры, что сбивало с толку.

В декабре 1960 года Хайнц Зюттерлин и Леонора Хайнц поженились. В течение следующего года Зюттерлин часто обсуждал с женой опасность того, что «холодная война» может превратиться в «горячую». В то время как западногерманское руководство строило себе ядерные убежища, он утверждал, что им нужно побеспокоиться о собственной безопасности. Леонора согласилась рассказывать ему все, что знала об отношениях между Востоком и Западом. В 1961 году, сначала невольно, ее включили в агентурную сеть КГБ. Два года спустя Зюттерлин сообщил Центру, что, не упоминая КГБ, сказал жене, что передает ее информацию организации, которая занимается предотвращением ядерной войны.

Хотя его жена отказалась от оплаты, Зюттерлин получал 1000 западногерманских марок в месяц.

С 1964 года «Вальтер» передавал снятые на фотопленку документы, которые «Лола» тайно выносила из министерства, восточногерманскому нелегалу Евгению Рунге («Макс»), который работал на советскую внешнюю разведку. «Макс», в свою очередь, оставлял пленку в тайнике, откуда ее забирал кто–нибудь из боннской резидентуры.

Хотя многие секретарши начинали шпионить из–за любви, их шпионажу, вероятно, способствовало, по крайней мере, частично, высокомерие некоторых из окружавших их лучше образованных и лучше оплачиваемых мужчин, которые были старше их по должности.

В октябре 1967 года свои услуги ЦРУ предложили двое советских разведчиков–нелегалов – супруги Евгений Рунге («Макс») и Валентина Руш («Зина»). Он выдал как Леонору, так и Хайнца Зюттерлина.

Перебежчик рассказал сотрудникам, опрашивающим его:

«Мы получали (западногерманские дипломатические) документы До того, как они проходили через кабинет Леоноры и шифровальную комнату, и читали сообщения, доставляемые дипкурьерами из–за границы в основном даже до того, как их получал министр иностранных Дел Германии (Герхард) Шредер».

Будучи ее подругой, Гизель Херцог боялась девять лет назад, что Леонора придет в смятение, узнав, что явилась объектом шпиона. Во вРемя допроса на нее обрушилось признание ее мужа в том, что он женился на ней не по любви, а по приказу Центра. Вскоре после этого Леонора повесилась в своей камере.

Другие жертвы «охоты на секретарш»: «Дорис» и «Рози».

«Дорис» была Маргарет Хеке, секретарь в канцелярии западногерманского президента, где она работала сначала в мобилизационном отделе, а потом в отделе безопасности. Ее шпионом–Ромео был восточногерманский нелегал Ханс–Юрген Хенце («Хаген»), который выдавал себя за Франца Бекера, западного немца, проживающего в ГДР.

«Хаген» познакомился с женщиной случайно. Как–то в 1968 году, когда он смотрел из окна своей боннской квартиры, он увидел женщину, которая понравилась ему как, возмо'жно, гражданская служащая, которая вышла прогуляться одна. Он зашел в телефонную будку на ее маршруте и стал ждать, а когда дама прошла мимо, спросил, нет ли у нее монетки, чтобы позвонить. Каким–то образом ему удалось завязать с ней разговор и, узнав, где она работает, договориться о следующей встрече. Постепенно они подружились. Хенце объяснил, что он аспирант и пишет диссертацию о работе президента, но для ее завершения ему нужен дополнительный источник материала. Она предоставила ему документы с работы, чтобы помочь закончить фиктивную работу.

В 1971 или 1972 году он сказал ей, что принадлежит к организации «немецких патриотов», базирующейся в Бразилии, которые преданы делу национального возрождения и нуждаются во внутренней информации о боннском правительстве для продолжения своей работы.

Хеке сказала, что догадывалась о чем–то в таком роде, и согласилась помогать «немецким патриотам». Хенце потом уговорил ее подписать контракт, якобы составленный его «боссом», по которому она соглашалась предоставлять информацию из канцелярии президента в обмен на компенсацию ее расходов в 500 марок в месяц.

Среди добытых ею разведывательных сведений были мобилизационные планы канцелярии президента и главных боннских министерств; подробности о правительственном военном убежище (которые доложили самому Леониду Брежневу), сообщения от послов ФРГ в Москве, Вашингтоне и других странах; секретные еженедельные отчеты президенту министра иностранных дел, досье о визите Брежнева в ФРГ и отчеты о встречах президента с иностранными дипломатами.

