Название пьесы: "Холодное море, тёплое море"
| Вид материала | Документы |
- …страна на все времена! Великолепная природа и чудесный климат теплое море с изумительными, 57.41kb.
- Дайв-центр «полярный круг», белое море полезная информация Белое море, 155.26kb.
- Море шумит…Гонит волну… Море блестит, видя луну, Вдаль за собой Море манит…, 171.37kb.
- Море шумит…Гонит волну… Море блестит, видя луну, Вдаль за собой Море манит…, 296.97kb.
- Саргассово море, 29.68kb.
- Антистрессовые программы лечения на Мертвом море Лечение волос на Мертвом море, 139.76kb.
- Рекомендуемые круизы, 115.42kb.
- Взаимодействие родителей, классного руководителя и учащихся, 54.96kb.
- Акаба считается иорданским «окном» на море, 289.1kb.
- Турецкая республика I. Краткие сведения о Турции Географическое и политическое положение, 515.38kb.
Владлена Каблукова: Существует ли у эвенов собственное ремесло? Отличается ли ваш народ от других северных народов?
Денеул: Мы такие же, как и другие северяне. Вера у нас общий, сходный обычаи. Все люди, все по земле ходим. Потому уважать надо, при встрече достаток и счастья желать. Ты хорошо к соседу отнесёшься, и он тебе воздаст. Приютишь его в буран, он тебя приветить и воздать должно. Насчёт ремесло мало развитый. Упряжь делать, телеги, нарты добротный, женщины вышивка заниматься, украшений собирать из перья, кость и бусы. Бусы у экспедиция и приезжий выменять загодя.
Владлена Каблукова: Вы, наверное, знаете, что на территории Магадана и области согласно директивам руководства СССР введены в эксплуатацию исправительные трудовые лагеря. Многочисленные заключённые добывают необходимые для страны полезные ископаемые, занимаются строительством промышленных сооружений. Они способствуют улучшению уровня жизни в вашем регионе. Как вы к этому относитесь?
Денеул: Жалко очень заключённый. Казаться, что у них свобода отняли, стержень самый надломили. Так зверь в петля зажат и пощады просит. Мы, эвены, милосерднее вас, мы живой создание не истязал. Лучше убивал сразу, мёртвому легче, чем лагерный пленник приходится. Как совершить поступок, так и воздастся. Тот демон, что распоряжаться их судьбы, в муках содрогнётся, покоя лишиться до скончания времени. Красный пламя, что сотворило, так же его и назад проглотит.
Владлена Каблукова (про себя): Эко загнул! Ересь эту к печати цензура не допустит. Переделывать придётся. Причём самой. На кого надеяться? Ошибку в таком важном деле допустишь – конец карьере. А может, ещё хуже…
(вслух): Какой бы совет вы дали читателям нашей газеты в заключение?
Денеул: Лишнее вам советовать. Сам в лабиринт заплутал, сам и выпутывался. Сноровка хватит. Замечайте самый пустяк, молока плеск в кувшине, весточка проникновенный, успение сегодняшнего дня. Мелочь обычный наш совершений правит. Крыши вам и гвоздя.
СЦЕНА 5
Исповедь заключённого.
На фоне бревенчатого лагерного барака стоит Веснянка. В правой руке кирка. Одет он в широкие шаровары большого размера, подпоясанные куском проволоки и ватную телогрейку с прорехами и с номером 112 на груди. На ногах разношенные кирзовые сапоги, на одном из которых отбита подошва. Ладони, потемневшие от холода, с заскорузлыми мозолями. Плечи поникшие, взгляд растерянный и тревожный.
Веснянка: После злополучного тридцать седьмого я провёл в Дальстроевском лагере ещё долгих шесть лет. Петра Татьмина по приказу следователя Муравницкого привезли в Иркутск, где после невыносимых, ужасных пыток расстреляли. Жена его, Прасковья, узнав об убийстве мужа, не выдержала такого внезапного потрясения, считая только себя повинной в его трагической смерти. Когда была получена телеграмма, в которой извещалось о приведении приговора в исполнение, она лишилась рассудка и была помещена в лазарет для сумасшедших. Бывший приятель Петра Татьмина, возведший на него клевету для повышения по служебной лестнице, обещание своё сдержал и подарил старшему сыну Прасковьи путёвку на Крымское побережье. Тот, как ни странно, благодаря этой путёвке от своей затяжной болезни излечился напрочь. Сей факт подтверждён консилиумом весьма уважаемых и почтенных докторов и медицинских работников. Может, роль свою сыграл мягкий южный климат, а может, те жертвы, благодаря которым парнишка получил билет на особенный островок, где солнечное лето длится почти бесконечность и для советских граждан не строят исправительных лагерей.
