Geum.ru

Америка 1922 — 1923 10. VII. 22 Понедельник

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   32
8.VIII.22

В ночь на 8-е августа мне снился очень интересный сон, который Н.К. велел записать. Е.И., Н.К., я и Нуця были в антикварной лавке, и какая-то женщина в черном показывала нам предметы странного вида: на длинной палочке восьмиконечной широкой формы была посажена какая-то штука, серебряная, тонкой филигранной работы, и к ней наверху был приделан еще шпиль. Все это издавало легкий серебристый звон, когда им потряхивали в руке. Эти предметы были все одинаковы, постепенно увеличивались в размерах. Наконец, последний предмет оказался скипетром, на котором горели ярко желтые камни в виде цветка. Он был дан Е.И. в руки, и она его очень серьезно рассматривала, держа в руке. Мы же все сидели и смотрели.

Вчера вечером наслаждались дивным закатом.


10.VIII.22

Н.К. вспомнил, как покойный Леонид Андреев ему говорил: «Луначарский хуже всех теперь в России. В то время как Троцкий и Ленин хотят покупать тела людей, он старается купить их душу».

Интересные воспоминания у Н.К. об известном антикваре и коллекционере Делярове. Тот, желая в каком-то доме что-либо купить, обыкновенно говорил хозяйке дома: «Как же вы такую картину повесили. Ведь у вас же дочери, взрослые дочери!» <...>


11.VIII.22

Вчера, 10-го августа, мы выехали с Н.К. и Е.И. с Монхигана и ехали всю дорогу вместе до Бостона, откуда они поехали сегодня утром, 11-го августа 1922 г., к Чарльзу Крейну в Вудшелл — погостить на два дня. Дорога у нас была прекрасная, от Монхигана до Тумбстоуна ехали маленьким пароходиком два с половиной часа, и нас не качало — день стоял дивный, мы все время любовались прелестными видами и островками по дороге. Из Тумбстоуна взяли автомобиль в Роклэнд, проехали через [весь] прелестный старый городок Тумбстоун, причем Е.И. наслаждалась по дороге чудным воздухом, пахнущим свежим скошенным сеном. Вообще воздуха морского она не переносит, говорит, что он всегда пахнет рыбой и солью. Она же гораздо больше любит горы, реки, озера, как, например, Ладогу, которую она, видимо, обожает. Приехав в Роклэнд, мы сели на пароход, поужинали. Посидели часа два на палубе: Е.И. мне много рассказывала о физическом и моральном воспитании своих детей. И действительно немудрено, что вышли такие чудные сыновья при такой прекрасной системе. Идеальная диета — нормальная, здоровая, легкая; полная забота о желудке и вообще обо всем организме ребенка, приобретение детям всевозможных самых дорогих игрушек, самого прекрасного, самых лучших книг по природе, ботанике, зоологии, воспитание в них чувства красоты, развитие в них любви к животным. Е.И. — самая идеальная мать, какую я когда-либо встречала, не говоря уже о том, что это одна из мудрейших и начитаннейших женщин. И какое дивное сердце! Какая любовь к людям!

Она мне, между прочим, на днях рассказывала, что, начиная с детского возраста, обожала больных и уродливых животных: собак, птиц с разбитыми и подбитыми крыльями, старых воробьев, некрасивых утят. Одно время она ухаживала за журавлем, у которого было сломано одно крыло. И «журка» бежал за ней, как собака, она его кормила, лечила, но он, бедный, все-таки умер. Живя в имении, она вставала с раннего утра и ходила кормить всех птиц, лошадей, собак и коз в имении. Все они ее знали, все к ней бежали.

Прожили мы с Рерихами на Монхигане немного больше месяца, с 7-го июля до 10-го августа, имели наслаждение проводить с ними целые дни в беседах и планах о Школе и нашей будущей совместной жизни здесь и в России в будущем. Три раза в день встречались за столом. Сколько смеха, шуток, тонкий юмор Н.К., его неподражаемые рассказы, воспоминания, глубокие беседы с Е.И., полные эзотерического и религиозного значения! Ее дивное сверкающее лицо, полное красоты и блеска, прямо не от мира сего. Длинные почти каждодневные прогулки. Три раза в неделю — общие Беседы с Мастером и счастье слушать вместе с Рерихами мудрость Учения, и благость любви, направленной на нас; поучение нас на деятельность. Это был лучший месяц в моей жизни и жизни Нуци, и это время положило краеугольный камень в основу всей нашей будущей жизни.