После того как Хеке подписала свой агентурный контракт, она перестала рисковать, тайно унося секретные материалы домой. Вместо этого Хенце научил ее, как фотографировать документы в президентской канцелярии с помощью миниатюрного фотоаппарата, вмонтированного в тюбик помады. Один раз босс Хеке вошел в комнату, когда она как раз собиралась воспользоваться фотоаппаратом, но, к ее огромному облегчению, не обратил внимания на то, что она делает.

Обычно она передавала пленку в Кельне или Цюрихе. Явка (тайная встреча) в Кельне происходила в 8. 30 вечера в первый вторник каждого месяца в Кельн–Байентале, в конце Байентальгюртель, примерно в пятидесяти метрах от колонны Бисмарка у телефонной будки рядом с тумбой с афишами. Хеке велели держать в руке номер журнала «Der Spiegel», если она готова к встрече; если ей нужно было подать сигнал опасности, у нее в руках вместо этого должен был быть пластиковый пакет. Встречи в Цюрихе происходили в 5 часов вечера по субботам на Реннвег, 35, у витрины магазина фарфора.

«Хаген» дважды был награжден орденом Красной Звезды за успехи в руководстве Хеке как агентом. В 1976 году он вернулся в Восточную Германию, но продолжал регулярно встречаться с ней в Кельне и Цюрихе.

«Дорис» временно законсервировали в 1979 году из опасений за ее безопасность, вызванных допросом другой секретарши, подозреваемой в шпионаже в пользу восточногерманской и советской разведок, но снова включили в работу год спустя под новым псевдонимом «Вера». В 1980 году «досье продукции», состоящее из предоставленных ею документов, насчитывало десять томов.

Хотя «Дорис» оставалась на связи с «Хагеном», она также передавала информацию через «Ренату», восточную немку–нелегала, работавшую на советскую внешнюю разведку. Среди разведывательных сведений, которые она предоставила в начале восьмидесятых годов прошлого века, были подробности состоявшихся в октябре 1982 года переговоров между министром иностранных дел Хансом–Дитрихом Геншером и госсекретарем США Джорджем Шульцем о размещении на территории ФРГ ракет «Першинг–П». Она также дважды участвовала в учениях НАТО «Уинтекс», во время которых сумела добыть разведывательную информацию о системе командования и управления ФРГ в военное время и смогла предоставить отчет о своем опыте работы в секретном военном правительственном убежище в горах Айффель под Бонном.

«Дорис» арестовали в 1985 году и быстро добились признания. В 1987 году ее приговорили к восьми годам тюремного заключения и штрафу в 33 000 западногерманских марок, что составляло всю сумму, как считалось, которую она получила от советской внешней разведки (вероятно, заниженную). Судья сказал ей, что, вынеся ей сравнительно мягкий приговор, он принял во внимание, что она «безнадежно влюбилась» в своего вербовщика.

Расскажем теперь об агенте «Рози» – сотруднице службы внешней разведки БНД Хайдрун Хофер. Когда она работала в начале семидесятых годов прошлого века в парижской резидентуре БНД, ее соблазнил «Роланд», восточногерманский разведчик–нелегал с военной выправкой, который, как и «Хаген», утверждал, что работает на неонацистскую группу «немецких патриотов».

26 февраля 1973 года в Инсбруке (Австрия) «Роланд» представил ее «Владимиру», сказав, что он один из лидеров неонацистского подполья. На следующий день последний встретился с ней, рассказал, что знал адмирала Канариса – начальника Абвера (военная разведка и контрразведка Третьего рейха), в которой служил ее отец, и обсудил разведывательные данные, которые хотел бы, чтобы она предоставляла. Женщине не было известно, что «Владимир» в действительности был высокопоставленным разведчиком–нелегалом советской внешней разведки, которого звали Иван Дмитриевич Унрау, и он был этническим немцем, родившимся в России в 1914 году.

В 1974 году «Рози» перевели в штаб–квартиру БНД в Пуллахе в Бава–Рии, где она сначала работала в западноевропейском отделе, а потом в отДеле связи НАТО и где она собиралась выйти замуж за майора БНД.

После окончания романа с «Роландом» он для поддержания контактов с ней использовал еще двух восточногерманских нелегалов, «Мазона» (который выдавал себя за отца «Роланда») и «Франка». Оба выдавали себя за членов неонацистского подполья. Хофер, по–видимому, в конце концов осознала, что завербована под «чужим флагом», но продолжала работать в качестве агента, оплачиваемого советской внешней разведкой.

