Алексеев кольцо принцессы
| Вид материала | Документы |
- Философия цнди а621998 Алексеев, 93.74kb.
- Приключения Тома Сойера 13. Киплинг Р. Маугли 14. Великая Отечественная Алексеев, 51.43kb.
- Список книг и глав из книг по теме Отечественная война 1812 года, 35.25kb.
- С. П. Идет война народная: Рассказ, 58.41kb.
- Алексеев В. П. Очерки экологии человека: Учеб пособие / В. П. Алексеев, 17.91kb.
- Пресс-релиз принцессы Disney приезжают в Москву, 176.16kb.
- Алексеев П. В. Философия / П. В. Алексеев, А. В. Панин, 487.48kb.
- Литература (первоисточники) для подготовки по всем разделам экзамена, 92.62kb.
- Я. В. Алексеев // Руды и металлы. 2009. №3. С. 66-68: ил.,табл. Библиогр.: 6 назв, 477.17kb.
- "Новое кольцо" для красавицы столицы, 92.68kb.
Старик поморгал, слегка разогнав муть в глазах, посмотрел более осмысленно и вдруг спросил:
— Ты не летчик ли, мил человек? Это не твой самолет упал возле Данграласа?
Герман хотел немедленно уйти — кажется, он стал здесь популярной личностью, если даже этот божий одуванчик слышал о нем, да еще и узнал!
Но старик расцепил пальцы на груди и протянул сухонькую, блеклую ладонь.
— Дай руку… Дай, хочу подержаться за тебя. Скажи, что там теперь? В том пространстве, где была Российская империя? Люди еще есть?.. Нет, не животные в образе человеческом, не строители коммунизма… Обыкновенные грешные люди?
— Есть. И очень много! Их всегда было много…
— Какая хорошая рука… Крепкая… Я слышал, большевики первыми в космос полетели? Это правда?
— Правда…
— А ты большевик?
— Нет, не успел…
— Что не успел?
— В партию вступить. У нас же перестройка была. Коммунисты разбежались, теперь демократия.
Старик помолчал, опустив свои бумажные веки, затем приподнял их, проговорил дрожащим тенорком:
— Заблуждение, химера… Россия жива, если есть имперский дух. Нет империи, нет России… Ну, теперь ступай. И позови сестричку.
Мысль, что он попал на территорию некой русской общины, у Шабанова появлялась и раньше. Теперь же умирающий старик подтвердил догадку: безусловно, это иммигранты первой волны и их потомки, проживающие компактно в иноязычной среде, зарубежные соотечественники. Но это им не помешало заманить русского летчика в ловушку и захватить “Принцессу”. Конечно, им самим она не нужна, сделали это по чьей-то заявке. Подослали слабоумную или напротив, очень опытную в таких делах девицу, усыпили бдительность духовым мылом, мясом по-французски и взяли как пацана…
Теперь и он иммигрант, потому что без “Принцессы” или ее колечка возвращаться домой, значит сразу же угодить на тюремные нары. Наверное, дадут много, выйдешь стариком…
— А во вам! — уже в коридоре показал Шабанов. — Оставаться тут с продажными скотами… Да лучше сяду!
Он пробежал по всем шести палатам, в одной нашел мальчика-подростка на кровати и никого из обслуживающего персонала. Ни врачей, ни дежурной сестры, и даже нянечки нет! Оказавшись на лестнице в конце коридора, он спустился на первый этаж и увидел дверь с надписью “Ординаторская”. Иван Ильич спал на кушетке между двух стеклянных шкафов, укрывшись белым халатом, а рядом, на тумбочке, стоял его дурацкий старомодный саквояж.
Герман сунул ему пистолет под нос.
— А ну, встать!
Тот вскинул голову, сонно похлопал глазами и внезапно обрадовался.
— О! Вы уже здесь? Отлично! Кто вам помог выйти из анабиоза?
— Где НАЗ? — Шабанов вздернул стволом подбородок доктора.
— Что? Какая НАЗ?
— Не надо прикидываться, Иван Ильич! Моя котомка!
— Не знаю… Право же, я и не могу этого знать!
— Сюда ты меня привез с котомкой?
