Становление нового мирового порядка и проблемы международной безопасности
Вид материала | Документы |
- Доклад на 2-ой международной научно практической конференции «Проблемы безопасности, 310.23kb.
- Штоль В. В. Армия «Нового мирового порядка». М.: Оги, 2010. 384, 62.39kb.
- Программа дисциплины «Проблемы международной безопасности» для специальности 080102., 264.54kb.
- Психология общественной и личной безопасности, 956.89kb.
- Орлов александр анатольевич проблема нового мирового порядка в отношениях великобритании, 671.76kb.
- В. А. Лисичкин, Л. А. Шелепин, 6627.09kb.
- Новиков М. М, 229.2kb.
- О проведении международной научной конференции преподавателей и аспирантов, 30.05kb.
- Программа Международной научно-практической конференции «Проблемы и перспективы инновационного, 77.77kb.
- «Русский Вестник», 1204.13kb.
Говоря о кризисе национальной идентичности, нельзя не упомянуть тесно связанную с ней эрозию национального государства в том виде, в каком оно складывалось начиная с ХV в. и достигло наивысшего развития к концу XIX в. С одной стороны, в ходе интеграционных процессов государства передают ряд своих функций наднациональным органам. С другой – эти процессы являются лишь отражением растущего могущества транснациональных экономических структур, влияние которых превосходит влияние любого отдельно взятого государственного ведомства. Регулирование деятельности таких структур в рамках отдельно взятого национального государства часто оказывается бессмысленным. Однако, как отмечалось выше, вряд ли правильно предсказывать полное исчезновение национальных государств. Скорее следует ожидать, что они будут постепенно утрачивать функции носителей исключительно суверенитета и включаться в иерархическую вертикаль в качестве среднего звена (над ними – международные организации и наднациональные органы интеграционных группировок, под ними – органы регионального и муниципального управления с расширенными полномочиями).
В этих условиях транснациональные корпорации, создавая собственные охранные и разведывательные службы, превращаются не просто в центры экономического влияния, но до известной степени в центры власти. Интересы связанных с ними социальных групп не совпадают более с интересами никакого государства вообще. Развитие транснациональных структур в развитом мире и рост их могущества продолжаются. В то же время эти структуры распространяют свое влияние и на остальную часть мира – развивающееся и постсоциалистическое пространство. Идеологическим обоснованием этого процесса служит классический экономический либерализм, основные постулаты которого применяются уже в масштабах не отдельного национального хозяйства, а всей планеты.
В то же время в XXI веке национальное государство продолжает оставаться и субъектом и объектом идентичности – и как носитель референтных общенациональных ценностей, и как инициатор культурной политики, обеспечивающей социализацию политики и взаимодействие этнических, конфессиональных и других групп.
С одной стороны, глобализация делает прозрачными границы между народами и государствами, ставит под вопрос прежнюю роль национального государства и связанную с ним национальную составляющую идентичности. С другой стороны, та же самая глобализация, способствуя сближению и интеграции различных социальных и этнических общностей, усиливает потребность в определении своей культурной и цивилизационной идентичности. На это обстоятельство, в частности, указывал С.Хантингтон: «Взаимодействие между народами разных цивилизаций усиливается. Это ведет к росту цивилизационного самосознания, к углублению понимания различий между цивилизациями и общности в рамках цивилизации».6
В условиях информационной открытости всего мира, повсеместной доступности СМИ, прежде всего телевизионных, появляется широкая возможность выбора, что бросает вызов как отдельным индивидам, так и целым национальным сообществам. В числе последних оказывается и национальное государство, культурное ядро которого размывается. Его подменяют глобально узнаваемые символы, которые рождает общее пространство информации и коммуникаций. Подъем национализма во всем мире, включая развитые страны Запада, оказывается одним из ответов на вызовы культурного глобализма через утверждение «осязаемых» этнокультурных ориентиров идентичности.
