Всесоюзный институт по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности злобин Г. А., Никифоров Б. С. Умысел и его формы злобин Г. А., Никифоров Б. С

Вид материала

Документы

Содержание Ук рсфср). 111 Ук рсфср). Виды умысла в теории уголовного права IV) необходимо обратиться к судебной практике и представ­лениям об умысле практических работников. Виды умысла в судебной практи

Подобный материал:

• Всесоюзный институт по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности, 5493.71kb.
• Психология допроса малолетних свидетелей методическое пособие введение, 501.67kb.
• Интеграция wiki-технологии и онтологического моделирования в задаче управления знаниями, 110.21kb.
• Ю. В. Никифоров, к т. н., главный редактор журнала «цемент и его применение», 81.98kb.
• Генетическая теория причин преступности, 597kb.
• Профилактика пьянства и алкоголизма в войсках — одна из мер предупреждения преступности, 229.27kb.
• От полного игнорирования подростковой преступности как самостоятельного специфического, 219.26kb.
• М. А. Розов 61 Релятивизм: абстрактная теория или методологическая практика?, 4106.79kb.
• Опорный конспект по теме 8 Предупреждение преступности. Понятие предупреждения преступности, 47.16kb.
• Контрольная работа по криминологии, 91.82kb.

* См. Б. С. Утевский, Вина в советском уголовном праве, М., 1950, стр. 167.

77

более строгой ответственности за преступление, когда социальная направленность и политическая сущность умышленного преступного деяния не могут быть одно­значно определены ни по его объективным свойствам, ни по психическому отношению лица к непосредственным общественно опасным последствиям своего деяния.

В этих случаях специальный умысел служит для разграничения сходных по объективной стороне, но коренным образом различных с социальной и юридиче­ской точек зрения преступных деяний

Именно таково значение специального умысла в составах особо опасных государственных преступлений;

террористического акта, диверсии, вредительства, анти­советской агитации и пропаганды. Специальный умысел служит здесь единственным основанием для правильного определения объекта преступления и отграничения террористического акта от умышленного убийства, дивер­сии — от умышленного уничтожения или повреждения государственного или общественного имущества, вреди­тельства—от должностных преступлений, антисоветской агитации и пропаганды — от распространения заведомо ложных измышлений (ст. 190¹ УК РСФСР).

то юридическое значение специального умысла определяется его психологическим содержанием, той ролью, которая принадлежит цели действия или бездей­ствия в выражении реальных связей между действитель­ностью, с одной стороны, сознанием и волей человека —

с другой.

Формируясь как результат воздействия внешнего мира на сознание конкретного человека, социально значимая цель всегда выражает социальные свойства личности, ее установку, ее нравственное качество.

По своему содержанию цель включает в себя созна­ние и волю человека по отношению к объективному результату его поведения. Поэтому она (цель) указывает на действительный (хотя бы и отдаленный) объект пре­ступного деяния и выражает отношение личности к этому

объекту.

В своем первом социальном значении (как характе­ристика личности) цель в качестве элемента специально­го умысла может выступать как обусловливающее или квалифицирующее (отягчающее) ответственность обстоя­тельство,

В своем втором значении (как указание на направ­ленность действия) цель используется законодателем для определения объекта преступного посягательства и раз­граничения внешне сходных, но социально различных

преступлений.

Единственным исключением, когда закон связывает с наличием специального умысла (хотя и в неявной форме) не усиление, а уменьшение ответственности, является смягчение ответственности за преступления, совершенные при превышении пределов необходимой обороны. Это, так сказать, единственная привилегирую-щая цель умышленного преступления, известная дей­ствующему законодательству (п. 6 ст. 38, ст.ст. 105 и

111 УК РСФСР). ^\

На основании сказанного можно попытаться уточ­нить мысль Б, С. Утевского о «неосновательности» вы­деления такого вида умысла, как умысел специальный.

Это утверждение может быть абстрактно правиль­ным применительно к Общей части уголовного законо­дательства, так как данный вид умысла (на то он и «специальный») всегда упоминается в статье Особенной части, если он существен для определения ответствен­ности за данное преступление. Но нет никаких оснований отказываться от специального умысла ни в Особенной части Уголовного кодекса, нив теории уголовного праза, ибо его влияние на степень ответственности и значение для установления действительного объекта преступле­ния исключительно велико.