Магадан меня основательно подкосил, он украл у меня беспечную молодость и замечательную девушку. Получается, что я утратил возможность состояться как личность в родном для себя городе, лишился тех маленьких побед, которых мог достигнуть. Мои сверстники оказались гораздо удачливее и успешнее меня. Зрение ухудшалось, кожа огрубела и покрылась наростами, я становился раздражительным и жестоким. В неполные двадцать пять виски присыпала первая седина. Она была цвета робкого свежевыпавшего снега, такая же белёсая и прозрачная. Часто мне представлялось, что я давно уже захоронен на Магаданских золотых приисках. Без скорбного слова, без погребения, без обязательного крестика на груди. Просто похоронен. У нас так закапывали очень многих. Тех, с кем ты здоровался, пайку одну делил, кому доверял беспрекословно. Могилы этих безвестных страдальцев вряд ли где теперь сыщешь; никаких опознавательных знаков и столбов, только не сеянное, несжатое бесконечное магаданское поле… Считаю, что любое золото, самые редкие сокровища не стоят тех покалеченных судеб, казни египетской, уготовленной нам правящей властью, режимом самодуров и деспотов. Последствия чудовищной их ошибки вряд ли кто может определить в точности. Рассудят потомки целую эпоху спустя. Справедливо рассудят.
В сорок третьем многим заключённым объявили амнистию. Мы искренне радовались освобождению, предполагая вернуться к прежнему мирному образу бытия. Судьба распорядилась по – другому. Едва покинув казённую тюрьму, отощавший и морально раздавленный, я был направлен в шестьдесят пятую мотострелковую бригаду восьмого пехотного полка седьмой армии Западного фронта в заградительный отряд. Своей доблестью и пролитой кровью в ожесточенных сражениях с ударными силами фашистских захватчиков я должен был искупить несмываемый позор совершённого преступления перед советскими гражданами, народом и Отечеством. Воевал с охотой и желанием, нанося ощутимый урон вражеским захватчикам. Дважды получал ранения, лежал в госпитале, где был прооперирован. За проявленную доблесть в бою награждён Владимирским орденом третьей степени и орденом Суворова, а также медалями за взятие Орла, Смоленска, Великих Лук, Ржева и Белгорода. День Победы встречал под Прагой, там же получил звание старшего лейтенанта и демобилизован на гражданскую службу. После завершения войны вернулся на свою историческую Родину и отыскал ту самую Антонину, с которой познакомился до ареста. Мы подали заявление в загс и вскоре сыграли вполне приличную свадьбу. Так и живём вместе, деля на двоих дни удачливые и не очень. Вместе отправляемся в турпоходы, палатки ставим, морошку, клюкву собираем. Детей тоже вместе растим. Первенца своего я Петром назвал. Сами понимаете в честь кого…
Да, совсем забыл сказать. Мечта моя давняя всё – таки исполнилась. Не зря Тоня оберегом – корабликом меня тогда наделила. Оказавшись на гражданке, я буквально бредил морем. Ночами мерещилась диковинная бригантина, рассекающая бескрайнюю бушующую стихию, и обязательно вперёдсмотрящий, цепляясь за оснастку грот – мачты, щурился подслеповатым глазом сквозь стекло подзорной трубы в водное царство. Посовещавшись, мы с Тоней покинули прежний наш закуток и отправились в Магадан. Дальстрой предстал перед бывшим его узником заброшенной, покинутой махиной. Ряды колючих, ядовитых шипов изрядно заржавели и скривились. В прогнивших бараках распоряжался бродяга – ветер, крыши кое – где осыпались и обвалились. Сквозь брусчатку пробилась довольно настойчивая трава. Вышки почти все снесли, ворота, не запертые на замок, ворочались сами по себе и пронзительно скрипели. Хотелось верить, что пресловутый лагерь прекратил своё существование навсегда. Во всяком случае, мысль подобная возникала часто, и отгонять её от себя не было никакой возможности. Если мы, хранители советских заповедей, смогли понять всю ущербность и опасность подобных карательных объектов, прочнейших кузниц репрессий, на коих ковалась трагедия миллионов людей, то мы уже добились очень многого.
Флот в Магаданском порту можно пересчитать по пальцам. В основном, это суда для доставки продовольствия и топлива. Я занимаюсь навигацией нефтеналивных танкеров, угольных транспортников в упомянутый морской порт, откуда столь нужный груз распределяется по всем районам.