21 декабря 1977 года, возможно, в результате конфиденциальной информации, которая поступила в БНД от французской службы внешней разведки, ее арестовали, когда она переезжала австрийскую границу для встречи со своим руководителем.

На следующий день она созналась, что является советским агентом. Она проявляла мало эмоций, пока ей не сказали, что ее жених из БНД разорвал помолвку. Разрыдавшись, она попросила открыть окно, так как ей не хватает воздуха, потом внезапно вскочила и выбросилась с шестого этажа. Хотя ее падение отчасти смягчили кусты, она получила серьезные травмы.

Были и другие женщины–агенты советской разведки, которых завербовали «Ромео». Среди них можно назвать Эльку Фальк («Лена»), После того как женщина дала объявление в газетной рубрике об одиноких сердцах, с ней связался нелегал Курт Симон («Георг»), который представился Герхардом Тиме. Ему удалось завербовать даму. В 1974 году она устроилась на работу секретаря в канцелярию канцлера ФРГ, принеся с собой на работу миниатюрную фотокамеру, спрятанную в зажигалке, и баллончик лака для волос с двойным дном для хранения фотопленок. Как и Хеке, Фальк была сотрудницей команды по управлению кризисными ситуациями на учениях «Уинтекс».

В 1977 году Центр наградил «Георга» орденом Красной Звезды. Позже «Лену» перевели под руководство двух других нелегалов, одного из них звали «Петер Мюллер», а оперативный псевдоним другого был «Адам». В 1977 году она перешла из канцелярии канцлера на работу в Министерство транспорта, а через два года в Министерство экономической помощи.

Ее арестовали в 1989 году. Будучи приговоренной к шести с половиной годам тюремного заключения, она отсидела только несколько месяцев и была освобождена как одна из участников обмена шпионами между Востоком и Западом.

Разведчики из провинции

Существует устойчивое мнение, что разведывательными операциями за рубежом занималось исключительно Первое Главное управление КГБ СССР, а республиканские областные «Комитеты» лишь обеспечивали кадры для Москвы. На самом деле победы на полях «тайной войны» были и у сотрудников региональных управлений КГБ. В качестве примера кратко расскажем об одной из таких операций.

В середине шестидесятых годов прошлого века в результате тщательно спланированной операции разведотделу КГБ Азербайджана удалось получить пакет секретной технической документации на плавучую полупогружную буровую платформу (ППБП) «Могол», разработанную в Техасе (США). С помощью ее американцы пробурили первые разведочные скважины в Мексиканском заливе. Благодаря технической документации на «Могол», добытой по линии КГБ, в Советском Союзе вскоре были созданы аналогичные ППБП, и по сей день успешно работающие на шельфах Каспия и Сахалина. С одной из них – «Деде Горгуда» – были пробурены первые разведочные скважины «проекта века» (освоение нефтяных месторождений Азери, Чираг и Гю–нешли).

Вот как об этой операции рассказал один из ее активных разработчиков и участников – ветеран КГБ Шамиль Сулейманов:

«Все началось с информации, полученной КГБ Азербайджана от одного из азербайджанских ученых–нефтяников, побывавших в США в научной командировке. Он же, в свою очередь, услышал о плавучей полупогружной буровой платформе «Могол» от своего американского коллеги, который в частной беседе, как мы говорим, допустил утечку секретной информации.

Разработка же операции «Могол» была выполнена разведотделом КГБ Азербайджана, который в те годы возглавлял И.П. Гусейнов, но, конечно, значительную роль в ее проведении сыграло разведуправление КГБ СССР. Отмечу, что «Могол» была первой крупной самостоятельной операцией созданной в ноябре 1963 г. группы научно–технической разведки разведотдела КГБ Азербайджана, возглавляемой С. Б. Эфен–диевым...

Об опытном образце ППБП, проходившем испытания в Мексиканском заливе, мы сообщили нашим нефтяникам из азербайджанской «Гипроморнефти» (сейчас НИПИ «Гипроморнефтегаз») – головного в СССР научно–исследовательского и проектного института, занимавшегося разработкой технических сооружений для разведки и добычи нефти и газа на море. Для них эта информация стала подлинным техническим откровением. Это, в общем–то, неудивительно, так как, кроме трудо– и капиталоемких стационарных платформ, устанавливаемых в Каспийском море на сваях, ничего другого в их арсенале разведочного бурения тогда еще не было. Естественно, они проявили к американской технической новинке огромный интерес и очень настоятельно попросили нас помочь им в получении информации об этих ППБП...