Таким образом, глобализация стремится перемолоть национальную идентичность, она хочет ее растворить в глобальных процессах экономизации, демократизации, информатизации, культурной стандартизации и ценностной универсализации. Национальная идентичность отвечает на этот вызов глобализации подъемом национализма в рамках национальных сообществ, а также дроблением этих сообществ на более мелкие, т.е. субнациональные.
И здесь мы переходим, наконец, к национальному суверенитету. Кризис национальной идентичности и эрозия национального государства обусловливают трасформацию национального суверенитета. Процессы глобализации, с одной стороны, размывают классический национальный суверенитет, а с другой, - способствуют подъему национального самосознания малых народов, поддерживая тенденцию к увеличению числа субъектов международных отношений. Принцип самоопределения вплоть до отделения, применяемый к национальным меньшинствам многонациональных государств, ведет к росту количества недееспособных государственных образований. Одновременно обостряется кризис национальной идентичности уже устоявшихся государств, в том числе, таких как Германия, Франция, США и Россия. Все это серьезно влияет на проблемы обеспечения как национальной, так и международной безопасности.
Названия некоторых западных авторов говорят сами за себя: «Кто мы?», «Смерть Запада», «Если мы перестанем быть нацией», «Итальянцы без Италии», «Смерть родины», «Наше разделенное «мы» и т.д. «Идентичность, - отмечает один из авторов, - становится проблемой, когда мы перестаем как следует знать, кто мы. Не является ли рефлексия по поводу идентичности знаком того, что эта идентичность распадается или радикально меняется?».
Безусловно, сегодня понятие суверенитета носит относительный характер, абсолютного понятия суверенитета, которое имело место, например, в XIX веке или даже в первой половине ХХ века, как оно трактовалось юристами и политиками, уже нет. И любое суверенное государство сегодня, формально, официально суверенное, имеет целый ряд обязательств международного порядка, которые записаны в международных правовых документах (ООН, ОБСЕ, СНГ и др.), тем самым ограничивающие их суверенитет. Но сейчас мы наблюдаем в мире по целому ряду параметров прямо противоположную тенденцию той, которая заявлена сторонниками концепции десуверенизации и активного вмешательства во внутриполитические процессы, минуя оболочку современного государства нации.
Эти тенденции и процессы особенно рельефно проявлялись в деятельности двух азиатских гигантов, которые в последние 10-15 лет уверенно увеличивают свое влияние в мировой политике - Китая и Индии. Индию часто называют крупнейшей в мире демократией, но это и демократия по-настоящему суверенного государства, которое существенно продвинулось по пути укрепления своего суверенитета, и, безусловно, на этом пути существенно укрепило свои экономические и, в частности, военные позиции. Можно наблюдать попытки обеспечения суверенитета и со стороны целого ряда других государств, например Бразилии. Сторонники концепции десуверенизации не замечают и того, что самая крупная держава современности – США - не демонстрирует никаких признаков того, что она готова отказаться хотя бы от части своего суверенитета. Наоборот, действия Соединенных Штатов на международной арене направлены во многом на усиление своих суверенных позиций.
Сегодня можно говорить о том, что есть страны, которые обладают реальным суверенитетом, а есть страны, которые обладают суверенитетом только де-юре. Практически это все государства, которые входят в Организацию Объединенных Наций, обладают суверенитетом де-юре, который, с одной стороны, традиционно носит абсолютный характер, с другой стороны, как уже говорилось ранее, имеет относительный характер в силу принятых международных обязательств. Если говорить о реальном суверенитете в современном мире, то и сейчас, и традиционно он был присущ очень небольшому количеству государств, которые способны обеспечить определенные параметры своего развития, например, экономического, военного или развития своей политической системы. Надо отметить, что многими параметрами реального суверенитета обладают не только крупные державы, не только великие державы или стремящиеся стать таковыми.