Прекрасно вспомнил как-то на днях Н.К. о Куинджи, как тот ему сказал: «Мое несчастье было в том, что я уж слишком загонял человека в угол, а тот, не найдя выхода, как овца, начинал показывать волчьи зубы».

Расстались с нами сегодня Рерихи прямо как отец и мать. Теперь едем в Нью-Йорк на новую деятельность для Школы и Корона Мунди.

10-го августа 1922 года мы выехали с Н.К. и Е.И. из Монхигана вместе. Они поехали к Крейну под Бостоном на два дня погостить, а мы — в Нью-Йорк, как нам было указано М.М. У нас была дивная дорога до Бостона, время пролетело как сон в разговорах о будущем, Школе, их [Рерихов] миссии. В Бостоне мы расстались и поехали дальше.

По приезде в Нью-Йорк мы застали Грант работающей в Школе очень усердно и ревниво. До того ревниво, что не хотела участия никого из остальных в работе. Были очень небольшие трения, которые постепенно нарастали, но не серьезно. Кое-что видно было между Хорш[ами] и Г[рант].


15.IX.22
Нью-Йорк

11 сентября приехали Рерихи. Мы все встречали их на вокзале, а вечером пошли навестить их в отель. У всех было дивное настроение, чувствовалось, что приехал мозг и душа всего. На следующий день все собрались в Школе, много ценного мы услышали от Н.К., его идеи о Корона Мунди — начать дело не с большого дома и «окна на Пятой Авеню»*, а незаметно, скромно, нащупывая друзей и врагов. Дом М.М. велел найти с весны. Мы все время встречались в Школе, все семь человек, а также одни с Н.К. и Е.И., где у нас была уже Беседа вместе. В четверг у нас было собрание, на котором Н.К. просил нас всех работать и учиться у него эти десять месяцев. Вчера, 14 сентября, после разговора был вечером сеанс, на котором писали автоматически Хорш, Грант и Ента. Были получены дивные Указания.


20.IX.22

Н.К. на днях рассказал мне [про] удивительное событие. Прошлой зимой сюда приехал Чистяков, очень культурный человек, интересующийся народным образованием и имеющий большой пост в Сибири. На него было обращено серьезное внимание, ему посылались дивные послания через Рерихов, давались поручения. Но он не взялся и не применил всего этого материала серьезно. Его оставили. На днях он написал письмо Муромцеву, в котором пишет о потере своей должности и страшно жалеет, что не воспользовался в прошлом году всем ему указанным, ибо мог бы именно теперь все это применить и работать на этом поприще. Теперь же он абсолютно без всякого дела. Еще один факт того, как Н.К. мне на днях сказал: «Все, что дается, это как через мегафон. Вы получаете и посылаете миру как вашу работу, но если отказываетесь от этого, то мегафон превращается в воронку и все это хлынет на вас же обратно и образует опасность, в большинстве случаев очень серьезную».

Вечером были у Рерихов. В этот же день утром приехала Грант из Детройта, куда уезжала на пять дней. До ее приезда все работали дружно, все были счастливы. По приезде она всех допросила, каждого в отдельности, о том, что было. Очень ревнует, и мы чувствуем будущие трения. Вечером я, Нуця и она ужинали вместе, потом [мы] ей сказали, что должны поехать на 40-ю улицу, ибо были приглашены к Рерихам и не хотели ей этого говорить, но она, видимо, догадалась. Когда мы были у Рерихов, в девять часов, она позвонила и хотела к ним прийти, но Е.И. сказала, что они заняты — пишут два важных русских письма. Она очень странно на это засмеялась, на что было сделано указание позже на сеансе в этот же вечер. Е.И. думает, что положение неприятно из-за ее характера и ей придется с Грант серьезно поговорить. Е.И. почему-то кажется, что 1929 год, который был указан Грант, будет годом, когда она оставит Школу.