На золотом прииске обосновалось государственное предприятие. Оно привлекает на работу лишь вольнонаёмных рабочих. Подумать только, каждый трудяга получает за свою отбытую смену довольно приличное вознаграждение! Просто восторг!
Бывает, иногда меня настигает воспалённое прошлое, воскресает возродившимся Фениксом, стучит в окно. И тогда я вижу, как много я вижу! Обречённого к расстрелу дядьку Петра, сжавшего крепко протянутую ладонь в знак молчаливой поддержки; юного Веснянку с неиссякаемой надеждой и желанием хотя бы на миг приблизиться к настоящей своей свободе. Я вижу тундру и тайгу, этапные города и краснознамённые демонстрации, закалённую сталь и не менее стойкого магаданского заключённого. Был он, как и многие, близким моим товарищем. Звали его Николаем, хотя на перекличке он почитался номерной порядковой цифрой. Ведь цифры гораздо проще складывать и вычитать. Недавно я в поисках истины слонялся по местному кладбищу и внимательно вглядывался в погребальные таблички. Совершенно случайно на одной из них я прочитал: “Николай Круглов, заключённый Дальстроя с 1937 года. Смерть отнесена к середине 1943 года”. Случилось то, что я так боялся. Я получил свободу тогда, когда ему была уготовлен уход из жизни. Слышит ли он меня сейчас? Может ли чем – нибудь утешить, подтвердить, что там, где он находится, ему действительно спокойно? Вдруг в преисподней мёртвые заключённые бесчисленных лагерей наконец – то согреются? Им нужно тепло, они ведь заслужили немного тепла.
СЦЕНА 6
Магаданский портовый причал. Наши дни.
По каменистой морской набережной неспешно ступает высокий старик, опирающийся на костыль. Он еле бредёт, непослушные ноги подкашиваются при каждом шаге. Глаза слезятся под яркими солнечными лучами, морщины избороздили его иссечённое лицо от края до края. На низенькой выщербленной эстакаде удобно пристроился рыбак с телескопической удочкой. Самодельный поплавок, изготовленный из птичьего пера, свободно качается по набегающей волне.
Рыбак (с любопытством): Что, дед, на брызги солёные подивиться пришёл? Скучно, небось, в четырёх стенах в носу ковыряться?
Дед (чуть насупившись): Так, да по – другому. Грамоту шибко важную постигаю. Аз да буки, слава науке.
Рыбак: Зябко уже. Чуешь, как бора власть над округой толково прибирает? Шторма скоро.
Дед: А ты вообразил, что я вчера с печи наспех слез? Напрасно. Почище тебя настроение морское изучил, приклеился к сердцевине трепещущей накрепко. Ты яблоки с соседского сада воровал, коленки разбивал, падая с велосипедной рамы, а я уж корабельное дело по области поднимал. Подумать только: войну осилил, Дальстроя каторгу выдюжил, а без Антонины моей не могу… Жила становая надорвалась, фотография дорогая потускнела и покрылась чёрной рамкой…
Рыбак (достаёт удилище, меняет наживку, сплёвывает): Досталось тебе, беспокойный следопыт. Уж и тень от Империи твоей пропала, а ты всё ищешь её остатки, крохи заплесневелые собираешь. Разве так можно?
Дед (соглашаясь): Сам представляю, что успокоиться бы стоит, залечь на дно, а провидение не отпускает. А что натерпелся здорово, то заведено так. По строгости.
Рыбак: Ты странствуешь, а я навагу ловлю.
Дед: На червя хоть, родненький?
Рыбак: Знамо дело, на червя.
Дед: Вот и ладно получится… Без наважьего хвоста кипяток постный.
Рыбак: Чего – то расхристанный ты весь, старче. Укутался бы поплотней, пыжа на лысину нацепил – индевеет. Чай, не курорт тебе.
Дед: Эх, паря! Зелен да моложав, мало случаю пощупал. Меня ж теперь попробуй чем прошибить: широкая кость, хребет натруженный. Опыту успел ухватить цельную поклажу: на северах задеревенел, бородищу отпускал с высокую колокольню.
Рыбак: Сегодня Россия другая, и нравы на протяжённости её тоже. Пропали гастрономы и пионерские вечёрки, мороженое за пять копеек и социалистические соревнования. То прах, бивень мамонта, сокрытый под мерзляком. И ты вместе с СССР своим в тартарары скатился, на паперть. Догнивай, надоедливый пенсионер, готовь себе вещи для последнего сбора.