Вторым этапом операции стала перепроверка полученной информации. Учитывая, что плавучая буровая платформа имеет значительные, до 100 м2, габаритные размеры, убедиться в фактическом наличии У американцев ППБП было уже не очень сложно. Ведь мы знали место поиска – Мексиканский залив, побережье Техаса – и понимали, что нам следует искать на тамошнем шельфе. Вслед за этим разведуправление КГБ СССР начало проводить активные действия, целью которых °нло определение места, где создавался проект «MOHOL», и установление конкретных лиц, причастных к разработке ППБП».

В результате серии разведывательных мероприятий удалось «выйти» на европейца, имевшего доступ к секретным сведениям: расчетам, схемам и чертежам ППБП. Даже спустя сорок лет подробности вербовки этого человека остаются секретными. Мы лишь можем сообщить, что на сотрудничество с Москвой он пошел по идеологическим мотивам. В течение месяца он передал два тома технической документации.

«Всего же в общей сложности в «Гипроморнефть» мы передали около 1 тыс. страниц технической документации на американскую ППБП. Вся операция заняла около 7 месяцев, и в результате научно–техническая разведка КГБ СССР сэкономила стране сотни миллионов долларов и годы напряженного труда тысяч специалистов»496.

Секретное досье на «Могол», кстати, по сей день хранится в архивах Министерства национальной безопасности Азербайджана.

Это не единственный эпизод деятельности чекистов из провинции за пределами Советского Союза. Например, в годы «холодной войны» украинская разведка «обладала довольно большой самостоятельностью и выполняла практически все функции полноценной государственной разведывательной структуры – разумеется, с некоторыми специфическими особенностями».

Вот что рассказал об этой малоизвестной странице истории генерал–майор госбезопасности, доктор юридических наук Георгий Ков–тун. С 1972 по 1979 год он работал помощником и начальником секретариата главы КГБ СССР Юрия Андропова, а с 1982 года по 1991 год зампредом КГБ.

«Украинская разведка создавалась в годы Великой Отечественной войны на основе партизанского движения. После войны она утратила свою актуальность. А затем, начиная с 60–х годов, украинская разведка вновь стала набирать обороты. В ее системе формировались новые подразделения. И она стала не только выполнять поручения ПГУ КГБ СССР, но и получила задачи, которые решала самостоятельно, лишь согласовывая их с Центром. К началу 70–х небольшой разведотдел КГБ УССР превратился в полноценную разведслужбу, которая решала такие же задачи, как и Центр. Хотя, разумеется, меньшие по объему. ПГУ СССР никогда жестко не указывало – делайте то, не делайте этого. Оно координировало нашу работу, а иногда и просило – мы хотели бы через ваши возможности решить ту или иную задачу. В общем, не просто ставилась жесткая задача, а давались рекомендации. И разведка УССР решала эти задачи и весьма успешно.

Центр делегировал украинской разведке много функций. И прежде всего разведку, связанную с использованием украинской диаспоры за рубежом. Наша разведка стала даже монополистом в этой области и работала во всех странах, где находилась украинская диаспора. Мы справлялись абсолютно со всеми задачами, буквально по всем направлениям деятельности, какие только существуют в любой разведке. Информация добывалась исключительно ценная, которой в ряде случаев даже в центре, в ПГУ, не было, причем не только в политической области, но и по другим направлениям. Поэтому ценность украинской разведки значительно возросла, и она получила всеобщее признание среди профессионалов. Мы систематически посылали своих представителей за рубеж на работу в различные дипломатические и иные заграничные представительства. Буквально во всех странах, где существовали рези–дентуры советской разведки, были представители Украины. Мы решали задачи не только для правительства СССР, но и для руководства нашей республики – ведь Украина как член ООН играла очень важную роль на международной арене. Поэтому украинскому руководству тоже было важно располагать соответствующей информацией. Добывала ее прежде всего агентура и другие источники – хорошие контакты разведчиков, которые работали за границей или периодически туда выезжали, чтобы встречаться с наиболее ценными источниками.

Украинская разведка участвовала и в отборе кадров и подготовке разведчиков–нелегалов. Правда, потом они переходили в распоряжение Центра – управление «Н» подчинялось исключительно ПГУ КГБ СССР. Это была сверхответственная задача, и не все к ней допускались. Но мы пользовались особым доверием Центра.