Мадам Хорш была три дня тому назад у японской танцовщицы — пригласила ее танцевать у нас на первом приеме. Та ей вдруг заявила, что ведь наша Школа не имеет учеников, что она, видно, узнала от Толстой, ибо потом в разговоре упомянула ее имя. Но разговор был закончен тем, что она танцевать будет, если мы ее пригласим на факультет и будем рекламировать ее класс. На другой день Н.К. пришел в Школу и передал нам следующее сообщение, полученное Рерихами накануне вечером: «Щит Мой подозревают японцы. Друзей в них не вижу. Поставь лучше первой Индию». Конечно, мы сейчас же написали [японской танцовщице] вежливое письмо и отклонили ее участие в приеме. Теперь понятно, что Толстые враждебны Школе и почему они исключены из каталога.

В Школе во вторник, 19-го сентября, Н.К. и Нуцей были найдены в открытом ящике все послания Грант, лежащие на виду, потом бумажка, на которой было написано полностью Имя, а также на виду бумага, на которой писали автоматически в прошлую субботу. <...> Мы все были огорчены, ибо много раз уже получали предупреждение о том, чтобы не упоминать Имени и быть осторожными с тайной. Еще 31-го августа было Сказано Рерихам на Монхигане: «Предупреди новых, Имя Мое не сходит с языка». Решили быть чрезвычайно осторожными в будущем.

Е.И. рассказала: ясновидящая в Чикаго сказала им, что видит, как Руки протягивают лавровый венец от Н.К. к Е.И. и обратно. Кроме того, на Н.К. надевали разные чалмы — красную, белую, пурпуровую, причем она сказала, что он будет носить пурпуровую чалму и одеяние.

Опять Е.И. рассказала видение с мальчиком в 1914 году в России. В этот день она была в церкви и видела Лик Христа, благословляющего детей. Придя домой, покормила кроликов и, ложась вечером, испытывала чувство благостного покоя, которому даже поразилась. Проснувшись ночью, Е.И. увидела перед собой видение дивного мальчика с громадными глазами. Она почувствовала такую огромную радость, что подумала: не брат ли это ее? — но нет; не муж ли ее? — до того ощущала близость и счастье. Это было появление М.

В прошлом году, еще в «Hotel des Artistes», Е.И. вечером легла спать (Н.К. уехал в Бостон) и была разбужена толчком; проснувшись, увидела у кровати, возле столика, большую руку, светящуюся, которая что-то писала карандашом на листе бумаги. Успела разобрать только: «Ты должна достичь», но испугалась читать дальше, до того ей было жутко слышать шум карандаша на бумаге. Три раза она открывала глаза, чтобы прочесть, но все пугалась, на четвертый раз видение исчезло. <...>


22.IX.22

В Школе было первое заседание с адвокатом относительно Корона Мунди. Были подписаны бумаги, распределены акции, и Корона Мунди официально вошла в жизнь.

Чудесно было следующее. Н.К. вчера продиктовал Грант письмо для «Architectural Records» — журнала, который взял для своей обложки картину Н.К. еще в прошлом году и в котором [были] воспроизведены несколько его картин, а также [напечатана] статья о нем Боссома. Грант просила [редакцию журнала] прислать ей шесть копий. Сегодня с нарочным мальчиком они были присланы с письмом, в котором было написано: «В данном случае мы не берем с Вас деньги [за журналы]». Мы не поняли этого «в данном случае» и поразились. Во время заседания с адвокатом журнал лежал на столе, и Нуця, начав рассматривать обложку, увидел следующее: женская фигура подает корону, а мужская — храм, между ними древо знания, которое произрастает из американского орла. Он всем нам сказал об этом, и мы поразились, и больше всех поразился этому символу двух обществ Н.К., который тут же подарил эту картину Корона Мунди.

После окончания заседания мы пошли с Грант и Рерихами вместе ужинать, а после ужина — к ним наверх, причем Е.И. начала перечитывать [записи] сеансов и, ища сообщение об Истмане (Рочестер-Истман будет полезен) от 3-го июля 1921 г., тут же наткнулась на [запись] «Лучше продать картины L.». Тогда это понято не было, а теперь мы догадались, что «L.» — Луис Хорш. Какое дивное творчество и факты, претворяющиеся в жизнь. Чудно сказал сегодня Н.К.: «О нашей Школе есть две истории: одна для всех людей — это иллюзия, ибо многое нельзя сказать, а реальность, то есть все дивные события и чудеса, — нам известны».