Виды умысла в теории уголовного права

Вопрос о видах умысла в теории советского уголовного права, как было сказано, особого развития не получил. Если не считать понятий прямого и косвенного умысла и проблемы их разграничения, которым уделено внима­ние в ряде монографий и статей' и во всех учебниках

* См., например, В. Д. Меньшагян, Форма виновности по воинским преступлениям, сСоциалистическая законность» 1944 г. № 5—6; Б. С. У т е в с к и и, Вина в советском уголовном праве, М., 1950; В. Я. Лившиц, К вопросу о понятии эвентуального умысла,

79

уголовного права, научный подход к проблеме видов умысла исчерпывается преимущественно изложением решения данного вопроса в феодальном и буржуазном праве. Наиболее подробно перечисляются виды умысла, известные предшествующим правовым системам и тео­риям, в монографии Б. С. Утевского «Вина в советском уголовном праве», причем автор делает попытку обо­сновать непригодность для советского уголовного права любой классификации видов умысла, кроме деления умысла на прямой и косвенный.

На позиции Б. С. Утевского в вопросе о разграниче­нии видов умысла следует остановиться подробней хотя бы потому, что его подход к классификации видов умыс­ла нашел несомненное отражение в советской юридиче­ской литературе, в том числе и учебной.

Б. С. Утевский называет в своей монографии 12 видов умысла, известных теории права эксплуататорских фор­маций, начиная со средневековья.

Это умысел, заранее возникший (ао1из ап1есеае>15), непосредственный (ао1из сопзеоиепз), последующий, определенный""неопределенный, альтернативный, общий, ,, специальный, заранее обдуманный (ао1из ргаетеа1а1и5), внезапный (ао1из }тре1из), прямой и непрямой*.

Определять и характеризовать названные виды умыс­ла здесь нет никакой необходимости, так как это уже сделано в юридической литературе с большой обстоятель­ностью и точностью². Гораздо важнее уяснить позицию Б. С. Утевского, суть которой можно изложить следую­щим образом.

1. Все названные виды умысла «свидетельствуют в лучшем случае о схоластичности, оторванности от жизни, ненужности для практики, о стремлении осложнить по­нимание вопроса для неспециалистов и тем самым еще более отдать их в руки специалистов-юристов»³.

«Советское государство и право» 1947 г. № 7; И. Г. Г у р в и ч, Косвенный умысел по советскому уголовному праву. Автореферат канд. дисс., М., 1951, и д'р.

' Б. С. Утевский справедливо указывает, что этот перечень видов умысла неисчерпывающий.

² См., например, Н. С. Т а г а н ц е в. Курс русского уголовного права. Часть общая, кн. I, вып. II, СПб., 1878.

³ Б. С. У т е в с к и и, Вина в советском уголовном праве, стр. 166.

80

2. В ряде случаев соответствующие конструкции «преследуют политическую задачу—узаконить господ­ствующий в феодальных или буржуазных судах произ­вол...»'.

3. «Все эти деления умысла и другие... потеряли впо­следствии всякое значение и в настоящее время пред­ставляют лишь исторический интерес»².

4. «...Проверенное на практике советских органов юсти­ции и нашедшее подтверждение в советской теории уголовного права деление вины на умысел прямой, умысел эвентуальный... остается непоколебимым»³.

5. Любые попытки «восстановления» иных видов умысла в советкой науке уголовного права (например, признание А. А. Пионтковским существования неопре­деленного умысла) не заслуживают одобрения⁴, ибо формулировка умысла в советском уголовном законе является окончательной и не нуждается ни в каких дополнениях и изменениях⁵.

Необоснованность последнего, столь категоричного утверждения об абсолютном совершенстве существую­щего в законодательстве определения умысла была показана в предыдущих главах. Ясно, что и с общемето­дологических позиций материалистической диалектики нельзя объявлять ту или иную юридическую конструк­цию «окончательной и не нуждающейся ни в каких изменениях и дополнениях».

