Алексеев кольцо принцессы
| Вид материала | Документы |
- Философия цнди а621998 Алексеев, 93.74kb.
- Приключения Тома Сойера 13. Киплинг Р. Маугли 14. Великая Отечественная Алексеев, 51.43kb.
- Список книг и глав из книг по теме Отечественная война 1812 года, 35.25kb.
- С. П. Идет война народная: Рассказ, 58.41kb.
- Алексеев В. П. Очерки экологии человека: Учеб пособие / В. П. Алексеев, 17.91kb.
- Пресс-релиз принцессы Disney приезжают в Москву, 176.16kb.
- Алексеев П. В. Философия / П. В. Алексеев, А. В. Панин, 487.48kb.
- Литература (первоисточники) для подготовки по всем разделам экзамена, 92.62kb.
- Я. В. Алексеев // Руды и металлы. 2009. №3. С. 66-68: ил.,табл. Библиогр.: 6 назв, 477.17kb.
- "Новое кольцо" для красавицы столицы, 92.68kb.
На самом деле в доме горнолыжника холодно, теплый воздух ему лишь чудится, потому как очень хочется согреться…
Герман выключил свет и вышел на улицу. Луна, висевшая за рекой, уменьшилась и светила ярче, как говорят, хоть иголки собирай, и весенняя ночь от этого показалась прохладной и знобкой. К тому же раны на икрах, лить жгущие до перевязки, сейчас стали отдаваться болью при каждом шаге, особенно в правой, где сидела пуля. Удрать от охотников по суше с такими ногами нечего было и думать, а чтобы поджили, нужна неделя покоя и ежедневные перевязки — это при условии, что раны чистые и не будет нагноения. В аптечке “малямбы” остался последний стерильный бинт, так что придется стирать использованные и кипятить…
Он спустился по тропинке к реке, вернее, к оборудованной, благоустроенной пристани и не нашел никаких плавсредств за исключением водных лыж, висящих под навесом беседки. Кажется, за эту ночь Шабанов проскочил, прорвался через самые опасные пороги, река далее, насколько хватал глаз при лунном свете, была хоть и быстрая, но широкая и спокойная. Лодку бы сейчас с веслами и… куда вынесет.
Он проковылял вдоль бегущей воды вниз, затем вверх, высвечивая фонариком кусты (может, спрятана где?), и неожиданно наткнулся на свою дюральку, почему-то стоящую на береговом откосе. Вскинув пистолет, Герман присел и огляделся — ни души, от всех предметов на берегу такие тени, шевельнись, и сразу заметно.
То ли обсохла лодка, то ли кто-то вытащил?..
Борта и днище превратились в решето, и живым Герман остался лишь потому, что завалился в корму, оказался под прикрытием банок непотопляемости, заполненных пенопластом и расположенных вдоль бортов. Подбери, подожми ноги, и они бы остались целыми!
Стреляли по нему на убой, буквально задавливали огнем, чтоб не смел ворохнуться и уничтожить “Принцессу”, будто знали, что она спрятана на самое дно “малямбы”.
Но почему же бросили потом, когда он вырвался из первых порогов и впереди очутилась призрачная белая шлюпка? В тихой воде можно было взять чуть ли не голыми руками…
— По кочану! — сам себе ответил Шабанов и отвлекся тем, что стал осматривать лодку.
Затыкать, заделывать дыры занятие бесполезное, днище, словно топором, изрублено пулями, попадающими по касательной, к тому же он сам прострелил верх носовой переборки, сбивая кошку, и разбил весь форштевень. Дюраль можно сдавать в лом по цене цветного металла, чем в тихушку занимались не летающие и не получающие денежного довольствия подмосковные пилоты…
А отстали пятнистые перехватчики, потому что он ушел из их зоны, заплыл в некую недосягаемую, возможно, принадлежащую этому горнолыжнику на правах частной собственности. У них же, буржуев, наложено табу на это дело, полная неприкосновенность. Может, хозяин здешней территории влиятельный человек или благородный разбойник, сражающийся против сил зла. Узнал, что за русским летчиком идет охота, и решил заступиться, выслал на границу своих владений спасительную белую лодку… По крайней мере, в сказках так бывает.