Должна по совету Е.И. и Н.К. записать два сна. Позавчера мне снилось, будто мы вчетвером в Школе, и Е.И. показывает мне ящичек и из него вынимает медали и ордена, данные Н.К. Один — бронзовая фигурка, вроде божка на ленте, другой — звезда на ленте, а третий орден — с надписью «Dutch Legion d’Honneur»*. Причем она очень была весела, показывая мне их. Вчера мне снился следующий сон. Мы вчетвером на банкете, сидим за длинным столом, я рядом с Е.И., около нее — Рабинов, а напротив — Н.К. Я слежу за Рабиновым с подозрением и тут же во сне рассказываю Н.К. о моем вчерашнем сне. Потом Е.И. говорит, что нам надо поспеть на другой банкет. Мы только поднимаемся, чтобы туда пойти, и приходим в другую залу, как замечаем, что я потеряла свое обручальное кольцо. Мы с Е.И. бежим обратно, подходим к стойке, где сидит кассирша, она нам показывает все найденные вещи, но кольца там нет. Тогда она нам советует обратиться в бюро, называет несколько раз его название, но я его забыла, вроде «Westbridge». Потом Е.И. уходит, и я чувствую, что с ней что-то неладно. Я бегу куда-то и нахожу ее на улице, лежащей на софе, без сознания, но плачущей, говорящей в забытьи и нервно вздрагивающей. Я и спрашиваю Н.К., который сидит возле нее: «Неужели, Н.К., она загипнотизирована?» — «Да, — говорит Н.К., — она загипнотизирована, но скоро придет в себя». И я вижу, как она постепенно успокаивается, дышит ровнее и перестает говорить. Этот сон мне снился в ночь на 22-е сентября 1922 г. Фигура Е.И. произнесла Имена двух других Мастеров, но я не помню их. Лицо ее было серьезно. Она меня не видела или, вернее, была так поглощена происходящим, что не могла обратить свое внимание на меня. <...>


24.IX.22

Вчера у нас всех с Енточкой было вечером собрание в Школе, писали автоматически Н.К., Грант, Хорши и Енточка. Н.К. получил дивную «Книгу о Жертве»*, и в ней было дано, между прочим, имя шейха Россул-ибн-Рагима, которым был М.М. Мне рассказала Е.И. летом на Монхигане, что ей снились сны — ряд картин. Будто она выходит замуж за шейха и ее родня присутствует на свадьбе. Потом будто он показывает арабских лошадей собравшимся. Потом будто у нее от него сын и он его очень нежно любит. Потом шейх куда-то уезжает и она подает ему сына на коня, чтобы он ехал с ним. И вот вчера было дано имя этого шейха. <...>


25.IX.22

Была сегодня у Е.И. Провела дивных три часа. Она мне говорила о своей будущей созидательной работе в России, устройстве школ, [заботе о] материнстве и новой этике в связи с этим, говорила, что с детства мечтала давать бедным-убогим людям платье, пищу, деньги и учить их, соприкасаться со всем этим лично, а не только создавать образы. Е.И. было сказано, что по исполнении поручения в России она может вернуться в Тибет к М. в теле и там остаться. У нее громадная миссия в России, и я буду бесконечно счастлива, работая под ее руководством. Причем Е.И. меня так тепло и горячо уверила, что я буду ее помощницей и работать с ней, что я вышла полная счастья. Я счастлива, имея таких дивных друзей.


26.IX.22

Мы втроем были у Рерихов в отеле «Веллингтон». Е.И. припомнила, как ей ясновидящая в Лондоне предсказала самый счастливый год в ее жизни — 1928-й, когда ее счастье достигнет апогея, а муж ее будет занимать громадную, великую должность. М.М. тоже назвал 1928-й год [как] «часы счастья». Также Сказал, что в 1929-1930 [годах Рерихи] поедут в Россию через Сибирь, где прочтут послание народу. Видно, в Сибири [они] опять увидят Колокольникову и Чистякова. Также ясновидящая сказала Е.И., что важные дела начнутся для них, когда ей будет 43 года, что и есть теперь, а бесконечно счастлива она будет, когда ей будет 49 лет, то есть в 1928-ом году.

