Юлиус Эвола Julius Evola оседлать тигра

Вид материала

Документы

Содержание 11. Действие без желания. Причинный закон

Подобный материал:

• Юлиус Эвола Фашизм: критика справа Эвола юлиус. Фашизм: критика справа, 4763.58kb.
• Юлиус Эвола Фашизм: критика справа Эвола юлиус. Фашизм: критика справа, 4763.7kb.
• Декларация Глав Правительств о сохранении тигра, 187.38kb.
• Соната для фортепиано, ля минор,, 87.15kb.
• Субстратні явища в історії мов, 186.31kb.
• Тема: Жизнь хозяина Уссурийской тайги под угрозой!, 208.02kb.
• Закон есть закон, 1431.22kb.
• Nat Geo Wild Margarita Sanz Тел.: +44 20 7751 7690, 1090.18kb.
• Древние цивилизации, 89.49kb.
• А. Барбараш, 618.74kb.

11. Действие без желания. Причинный закон


Теперь необходимо уделить внимание тому особому аспекту рассматриваемого здесь пове­дения, который относится к более широкой области, так или иначе затрагивающей каждого человека. Мы имеем в виду жизненное про­странство, понимаемое как область различно­го рода деятельности и реализации, которые являются результатом осознанного решения со стороны индивида. То есть речь здесь идет уже не о просто переживаемом опыте, но непо­средственно о процессах, подчиненных опреде­лённой цели. Как уже говорилось, изучаемый нами человеческий тип благодаря своему внут­реннему складу занимает в этом вопросе пози­цию, сущность которой в мире Традиции опи­сывалась двумя основополагающими максима­ми. Первая из них гласит, что следует действо­вать, не заботясь о результатах, не принимая в расчёт возможный успех или неудачу, победу или поражение, выгоду или убыток, не говоря уже об удовольствии или страдании, одобре­нии или неодобрении со стороны других.

Подобного рода действие называют также «действием без желания». Доказательством присутствия в человеке высшего измерения является его способность вкладывать в дейст­вие подобного рода не меньшее, но, напротив, даже большее усердие, чем то, которое обычно проявляет человек другого типа в обычных действиях, имеющих обусловленный характер. Здесь также можно говорить о правиле «делай то, что должно быть сделано», о безличном действии. Необходимое для этого сосущество­вание двух начал ещё более явственно прояв­ляется во второй традиционной максиме — «деяние недеянием». При помощи этой пара­доксальной формулы дальневосточная муд­рость описывает такой вид действия, который не вовлекает и не «движет» высший принцип, «бытие» в себе, каковое, однако, остается при этом истинным субъектом действия, тем, чему данное действие обязано своей начальной дви­жущей силой и тем, что одновременно его под­держивает и направляет от начала до конца.

Вполне понятно, что нечто подобное воз­можно главным образом тогда, когда человек подчиняется «собственной природе» и тому, что вытекает из данной ситуации, активно при­нятой им на себя в качестве индивида в суще­ствовании. Более того, только в этом случае имеет силу правило действовать, не думая о ре­зультатах, делать то, что должно быть сделано, поскольку содержание подобного действия оп­ределяется не представлениями об абстракт­ной и абсолютной свободе, но естественным внутренним законом.