Отметим, однако, что и 20 лет тому назад вопрос о научной ценности и практической важности некоторых видов умысла вовсе не был столь бесспорным для совет­ских юристов.

В юридической литературе ила дискуссия о право­мерности понятия косвенного умысла, которая отрица­лась, например, В. Лившицем⁶ и М. Чельцовым⁷, на что

' Б. С. Утевский, Вина а советском уголовном праве, стр. 166.

² Т а м же, стр. 167.

³ Т а м же, стр. 1'72.

⁴ Там же, стр. 206—207. 'Там же, стр. 183..

⁶ В. Я. Лившиц, К вопросу о понятии эвентуального умысла, «Советское государство и право» 1947 г. № 7.

⁷ М. Ч ельцов. Спорные вопросы учения о преступлении, сСоциалистическая законность» 1947 г. № 4.

6 Заказ 5642 81

указывал в своей монографии и Б. С. Утевский. Как было сказано выше, ряд юристов (в том числе А. А. Пионтхоп-ский) использовали понятие неопределенного умысла при анализе судебной практики.

Учебник ВЮЗИ в противоположность позиции, занятой Б. С. Утевским, утверждает, что «теории совет­ского уголовного права и судебной практике известны и другие виды умысла»'.

В числе этих видов умысла учебник называет: умысел, заранее обдуманный и внезапно возникший, аффектиро­ванный (как разновидность внезапно возникшего умыс­ла), а также умысел определенный (простой и альтер­нативный) и неопределенный².

Таким образом, анализ советской уголовноправовой литературы приводит к выводу, что к числу основ­ных вопросов рассматриваемой проблемы относятся следующие;

1. Какие же в действительности виды умысла извест­ны судебной практике.

2. В чем смысл (сущность) разграничения видов умысла по различным основаниям.

3. Существует ли проблема сравнительной тяжести различных видов умысла.

4. Каковы различия между прямым и косвенным умыслом по действующему законодательству.

5. Возможно ли (и целесообразно ли) различение прямого и косвенного умысла при совершении преступ­лений, в состав которых законодатель не включил наступ­ление определенных общественно опасных последствий.

6. Возможен ли косвенный умысел при соучастии в преступлении, а также в случае приготовления и покуше­ния на преступление.

Для более убедительного ответа на поставленные вопросы (пятый вопрос подробно рассмотрен в гл. IV) необходимо обратиться к судебной практике и представ­лениям об умысле практических работников.

Виды умысла в судебной практике

Существуют три основных пути установления позиций судебной практики в вопросе о разграничении и юриди-

' «Советское уголовное право. Часть Общая», М., 1964, стр. 131. ² Т а м же, стр. 132—133.

82

ческом значении видов умысла: изучение постановлений и определений высших судебных органов, анализ уголов­ных дел, выяснение взглядов практических работников-юристов.

Сразу же следует отметить, что опубликованные по­становления и определения Верховного Суда СССР и Верховного Суда РСФСР содержат Крайне ограниченное число указаний, касающихся юридического значения и критериев разграничения видов умысла, причем эти указания даются лишь в связи с отдельными видами преступлений или по отдельным делам.

За все время существования советской судебной системы высшие суды ни разу не предпринимали попыт­ки выработать общие руководящие указания, касаю­щиеся принципов квалификации преступлений по субъек­тивной стороне преступного деяния.

Как в практике Верховного Суда Союза ССР, так и в практике Верховного Суда РСФСР наибольшее число указаний по вопросам о видах умысла относится к пре­ступлениям против личности. Главное место среди этих указаний принадлежит вопросам разграничения прямого и косвенного умысла при совершении умышленных убийств и умышленных тяжких телесных повреждениях, повлекших смерть потерпевшего.

Наиболее четкой и стабильной является позиция / судебной практики, выражающаяся в признании того, ( что покушение на преступление (приготовление к пре- ,/ ступлению) возможно только при наличии у виновного \] прямого умысла. В этом отношении судебная практика Верховного Суда СССР и Верховных судов союзных республик решительно отвергает взгляды некоторых юристов-теоретиков о возможности ответственности за покушение при эвентуальном умысле'.