— Минуточку… Точно не помню. Вы были в плохом состоянии!.. Да, кажется, с вами что-то было. Возможно, и котомка.
— Так где она?!
— Погодите. Надо подумать…. — он не очень-то боялся оружия, скорее, оно просто доставляло ему неудобство. — Я сделал компресс, потом собирал саквояж…
— Не компресс — наркоз сделал!
— Помилуйте — компресс! Самый обыкновенный, спиртовый. Вы еще попросили употребить его внутрь! И хорошо, что я сразу понял, что у вас бред… Вы и так упали в обморок… Да-да, припоминаю! На коленях оказалась котомка! Все верно! С ней вас и доставили. Значит, ваши вещи в кастелянной!
— Где?!.
— В кастелянной. Там хранятся вещи больных!
— Веди, показывай! — Герман поднял его, как мешок, толкнул к выходу.
Доктор на ходу обернулся и снова засиял от радости.
— Нет, скажите! Как вы сами вышли из анабиоза? Невероятно!..
— Сейчас самого отправлю в анабиоз! Если не найдешь НАЗ!
— — — У вас превосходный организм! Редчайший случай. В моей практике второй…
— Хватит болтать! Веди!
Иван Ильич рассеяно покружился, вспомнил, что от него требуется и негромко позвал:
— Анна Лукинична? Больной интересуется своими вещичками… Не могли бы вы показать?
Не то что в коридоре, но и за окнами, во дворе, никого не было — к стене он обращался, что ли…
— Сами посмотрим! — Шабанов пихнул его в спину. — Какая дверь?
— Это невозможно! Без сестры-хозяйки мы ничего не найдем. Она очень строгая женщина…
В тот момент Герман увидел, как через двор степенно и чинно вышагивает пожилая женщина с манерами старой барыни. Через минуту она вошла в коридор, на ходу протягивая руки для поцелуя, заговорила снисходительно и царственно:
— Звали меня, Иван Ильич?.. Я прогуливалась сейчас в парке и смотрела на птиц. К нам прилетели перелетные птицы! На озере сели черные лебеди! Ах, какие они прекрасные, Иван Ильич! Зря вы сидите в больнице, когда на улице такая чудесная пора. Скоро же снова придет осень…
— Этот молодой человек, Анна Лукинична, уверяет, что поступил к нам с котомкой, — целуя руки сестре-хозяйке, ласково проговорил доктор. — Вы не припомните, так ли это?
— Котомка?.. Ах, да, я принимала заплечный мешок! — словно оперная певица, запела она. — От него так дурно пахло!
— И верно! — подхватил Иван Ильич. — Теперь и я вспомнил! Еще вначале подумал, дурной запах идет от уха, но позже выяснилось — из котомки. Он преследовал всю дорогу и приходилось зажимать нос! У вас что-то испортилось!
— Верните немедленно! — потребовал Шабанов, негодуя на эти жеманные отношения. — Где она?
— Ах, молодой человек! — воскликнула сестра-хозяйка. — Вы так волнуетесь!.. У меня ничего не пропадает. Ступайте за мной!
В узкой, тесной кладовой Герман сразу же увидел НАЗ, сдернул с полки и вытряхнул на пол. Все оказалось на месте — продукты, нож, аптечка и запасные магазины. Все, кроме “Принцессы”…
— Здесь находился прибор!.. Тот самый, что издавал неприятный запах! Где?
Доктор с сестрой-хозяйкой переглянулись, пожали плечами.
— Вероятно, была комиссия, — проговорила она. — Все дурно пахнущее изъяли…
— Да! Была комиссия! Припоминаю! — подхватил Иван Ильич. — Проверяли санитарное благополучие. Возможно, решили, что это у вас испорченные продукты… И выбросили на помойку.
Кажется, они в самом деле переживали за случившееся или искусно валяли дурака. Шабанов взял боеприпасы, рассовал по карманам.
— Где помойка?