В разведку брали людей, имевших высшее образование,'опыт оперативной работы и владеющих как минимум одним иностранным языком. Их направляли на учебу, где они получали второе высшее специальное – разведывательное – образование...»

Вопросами разведывательной деятельности занималось не только республиканское управление КГБ, но и подчиненные ему подразделения. Снова процитируем Георгия Ковтуна:

«Разведотделы создавались и в областных управлениях КГБ. Но только там, где были возможности выхода на зарубеж, и прежде всего – на страны главного противника, то бишь США и их союзников. В Украине такие подразделения были во всех областях, но наиболее крупные – в Одесской, Львовской, Тернопольской и Ивано–Франков–ской. Там были очень широкие связи с заграницей и, соответственно, возможности добывать разведывательную информацию в интересах государства по всем направлениям: политическому, экономическому и научно–техническому. Последнее, кстати, в то время велось очень активно, это сейчас условия изменились, поскольку широкие научные связи позволяют решать эти вопросы и без участия разведки. Потому сейчас подразделений по добыче научно–технической информации у нас вообще нет. А раньше они входили в состав разведки и очень помогали в развитии отечественной научно–технической мысли.

Областные управления участвовали в решении задач по поручению центральной украинской разведки. Часть задач ставилась по поручению или согласованию с ПГУ, а часть делегировалась из областных управлений. Они участвовали и в добывании информации по всем направлениям разведки, в том числе принимали посильное участие в подготовке кандидатов для дальнейшего обучения на нелегалов, которых можно было направлять за рубеж. Областные управления осуществляли их первичное обучение и подготовку. Они также готовили кадры для решения специальных задач за рубежом в случае обострения обстановки, угрожающего безопасности Советского Союза в целом Или гражданам Украины, которые находились в это время за границей.

Кстати, тогда очень много граждан Украины находилось за рубежом, это были высококвалифицированные специалисты в различных областях. Координировала работу по подготовке кадров для обеспечения безопасности этих людей украинская разведка»497.

О масштабах и направлениях деятельности украинской разведки в начале восьмидесятых годов прошлого века рассказали Сергей и Эллина Нестеренко и отставной генерал–майор Службы безопасности Украины (аналог Российской ФСБ) Александр Невздоля в книге «Досье генерала госбезопасности Александра Невздоли». В начале восьмидесятых годов прошлого века последний возглавил «разведподразделе–ние во Львовском КГБ». Вот что он рассказал:

«В моем подразделении было 15 человек – прекрасные люди с незаурядными способностями и высокой подготовкой. Потому что все стремились попасть в это подразделение, а отбирали самых лучших отовсюду – из контрразведки, из оперативно–технических отделов и других подразделений. Это были люди, обладающие способностью прогнозировать, анализировать, сопоставлять факты, словом, грамотно работать с информацией, создавая из разрозненных мельчайших фрагментов целую картину. Далеко не каждый человек подходит для такой работы...

Кто в советское время мог выехать за границу? Как правило, творческая и научно–техническая интеллигенция, люди с учеными степенями – академики, профессура, руководители учебных и научно–исследовательских институтов... Разведывательная агентура – это люди, состоявшиеся в жизни, умеющие и без посторонней поддержки добиваться своих целей и сотрудничающие с Комитетом в силу патриотических убеждений.

Работать с такой элитной агентурой очень приятно. Ты встречаешься с очень интересными людьми, свободными и независимыми, уверенными в себе и своей значимости, сознательно и добровольно оказывающими помощь государству. Они понимали, что добытая ими информация сыграет важную роль в развитии страны, и потому почти всегда приносили какие–то новые ценные сведения.

...На такую встречу идешь минимум часа на четыре, и начальство не спрашивает: а когда ты вернешься? ...время не ограничивалось: я должен был очень внимательно выслушать человека, глубоко вникнуть в то, что он рассказывает. Потом я еще просил его изложить все на бумаге, чтобы случайно не исказить информацию. А позже, когда я готовил аналитический доклад, то еще и советовался, правильно ли я обобщил полученную информацию.

Особенно это касалось научно–технической информации. Нужно признаться честно и прямо: КГБ – соавтор огромного количества советских научных открытий и изобретений.