Так, в постановлении № 9 Пленума Верховного Суда СССР от 3 июля 1963 г. сказано: «В соответствии со ст. 15 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик деяние виновного может быть при­знано покушением на убийство лишь в тех случаях, когда оно было непосредственно направлено на лишение

* В. Лившиц, К вопросу о понятии эвентуального умысла, «Советское государство и право» 1947 г. № 7, стр. 43.

б* 83

жизни другого человека и, следовательно, совершалось с прямым умыслом»'.

Столь же определенно высказался Президиум Верхов­ного Суда РСФСР в постановлении по делу С., осужден­ного судом первой инстанции по ст. 15 и п. «б» ст. 102 УК РСФСР, указав, что «покушение на убийство воз- , можно только с прямым умыслом»². '

Очевидно, что по изложенным ранее соображениям, позиция Верховных Судов Союза ССР и РСФСР в во­просе о возможности покушения только с прямым умыс­лом может быть отнесена лишь к материальным пре­ступлениям. В случае совершения преступления фор­мального, при котором отсутствуют основания для раз­граничения прямого и косвенного умысла, толкование закона (ст. 15 Основ) должно осуществляться в иной терминологии.

Именно так и поступил Пленум Верховного Суда СССР, указав в постановлении от 25 марта 1964 г., что «при разрешении дел о покушении на изнасилование с применением физического насилия суды должны уста­навливать, действовал ли подсудимый с целью соверше­ния полового акта и являлось ли применяемое им наси­лие средством к достижению этой цели»³.

Представляется, что при всей принципиальной правильности отрицания возможности покушения с кос­венным умыслом эта позиция представляет собой описа­ние частного случая — покушения на материальное пре­ступление. Напротив, понятие «преступного намерения» более полно и правильно описывает субъективную сторо­ну и приготовления, и покушения на любое умышленное преступление независимо от того, включены или нет в его состав общественно опасные последствия деяния. Часть 4 ст. 15 Основ употребляет применительно к при­готовлению и покушению термин «преступное намере­ние», т. е. устанавливает тем самым, что и приготовле­ние, и покушение с субъективной стороны характеризу­ются желанием совершить преступление.

¹ <Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР. 1924—1970», М, 1970, стр. 448, 449.

² «Сборник постановлений Пленума Президиума и Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР. 1961— 19&3 гг.», М., 1964, стр. 248.

³ жБюллетень Верховного Суда СССР» 1864 г. № 3, стр. 20—21.

84

Надо сказать, что игнорирование невозможности раз­граничения на основе действующего законодательства прямого и косвенного умысла в формальных преступле­ниях привело не только к неточности в определении субъективной стороны покушения, но и к общеизвестно­му спору о том, возможен ли косвенный умысел при из­мене Родине. В последнем случае, так как законодатель не включил в состав указания ни на наступление общест­венно опасных последствий, ни на цель деяния, разграни­чение этих видов умысла просто невозможно и для наличия умышленной вины достаточно сознания субъек­та, что его деяние, совершенное в названных законом формах, представляет опасность для государственной независимости, территориальной неприкосновенности или военной мощи СССР и, несмотря на это, совершения соответствующих действий.

Волевое же отношение субъекта к ущербу охраняе­мому объекту, лежащему за пределами состава, т. е. желал ли он наступления такого вреда, не желал или надеялся, что в действительнности вред не наступит, не может быть использовано в данном случае ни для раз­граничения видов умысла, ни для определения наличия в действиях виновного оконченного состава преступления.

В некоторых случаях судебная практика использует конструкции прямого и косвенного умысла для определе­ния субъективной стороны преступных действий подстре­кателя, однако и в этом случае мы встречаемся с противо­речивыми позициями.

Так, в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 16 июля 1965 г. по делу С. и Г., из которых первый обвинялся по ст. 17 и п. «б» ст. 102 УК РСФСР, а второй по п. «б» ст. 102 того же Кодекса, сказано, что для обвинения в соучастии «необходимо установить, что виновный своими действиями стремился создать у друго­го лица решимость совершить преступление. При этом умыслом подстрекателя должно охватываться то кон­кретное преступление, осуществления которого он же­лает и к совершению которого склоняет исполнителя.