Утешая себя этими мыслями, Герман пошел назад, к пристани, и неподалеку от беседки чуть не упал, зацепившись за что-то растянутое у самой земли. В свете фонарика он увидел две жилы, уходящие в воду, кабель и привязанный к нему для прочности, стальной тросик — все точно так же, как на первом хуторе. Хозяин горнолыжной базы мог себе позволить завести гидротурбинный генератор, мог даже подарить один своему соседу. В этом Шабанов не сомневался и никогда бы не стал смотреть, как он выглядит, ибо видел подобную штуку на авиазаводе, где начали их выпуск по конверсии, если бы не обнаружил, что трос с кабелем слишком уж легко вытягиваются из воды. Он не знал, что могли придумать, например, японцы, однако наши конструкторы-оборонщики уж точно перещеголяли всех и сделали самый современный образец, который весил не более двухсот килограммов. Игрушка эта была еще дорогая, однако незаменимая для фермерских хозяйств, где нет электричества и где есть небольшая речушка со скоростью течения выше двух километров в час. Все детство до суворовского училища Герман просидел при свете керосиновой лампы и мог оценить, что это за чудо технического прогресса: опускай на дно и получай от трех до пятнадцати киловатт энергии!
Здесь же турбогенератор вытаскивался так легко, будто на другом конце был топор или молоток. И когда подтащил к берегу, увидел привязанный к тросу небольшой голыш, вроде бы для груза, с естественно проточенной дырой посередине. В детстве они искали такие камешки на речке и назывался он почему-то курицей. И тут бы было все нормально, разве что курица несколько крупновата и тяжеловата, чтоб вешать на шею в качестве талисмана; вот для якоря она годилась вполне и не вызывала бы никаких эмоций, если бы к этому дырявому валуну не подключили трехжильный кабель. Каждый провод по всем правилам электротехники имел дополнительную изоляционную трубочку, был вставлен в свое гнездо и залит веществом, похожим на эпоксидную смолу.
Дурь какая-то видится и лезет в голову! Шабанов забросил камень в реку и еще раз поклявшись воспринимать мир таким, каков он есть, поковылял было к дому и по дороге не выдержал, поднял кабель с земли и хватанул его ножом.
От удара током спасла пластмассовая рукоятка, но вспышкой ослепило так, что он несколько минут сидел с белым пламенем в глазах. Лезвие ножа в его руке выгорело в двух местах, будто от сварочного электрода, а с отрезанного конца кабеля текла в землю непрерывная голубая искра электрического разряда…
Неудачная попытка взлететь на крыльях из овчинного тулупчика ничуть не разочаровала Шабанова и уверенность, что человек может оторваться от земли и подняться в воздух, росла с каждым годом. Увлечение авиамоделированием продлилось не долго и не вызвало тогда особенного интереса. На деньги, заработанные колкой дров для школы, он купил разобранную деревянную модель самолета, склеил ее, поставил моторчик и поднимал в воздух всего раз пять, после чего сунул на шкаф, и матушка до сих пор стирает с нее пыль. Теорию полета он изучал, глядя на птиц, поэтому его привлекало гибкое, машущее крыло, а в книгах, которые он выписал через посылторг, такой путь развития авиации браковали сразу, как заведомо нереальный, и везде подчеркивали, что нет и не может быть аппарата, на котором бы человек взлетел за счет силы собственных мышц.