Если «дионисийская» позиция связана глав­ным образом с рецептивным аспектом испыта­ния и утверждения себя в сердце становления, что может иметь место при встрече с непред­сказуемым, иррациональным и проблематичным, то вышеуказанная ориентация, таким об­разом, затрагивает специфически активный и в некотором смысле внешний аспект личного по­ведения и самовыражения. В частности, ко второму случаю применима последняя макси­ма мира Традиции: «быть цельным в раздроб­ленном, прямым в кривом». Мы уже затрагива­ли этот момент, говоря об особой категории действий, которые на самом деле являются пе­риферийными и «пассивными», не затрагивают внутренней сущности и практически представ­ляют собой механические рефлексы и бессоз­нательные чувственные реакции. Та же вооб­ражаемая полнота чистой «жизни», которая почти целиком обусловлена биологически, по сути ненамного превышает этот уровень. Но действие, исходящее из глубинного и в некото­ром смысле сверхиндивидуального ядра, из бы­тия как «бытия, проявляющего себя в акте», имеет совершенно другой характер. Подобного рода действиям, независимо от их предмета, присуща целостность. Их качество неизменно, неделимо и всегда остается равным себе: это чистое самовыражение, которое равным обра­зом может проявляться как в самом скромном изделии, сделанном руками ремесленника или даже произведенном механически, так и в аде­кватных действиях в опасных обстоятельствах или в ситуациях, требующих умения распоряжаться и держать под своим контролем круп­ные материальные или социальные силы. Пеги, говоривший, что хорошо сделанная работа сама по себе уже является вознаграждением, что настоящий мастер с одинаковым усердием исполняет как ту работу, которую увидят дру­гие, так и ту, которую не увидит никто, в сущ­ности, лишь повторил идею, широко распро­странённую в мире Традиции. Мы ещё вернем­ся к этому вопросу в одной из последующих глав.

Пока же, похоже, имеет смысл прояснить ещё один частный момент, имеющий отноше­ние к обсуждаемой нами теме. Речь идёт о пра­вильном понимании смысла той максимы, со­гласно которой «делая должное», не следует принимать в расчет в качестве побуждений ни удовольствие, ни страдание. Вероятно, здесь могут возникнуть ассоциации с поведением, опирающимся на нечто вроде сухой и обеску­раживающей концепции «морального стоициз­ма». Действительно, человеку, действующему исходя из «жизни», а не из «бытия», трудно представить себе возможность вышеописан­ной ориентации, если он не приемлет ни какой-либо абстрактной нормы, ни некоего «долга», подавляющего естественное влечение индиви­да, поскольку последнее, напротив, побуждает его к поискам удовольствия и заставляет избегать страдания. Однако, это общее место, кото­рое на самом деле является результатом неза­конного обобщения того, что свойственно ис­ключительно определенным ситуациям, где удовольствие и страдание по зрелому размыш­лению оказываются лишь заключительными идеями, которым предварительное рациональ­ное рассуждение отводит роль целей и эффек­тивных побудителей действия. Но для всех «здоровых» натур (здесь вполне уместно ис­пользовать это выражение) ситуации подобно­го рода более редки, чем это принято думать; гораздо чаще в начале стоит не рефлексия, но определенное движение жизни, которое в ре­зультате развития отзывается как удовольст­вие или страдание. Действительно, если опре­деляющими для собственного поведения явля­ются исключительно гедонические или эвдемо­нистические ценности, то можно говорить о «декадансе» жизни. Подобное поведение ведет к распаду и разочарованию. Приблизительно также развратный и порочный человек скло­нен понимать «удовольствие» в любви; для него то чувство, которое для других является естественным результатом эротического вле­чения, завершающегося овладением женщи­ной и соитием с ней, становится заключитель­ной целью, для которой все остальное служит средством.

В любом случае важно научиться проводить различие — также известное традиционным учениям — между вожделеющим счастьем (или удовольствием) и «героическим» счастьем (или удовольствием); мы используем здесь слово «ге­роическое» с учётом ранее сделанных оговорок. То же различие существует между двумя проти­воположными образами жизни и типами чело­века. Первый вид счастья, или удовольствия, принадлежит натуралистическому уровню и от­мечен пассивностью по отношению к миру по­буждений, влечений, страстей и склонностей. Согласно традиции, в основе натуралистиче­ского существования лежит желание и жажда; вожделеющее удовольствие это то, которое свя­зано с удовлетворением желания наподобие мгновенному утолению жгучей жажды, тол­кающей жизнь вперед. В противоположность ему «героическое» удовольствие сопровождает решительное действие, исходящее из «бытия», из высшего уровня жизни; в некотором смысле оно смешано с тем особым состоянием опьяне­ния, о котором мы говорили чуть выше.