Мы получали задания из научных центров и ориентировали своих агентов на добычу той или иной научно–технической информации. И вот один агент привезет какие–то данные из одной страны, другой – из другой, третий – из третьей и так далее. А потом глядишь – и научное открытие, и технологический прорыв советских ученых! Вот так у нас рождались передовые технологии. Тащили по ниточке со всего мира. Вообще–то, в этом направлении работают все разведки мира. Потому что можно сотни миллионов вкладывать в какие–то разработки, а можно почти бесплатно утащить готовое. Во имя интересов государства.

Мы активно работали и в области политической разведки. Специфической особенностью работы западноукраинского подразделения разведки было проникновение в зарубежные националистические центры и получение упреждающей информации об их планах. В этом особенно преуспело Львовское управление. Мы заранее получали почти всю информацию об отправках зарубежным центром ОУН на территорию Западной Украины эмиссаров и «поставках» литературы, материальной помощи диссидентам и националистам.

Ежегодно только по Львовской области за рубеж выезжало солидное количество агентов украинской разведки. Это были высокоподго–товленные в научном и оперативном плане специалисты, которые приносили огромную пользу государству»498.

В качестве иллюстрации деятельности этих людей на Западе процитируем другой фрагмент книги Александра Невздоли:

«Было у меня одно дело, условно назовем его «Эльза». До меня им занимался другой сотрудник. В центре изучения был очень интересный объект, который имел возможность выезда за границу на постоянное место жительства. А значит, представлял потенциальную ценность для разведки. С ним очень кропотливо работали, дело насчитывало уже несколько томов. Ведь нужно было убедиться, что, оказавшись за границей, человек не передумает сотрудничать с КГБ. Но когда он уехал, сложилось так, что долгое время в Комитете считали, что объект не оправдал ни надежд, ни вложенных средств, ни усилий.

Поскольку дело было очень серьезное, то я как руководитель подразделения вел его лично. Я мог его кому–то передать, но какое–то интуитивное ощущение, профессиональное чутье, что ли, подсказывало мне: здесь не все так просто, как кажется на первый взгляд. И вот к нам с инспекторской проверкой приехал генерал П., он был тогда руководителем подразделения украинской разведки. Очень опытный работник, прошел очень серьезную подготовку, работал в Вашингтоне и Нью–Йорке, но попал в серьезный переплет, его едва оттуда вывезли. И вот он приехал к нам проверять дела, оперативные подборки. Долго читал дело «Эльза», несмотря на то что и раньше был с ним знаком, изучал последние материалы. Потом наклонился, поискал под столом корзину для бумаги и по–дружески посоветовал: «Сожги это дело, чтоб никто его не читал, и выкинь пепел. Это мой тебе совет».

Понятное дело, мне этот совет пришелся не по душе. И не только Потому, что было обидно, что вся работа, которую мы с моим предшественником проделали, пойдет насмарку. Я просто почувствовал: советы сверху – это, конечно, хорошо и полезно, но генерал судил о деле по бумагам. А я знал душу этого человека. И потому, вопреки рекомендациям, дело в архив не сдал. А потом наш объект так устроил свою жизнь за границей, что этим делом заинтересовались не только в Киеве, но и в ПГУ СССР. Дело затребовали в Москву. Так и не знаю, чем все закончилось, но это была редчайшая удача для разведки»499.

«Застой» в Ясенево и активность резидентур

Несмотря на политические брожения в стране в середине восьмидесятых годов прошлого века, внешняя разведка продолжала активно работать. Так, в 1985 году разведкой в «инстанции, министерства и ведомства направлено свыше 8 тысяч информационных материалов, в том числе более 700 аналитических документов, из них 185 – особой важности»500. В частности, по линии НТР в 1985 году «реализовано более 40 тысяч информации и 12 тысяч типов образцов».

«С учетом главных задач и по заданиям Государственной комиссии Совета Министров СССР по военно–промышленным вопросам добыто свыше 15 тысяч материалов и более 6500 типов образцов. В Министерство обороны и Генеральный штаб направлено 1610 материалов и 309 типов образцов»501.

Аналогичные по содержанию фразы можно прочитать и в более поздних отчетах.

По утверждению западных экспертов, ежегодно ПГУ КГБ предоставляло 25 000–40 000 «информационных отчетов» и 12–13 образцов зарубежной техники, большинство из которых было запрещено ввозить в соцстраны. В 1986 году стоимость этого оборудования оценивалась в 550 млн рублей, а в 1988–1989 годах этот показатель возрос до одного миллиарда. Также иностранные эксперты утверждают, что при создании 150 систем советского оружия незаконно использовались западные разработки.