— Помойка — это относительно, иносказательно, — затараторил виноватый доктор. — Весь мусор уничтожается в специальных печах, чтобы не загрязнять среду обитания…
Герман тупо походил взад-вперед, унимая клокочущее недовольство и отчаяние. Это был приговор! Окончательный, не подлежащий обжалованию…
— Сударь, сударь! — вдруг всполошилась сестра-хозяйка. — Вы летчик? Я вас узнала! Тот самый летчик! Ваш самолет упал близ Данграласа!.. У нас так редко падают самолеты, и каждый становится целым событием!
Эта стареющая барыня радовалась, как девочка, и рассматривала Шабанова с таким видом, как будто сейчас начнет ощупывать или проверять на зуб.
— Вы разочарованы, молодой человек? — участливо спросил доктор. — У вас будут неприятности?
— Неприятности?! — чуть ли не взревел Герман, уже презирая этих слабоумных иммигрантов. — Да лучше бы у меня голова отгнила! Чем потерять “Принцессу”!
— Принцессу? — устрашилась сестра-хозяйка. — У вас в котомке сидела… принцесса?
— Лежала, а не сидела!
— Уф, как напугали!.. У нас тоже есть принцесса. Ее зовут Агнесса! Очаровательная Агнесса!
— Она что, на самом деле принцесса?
— Нет, но мы так называем ее! Она очень умна и царственна, хотя совсем еще дитя!
— Кто сжигает мусор? — спросил Шабанов. — Я должен убедиться, что “Принцесса” уничтожена.
— У вас бред, молодой человек, — определил доктор. — Вы самостоятельно вышли из анабиозного сна и это дало осложнения. Вам необходимо срочно вернуться в палату.
— С дороги! — он повел стволом пистолета.
— Анна Лукинична, голубушка, проводите больного на свое место, — невозмутимо попросил Иван Ильич. — И отнимите у него одежду.
Шабанов дернулся к двери, через которую вошла сюда сестра-хозяйка, однако натолкнулся на незримую стену, упругий, спрессованный воздух толкал его назад, словно впереди был натянут прозрачный батут. Тогда он сделал отчаянную попытку пробиться с разгона, ударился всем телом и, отлетев, оказался в руках Анны Лукиничны.
— Я провожу вас, — ласково проговорила она. — Не волнуйтесь, найдется ваша принцесса и все образуется. Вы еще очень слабы, юноша, вам требуется покой и отдых…
Она повела его по лестнице вверх, словно бычка на веревочке, растворила дверь палаты, раздела и уложила на кровать. Герман мог сопротивляться единственным способом — удерживать себя в сознании, не позволять вновь усыпить его хоть в анабиозный, хоть в простой сон. Он помнил один старый, еще детских времен, способ сохранить самообладание — сосредоточиться и быстро-быстро повторять упражнение для ума и языка:
— Жили были три японца: Як, Як Ци Драк, Як Ци Драк Ци Драк Ци Дроне…
Шабанов успел выговорить немного, язык начал заплетаться и отказал, потому что он вдохнул запах травяного нектара и увидел себя шестилетним мальчиком, бредущим по свежей и колкой стерне заречного покоса…
Во второй раз он пробуждался от сна с великой неохотой…
У него было полное ощущение, что он несколько дней прожил ребенком в своем доме, видел родителей молодыми, косил и ворошил с ними сено, ел недозрелую черемуху и купался в реке Пожне. То есть совершил невероятное — побывал в детстве, однако это потрясающее, радостное чувство было испорчено тем, что откуда-то появилась Лися — дурочка из соседней деревни. Тогда ей было лет пятнадцать, зимой работала она сучкорубом на лесоучастке, и потому как летом лес не готовили, Лися просто болталась по деревням и воровала где что под руку попадет, чаще всего кур. Когда же ее хватали на месте преступления, кричала:
— Это не я! Это Лися! Лися куру сперла!
И еще одно сходство с лисой было у дурочки: огненные волосы, но кожа при этом чистая, шелковая, без единой конопушки, которые обычно бывают у рыжих. Она наверняка бы стала местной красавицей, но ее украл, изнасиловал и научил воровать какой-то проезжий цыган. И сделал из нее настоящую ведьму. В школу она после этого не ходила и лет с двенадцати стала бедой и яблоком раздора для всей округи. Кроме кур Лися начала воровать мужиков, мальчиков и однажды даже соблазнила старика лет под семьдесят, который на ней и умер. Несколько раз ее ловили и били женщины, но дурочка быстро отлеживалась и снова выходила на промысел, завлекая даже самых порядочных и стойких мужиков, а у тех, кто поднимал на нее руку, начинались несчастья и болезни.