Согласно норме чистого действия, не следу­ет принимать в расчет только удовольствие и страдание первого, то есть натуралистическо­го типа. Однако чистое действие также может доставлять особого рода удовольствие или сча­стье, и, следовательно, вовсе не обязательно должно быть чем-то скучным, отвлечённым и нудным; в нём также могут присутствовать и огонь, и порыв, но совершенно иного рода, со­провождающиеся постоянным присутствием и прозрачностью высшего принципа, сохраняю­щего состояние покоя и отрешённости, кото­рый, как говорилось, и является истинно дей­ствующим началом. Здесь также очень важно не смешивать форму действия (то есть его внутреннее значение, тот его образ, в котором оно имеет ценность для Я) с его содержанием. В принципе всё, могущее служить предметом вожделеющего и пассивного удовольствия, также может стать объектом героического или положительного удовольствия, и наобо­рот. Речь идет об ином измерении, где дозволе­но всё, но дозволено именно потому, что это из­мерение дополнительно объемлет те возмож­ности, которые выходят за рамки обусловлен­ного натурального существования. Однако на практике довольно часто бывает так, что до­биться этого можно исключительно при усло­вии предварительного качественного измене­ния, того пресуществления чувственного в сверхчувственное, которое мы чуть выше при­знали одним из основных аспектов интегриро­ванного и очищенного дионисийства.

В качестве последнего момента укажем на аналогию, существующую между положительным, героическим удовольствием и тем, кото­рое даже на эмпирическом уровне нередко яв­ляется результатом любой деятельности, дос­тигающей совершенства, то есть такого дейст­вия, в которое человек вкладывает себя цели­ком. Так, многим наверняка доводилось испы­тывать то удовольствие особого рода, которое возникает после долгих усилий, направленных на овладение неким приобретённым умением, когда оно доводится до высшей степени мас­терства, даётся легко и непроизвольно, почти как игра.

Итак, все рассмотренные выше элементы взаимно дополняют друг друга.

Теперь добавим ещё несколько соображе­ний, относящихся к более внешней области, то есть к сфере взаимодействий, которым подвер­жен даже тот индивид, которому удалось до­стичь целостности в нашем понимании, благо­даря тому, что он сохраняет свою сопричаст­ность определенному обществу, определенной культуре и определенной среде.

Чистое действие не равнозначно слепому действию. Поэтому правило действовать, не­взирая на возможные последствия, применимо к аффективным индивидуальным мотивам, но не касается необходимости знать объективные условия, которые следует принимать в расчёт при совершении того или иного действия, так как в противном случае оно никогда не достиг­нет совершенства или будет обречено на про­вал с самого начала. Дело даже не в том, что оно может не удастся, это как раз второсте­пенный момент, но эта неудача не должна быть результатом плохого знания условий его реа­лизации, то есть, в более широком смысле, не­знания каузальности, отношений между при­чинами и следствиями, закона согласованных действий и противодействий.

Имеет смысл несколько подробнее остано­виться на этом моменте, в том числе ради того, чтобы более точно определить поведение, при­емлемое для человека, обретшего целостность, после снятия принятых представлений о добре и зле. На самом деле реальное преодоление мо­рального уровня, без пафоса и полемики, про­исходит благодаря знанию, знанию причин и следствий, которое, собственно, и позволяет определённым образом выстроить своё поведе­ние. В этом случае на смену моральному поня­тию «греха» приходит объективное понятие «вины» или, точнее, «ошибки». Таким образом, для человека, центр которого расположен в трансцендентности, понятие «греха» имеет столь же мало смысла, как общепринятые и от­носительные представления о добре и зле, о за­конном и незаконном. На духовном уровне все эти понятия сгорают без следа, безо всякого шанса на возрождение. При желании можно сказать, что они лишаются своей абсолютной ценности и проходят проверку в объективных условиях как фактические следствия, которые вытекают из действия, внутренне свободного от подобных представлений.