В мире есть немало примеров и сравнительно небольших государств, обладающих очень высокой степенью реального суверенитета. В Европе, например, таким государством является Швейцария, которая имеет независимую военную организацию с глубоко продуманной концепции национальной обороны. И Швейцария по целому ряду параметров, особенно в финансово-экономической сфере уверенно демонстрирует наличие своего реального суверенитета. Россия также обладает очень значительным потенциалом реального суверенитета, и вся историческая традиция России, те усилия, которые были предприняты на протяжение столетий нашим народом, говорят о том, что Россия способна и имеет огромный потенциал национального самосознания для отстаивания и обеспечения своего реального суверенитета.
Таким образом, последствия глобализации для национального суверенитета весьма противоречивы. Она создает как новые, невиданные ранее возможности для развития и процветания различных стран, так и новые, крайне опасные вызовы и угрозы. Для России, находящейся в стадии социально-экономической трансформации, и одновременно сохраняющей по объективным причинам преемственность своих не только региональных, но и глобальных интересов, все эти положения являются особенно важными и актуальными.
Блеск и нищета однополярного мира
Уже биполярный мир, сложившийся после Второй мировой войны, представлял собой мир ограниченных суверенитетов (кроме суверенитетов двух противостоящих сверхдержав) и в этом своем качестве коренным образом противоречил Вестфальской системе. В еще большем противоречии с ней оказался мир однополярный, сложившийся после распада СССР, поскольку полным суверенитетом располагала отныне только одна страна – США.
Конечно, этот мир представлял собою не Pax Americana (вожделенную мечту американских правых консерваторов) и даже, вероятно, не мировую гегемонию США. Скорее, это была попытка осуществить мировое лидерство при помощи «мягкой силы».
В результате в мировой политике с 1991 года начала складываться своеобразная иерархия, руководящим звеном которой де-факто стали США. К ним при этом достаточно жестко были привязаны 7 ключевых партнеров, входящих в Большую восьмерку: 5 из них – союзники США по НАТО – Великобритания, Франция, Германия, Канада, Италия; одна – находящаяся с США в отношениях военного союза по Договору 1961 г. – Япония и Россия, находящаяся с США в отношениях стратегического партнерства. Из всей «семерки» партнеров США лишь Россия даже в 90-е годы прошлого века оспаривала главенствующую роль США и выступала в роли партнера США избирательно. По ряду вопросов – поддерживала Вашингтон, а по некоторым другим – югославский кризис, расширение НАТО – дистанцировалась от него и даже подвергала его действия жесткой критике. Однако слабость экономики России, болезненные последствия плохо продуманных реформ 90-х годов не позволяли считать ее в полной мере суверенным государством. Россия полностью зависит от мировой экономики, которую контролируют США. Ее национальная валюта намертво «завязана» на американский доллар. Другие государства «семерки» целиком и полностью зависят от США в вопросах безопасности.
Однако и внутри группы этих стран отношения с глобальным лидером имели и имеют свои нюансы. Отношения США с Великобританией и Японией гораздо теснее, чем с Францией и Германией. Т.е. степень ограниченности суверенитетов здесь всегда была и является сегодня разной.
К мировой иерархии при лидерстве США не были подключены с 1991 года Китай и Индия. Они оказывали и оказывают влияние на мировой порядок благодаря наличию у них динамично растущего экономического потенциала, статуса мощных военных держав регионального уровня, а также колоссальных ресурсов народонаселения, способных в перспективе обеспечить Китаю и Индии решающее воздействие на глобальные демографо-миграционные процессы, а в более далекой перспективе – и на мировую торговлю. Однако спектр политического сотрудничества КНР и Индии с Большой восьмеркой всегда был ограничен. Эти страны полностью зависят от мировой экономики, в которой пока безраздельно командуют США. Очевидно, что ни Индия, ни Китай – не соперники США в глобальной политике.