По данному же делу у суда не было оснований для вывода о том, что С. имел намерение склонить Г. кубин-ству мотоциклиста П.»¹.

' «Бюллетень Верховного Суда СССР» 1965 г. № 5, стр. 17.

85

Отсюда нетрудно заключить, что Пленум исходил из необходимости прямого умысла для ответственности подстрекателя, причем в содержание этого умысла включал желание наступления последствий действий (смерти человека), совершаемых исполнителем.

Однако в судебной практике встречается и несколько отличная позиция, на первый взгляд противополож­ная первой: подстрекатель, предвидя все фактические об­стоятельства преступления, которое будет совершено исполнителем, желает либо сознательно допускает наступ­ление общественно опасных последствий этого преступ­ления. Иными словами, допускается и прямой, и косвен­ный умысел в отношении преступления, совершенного исполнителем.

Какая же из двух приведенных позиций правильна? Если отправляться от действующего закона (а это— единственно допустимая точка зрения судебной практи­ки), то обе позиции вызывают возражения.

Дело в том, что, например, при убийстве лишение по­терпевшего жизни является непосредственным общест­венно опасным последствием действий не подстрекателя, а исполнителя преступления. Закон же (ст. 8 Основ) опи­сывает умысел как субъективное отношение лица к с о б -ственным общественно опасным действиям и их пос­ледствиям. Поэтому субъективное отношение подстрека­теля к общественно опасным последствиям действий другого лица (исполнителя) формулой умысла не охва­тывается, лежит за его пределами. Желание смерти по­терпевшего со стороны подстрекателя может образовать цель его дейст&ий, а йе волевой элемент вины, по кото­рому разграничивается прямой и косвенный умысел.

Не случайно ст. 17 Основ определяет подстрекателя как «лицо, склонившее к совершению преступления», 'и ничего не говорит о волевом отношении подстрекателя к общественно опасным последствиям, включенным вюос-тав преступления.

Непосредственным и действительным общественно опасным последствием действий подстрекателя, т. е. ре­зультатом, причинная связь которого с действиями явля­ется объективно существующей и не опосредствованной вмешательством чужой воли, будут преступные действия исполнителя, характер которых охватывался сознанием подстрекателя.

86

Умышленное участие подстрекателя в преступлении и заключается в склонении исполнителя к совершению оп­ределенного преступного деяния. Так как закон (ст. 17 Основ) никак не ограничивает вид умысла при подстре­кательстве, то, очевидно, следует прийти к выводу, что ответственность за подстрекательство должна наступать как в тех случаях, когда подстрекатель желал соверше­ния преступления исполнителем, так и в тех случаях, когда он сознательно допускал, что в результате его дей­ствий исполнитель может решиться на совершение опре­деленного умышленного преступления. При этом подстре­катель может быть даже уверен, что у исполнителя не .хватит «умения» или сил довести преступление до кон­ца: это не меняет решения вопроса об ответственности. Последняя ситуация возможна, например, при провока­ции исполнителя на совершение преступления, когда целью подстрекателя является яе достижение преступ­ного результата, входящего в состав, а причинение вреда (уголовная ответственность, потеря морального прести­жа, ответные действия жертвы) исполнителю.

Эго, как мы показали выше, определяется тем, что действия соучастника материального преступления на­ходятся в причинной связи с двумя' различными видами или, точнее, уровнями последствий.

Первый уровень последствий — преступная деятель­ность 'исполнителя, которая вызвана или в какой-то сте­пени обусловлена действиями соучастника. Совершение преступления исполнителем и представляет собой для соучастника общественно опасное последствие собствен­ных действий. В желании или сознательном допущении этого последствия и выражается волевой момент умысла соучастника. Если он желает, чтобы его действия вызва­ли либо облегчили совершение преступления исполните­лем, он действует с прямым умыслом. Если соучастник, сознавая общественно опасный характер своих действий (подстрекательства, пособничества), сознательно допус­кает, что их результатом будет совершение .преступления или способствование преступной деятельности исполни­теля, он действует с косвенным умыслом.

