Geum.ru

Станислав Харин

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4

торговала, пока не погорела со всеми потрохами.

– А теперь?

– Теперь? Теперь вот здесь пытаюсь обосноваться. Поначалу

посуду в ресторане мыла, уборщицей там же работала, а теперь уже

сама кафе в аренду взяла, расширяюсь, так сказать, потихоньку. И

как мой муж готовит, здесь так никто не умеет. Все может – от плова

до самых изысканных восточных блюд. Ты напомни мне, чтобы я тебе

адрес кафе оставила. Ну, так – на всякий случай. А ты-то как? У

тебя пока только один?

– Да, но шуму от него, как от троих.

– Я вот тоже – только своих бандитов в школу отвела, затем

домой, маму накормила и давай скорее на рынок за мясом. В общем,

адаптируюсь к новой круговерти. Новая жизнь, черт побери. И пока –

тьфу, тьфу, тьфу – все в порядке.

Лара поправила волосы и потянулась рукой к кульку.

– Хотя, тяжеловато, конечно – я ведь к Таджикистану сильно

привязана. У нас все по-другому было.

– Что, например?

– Да все, – опять опуская на место кулек. – Взять тот же базар…

Вот наш дом в Душанбе стоял буквально через пару улиц от большого

рынка. Так здесь мусором пахнет, а у нас от базара, представляешь,

по всей, по всей округе аромат дыни вился. И вообще, какой это

шикарный был рынок! – от темы моя некогда детская мечта прямо

загорелась в глазах. – Все за копейки, все вкусно, овощи, фрукты,

винограда несколько сортов, и абрикос, продолговатый такой –

исфаринский (буквально руками и пальцами показывая как длину

плодов, так и некоторые детали сюжетной линии), яблоки, груши,

особенно которые из Тальвидара… м-мм. И люди, и люди все вежливые,

улыбчивые – не то, что здесь. Душанбе… ох, я как вспомню, прямо,

клянусь тебе – слезы на глаза наворачиваются. Идешь после школы

домой мимо рынка, а тебе кричат: «Девушка, девушка! Подойди, не

уходи – просто попробуй! Я тебе даром дыню отдам!» Многие местные

так прямо на базаре и живут. Они не покупателя к прилавку

заманивают, они гостя к себе домой приглашают. Гари, поверь мне,

Душанбе – до всей этой заварухи – вот это был настоящий рай! В

Душанбе… еще там всюду фонтанчики такие маленькие стоят, вода в них

такая вкусная – м-мм, не напьешься. А если пройдешь мимо чайных,

так обязательно услышишь, как наши бабаи...

– Это кто такие, бабаи?

– Ну, старики, то есть. Они сидят, чай пьют и поют, играют на

народных инструментах. Господи, почему я тогда такой дурой была –

не понимала, как это все здорово было, красиво. Я ведь все наречия

на таджикском понимала. А поют, знаешь, в основном, о чем?

– О чем?

– О боге. Вот ты сам подумай, если здесь, например, кто-нибудь

в песне начнет упоминать Бога? Что все подумают? Скажут, кто?

Сектанты. А там это абсолютно нормальное явление… Понимаешь? –

опять спрашивает Лара, вновь делая при этом, надеюсь, формальном

вопросе несколько кисловатое лицо.

Но мне кажется, я понимал все. Более того, я даже увидел этот

замечательный рынок и сам Душанбе. Город, в котором так часто, с

трепетом и, причем, не фанатики-мракобесы, а, по всей видимости,

простые верующие люди напевали песенки во славу Божью, словно Бог

для них такое же обычное, очевидное явление, как солнце, тучи или

дождь. Седые бороды стариков, традиционные халаты, пестрая женская

одежда. Разговоры таджиков, диалекты памирцев, речь русских,

немцев, бухарских евреев. И изобилие всевозможных яств и восточной

снеди. Я видел там и Лару, безотчетно собирающую глазами нектар для

самых сладких, до слез, воспоминаний. Лару, которая, несмотря на

долю аутсайдера, «игру в землю», «игру в города», по сути, навсегда

осталась в своем щедром Душанбе. Влюбленная в него, наверное, ровно

как я – в свой угловатый, перепутный, красногалстучный, черно-белый

город. В кавказский городишко, который исчезнув навсегда с карты

одним из своих названий, завещан моему сердцу. Но что радует - этой

же эфемерностью – недоступен врагам. И покинув нас, он

присоединился к тем горизонтам, что только своей удаленностью дают

людям возможность складывать песни о самом сокровенном и далеком.

Если б я мог, то за чашкой бодрящего чая сочинил бы свою, причем,

наверное, на таджикском, так как мне уже кажется, что на родном

языке она получилось бы слишком уж какой-то натужной. А фабула

такова – некий странник, которого в самых разных городах звали по-

разному, забрел как-то в один маленький кавказский городок. Пожив в

нем немного, послушав разговоры его жителей и походив по его путям-

дорожкам, он однажды оказался в районе центрального рынка, в одном

из его обыкновенных дворов. И нечаянно этот путник заглянул в глаза

сразу нескольким мальчикам, только что переставшим играть в

мушкетеров. Ни через минуту, ни спустя годы никто из них, этих

ребят, не мог сказать – было это, не было, так как тот человек или,

точнее, не совсем человек тут же растаял. Растворился в воздухе,

потому что это был вездесущий беженец из тех времен, где

заканчивается детство.

– Душанбе… – в голосе Лары звучит почти как заклинание.

Кажется, что все буквы в этом слове крепятся между собой приторной

таджикской халвой и после произнесения, тая за щекой, оставляют ее

привкус.

Возможно, я имею чересчур обширный доступ к воображению, так

как на какое-то время потерял свою собеседницу из виду. Неужели это

все только пустые фантазии? Даже как-то и страшновато немного. Но,

слава богу, сын за руку все же страхует.

А Лара, между тем, после нескольких упоминаний вслух о своем

родном кишлаке* помолодела лицом аж на несколько лет. Она вся

оживилась, посветлела кожей и заулыбалась. Душанбе… Мне уже

казалось, что еще немного, и Лара прямо на моих глазах начнет

активно превращаться в маленькую девочку. Душанбе… Я слушал ее и

наблюдал дальнейшее развитие этой приятной метаморфозы.

Так как мы остановились прямо возле нашего пятиэтажного дома,

мне пришлось разрешить изрядно замаявшемуся сыну зайти во двор

самому. И пацан, довольный оказанным доверием, предвкушая бабкину-

дедову нежность да сказку на ночь, схватил подмышку свой

пластмассовый грузовичок и вприпрыжку забежал в кирпичную арку.

Глядя ему вслед, я ощутил себя его муляжом – одновременно

жалким и счастливым. Мой сын. Похожий на меня и – улыбкой – на всех

друзей моего детства сразу. Он побежал, рассекая ножками

отяжелевшую плоть тополиного пуха и распугивая коловращение живого,

волшебного порошка из мошек. Засверкал пятками в ту распахнутую

сторону, где все, думаю, будет точно так же и, конечно же, все по-

другому.

* один способов игры «в землю».

* В музыкальной концепции композитора Альфреда Шнитке, шлягеры,

выступают как мировое духовное зло.

* До 1921 года Душанбе числился на карте как кишлак.