Хотя сухие строчки официальных документов не могли отразить происходящих в центральном аппарате ПГУ КГБ процессов. Постепенно на смену руководителям–профессионалам, начинавшим свою карьеру с рядовых должностей, приходили бывшие комсомольские и партийные функционеры.

По утверждению одного из ветеранов внешней разведки: «С приходом к руководству ПГУ Владимира Крючкова (в 1971– 1974 годах первый заместитель начальника внешней разведки, с 1974 по 1988 год – начальник ПГУ КГБ. – Прим. авт.) вмешательство партийных органов в дела разведки усилилось. Это выражалось в том, что ряды профессионалов периодически «укреплялись» партийными кадрами. В результате ключевые посты в главке занимали бывшие комсомольские и партийные функционеры, а кадровые офицеры отодвигались на второй план. Разве не обидно было рядовому оперу, когда какой–нибудь комсомольский вожак в одночасье получал майорское звание и должность помощника начальника отдела, а ему самому удавалось добиться этого статуса только после 15–18 лет тяжелой службы? Всякого рода поблажками пользовались во внешней разведке и протеже партийных толкачей»502.

К сожалению, среди них не было новых Павлов Фитиных (руководил внешней разведкой на протяжении всей Великой Отечественной войны, занял этот пост почти сразу же после прихода на Лубянку) и Юриев Андроповых. Большинство лишь исполняли указания вышестоящего начальства и пресекали всякую инициативу подчиненных.

В качестве примера можно вспомнить такой эпизод. В середине восьмидесятых годов прошлого века в конференц–зале на восемьсот мест штаб–квартиры советской внешней разведки прошла очередная партийная конференция. В президиуме сидели руководители разведки и курировавший ее представитель ЦК КПСС. Энергичный в «показухе», очередной начальник Управления «Т» (научно–техническая разведка) , но не ее истинный руководитель, бодро докладывал о достижениях. Отчитываться было о чем. Но почему–то он особо выделил работу над спецзаданием ЦК партии по добыванию технологии производства высококачественного мороженого.

Подуставшие от пустых речей разведчики дремали или негромко обсуждали свои дела. После сообщения об успешном выполнении «спецзадания по мороженому» зал разразился неистовыми аплодисментами503.

Несмотря на «застой» в центральном аппарате, органы добывания в последние годы существования Советского Союза продолжали активно действовать. Например, директор ЦРУ У. Уэбстер заявил в феврале 1990 года, что КГБ продолжает расширять свою разведывательную деятельность, «особенно в Соединенных Штатах, где возросло число попыток вербовок людей, обладающих техническими знаниями или допущенных к технической информации».

В Западной Европе Управлению «Т» удалось получить данные из Италии по системам тактической радиоэлектронной связи «Катрин», разработанной для НАТО в начале девяностых годов, а также использовать группу западногерманских хакеров для проникновения в базу данных Пентагона и других научно–исследовательских и военно–промышленных компьютерных систем.

В начале девяностых годов сотрудники советской научно–технической разведки упорно пытались проникнуть в Японию и Южную Корею, сосредоточив все усилия на этом регионе504.

Нужно также отметить и другой важный аспект. Несмотря на все катаклизмы в стране, сотрудники внешней разведки сохранили доверительный стиль взаимоотношений со своими агентами. В качестве примера можно привести фрагмент перевода опубликованной в газете «Лос–Анджелес Тайме» статьи, посвященной разоблаченному советскому агенту – сотруднику ФБР Роберту Ханссену.

«ФБР приводит многочисленные письма КГБ и СВР своему агенту. Эти письма демонстрируют психологическую тонкость и удачно симулированное «человеческое участие», которое побуждало Ханссена работать даже тогда, когда он потерял интерес к деньгам. Его кураторы все время говорили, как сильно они от него зависят, и тем самым заставляли Ханссена чувствовать психологическую зависимость от них – весьма изящный ход.

Все это контрастирует с тем, как, судя по множеству опубликованных мемуаров, обращались в ЦРУ с перевербованными агентами КГБ: в лучшем случае – холодно, корректно и бюрократически, в худшем – небрежно до такой степени, что это граничило с безответственностью. Создается впечатление, что у кураторов из ЦРУ очень напряженная частная жизнь и им некогда проводить вечера с эмигрантами; к тому же они полностью сосредоточены на служебных интригах. Ограниченный ханжеский провинциализм кураторов из ФБР сделал напряженными отношения с завербованными русскими, которые не могли удержаться от выпивки»505.