Как и для других, ранее рассмотренных нами элементов поведения, приемлемого в эпоху распада, для этого элемента также имеется прямое соответствие в традиционных учениях. Здесь можно вспомнить — хорошо известный, но почти всегда плохо понимаемый, в том чис­ле вследствие излишних морализаторских на­слоений — так называемый кармический за­кон. Он касается тех следствий, которые есте­ственным и нейтральным путем, не имея ни ма­лейшего отношения к каким-либо позитивным или негативным моральным санкциям, вытека­ют из определенных действий, поскольку при­чина потенциально заложена в самих этих дей­ствиях. В некотором смысле это расширение тех законов, которые сегодня принято считать действующими для физических явлений; зако­нов, не накладывающих никаких внутренних ограничений на тот образ поведения, которое избирает человек, предварительно познавший эти законы. Относительно «зла» есть одна ста­ринная испанская поговорка, в которой хоро­шо передана эта идея: «Бог сказал: бери, что хочешь, и плати за это соответствующую цену», в Коране о том же сказано так: «Кто при­чиняет зло, причиняет его только самому себе». Таким образом, речь идет об умении учитывать возможность определенных объек­тивных реакций; если — даже в том случае, ко­гда они отрицательны — человек готов при­нять их, его действие остается свободным. Можно заметить, что точно так же в принципе относились ко всем детерминизмам, присущим тому, что в традиционном мире называли «ро­ком», которые, собственно, и лежали в основе всех разновидностей предсказаний и гадания: речь шла об определенных объективных на­правлениях развития событий, которые можно было принимать в расчет или нет, исходя из преимуществ или риска, заложенных в том или ином варианте выбора. Так аналогичным обра­зом, зная о неблагоприятном метеорологиче­ском прогнозе можно отказаться от рискован­ного восхождения в горы или от запланирован­ного полёта или всё же их совершить. Во вто­ром случае риск принимается с самого начала. Но свобода остается. Никакой «моральный» фактор не играет здесь ни малейшей роли. В некоторых случаях «естественная санкция», карма, может быть частично нейтрализована. Приведем еще одну аналогию: можно заранее знать, что определенный образ жизни может привести к заболеваниям организма. Можно пренебречь этим и затем, возможно, быть вы­нужденным прибегнуть к лекарствам для ней­трализации последствий. Тогда все сведётся к согласованию различных реакций, и оконча­тельный результат будет зависеть от того, ка­кая из них окажется сильнее. То же самое про­исходит и на нематериальном уровне.

В случае достижения высокого уровня бы­тийного единства можно таким же образом ин­терпретировать всё, что можно уподобить «внутренней санкции», то есть возникновение положительных чувств при совершении одних поступков, отрицательных — при противопо­ложных, или соответствующих «добру» и «злу» в зависимости от того конкретного содержа­ния, которое вкладывают в эти понятия в дан­ном обществе, социальном слое, культуре и времени. Помимо чисто внешних, социальных реакций, страдания, угрызения совести, чувст­во вины или стыда могут вызывать те поступки, которые идут наперекор той основной тенден­ции, которая, несмотря ни на что преобладает в душе человека (для обычного человека речь почти всегда идет о социально-наследственных условиях, действующих в его подсознании) и только чисто внешне заглушена другими тен­денциями и произволом «физического Я»; ко­гда же, напротив, следуют этой тенденции, возникает чувство удовольствия и удовлетворе­ния. Наконец, следует отметить, что воздейст­вие негативной «внутренней санкции» может оказаться настолько сильным, что дело кончит­ся крахом, как в уже описанном ранее случае, когда человек, выбравший определённый иде­ал и линию поведения, исходя из той тенден­ции, которую он оценил как наиболее глубо­кую и аутентичную для себя, позднее уступает другим, пассивно констатируя свою слабость и свое поражение и ничего не предпринимая про­тив душевного разлада, порожденного множе­ством не согласованных тенденций.