Е.И. рассказала нам, каковы у них были видения в Лондоне, когда они [только] начались. Она ясно видела фигуры, подходившие к ней и протягивающие книги, которые она очень старалась прочесть, но не могла. Потом [Е.И.] помнит, как у одной фигуры на лбу была повязка, на которой были какие-то огромные электрические знаки; теперь ей припоминается, что это были цифры — возможно, 24-29 и т.д. Но тогда ей только хотелось прочесть книги. Потом ее семья видела повсюду перед собой глаза, в особенности Е.И. и мальчики — большие, глубокие глаза, конечно М.М. Даже в ванной, Е.И. говорит, на нее смотрели глаза, на стенах повсюду. Потом она видела Лик М.М. анфас, затем лицо медленно поворачивалось и показывалось ей в профиль. Повсюду в [их] квартире в Лондоне были стуки. Сила была тогда накоплена поразительная, так что иногда им было велено сидеть в темноте спокойно и не зажигать света, а перед ними стол, на котором никто рук не держал, сам двигался, ходил и стучал. Они задавали вопросы ночью, когда уже лежали в постелях, и им отвечали стуками, и так они могли долго вести беседу. На днях Е.И. тоже, лежа в постели, ночью задавала вопросы, и ей было отвечено сильными периодическими стуками. Она сомневалась в правильности и даже приписывала их ветру и сквозняку, но ей было сказано на сеансе третьего дня, что стуки были явлены для нее. Незадолго до отъезда с Монхигана она слышала дивный хор ночью, даже думала: не ветер ли это? А вчера на сеансе с нами была подтверждена истинность этого «хора». Воздух поет ночью. Е.И. сказала, что ей хочется называть меня почему-то «Рада»*. Она хочет спросить, можно ли.

Е.И. и Н.К. светятся мудростью и любовью к миру. <...>


29.IX.22

В Школе я и Нуця, сидя с Н.К., подумали, что было бы важно пометить дату основания Корона Мунди более ранним, чем 2-ое августа, числом из-за статьи, которую вчера прочли в «Times». [Там говорилось] об обществе, основывающемся якобы с теми же целями, что и Корона Мунди, но только для американских художников и против иностранных «художников», то есть [создаваемом] темными силами, идущими в светлое начинание. И вот мы вспомнили, что знак и число Корона Мунди было дано 11 июля на Монхигане при нашем присутствии. И ведь мы все время получали одиннадцать стуков! Мы решили поставить дату 11-го июля под статьей Н.К. в буклете Корона Мунди. Замечательно, что в прошлом году после основания Школы Объединенных Искусств через два месяца появился проект майора Хилана об основании такой же школы всех искусств, что, беспорно, было бы политически окрашено и окружено темными элементами. А теперь статья в «Times» по поводу еще одного «Clearing House of Arts». Как сказал Н.К.: «Идеи носятся в воздухе».


30.IX.22

Вечером у нас было собрание в Школе, на котором, как и раньше, писали автоматически. Придя в Школу, Е.И. рассказала, что ей снилось ночью, будто она с Хоршем находилась в какой-то комнате и на него был направлен сильный луч розовато-фиолетового света, но до того сильный, что она, боясь за его здоровье, прикрыла его своим телом, и тогда от силы луча, направленного на нее, она проснулась и открытыми глазами продолжала видеть этот свет, причем он был ей неприятен и у нее было сердцебиение. Е.И. рассказала Хоршу, [но] он ночью ничего не чувствовал. Но, когда Енточка писала [автоматически], было дано по-французски, что свет на Хорша был направлен рукою врага и что Урусвати его отразила.

Н.К. записал данную «Книгу о Радости»*. Грант получила длинное красивое послание, потом Хорш написал одну фразу по-английски и очень много по-китайски. Мадам Хорш имела красивое письменное послание. Енточка писала на трех языках — обращение к Н.К. и Е.И. очень красивое. Потом Н.К. сказал, что он чувствует, что ему надо писать. Он сел [за стол], и было дано обращение к Урусвати очень важное, но его велено было разорвать и не упоминать о нем. Оно относилось лично к ней. После окончания мы пошли с Рерихами пить чай, а остальные поехали домой.