В детстве подобные утверждения лишь раззадоривали его, в своих фантазиях Герман поднимался с земли и летал тысячи раз, и видел себя летящим как бы со стороны на самых разных видах крыльев, но всегда птичьих. Во сне же полеты совершались чуть не каждую ночь, причем иногда без всяких крыльев, просто вытянешь руки, оттолкнешься от земли — и воспарил. И когда он рассказывал свои сны бабушке (в деревне у них да и в семье было так принято, поскольку Шабаниха считалась знаменитой толковательницей), она гладила внука по голове и говорила ласково:
— Это ты растешь, Германка. Ручки вытягиваются, ножки вытягиваются, а тело становится легонькое, как перышко. Потому что ты еще ангелочек.
В пять лет ее объяснения еще устраивали, но в двенадцать, когда он уже начитался, насмотрелся и наслушался, эти сказки воспринимал с ухмылкой и устраивал бабке форменный допрос.
— Нет, ты мне скажи, я что, на самом деле становлюсь легче, когда летаю во сне?
— Конечно! Раза в два легче!
— Значит, изменяется гравитация?
Бабка точно не знала значения этого слова, но умела выворачиваться из любой ситуации — такова уж судьба всех знахарок и гадалок.
— Насчет гравитации не скажу, а то, что у ребенка ангельская, безгрешная душа никакого веса не имеет, это знаю. Почему люди когда вырастут, не видят таких снов? Или видят, так редко кто? Да потому что грехи к земле тянут! Тогда и начинается твоя гравитация.
Он никак не хотел соглашаться с ее теориями и все время старался загнать бабку в угол.
— Значит, по-твоему, летают только малолетние ангелы?
— Конечно!
— А как же архангелы? Они же вон взрослые и все равно с крыльями на иконах!
— Вон ты на что замахнулся! — тянула Шабаниха время, чтобы придумать достойный ответ. — Ишь, заметил!.. Архангелы, это ведь старшие ангелы. Им положено летать. Души чистые остались, вот и летают.
— Почему тогда черти летают? Ведьмы, Бабы-Яги?
И тут бабушку Шабаниху не взять было голой рукой.
— Потому что у них душ вовсе нет от природы! Человек вот так продаст душу дьяволу и летает себе!
Насчет бабкиного толкования о душах Герман сильно сомневался, однако ее теория по поводу уменьшения веса тела в тот момент, когда во сне летаешь, с малых лет засела в голове и с годами находила подтверждение. После таких снов он и в самом деле чувствовал себя легко, ноги земли не чуяли, если приходилось куда-то бежать.
Эту загадку он перенес из детства в суворовское училище, и там, когда разговорил своих товарищей и выяснил, что большинство во сне летают, облек бабкины слова в целую научную теорию и предложил провести придуманный им эксперимент. С черного, хозяйственного двора училища они с товарищем Жуковым принесли выброшенные в металлолом складские весы, отремонтировали их, наворовали по магазинам гирь, сделали самописец из будильника и рулона миллиметровки, чтоб вычерчивалась кривая изменения веса, и, установив на платформе кровать, стали спать по очереди.
Это был последний всплеск детства, возможно, прощание с ним…
И результат оказался потрясающим. Шабанов не особенно-то верил, что рассказывали пацаны из их комнаты, разглядывая после подъема ленту самописца, однако для чистоты эксперимента сам проспал на весах сорок две ночи.
И ни разу за это время не взлетел во сне. Будто отрезало!
То же самое происходило с товарищем Жуковым. Правда, он скрывал, что ему не снятся полеты, и признался только спустя год, но факт оставался фактом.
А стоило лечь на свою кровать, прочно стоящую на незыблемом полу, как сны-полеты немедленно возвращались.
Можно было еще тогда сделать вывод, что есть на свете вещи, не поддающиеся ни осмыслению, ни анализу, ни научному эксперименту. И всякие попытки проникнуть в их тайну такие же бесполезные, как подняться в воздух одной лишь силой человеческих мышц. Но Шабанов на этом не успокоился. В первые же суворовские каникулы летом он приехал домой и вместо того, чтобы красоваться в форме перед девчонками, взялся строить махолет. Дело в том, что накануне этого, в заброшенном армейском овощехранилище, куда суворовцев гоняли на уборку мусора, он увидел полет летучей мыши в луче прожектора. И мгновенно понял суть, позволяющую этой твари легко парить и передвигаться по воздуху.