Бабушка Шабаниха все свои колдовские чары употребила, чем только не поила, и тайно, и явно — ничего не помогало!
Вот теперь эта Лися пришла к черемухе, на которой сидел Герка, и начала звать:
— Иди ко мне, мальчик. Ну, иди! Я же вкуснее черемухи. Она вон еще бурая, наешься — потом не про……ся. А я зрелая и сладкая… Хочешь, дам за щелку подержаться? Смотри, какие красивые волосики вокруг! — приподняв подол, она показывала что-то огненное и притягательное. — Спускайся ко мне… Никто же не видит! Ну?..
Герка едва уже цеплялся дрожащими руками за сучья и висел на черемухе, как зрелая груша, готовая пасть на землю. Вся кровь, как во время катапультирования, прилила к низу и в голове звенело от пустоты. А эта хитрая ведьма продолжала манить:
— Покажи, у тебя есть же в штанишках гвоздик? Такой горячий гвоздик… Сними трусишки и покажи? Никто же не видит. И никто не узнает!
Когда он отвернулся и из последних сил вцепился в ствол черемухи, схватываясь то жаром, то холодным страхом, Лися засмеялась и сказала:
— Сейчас стрясу тебя! Не удержишься!
И начала растрясать, раскачивать дерево, а Герка с глубоким внутренним сопротивлением будто бы закричал:
— Не хочу! Оставь меня здесь! Не хочу-у-у!..
Но горло слиплось от знобящего жара, и крика не получилось. Лися раскачала черемуху так, что он сорвался и брякнулся на землю прямо к ее ногам. И тут увидел, что это вовсе не дурочка склонилась над ним — сестра-хозяйка, эта матронесса Анна Лукинична!
Она растрясла, освободила Шабанова от кошмарного сна, однако заговорила сладенько, голосом Лиси:
— Проснитесь, молодой человек! К вам очаровательная посетительница, принцесса! Вставайте!
Он не встал, хотя мгновенно среагировал на слово “принцесса”, однако уже и не спал, находясь в полудреме; почувствовал теплую руку на голове, и думая, что это рука матери, оттолкнулся от твердого берега и снова поплыл бы по волнам детства, если б не услышал знакомый летучий голос:
— Какой ты смешной!.. И такой шерстяной!
Сначала Шабанов увидел Агнессу, склонившуюся над ним, и чуть позже, себя голого — лежал, в чем мама родила! А она без всякого стыда лохматила на его груди волосы, щекотала живот и смеялась:
— Ты похож на медведя! На молодого, сильного медведя. Я буду звать тебя принц!
— Где “Принцесса”? — спросил он или хотел спросить — губы и язык почему-то не повиновались.
— Вот, я принесла передачу! — она не услышала, выложила ему на грудь три тяжелых апельсина. — Знаю, у вас принято приносить больным фрукты. Ешь! Или нет, открой рот, а я стану выдавливать сок. Ты же хочешь пить?
На сей раз она явилась в нарядах неожиданных — натуральное свадебное платье, ослепительно белое и с белым же узором по ткани, напоминающей парчу. В глубоком вырезе до основания высокой груди сверкало бриллиантами ожерелье в виде сетки, волосы связаны на темени и убраны мерцающими звездами. Сейчас она действительно походила на принцессу…
Агнесса медленно сняла белые перчатки, содрала с апельсина огненную шкурку, напоминающую волосы Лиси, и стиснула его двумя руками — сок побежал на лицо, попал в глаза, защипало и все задвоилось. Он сообразил, что это очередной и уже знакомый сон: почти так же она являлась в первый раз, когда он ночевал возле хутора. Разве что там она манила откровенно, как Лися, а здесь втягивала в какую-то полудетскую эротическую игру, от которой нельзя было отделаться.