Рост экономических потенциалов КНР, Индии, России, ЮАР, ЕС, Бразилии, Мексики и других стран в конце ХХ-начале ХХ1 вв. не создавал предпосылок для формирования многополярного мира, поскольку экономическим, политическим и военным лидером оставались США. Они доминировали в четырех важнейших сферах: экономике, политике, военной сфере и даже в известной степени культуре (через СМИ, Голливуд, Интернет и т.д.).
Складывающуюся в 1991-2001 гг. систему мироустройства можно было назвать полицентрической однополярностью. Суть этого миропорядка состояла в реализации исторического проекта на базе экономической, военно-политической и этико-правовой общности стран Запада и распространения этих стандартов на весь мир.Естественно, это вызвало достаточно ожесточенное сопротивление во всем мире, в том числе и активизацию «асимметричного ответа» в форме транснационального терроризма. Другой особенностью данного проекта было то, что новый миропорядок был основан на процессах глобализации. Это была попытка создать глобальный мир по единым стандартам. Наконец, данный проект не имел договорной базы вообще. В его основе была цепь прецедентов, а по существу следующих односторонних решений и концепций США:
- доктрина «расширения демократии» (1993);
- концепция расширения НАТО (1996);
- новая стратегическая концепция НАТО, в соответствии с которой зона ответственности НАТО распространялась за пределы Северной Атлантики;
- доктрина превентивных ударов;
- доктрина демократизации Большого Ближнего Востока.
Однополярный мир просуществовал всего 10 лет – с 1991 по 2001 гг. Началом его крушения стали террористические акты в США 11 сентября 2001 года. С 2001 года по настоящее время мы наблюдаем его крушение. И это очередной водораздел в мировой политике.
Крушение «однополярной полицентричности»
По общему признанию большинства отечественных и зарубежных экспертов-международников, именно теракты 11 сентября 2001 года в США и последующая антитеррористическая операция коалиции явились водоразделом в мировой политике и мощнейшим катализатором крушения Вестфальской системы и становления нового мирового порядка.
Конечно, прямые последствия терактов 11 сентября для формирования нового мирового порядка не следует преувеличивать. Это всего лишь символический водораздел, подготовленный развитием событий в последние десятилетия. Тем не менее, очевидно, что речь идет о долгосрочных изменениях, заметно влияющих на структуру международных отношений.
Сегодня, когда после сентябрьской трагедии прошло несколько лет, и первые эмоционально окрашенные оценки сменились более трезвыми и взвешенными, отчетливо видны два обстоятельства. Во-первых, серьезнейший кризис существующих – уже постконфрантационных – механизмов и концепций международной безопасности, которые больше просто не работают. Во-вторых, полная непредсказуемость принципов, параметров и содержания формирующейся новой системы международных отношений. Всемирная история воистину еще раз посрамила лжепророков, не так давно предрекавших ее конец.
В то же время в настоящий момент достаточно определенно мы можем констатировать только крушение однополярного мира, т.е. той системы международных отношений, которая, казалось бы, начала уже складываться после окончания холодной войны. В конкретном плане речь идет о следующих факторах, подтверждающих, крушение старого миропорядка.
- Однополярный мир, основанный на безраздельном господстве США в мире, по крайней мере, в первую половину ХХ1 века, не может обеспечить ни международную безопасность, ни национальную безопасность даже самих США.
- Концепция многополюсного мира также не может быть прочной конструкцией нового мирового порядка: сентябрьские 2001 года теракты показали не только, что ни один полюс силы не в состоянии защитить себя в одиночку, но и то, что все они одновременно и в одинаковой степени уязвимы.
- Механизмы коллективной безопасности СНГ оказались незадействованными, что может привести к их окончательной деградации.
- Столь же бесполезным для противодействия важнейшему вызову ХХ1 столетия оказался и потенциал НАТО; теперь уже ясно даже руководству альянса: этот потенциал создавался под совершенно другие военные задачи, нежели борьба с международным терроризмом и другими новыми вызовами и угрозами.