Аресты вместо оперативных игр

Во второй половине восьмидесятых годов прошлого века произошли два события, повлиявшие на работу разведки и контрразведки.

Первое из них – в 1988 году пост председателя КГБ занял Владимир Крючков. Не будем подробно рассказывать о том, как его профессиональные и личные качества оценивали отдельные чекисты, отметим лишь, что в вину ему ставили не только неудачную попытку организации государственного переворота и последовавшую за этим ликвидацию «Комитета», но и, мягко говоря, порой нежелание понимать специфику разведывательной и контрразведывательной деятельности.

Второе событие. В апреле 1985 года свои услуги КГБ предложил сотрудник советского отдела ЦРУ Олдрич Эймс. По роду своей деятельности он занимался вопросами контрразведки и поэтому имел отношение ко всем наиболее охраняемым тайнам агентства касательно его операций против Москвы, включая список имен агентов, которые работали на ЦРУ в Советском Союзе. Через несколько лет после этого события американцы вынуждены будут признать, что предатель «нанес самый существенный ущерб за всю историю существования разведывательного ведомства США»506. Заместитель резидента вашингтонской резидентуры советской внешней разведки Виктор Черкашин, не без основания опасаясь предателей из числа сотрудников резидентуры или центрального аппарата, лично вылетел в Москву и доложил о новом агенте начальнику внешней разведки Владимиру Крючкову.

По утверждению Виктора Черкашина, последний решил сразу же использовать полученные от агента данные в своих личных интересах. После смерти его покровителя Юрия Андропова и множества внутриполитических проблем положение Владимира Крючкова на посту начальника Первого главного управления было не очень устойчивым. А тут Олдрич Эймс со списком агентов ЦРУ. В течение одного года советская контрразведка арестовала свыше десяти агентов американской разведки. Еще нескольким предателям удалось уйти на Запад и спастись от возмездия. По утверждению беседовавших с Виктором Черкашиным журналистов, он:

«...с горечью вспоминает, что именно Крючков решил быстро арестовать и казнить двойных агентов, выданных Эймсом и .работавших внутри КГБ на ЦРУ. Эти поспешные действия, в конечном счете, видимо, натолкнули ЦРУ на подозрение, что произошло нечто неладное. Как бывшие сотрудники ЦРУ, так и офицеры КГБ сейчас убеждены, что если бы КГБ действовал более постепенно и хитроумно против «кротов», скажем, в течение нескольких лет кормил их дезинформацией или превратил в «тройных» агентов против США, ЦРУ никогда не смогло бы вычислить, что пострадало от внезапной измены.

До сего времени западные аналитики считали, что именно давление со стороны советского Политбюро заставило руководство КГБ действовать поспешно с арестом «кротов» и казнью, по крайней мере, 10 человек, подставив таким образом Эймса. По утверждению Черкашина, это был Крючков, и только он. После всех неприятностей теперь он мог показать Политбюро, что действует решительно, «чистит дом». Он не думал об Эймсе, или о Черкашине, или о чем–нибудь другом. Он думал только о себе»507.

Можно обвинить в предвзятом отношении Виктора Черкашина к своему начальнику. Вот только факты косвенно подтверждают высказанную ветераном внешней разведки версию. Согласно публикациям в «открытой» печати, не только отечественной, но и зарубежной, несколько агентов из списка Олдрича Эймса во время нахождения на территории Советского Союза не поддерживали связь со своими американскими хозяевами. В течение нескольких месяцев чекисты вели за ними круглосуточное наблюдение, проводили мониторинг радиоэфира, возможно, даже производили негласные обыски в их квартирах в надежде обнаружить тайники, но все бесполезно. Прямых доказательств их шпионской деятельности обнаружить не удалось. Как в такой ситуации поступали чекисты при Юрии Андропове? Терпеливо ждали, пока агент «проснется» или американцы проявят к нему интерес, либо под благовидным предлогом переводили на работу, где подозреваемый уже не имел доступа к государственной тайне. А при Владимире Крючкове арестовывали, даже несмотря на то что было сложно придумать убедительную причину «провала» агента и обвинить во всем сотрудников московской резидентуры ЦРУ. В результате Олдрич Эймс был арестован в феврале 1994 года и сейчас отбывает пожизненное заключение в американской тюрьме.