В Твери он закупил двадцать квадратных метров уцененной болоньи — ткани, из которой шили когда-то модные плащи, а две рамы от спортивных велосипедов, колеса и лыжные палки нашел в школьном складе спортинвентаря.
Конструировать махолет он взялся в пустой по летнему мастерской, где отец вел уроки труда, и кроме него никто не видел, в каких муках рождались эти крылья. Мужик крестьянского, рачительного склада ума сначала не верил в затею сына, посмеивался или ворчал, когда Герман тащил со склада еще хорошие алюминиевые палки и резал их на каркас, потом стал чаще заглядывать в мастерскую, что-то подсказывать и незаметно втянулся так, что пожертвовал два школьных копья, три новых комплекта титановых лыжных палок и, наконец, стал оставаться ночевать на верстаке вместе с сыном.
Первое испытание проводили глубокой ночью, и не потому, что опасались чужих глаз или сомневались в возможностях аппарата — просто не терпелось взлететь немедленно, не дожидаясь утра. На школьном футбольном поле отец разломал и убрал ворота, чтобы не дай бог не зацепиться на взлете крыльями или колесами, сшиб лопатой травяные кустики и помог пристегнуться к сиденью. Вначале Герман прокатился по кругу, притирая детали — все работало, крылья махали с мощным, хлопающим звуком, поднимая пыль и обдавая ветром отца.
— Во! — кричал он, не отставая от махолета и показывал большой палец. — Давай на взлет!
Герман выехал на старт с неожиданным для себя спокойным, даже холодным сердцем и абсолютной уверенностью, что сейчас воспарит над землей. Кстати, и все последующие старты на самых разных летательных аппаратах проходили с таким же чувством. Уже в летном училище, когда после тренировочных винтовых самолетов Шабанов впервые сел за штурвал реактивной сверхзвуковой спарки и легко поднял ее в воздух, инструктор не сдержался, сказал по СПУ.
— Ну ты и слон, Шабанов.
Он просто не знал, что этот курсант тысячи раз мысленно поднимался в небо и так же мысленно переволновался тысячи раз…
— Только гляди, шибко высоко не взлетай! — предупредил отец. — Ночь, ничего же не видать. Как садиться-то в темноте? Не до рассвета же летать…
Герман раскрутил педалями маховик, и когда тот загудел, сотрясая всю конструкцию, включил привод. Пятиметровые, матерчатые крылья, точно скопированные с летучей мыши, захлопали с шипением и свистом, и когда показалось, что подъемной маховой силы достаточно, он налег на педали и сбросил балласт — тот же маховик, отдавший свою энергию. Аппарат подбросило от земли метра на два и с легкими затухающими трясками опустило на землю.
— Хватит! Хватит! — заорал отец. — Летает, сука! Летает! Не должен, а летает!
Потом они долго рыскали по полю, на пустыре и в лесу, искали, куда укатился тяжелый, чугунный маховик, приспособленный от послевоенного трактора, и отец от восторга вдруг стал непривычно болтливым и энергичным.
— Надо же, из барахла собрали какую-то хреновину, а она — летает! Ну ты голова. Германка! Вот утром народ подивим! А пусть смотрят! Эдак пролетим над деревней и похохочем! Я тоже полечу! Видал, как маховик далеко укатился? Значит, в нем была еще сила, так что если всю отдаст, и меня поднимет!
