Geum.ru

Время "Ч" Пролог

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Время "Ч"
Пролог

В 1996 году, сразу после громкой отставки и пяти бурных лет в правительстве, "наваждение России" и "всероссийский аллерген" Анатолий Борисович Чубайс возвращался домой на старых "Жигулях" и с тремя тысячами долларов на счету. Капитализация имени бывшего первого зампреда Ленгорисполкома выросла за эти годы в разы, не виртуальная, а реальная капитализаци уже сформировавшегося класса олигархов достигла астрономических величин, а архитектор русского капитализма только и успел что пересесть с желтого "Запорожца", который знала вс ленинградская элита, на "Жигули", припаркованные на стоянке около его подмосковной госдачи.

Чубайс был революционером, а таким, как он, присущ личный аскетизм. Сейчас, на первый взгляд, трудно даже сравнивать нынешнего 48-летнего политического тяжеловеса, состоятельного и состоявшегося политика, "всезнающего, как змея", с тем 36-летним молодым человеком с длинной шеей и туго затянутым галстуком, который стал министром приватизации. Тем не менее у этих двух людей с одинаковым именем осталось одно общее свойство — непреклонность в реализации целей, уверенность в собственной правоте и блеск в глазах. Тот самый блеск, из-за которого Анатоли Борисовича называли "большевиком".

Чубайс остается революционером, потому что в России при видимой стабильности сохраняетс революционная ситуация. Дворцовые интриги и нерасчлененное единство власти и капитала в который раз возвращают Россию к исторической развилке. В 1994 году Чубайс говорил, что ситуаци необратима. В 1996-м он вгонял последний гвоздь в гроб коммунизма в России. Но российская истори циклична, и главному отечественному революционеру понадобится еще несколько прочных гвоздей, чтобы завершить свою историческую миссию.

Чубайса не любят за "цинизм". С этой характеристикой можно было бы согласиться, но с некоторыми поправками: он — цинический романтик или романтический циник. Годы в большой политике и коридорах власти оставляют свои следы. А уж если человек хочет чего-то добиться, то дл реализации романтических целей ему приходитс применять как бы циничные методы. Они не более, а быть может, менее циничны, нежели методы большинства российских политиков. Но Чубайс говорит открыто о способах решения задач и не обещает золотых гор. Кто же таких любит — шокотерапевтов, не применяющих анестезию...

Масштабы всенародной нелюбви были понятны заранее. И тогда, когда в 1989 году на научной конференции в Италии Анатолий Чубайс и его ближайший соратник Сергей Васильев представили доклад о последствиях уже критически необходимых экономических реформ в СССР. И в то время, когда осенью 1991 года во время прогулки по Архангельскому Егор Гайдар предложил Чубайсу возглавить приватизационное ведомство. "Ты понимаешь, что независимо от результата мен будут ненавидеть всю оставшуюся жизнь, потому что я буду человеком, который продал Россию, и продал неправильно?" — задался вопросом будущий министр и вице-премьер, затравленно посмотрев на собеседника и друга. Вопрос, разумеется, был риторическим. А сомнений в том, что Чубайс не откажется от ответственности, у Гайдара не было.

Чубайс не просто делал буржуазную революцию, кстати, практически бескровную. Он ежедневно делал Историю, которая, вместе с госсобственностью, тут же "продавалась" с пылу с жару, как горячие пирожки. И эта книга не о самой политической истории России последних 20 лет, а об одном из самых заметных людей внутри Истории. Несколько эпизодов из жизни Чубайса Анатолия Борисовича, возможно, объяснят в этой Истории больше, чем просто последовательное изложение событий.

Тогда следует задаться вопросом: почему Чубайс? Почему именно его биография так много значит дл постсоветского периода развития России?

Автор этих строк познакомился с героем книги девять лет назад. Пресс-секретарю Чубайса Аркадию Евстафьеву понравилась короткая заметка в "Огоньке" о смысле российской приватизации, и он предложил сделать для журнала интервью с вице-премьером и главой Госкомимущества. Благодаря своему старшему брату Сергею Колесникову, работавшему советником и спичрайтером сначала Гайдара, а потом Виктора Черномырдина, я был хорошо знаком практически со всеми знаковыми представителями "московско-питерской" команды либералов — от Егора Гайдара и Евгения Ясина до Андре Илларионова и Сергея Васильева. Они охотно давали интервью под запись и предоставляли интереснейшую для журналиста информацию "без записи". Чубайс был в большей степени закрыт и оставался этаким мифологическим героем, существующим скорее в телевизоре и материализующимся в ваучерах. Беседа, задуманна как разговор о противостоянии с Юрием Лужковым, состоялась летом 1994 года в безразмерном вице-премьерском кабинете в свежеотремонтированном Белом доме.