Подобные аффективные реакции имеют чис­то психологический характер и происхожде­ние; они могут никак не сказываться на внут­реннем качестве действий, поскольку не име­ют трансцендентного значения, то есть харак­тера «моральных санкций». Они являются в своём роде «естественными» фактами, которые не стоит обременять мифологическими мо­ральными интерпретациями, если достигнута подлинная внутренняя свобода. Именно как таковые они были зафиксированы Гюйо, Ниц­ше и многими другими авторами в качестве ре­альных феноменов «морального сознания», на которых другие сочинители почти эксперимен­тально — незаконно переходя от уровня психо­логических фактов на уровень чистых ценностей — пытались основать этику, не опираю­щуюся открыто на религиозные императивы. Этот аспект исчезает сам собой, когда достига­ется единство бытия и действие исходит из это­го единства. Дабы окончательно устранить лю­бые ограничивающие выводы и всякую опору, добавим сюда еще один пункт: он исчезает, ко­гда бытие обретает единство посредством во­левого выбора — ибо это также требует неко­его выбора, направление которого не является обязательным. Можно выбрать также не­единство; среди рассматриваемых нами выс­ших типов, встречаются такие, кто может себе это позволить. В подобном случае единство не то чтобы действительно отсутствует, скорее оно — не овеществлено, существует на более глубоком, скрытом уровне.

Наконец, в кавычках, можно напомнить, что в той же традиции, к которой относится док­трина кармы, не исключена возможность не только исчезновения указанных эмоциональ­ных реакций («безгрешность», внутренний нейтралитет в добре и зле), но и возможность «магической» нейтрализации (если можно так выразиться) собственно кармических реакций, доступная тому, кому удается реально выжечь в себе свою натуралистическую составляю­щую и тем самым достичь активной дезиндивидуализации.

Можно воспользоваться этим небольшим отступлением, чтобы заодно объяснить каким образом безо всякого пафоса можно безлично устранить «моральный» уровень, и заодно рас­смотреть причинно-следственный закон во всем его объёме. Выше мы говорили об облас­ти внешнего действия, где уже требуется зна­ние этого закона. Во внутренней же области речь идет о знании того, какие «удары по соб­ственному Я» потенциально могут нанести оп­ределенные поступки и, следовательно, об умении сообразовывать их с той же объектив­ностью. Комплекс «греха» является патологи­ческим образованием, возникшим под знаком Бога-личности, «морального Бога». Осознание совершенной ошибки вместо чувства греха, напротив, было отличительной чертой тради­ций метафизического характера, и это одна из тех идей, которую стоило бы усвоить сегодня высшему человеку для выстраивания своей линии поведения в соответствии с ранее изло­женными принципами, вне всяких религиоз­ных пережитков. Следующее замечание Ф. Шюона позволяет лучше понять эту идею: «Индусы и народы Дальнего Востока не имеют понятия „греха" в семитском значении этого слова; они различают действия не исходя из некой внутренне присущей им ценности, но исходя из их уместности с точки зрения космических или духовных реакций, а также об­щественной пользы; они делят их не на „нрав­ственные" и „безнравственные", но на полез­ные и вредные, приятные и неприятные, нор­мальные и ненормальные, при условии (за ис­ключением, если только не жертвуют пер­вым — но вне рамок любой этической класси­фикации — во имя духовного интереса. Они могут доводить самоотречение, самоотвержен­ность, умерщвление плоти до крайних преде­лов того, что может вынести человек, но не становятся от этого „моралистами"».