- События 11 сентября нанесли также мощный удар по Организации Объединенных Наций и другим организациям системы международной безопасности, например, ОБСЕ, которые оказались невостребованными в новой исторической ситуации.
Кроме того, сегодня можно также зафиксировать важнейшие факторы неопределенности обстановки.
- Во-первых, это действия главного актора – США. Об этом - чуть ниже.
- Во-вторых, это политика КНР. Именно Китай способен как извлечь для себя из сложившейся ситуации наибольшую выгоду, если развитие событий ослабит всех участвующих в них акторов, так и подорвать собственные политические позиции, если он и впредь будет демонстрировать достаточно сдержанное отношение к силовым акциям антитеррористической коалиции, возглавляемой США.
- В-третьих, это исламский мир, который пока, впрочем, представляет собой лишь виртуальный цивилизационный субъект. Сотни миллионов мусульман объединены конфессионально, но разделены по юридическим школам, отношению к природе политической власти, собственной религиозной истории, режимам и т.д. Лишь потенциально, в стратегической перспективе, исламская община представляет собой мощный ресурс сопротивления становлению нового мирового порядка, если он будет формироваться без учета ее интересов.
- Что касается района конфликта и его окружения, положение дел в котором сейчас непосредственно оказывает влияние на формирование мирового порядка, то здесь имеются следующие факторы неопределенности. Поскольку Талибан практически наполовину состоит из пакистанских пуштунов, для которых вообще не существует пакистано-афганской границы, по-прежнему не исключено втягивание в затяжной конфликт Пакистана, имеющего в своем арсенале ядерное оружие, что, в свою очередь, неизбежно повлечет за собой вмешательство Индии. Все это способно дестабилизировать весь АТР с непредсказуемыми последствиями.
- Не следует сбрасывать со счетов противоречивые настроения мусульман в Таджикистане и Узбекистане. Продолжение антитеррористической операции в других странах мира, предоставление американцам военных баз способно радикализировать настроения исламской умы, вызвать резкий всплеск антиправительственных настроений как, например, в 1992 г. Дополнительной причиной волнений могут послужить систематические провалы этих стран в экономике, которые привели к резкому падению и без того низкого уровня жизни.
- Очевидно, что для становления нового мирового порядка, или хотя бы для стабилизации положения дел в регионе Центральной Азии и нейтрализации исламского экстремизма военный разгром Талибана значит немного.7
- Даже после полного уничтожения талибов в Афганистане (или «выдавливания» их оттуда) и в условиях успешного функционирования созданного там компромиссного коалиционного правительства с участием всех основных политических сил, терроризм, конечно, не прекратит своего существования. Многие эксперты предполагают, что его центр уже переместился из Афганистана в соседний Пакистан, где центральные власти не в состоянии полностью контролировать обстановку на всей его территории, особенно в горных районах и в приграничной с Афганистаном зоне.
- В качестве другой возможной базы международных исламистских террористов эксперты называют иракский Курдистан. Террористы имеют там надежные запасные базы, трудно доступные для вооруженных сил антитеррористической коалиции из-за горного рельефа. Используя их для перегруппировки и накопления сил, террористы способны через короткое время вновь активизировать свою подрывную деятельность и в Чечне, и в Центральной Азии, и в Афганистане, и в Индии, и в Китае, и по всему миру.
- Наконец, существует неопределенность в отношении Ирана, который способен блокировать судоходство в Ормузском проливе, что спровоцирует мировой военный и экономический кризис с непредсказуемыми последствиями.