Так вот, энергетика Чубайса была синонимична понятиям "власть", "история", "революция". Это чувствовалось не то что в кабинете — уже в приемной, где никто из перманентно отвечавших на звонки здоровенных мужиков не сидел без дела. Именно тогда я понял, почему к этому человеку никто не относитс равнодушно. Почему многие ненавидят его. Почему участники его команды лояльны и преданы до мозга костей, а при словосочетании "Анатолий Борисович" словно бы готовы подскочить и молодцевато отдать честь, вслед за чем идти в огонь и в воду, исполняя любой приказ верховного реформаторского главнокомандования. Хочу напомнить, что нашему герою в то время едва исполнилось 39 лет...

Харизма Анатолия Чубайса обладает ограниченным радиусом действия. Она не распространяется на народ в целом. Зато его окружение подчиняется ему как генералу. А элита готова признавать в нем фигуру, равную директору завода (если предприятием по производству политэкономического капитала считать российский истеблишмент). Собственно, Чубайс и хотел стать директором завода, а потому поступил не просто в экономический вуз, а в инженерно-экономический институт. Что до генеральского стиля управления, то, возможно, сказываются гены — сын кадрового военного, танкиста, идеологического работника едва ли мог исповедовать иной способ менеджерских действий.

В Чубайсе вообще много от жесткого советского руководителя, даже от "сталинского наркома". Легко представить себе, как он управлял бы той же электроэнергетикой в годы индустриализации, "проходя путь" от директора электростанции до руководителя отрасли. Незаменимых нет, но такого бросали бы на самые трудные участки: кризис — это естественная среда для Чубайса.

Анатолий Борисович умеет быть и жестким, и мягким, бывает и флегматичным, и разъяренным. Журналисты знают, каким феерическим остроумием обладает этот внешне неулыбчивый человек со стальным взглядом. Шкала разговора с ним "гуляет" от модели кухонного интеллигентского диалога до беседы по линии начальник—подчиненный. Сочетание интеллигентности, позволившей ему стать младшим другом Булата Окуджавы, и жесткости, способствовавшей тому, что на его "поясе" появился не один десяток "скальпов" врагов, бульдозерной пробивной силы и глубоких экспертных знаний на выходе дает превосходный менеджерский продукт — победу практически во всех начинаниях. Образ начальника электроэнергетической монополии и сопредседателя СПС хорошо укладывается в ироническую формулу, придуманную, кажется, его ближайшим политическим советником Леонидом Гозманом: "Советские люди знают: там, где Чубайс — там борьба, там победа".

Надо понимать, что мы имеем дело с продуктом разных эпох. Человек, родившийся в идеологизированной ортодоксальной советской семье в ранние послесталинские годы, в период советской истории, названный Ильей Эренбургом "оттепелью", сформировавшийся в конце 1960-х годов под аккомпанемент яростных споров диссидентствующего старшего брата и преданного делу коммунизма отца, жилец питерской коммуналки, рано вступивший в партию и избравший академическую карьеру, во всем докапывался до истины. И единожды обретя собственную точку зрения, отстаивал и отстаивает ее до конца. Кажется, единственное дело, которое ему не дали завершить, — это создание свободной экономической зоны в Ленинграде. Да и то это произошло по причине наступления форсмажорных обстоятельств — вся социалистическа "зона", самые веселые и самые грустные бараки социалистического лагеря в одночасье начали превращаться в гигантскую территорию экономической свободы. И нужда в островке рыночной экономики в отдельно взятом городе отпала сама собой.

Чубайс — человек дела, организатор и реализатор масштабных проектов. Очень короткий промежуток вынужденного простоя пришелся на самое начало 1996 года, когда, конвертировав свою виртуальную капитализацию в реальную, Анатолий Борисович создал Центр защиты частной собственности и приобрел первую иномарку. Чубайс слишком хорошо разбирался в технике именно потому, что был инженером и имел дело с техникой примитивной — вроде того самого желтого "Запорожца", словно сошедшего с картинки художника Лемкуля, опубликованной в детской книжке "Страна, где ты живешь" 1967 года издания. А справиться с высокотехнологичной продукцией для него особого труда не составляло. Мог ли он знать, что в том же 1996-м ему придетс подчиниться консенсусу элит и придумать технически совершенный мобилизационный механизм — на этот раз не экономический, а политтехнологический, и выбрать для России демократию по цене коробки из-под ксерокса?

В конце лета 2003 года, вернувшись из отпуска в Гренландии, где его не могли настигнуть камеры скандальных репортеров, он принял решение идти на парламентские выборы третьим номером в списке СПС. Когда на съезде Союза правых сил он выступил с "инаугурационной" речью, зал встал и встретил своего кумира овациями, чем-то напоминающими съезд победителей, XVII партсъезд (это оттуда формула "Все встают"). Чубайс вбивает еще один гвоздь в крышку гроба теперь уже не коммунизма, но закостеневшего госкапитализма, оказавшегося не менее уродливой формой политического и общественного устройства. Он фактически ставит на кон свою карьеру. Но, как говорила героиня Николь Кидман из фильма "Догвилль", "иногда некоторые вещи приходится делать самому".