В десятом часу утра они подвесили маховик и выкатили аппарат на поле. Герман еще раз проверил все системы, покатавшись по кругу, тем самым собрал ребятню с вытаращенными от страха и восхищения глазами, после чего выехал на старт и попробовал взлететь с разбегом, по журавлиному. Махолет попрыгал, попорхал, проехал до леса и остановился. Тогда они с отцом прикатили его на исходный рубеж, снова навесили балласт и сделали еще одну попытку.
— Давай, как ночью, с места! Получалось же! С места Герман делал три попытки, и всякий раз под радостные вопли односельчан махолет прыгал вверх, секунду трепетал крыльями на месте и почти плавно садился на землю.
— Дай я! Дай я! — просил батя, и сын наконец уступил место, превратившись в зеваку.
, У отца тоже не получилось полета, однако он подпрыгивал на нем раз десять и Герман со стороны увидел причину: у крыльев не было тянущего усилия!
Аппарат снова затащили в мастерскую и начали капитальную переделку крыльев и угла их атаки, чтоб можно было летать горизонтально.
Через две недели сын уехал в училище, оставив усовершенствование махолета на отца. На зимних каникулах проведать родных не удалось, поскольку коллективно выезжали в город Томск, домой к товарищу Жукову, а следующим летом Шабанов поступал в летное и явился домой лишь на месяц, уже в курсантской форме.
Дом и мастерская были завешаны чертежами и моделями, собранными из лучин и тряпочек, мать еще не жаловалась сыну, однако смотрела на отца укоризненно. А тот день и ночь заливался соловьем, сверкая взором, показывал варианты новых решений по устройству крыльев и их привода, демонстрировал готовые овальные колеса, которые бы еще на земле настраивали аппарат на ритм полета и создавали дополнительную подъемную силу.
Одним словом, провести новые испытания в это лето они не успели и отложили их до следующего.
В тот год школа осталась без сена для последнего коня и без ремонта. Мать писала, что отец теперь дома почти не живет, ночует в мастерской, попортил много спортинвентаря (даже дюралевые гранаты переплавил в какие-то детали), тащит из дома отрезы ткани, полученной когда-то в виде премии, а всю зарплату тратит на запчасти.
В зимние каникулы Шабанов застал его злым и восторженным одновременно.
— Все равно полетит, сука! Уменьшил размах крыльев, увеличил мощность крутящего момента — полетит!
Это продолжалось в течение трех лет. Герман уже вкушал самостоятельные полеты на спортивной машине, осваивал первые фигуры высшего пилотажа, а батя все еще доделывал и переделывал махолет, всякий раз воплощая в металл и ткань все новые и новые открытия. Мать давно махнула рукой на него, сама готовила дрова, косила сено и ремонтировала школу, где осталось всего двадцать три ученика. И вот на четвертый год отец выкатил готовую, не подлежащую больше никаким усовершенствованиям машину.
— Ну, давай, сынок! — торжественно провозгласил он. — Ты начинал, тебе первому и лететь. Тем более, небо ты уже освоил, имеешь всяческие представления… Садись!
Герман осматривал то, что стало с его детской мечтой: махолет потяжелел примерно раза в три, все узлы и детали были выполнены добротно, по-крестьянски, с троекратным запасом прочности, появились новые приспособления, совершенно другой привод крыльев, да и сами они изменились и более походили на крылья бабочки.
Батя наконец заметил, что сын хмурится и молчит, потому сам замолк ненадолго, присмотрелся, спросил осторожно:
— Ты будто не рад?.. Ну, садись, испытывай! А я уж после тебя.
— Он не полетит, — признался Герман.
— Это еще почему? Мы же поднимались на нем в самом первом исполнении!
— Разве это полет?.. Не прокрутить крылья педалями, сил не хватит.
Отец побегал вокруг махолета и наконец взволнованно признался:
— Я уже на нем летал!
— Как — летал?