Сидели мы долго с Рерихами и говорили о Школе. Е.И. чувствует, что ей надо укрепить Грант еще больше в деле, ибо она боится, как бы та немного не охладела. Е.И. решила называть меня «Рада». <...>

Енточке же приснился следующий сон в эту же ночь. Будто она была вместе с Е.И., и Е.И. подали громадную, чудную ветвь винограда. Когда Енточка увидела этот виноград, у нее стало очень тяжелое чувство и она сказала: «Е.И., не кушайте этот виноград, там черви». Она сказала ей это два раза, потом стала [вместе] с Е.И. разнимать грозди и нашла между ними больших белых червей.


1.X.22

Мы все семеро собрались в Школе для экзамена на получение стипендии, и после экзамена, когда ученики ушли, мы все остались поболтать. И вот я начала рассказывать мой сон, а потом сон Енточки. При рассказе cна Енточки я заметила, как у Е.И. изменилось лицо и как она была глубоко поражена и переглянулась с Н.К. И она рассказала, что вчера вечером Крейн прислал ей в коробке дивный виноград — одну ветвь, уже второй вечер [подряд], и она начинает быть недовольна его вниманием к ней и виноград даже не кушает. И поразительно то, что сегодня утром М.М. дал им весть о враге Е.И., который был когда-то ее учителем, великим иерофантом зла и даже розенкрейцером. Он хотел сорными путями достигнуть тайны золота, и Е.И. была его главной ученицей и источником золота*. Но перед последним испытанием она постигла его характер и ушла в монастырь. А иерофант зла потерял всю силу и сделался врагом Е.И.* Он старался на нее и змей наслать, и в беду ее толкал. А теперь, когда М.М. посылает им друзей и нужных людей, враг внушает им посторонние нехорошие мысли, как, например, Крейну, который пришел под видом дружбы, а теперь имеет дурные мысли. Также М.М. обещал сегодня пояснить им отношение этого врага к Кругу, то есть нам всем. Замечательно [было показано] во сне Енточки: черви в винограде — это гадкие мысли Крейна.

Сон, который мне снился недавно, [тот] в котором Е.И. была гипнотизирована и была в таком нехорошем состоянии. Е.И. тоже сказала, что она была, наверно, гипнотизирована злой силою своего врага. <...>


3.X.22

Были все после обеда в Школе. «Нападения» уже, видимо, начались — получили глупое письмо от Фокса, директора Бруклинского музея, в котором явно сквозят шантаж и вымогательство, а потом явился доктор Бринтон, с которым Н.К. имел очень внушительный разговор, указывая на то, что ему выгоднее быть в хороших отношениях с Корона Мунди и Н.К., нежели с Фоксом.

Вечером мы были у Рерихов. Е.И. очень огорчена Светиком: его окружают опасные люди вроде Данилова, и он под их влиянием очень меняется. Она нам много о нем говорила, видно, ей все это больно, ибо у него была такая светлая, прекрасная душа, а теперь, как было Сказано: «Мутно его сознание».

Потом мы с ними ужинали, и после у нас был сеанс. Нам было велено вынуть первые бумаги, видно, очень важно. Враг наш общий, видно, очень силен, ибо связаны были с ним я, Грант и г-н Хорш, помимо Е.И. Будучи Сохрайей, тронной дамой в Сирии, я стремилась к власти.

Вчера обнаружился поразительно интересный факт. Еще на Монхигане при нас было Сказано Е.И. читать «Мудрость Соломона», а на ее вопрос, где достать [ее], было Сказано: «Спроси у Нуци». Нуця же около месяца тому назад купил старую большую Библию и вчера, сидя дома, перелистывал ее. Придя вечером к Рерихам, он им рассказал, что нашел там целую главу «Мудрость Соломона» с примечаниями Оригена. Конечно, это и есть то, что надо прочесть Е.И., и сегодня Нуця везет ей эту Библию. Сидим у них до двенадцати — дивные, светлые, мудрые люди, от которых черпаешь знание и свет!