Шабанов отер лицо ладонью, тем самым как бы принимая игру сна или воображения, и одновременно отмечая реальность происходящего.
— Ну, разожми зубы! — потребовала она. — Открой рот! Я хочу, чтобы ты открыл!
В последних словах зазвучал детский каприз. Шабанов и в самом деле обнаружил, что челюсти свело, стянуло рот, голосовые связки, и вспомнил, отчего это произошло — объелся незрелой черемухи…
Она разлепила ему пальчиками губы и, приложив апельсин к зубам, стала тихонько давить сок. Когда набрался полный рот, он сделал глотательное движение, промыл гортань и обрел голос.
— Одежда… — он сел и огляделся. — Где моя одежда?
Апельсины раскатились по полу.
— Зачем тебе одежда, мой милый принц? — зажурчал ее соблазнительный смех. — Ты такой красивый… Пей сок!.. Хочу, чтобы ты больше никогда не носил никаких одежд! Разве что набедренную повязку…
“Сейчас разденется сама”, — обреченно подумал Шабанов, ничуть не сомневаясь, как и чем закончится этот сон.
Будь это наяву, он бы и сам вытряхнул ее из этого королевского платья…
— Ах, да! Почему доктор не оставил одежды? — возмущенно спросила она. — Велю немедленно принести!
Буквально через несколько секунд на пороге вырос Иван Ильич, нагруженный всеми вещами Шабанова, вплоть до пистолета и “малямбы”.
— Агнесса Тихоновна! Сударыня! Ах, как вы сегодня прекрасны! — залепетал и затрепетал он, бросаясь к ее рукам, но вместо того, чтобы позволить поцеловать их, царственный этот ребенок гневно свел брови.
— Вы что принесли, доктор?! Я сказала — принести одежды. Которые я прислала в больницу! А это — амуниция!..
— Нет! — Шабанов ухватился за свои вещи и потянул к себе. — Нет, мне нужно именно эту… Все это!
— Но мы идем в театр! — капризно воскликнула она.
— В театр не хочу, — тупо сказал Шабанов. — В какой театр?..
— Захочешь! Я уверена, ты непременно захочешь, как только узнаешь, куда мы идем, что будем смотреть, и кто там играет!
— Я хочу домой, — пробормотал он, ощущая в себе детскость, оставшуюся от сна. — И ничего не хочу знать.
— Хорошо, выдам секрет, — зашептала Агнесса. — Мы поставили “Женитьбу” Островского. И я там играю главную роль! Агафью!
— Все равно не пойду.
— Понимаю, у нас театр… домашний, самодеятельный, как у вас называют, но получился замечательный спектакль! И сегодня — премьера!
— Потому ты… в таком платье?
— Конечно же! Конечно! — она решила, что продавливает его упрямство. — Надела, чтобы обносить, привыкнуть…
— Отдайте мою одежду! — сделав паузу, потребовал Шабанов и потянулся за комбинезоном. — Вот эту! Я другой не хочу!
— Пожалуйста, сударь! — Иван Ильич с готовностью свалил ношу на кровать. — Право же, она идет вам лучше, нежели смокинг или сюртук.
— У вас хороший вкус, доктор! — одобрил он, хватая и натягивая трусы.
— Я бы никогда не осмелилась появиться в свете с мужчиной в столь экзотическом костюме, — Агнесса погрустнела и пригасила свой порыв. — Но сегодня уступаю! Как хочешь, Герман. Если тебе удобно в таких одеждах…
— Не гневайтесь, сударыня! — почувствовав слабину, заговорил доктор, при этом глядя на нее влюбленно. — Ей-Богу, одежду сдали в кастелянную из самых благих соображений! Больной сам уже однажды вышел из анабиоза! И мы чуть не потеряли его!.. А у пациента сложный диагноз. Повышенная агрессивность, навязчивый бред… Кстати, сейчас он ничего не спрашивал о принцессе?
— Если только обо мне! — самоуверенно заявила она. — А если и бредил… то называл мое имя. Он звал меня, доктор?