Дед (закашлявшись): Стало быть, призрак я уже растаявший, старая развалина. Обидно. Знаешь, как обидно, когда тебя в металлолом сдают? Это ведь мы, советские экспонаты, вам беспечную современность для пользы преподнесли. А вы нас так… В отходы, в мусор. Какие же вы сатрапы!
Рыбак: Вина есть, кто бы спорил. Только геройство ваше нарочитое теперь не в цене. И энтузиазм напрасный, и лозунги смешные. Проще быть жадным рвачом, лживым карьеристом, чем вам уподобиться. Перевоспитывайся у них, если хочешь остаться на плаву.
Дед: Хватит, перевоспитался. Слишком поздно меняться, таков есть, какой получился. Уж лучше к естеству поближе. Посторожу ласковый закат, у стремнины говорящей испрошу насущного совета. Старость подгоняет.
Рыбак: Выходит, напоследок привет желаешь талой воде донести? Что ж, правильно ты поступил. С ней ведь так редко советуются. (смотрит на часы) Пожалуй, засиделся я за рыбалкой, пора возвращаться к роду своему. (берёт садок с уловленным трофеем, открывает в нём лаз и выпускает рыбу в бурную воду) Держись, дед! (Уходит)
Дед подступает к самому бережку. Нахлынувшая волна целует его стопы.
Дед (низко нагибается): Кланяюсь тебе, целительная глубина, надёжа моя твердокаменная! Услышь жалкое моё брюзжание, в минуту горькую подсоби! Хватит уж воли, хватит щедрого света – блина масленичного на богатый стол. Терпение исчезло с горизонта, взвилось на расстояние возведённых для заселения этажей. Благодарю за дарованную возможность в человека истинного превратиться, за возможность плоть дышащую, сердце отзывчивое в пользование получить. Благодарю за печаль и довольство, стужу и летние дожди. Устал лямку тянуть, так помоги же возвернуться к покою! Любимая моя женщина к себе зовёт, расстраивается напрасно. Она ведь беззащитная, трогательная такая… Я обычаи ведаю, клятву данную соблюдаю. Прими в объятия, чистотою изначальною надели. Немощен уж без устатку. Кому я нужен, лопнувший утиль, хранитель мельничных жерновов? Тебе разве. Тебе все нужны: богатыри и инвалиды, отроки и подобные мне доходяги. Азбуку прочитал, буквы многие настоящие ведаю. Пора и на дно. Годоворот на убыль, потухает сверкающее олово… Поплавок на рябом зеркале, в прохладной синеве. Клюёт плавниковая рыбица…
Дед отбрасывает костыль в сторону и начинает медленно погружаться в воду. Вода по – ноябрьски ледяная, тело судорогами сводит. Вот уж голова одна торчит, перо удаляющейся птицы… Ан нет, весь уже скрылся старик, укрыла его под собой морская вязь…
(Затемнение)
На Магаданском причале две фигурки – одна подвижной, бойкой девушки, другая – нескладного весёлого юноши. Они идут, обнявшись, и набегающая волна с шумом падает к их ногам.
Девушка: Милый Веснянка, ты кораблик в невредимости сохранил?
Юноша (гордо): Конечно, сохранил, зоренька моя! Паруса под борой выступающей раздуло, мачты качаются произвольно. Попробуй усмирить – за бортом окажешься!
Девушка (звонко смеётся): Оно и к лучшему. Пустим на курс прежний, в свободное плавание. Во сколько отбываем?
Юноша: Аж через час. Вагон с телегой. А пока можно я в воздух тебя подниму, выше всех тех созданий, что на планете нашей есть?
Девушка (немного стесняясь): Попробуй.
Юноша осторожно опускается перед девушкой на колени, усаживает её на плечи и приподнимается вновь, уже с драгоценной ношей.
Юноша: Вот и свершилось. Начертано так. Коснись ладошкою солнца, и лазури небесной, и льющейся сверху радости. Губами её лови. А ещё обрети счастье. Обязательно обрети счастье.
Девушка (тихо): Мы всегда будем вместе? Ты и я – будем ли мы постоянно вдвоём?
Юноша: Конечно, будем. Игла с крадущейся нитью, колодезь с вздымающимся журавлём, утро и сумрак, измотанный путник и увлёкший его камелёк. Нужно только постараться, нужно начать с пробуждения. И тогда загаданное прежде желание обязательно исполнится.
КОНЕЦ.