Что касается современного терроризма, или гипертерорризма, который характеризуется крупномасштабностью осуществления террора с массовыми человеческими жертвами, международным характером, неопределенной субъектностью исполнителей и заказчиков, отсутствием конкретных требований, выдвинутых в отношении, например, правительства США,8 своего рода «шоу-террором», рассчитанным на максимальный информационный шок, а не только на нанесение максимального ущерба или вреда,9 то он стал возможен в контексте процессов глобализации, хотя и не является ее порождением.
Имеется целый ряд объективных факторов, неразрывно связанных с этими процессами. В первую очередь это резкая дифференциация государств: на очень богатых и очень сильных, и на очень слабых и очень бедных, оказавшихся в силу особенностей исторического развития в ареале мирового ислама. Как известно, в конце Х1Х – начале ХХ-го веков индустриальная революция в Европе, породив общественное расслоение и огромную массу социальных изгоев, вызвала мощный протест против богатых людей в виде революций, потрясших многие европейские страны, в том числе и Россию. Подобно этому, в начале ХХ1 века опасный разрыв в уровне жизни между богатым «Севером» и бедным «Югом» создает основу для формирования международного террористического «интернационала» под зеленым знаменем ислама.
Горючим материалом для эскалации вооруженных конфликтов, спровоцированных террористическими актами, является региональная нестабильность.
Немаловажное значение здесь имеет информационная революция, широкое распространение электронных СМИ и возможность их превращения в инструмент манипуляции массовым сознанием.10
Наконец, важную роль в возникновении международного терроризма играет обострение противоречий между различными системами ценностей: с одной стороны, системой западных ценностей, и далеко не всех устраивающих в качестве универсальных; с другой стороны, – системой ценностей, с которыми себя ассоциирует так называемый «исламский мир», и который при всей своей неоднородности вдохновляет исторический проект, альтернативный западному.
Среди субъективных факторов, влияющих на характер и облик современного терроризма, следует отметить протест бедных стран против глобализации, плодами которой они не могут воспользоваться, а также против натиска ТНК, активно ей способствующих; активизацию криминальных транснациональных структур: в их деятельности возникают ситуации, когда нужна опора на военную силу, которой у них нет, методы же терроризма им доступны; возникновение исламского радикализма, идеологически подпитывающего международный терроризм, что отчасти является реакцией на попытку вестернизации мусульманского мира, на многолетнее пренебрежение его интересами со стороны богатейших стран Запада.
С другой стороны, должно быть ясно: сентябрьские теракты – это не «конфликт цивилизаций» и не столкновение на межконфессиональной основе. Цивилизации вообще никогда не воевали между собой. Самые страшные и кровавые драмы ушедшего столетия происходили в рамках одной и той же цивилизации. Со времен крестовых походов не было прямых столкновений между христианством и исламом.
Хотя на сегодняшний день ни реальные исполнители терактов 11 сентября, ни их подлинные заказчики не известны с достаточной определенностью, очевидно следующее: за терактами стоят весьма серьезные силы, которые хотели нанести мощнейший удар по американоцентричной концепции нового мирового порядка, по однополюсной глобализации; показать необоснованность заявки США на мировое лидерство в ХХ1 веке.
И это им во многом удалось. Роль, на которую претендовали США, и, как казалось, довольно обоснованно, была поставлена под сомнение. Сокрушительный сбой произошел во всех системах национальной безопасности США: внешней разведке, внутренней безопасности, защите авиалиний. А колоссальная военная и экономическая мощь сверхдержавы (на долю США сегодня приходится 40% всех мировых военных расходов и 20% мирового ВВП), как оказалось, мало чего стоит, поскольку она не смогла защитить простых граждан в центре своих главных мегаполисов от небольшой группы террористов.11
По психологическим последствиям данная трагедия оказалась для США не меньшей, если не большей национальной катастрофой, чем поражение в Перл-Харборе, став потрясением для самосознания всего американского народа.12 И хотя в дальнейшем это потрясение превратилось в мощный фактор консолидации нации, представление об американской неуязвимости и всемогуществе рухнуло как в мире в целом, так и в самих США.