* * *


На этом можно завершить первую часть на­шего исследования. Подытоживая, можно ска­зать, что человек, для которого новая свобода не означает разрушения, поскольку он благо­даря своему особому внутреннему складу либо уже обладает прочной опорой в самом себе, либо способен завоевать её посредством экзи­стенциального разрыва уровня, восстанавли­вающего контакт с высшим измерением «бы­тия», способен обрести особое видение реаль­ности, свободное от человеческого и морально­го элемента, от проекций субъективности, от концептуальных надстроек, финалистского и теистического характера. Об этой редукции к чистой реальности в области общего видения мира и жизни более подробно мы поговорим в дальнейшем. Её обратной стороной становится возращение самой личности к чистому бытию; свобода чистого существования во внешнем мире совпадает с обнаженным принятием соб­ственного естества, откуда человек выводит собственную норму, которая становится для него законом, налагаемым на себя в той мере, в какой ему не достаёт единства в начале пути, в той мере, в какой сильны в нем отвлекающие вторичные тенденции и влияние внешних фак­торов.

На практике в области действия был рас­смотрен опытный режим, имеющий два уровня и две цели: сначала познание-испытание себя, как детерминированного бытия, затем испыта­ние себя как бытия, в котором позитивно при­сутствует измерение трансцендентности. Ут­верждение этого измерения в качестве послед­него основания для собственного закона явля­ется высшим оправданием этого закона. При полном распаде в атмосфере всеобщего разло­жения проблема абсолютного и незыблемого смысла жизни имеет только одно решение, а именно: прямое принятие собственного обна­женного бытия с ориентацией на трансцен­дентность.

По поводу образа поведения при контакте с миром можно сказать, что по достижении пол­ной ясности относительно себя самого и про­верки себя самого общим правилом должна стать бесстрашная открытость любому воз­можному опыту, свободная ото всяких уз, но требующая сохранять отрешенность. Если по­добного рода опыт повышает жизненную на­пряженность и включает механизм преодоле­ния с целью пробуждения и поддержания без­мятежного принципа трансцендентности в себе, то общее направление имеет нечто схожее с тем, что Ницше называл дионисий-ским состоянием: но это состояние должно быть определённым образом интегрировано, так что здесь, возможно, будет более уместно использовать для его характеристики понятие «дионисийского аполлонизма». Однако если под контактом с миром понимается не просто пережитый опыт как таковой, но проявление себя вовне посредством активных действий и инициатив, то имеет смысл говорить о стиле цельности в любом акте, о чистом и безличном действии «без желания», без привязанности.

Мы также уделили внимание особому со­стоянию ясного опьянения, которое также свя­зано с рассматриваемым нами направлением и является важнейшим элементом для интере­сующего нас здесь типа человека, поскольку оно заменяет в нашем случае то состояние ду­шевного подъема, которое в другом мире ему могла дать либо среда, сформированная Тради­цией, то есть исполненная смысла, либо под­сознательная связь с аффектами и влечения­ми, с жизненной основой существования, с чистым bios. Наконец, мы посветили несколько соображений реализму действия и знанию, ко­торые должны прийти на смену мифологии внешних моральных санкций и «греха».

Читатель, знакомый с другими нашими рабо­тами, сумеет уловить сходство, существующее между сделанными нами замечаниями и неко­торыми правилами, существующими в различ­ных школах и течениях мира Традиции, где они, однако, почти всегда относятся исключи­тельно к «внутренней доктрине». Повторим уже сказанное, а именно, что исключительно по конъюнктурным соображениям мы сочли уместным обратиться к тематике, затронутой отдельными современными мыслителями и, в частности, Ницше, воспользовавшись этим для того, чтобы установить связь с теми проблема­ми, которые занимали европейские умы, преду­гадавшие наступление нигилизма, мира без Бога и пытавшиеся найти положительный вы­ход из подобного состояния. Однако необходи­мо четко понимать, что мы могли бы обойтись вообще без этих ссылок. Исходя из тех соображении, прежде чем перейти к изучению от­дельных областей культуры и современных нравов, а также к вопросу о той позиции, кото­рую следует занять по отношению к ним, мы находим уместным вкратце рассмотреть одно из современных философских течений, извест­ное как экзистенциализм.