— Ваше имя? — засуетился Иван Ильич, посматривая на Шабанова с явной неприязнью. — Нет! Он ни разу не называл вашего имени, дорогая Агнесса Тихоновна! Ни-ни! Пациент весьма озабочен некой навязчивой идеей. Да! Он все время искал какую-то принцессу, но не вас! — и тут же добавил с доверительным смешком. — Уверял, что спрятана в котомке! Вот в этой! Принцесса в котомке, смешно, не правда ли, сударыня!
— Герман, — Агнесса заглянула в глаза, выдержала паузу и заговорила внушительно. — У тебя же не было никакой принцессы? Ведь ты же помнишь, она погибла в самолете. Это же правда?
Шабанов не знал, что ей ответить: утверждение обратного снова бы вызвало подозрение, что он бредит. Оставшееся смутное чувство о путешествии в детство еще манило назад, но трезвеющий разум сопротивлялся этим наркотическим грезам. И все-таки он засунул руку в НАЗ, обшарил все уголки: “Принцессы” не было…
Хотелось схватить доктора, тряхнуть и спросить, однако тот что-то почуял, отстранился, услужливо объяснил Агнессе:
— И еще уверял, что принцесса, это вовсе и не принцесса! А какой-то прибор! Да, и весьма дурно пахнущий!
Герман торопливо натягивал на себя одежду, одновременно проверяя карманы: все оказалось на месте — часы, планшет и даже радиостанция “комарик”…
— Оставьте нас, доктор! — повеселела и снова стала легкомысленной Агнесса. — Мне кажется, он совершенно здоров.
— Но сударыня! Я обязан наблюдать больного…
— Идите отсюда вон! — жестко произнесла она, глядя доктору под ноги.
Он не стал дожидаться, когда она поднимет взгляд, сверкнул глазами в сторону Шабанова и вмиг исчез из бокса. А эта странная взрослая девочка-диктатор подняла апельсины с пола и стала играть ими, с ловкостью фокусника катая в ладонях и любуясь ярким мельканием. Потом остановила это кружение и, подойдя к стене как к зеркалу, примерила фрукты к волосам в виде украшений, и Шабанов снова вспомнил Лисю.
— Мы уже встречались с тобой во сне, — вдруг проговорила она. — Помнишь?.. Я приходила в образе распутницы.
— Я все очень хорошо помню.
— Погоди! — Агнесса заговорила срывающимся полушепотом. — Хочу проверить тебя!.. Скажи, где мы встречались? И при каких обстоятельствах? Что я делала? Что делал ты? Ну?.. Говори, говори!
— Я сидел на дереве, — Шабанов, по сути, пересказывал предыдущий сон. — Ты стояла внизу и… звала меня. Потом потрясла дерево и я упал.
— Все было именно так! — восхитилась она. — Но почему — на дереве? Я стояла на земле, а ты летел в небе!
— Не летел — висел, как мешок на черемухе!
— Что ты делал на этой черемухе?
— Ягоду ел…
Агнесса вздохнула с сожалением.
— Это была не я… Очень похоже, но встречался ты не со мной.
— Тогда ты еще была ярко-рыжая, — напомнил Герман. — И звали тебя не Ганя, а Лися. Да и наряды… другие. Помнила?
— Как? Лися?.. Чудное имя… Нет, я никогда не была рыжей, — она встряхнулась от воспоминаний. — Все было так: ты летел в небе, не очень высоко. Сначала я увидела твой самолет и мне захотелось посмотреть, кто там летит. Просто из любопытства… И я посмотрела. Ты тогда что-то ел.
— Как же ты увидела? — спросил он, радуясь, что этот разговор происходит во сне и можно проснуться нормальным, здоровым человеком. — Обычно я обедаю на высоте в полтора километра.
— Я приблизилась к тебе и взглянула…
— На чем? Уж не на белой ли лодке?
— На белой лодке я катаюсь по воде… В общем, приблизилась и увидела, что это ты. Такой смешной и голодный. Ел что-то из банки руками… А потом заметил меня и взлетел очень высоко.
— Я не видел тебя. Видел только шар. Приплюснутый шар, похожий на ярко-желтую тыкву.
— В этом шаре была я! — Агнесса счастливо рассмеялась. — И еще покружилась вокруг, чтобы ты заметил!