Второй уровень последствий преступной деятельности соучастника—общественно опасные последствия пре­ступления, совершенного исполнителем. Причинная связь здесь несомненна, но она не является непосредственной.

87

Причем ее опосредствованность имеет качественную спе­цифику. Специфика эта состоит во вторжении в причин­ную цепь «уголовно ответственной» воли другого лица — исполнителя'. Если бы вместо вторжения чужой воли при­чинная цепь опосредствовалась любым числом объектив­ных закономерностей, составляющих «бездушные» звенья такой цепи, конечный общественно опасный результат подлежал бы вменению в умышленную вину причинив­шему его лицу (разумеется, при условии, что он созна­вался этим лицом). Включение же в цепь причин и след­ствий чужой воли существенно меняет ситуацию.

В случае, например, подстрекательства к убийству смерть потерпевшего, желал или не желал ее подстрека­тель, становится результатом действий исполнителя. За­кон же ('ст. 8 Основ) соотносит волевой момент умысла в любой из двух его форм с общественно опасными по­следствиями собственного («своего»), а не чужого дей­ствия (бездействия).

Таким образом, желание или сознательное допуще­ние смерти потерпевшего со стороны подстрекателя есть желание или сознательное допущение общественно опас­ного последствия не своего, а чужого общественно опас­ного действия (бездействия). Поэтому оно, оставаясь существенным для характеристики личности и степени общественной опасности .подстрекателя, не может быть положено в основание разграничения видов умысла под­стрекателя (прямой, косвенный).

Итак, разграничение прямого и косвенного умысла по волевому отношению к преступному результату не мо­жет быть признано существенным для решения вопроса об ответственности за соучастие.

Важно отметить, далее, что в практике Верховного Суда СССР была сделана попытка в общем виде опре­делить различие двух видов умысла—прямого 'и косвен­ного—применительно к делам об умышленном убийстве.

В п. 8 постановления Пленума от 4 июня 1960 г. по этому вопросу сказано: «Если при этом суд признает ус-

' Эта специфика исчезает в случаях, когда общественно опас­ные действия совершает лицо невменяемое или малолетнее. Для уголовного закона воля такого лица ничтожна, она сне существу­ет» и содеянное рассматривается как причиненное соучастником (спосредственное причинение»).

88

тановленным, что подсудимый предвидел возможность причинения смерти и относился безразлично к этим по­следствиям, действия виновного, как совершенные с кос­венным умыслом, должны квалифицироваться как умы­шленное убийство»'.

В этом разъяснении представляется неправильным отождествление косвенного умысла с «безразличным отношением» виновного к последствиям своих действий.

Если же отвлечься от этой неточности в формулиров­ке понятия косвенного умысла в приведенном постанов­лении Пленума, то само использование в нем видов умы­сла для юридического отождествления различных по психологическому содержанию форм субъективной сто­роны преступного деяния представляется в высшей сте­пени удачным. Смысл постановления заключается в том, что и желание, и сознательное допущение 'наступления смерти потерпевшего со стороны виновного, предвидев­шего такой результат своих общественно опасных дейст­вий, в равной мере свидетельствуют об умышленном ха­рактере убийства.

Таким же образом понятие косвенного умысла было использовано Судебной коллегией по уголовным делам Верховного Суда РСФСР в определениях по ряду дел о причинении тяжких телесных повреждений с косвенным умыслом.

Как известно, умысел в отношении общественно опас­ных последствий означает предвидение этих последствий, соединенное с их желанием или же с сознательным до­пущением их наступления.''Элементы умысла с этой его стороны подвергались в литературе детальному анализу, ввиду чего мы можем ограничиться здесь несколькими необходимыми замечаниями.

Предвидеть событие — значит сознавать его как ре-зул1яа1 другого сооытия; Предвидение — всегда умоза­ключение от свойств этого другого события — причины — к необходимости, вероятности, возможности или неисклю-ченности реализации этих свойств в виде следствия или результата события. Строго говоря, понятия эти взаимо­заменяемы: если я предвижу нечто, значит, я отношусь к предвидимому как к результату сознаваемого мноюраз-

' <Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924—1970», М„ 1970,