...В тот летний вечер нашего знакомства Анатолий Борисович, сурово глядя на меня и терпеливо перенося активность моего коллеги-фотографа, отчеканил свое политическое кредо: "На самом деле причина выживания как раз в том и состоит, что мы никогда не ставили пред собой задачу выжить. Когда закончилась французская революция, одного из ее деятелей спросили, чем он занималс во время революции. На что он ответил: "Выживал". Так вот я не выживал".

Интервью закончилось. И фотограф Юра Феклистов попытался пробить брешь в "ледяном доме", что было его явной ошибкой: "Анатолий Борисович, говорят, у вас жена красивая. Давайте мы вас поснимаем в домашней обстановке". Чубайс холодно отрезал: "Это не повод для того, чтобы ее всем показывать". С точки зрения пиара и смягчения имиджа, Чубайс, конечно же, был не прав. Зато у нас появился уникальный шанс почувствовать, что ощущают враги "Рыжего", когда он по-настоящему неприязненно относится к ним. Юра как-то весь сжался от испуга, а почувствовал себя лейтенантом перед генералом, мне захотелось вытянуться в струнку и сказать: "Разрешите идти?" Причем желательно сразу на гауптвахту.

Потом еще много раз Анатолию Борисовичу довелось "не выживать" и даже, в отсутствие больного Бориса Ельцина, фактически побывать в "шкуре" президента. Тогда его даже называли "регентом". Но он не увлекся властью, а неистово решал задачи разной степени сложности. Да и каким может быть человек, чьи любимые слова "чудовищно", "фантастически" и "по-крупному"?

Секрет политического и менеджерского долголетия Чубайса — в его способности соответствовать времени, не выпадать из него. Он был успешен всегда — и в советские годы, когда молодого доцента, уже в институте ставшего кандидатом в члены партии, охотно принимали в обкоме, а он конвертировал свои связи в возможность легально проводить по сути своей нелегальные научные семинары. И потом, когда в годы перестройки стал невероятно популярным и влиятельным питерским публичным политиком. И впоследствии, когда решал задачи приватизации, финансовой стабилизации, выборов—1996, реформы электроэнергетики.

Каждый человек имеет право на то, чтобы выпасть из времени, отстать от него, отказаться поспевать за ним. У Чубайса, когда-то типичного интеллигента-восьмидесятника, любител байдарочных походов и страстного поклонника Астафьева, Высоцкого, Окуджавы, уже вряд ли появится право на эту человеческую, очень человеческую роскошь. Потому что когда-то он, несмотря на то, что считал себя ученым и более никем, отказался от комфортной роли стороннего наблюдателя из экономической лаборатории и предпочел наблюдение включенное. Ощущение, описываемое формулой "если не я, то кто же", в случае с Чубайсом объективно гипертрофировано. Возможно, есть в политической истории России вещи, которые никто, кроме него, действительно не смог бы сделать. А надо было. В этом смысле наш герой очень одинокий человек. В той степени, в какой может быть одинок реформатор, ставящий перед собой задачи, которые может решить только он. Это не апология. Это — констатация.

Именно поэтому расхожая метафора "Во всем виноват Чубайс" (копирайт — Б.Н.Ельцин) достаточно верна. И каждый вправе толковать ее как угодно — кто в позитивном смысле, кто в предельно негативном.

История не знает сослагательного наклонени именно благодаря тому, что ее делают масштабные личности, не считающиеся со средствами ради достижения цели и решения исторических задач. Эта книга о человеке, которого переделывала История, но который замахнулся на то, чтобы переделать ее саму. У него это получалось уже не раз. Однако он не может остановиться в своем стремлении побеждать Историю каждую минуту. Дл него всякое время — это время "Ч".

Я вынужден сразу объясниться с читателем: это не фундаментальная биография, а наброски к ней. Причем именно по той причине, что карьера Чубайса продолжается и ему самому еще рано писать мемуары. Мне довелось встретиться со множеством интереснейших людей, которые сталкивались с Анатолием Чубайсом в разных обстоятельствах и на разных этапах его карьеры. С кем-то повстречатьс не успел или не смог по объективным причинам. Поэтому некоторые из коллег героя могут обидеться. Но не в обиду будет сказано в том числе многим из тех, кто рассказывал мне о Чубайсе: люди склонны повторяться, а лучше всего повествует о себе он сам — с равными долями самокритичности и объективности.

Эта книга — комплиментарная по отношению к ее герою. И это мое авторское право: мне хочетс писать о Чубайсе объективно, но с учетом своих собственных политических убеждений и глубоко личного отношения к этому человеку. Личное отношение сводится к тому, что автор действительно считает своего героя выдающимс политическим деятелем. Книга — еще и способ доказать это утверждение.