— А так!.. Ночью выкатил, чтоб никто не видел, сел, раскрутил колесо!.. И поднялся. Сразу метров на сорок подскочил!.. Освоился немного, и пошел кругами, кругами. Сначала над деревней, потом выше, выше… И знаешь, страшно стало! Не заметил, как метров на пятьсот взлетел! Так веришь-нет, до утра потом спускался, устал, как собака. И сел во-он там, за Пожней, на лугах.
— Ты не врешь, батя? — осторожно спросил Герман.
— А ты садись, попробуй!
— Я понял, батя… На первом испытании еще понял — без мотора в воздух не подняться. Помнишь, ночью?.. Если только на дельтаплане с горы… Возможностей человеческого организма не хватает, чтобы взлететь.
В тот момент отец ничего не хотел слышать, под радостный визг детей он сосредоточенно и отчаянно несколько часов катался по футбольному полю, затем втащил махолет в мастерскую, напился водки и всю ночь колобродил по деревне. Наутро вид у него был подавленный и виноватый.
— Что же ты сразу не сказал? — спросил он. — Эх, так обидно!
— Ты прости меня, батя…
— Да не про то я говорю! Обидно, что человек такой слабый!
Запой у него продолжался ровно столько, сколько и страсть к изобретательству и полетам — три года. Мать отвезла его к какому-то знахарю (бабушка к тому времени умерла), тот его закодировал от пьянства — и все уладилось. Батю снова взяли на работу в школу, он преподавал труд и физкультуру, летом готовил дрова и ремонтировал классы. Разве что сено не косил — последний конь сдох. Зато махолет, когда-то поставленный на чердаке дома, стоял совершенно целым, и отец иногда подолгу сидел возле него, курил, рассматривал отдельные узлы, потом их сочетание и хмыкал:
— Ну да, с чего он полетит-то? Одной человеческой силы тут мало. Вот бы пять лошадиных…
И Герман сейчас, сидя перед “курицей” — дырявым камнем на тросе, вспоминал свой махолет и испытывал запоздалую обиду на самого себя и невероятную вину перед отцом. Если этот валун давал электроэнергию, причем достаточно мощную, то значит и его детская конструкторская мечта просто обязана летать! А он даже не попробовал, постеснялся, что подросшая ребятня, видевшая первое испытание, поднимет его, без пяти минут военного летчика-истребителя, на смех. И отцу не дал взлететь, можно сказать, по рукам ударил своим резким заявлением. Готовый, но так и не поднятый в небо махолет — извечная мечта человечества! — много лет пылился на чердаке, а люди продолжали передвигаться по земле пешком, испытывая ее притяжение. Или сидели при керосиновой лампе, не веря, что найденная на берегу “курица” может давать электрический свет.
Теперь вот и перед хозяином горнолыжной базы было неловко: приплыл сюда на ворованной лодке и, будто варвар, перехватил кабель, а сам уже несколько часов находится под его негласной защитой и покровительством, иначе бы охотники за “Принцессой” давно были здесь. Шабанов зачистил ножом и скрутил разрезанные жилы, вместо изоляции обмотал соединения пластырем и забросил “курицу” в реку.
Уже рассвело, когда он вернулся в дом, где вновь ощутил его студеное, могильное нутро, много холоднее, чем на улице, однако более безопасного места сейчас не найти. Герман принес из мастерской стружки и обрезки древесины, сложил в камин и полез в карман за зажигалкой, и в это время огонь вспыхнул сам собой. Он уже ничему не удивлялся и лишь отмечал происходящее, как естественное, переложив все настоящее на язык сказки. Ну, бывают же и чудеса!
Он стащил с плеч НАЗ, положив ее под голову, затем снял ботинки и с удовольствием вытянулся на мягком диване у огня, пристроив раненые ноги на спинку. Застрявший где-то глубоко в мозгу ледяной осколок трезвомыслия колол и будил дремлющее сознание, тормошил, бил по щекам, истошно вопил, будто и дом этот, и огонь, и уютная постель — все призрак, и если он заснет, то уже не проснется, однако от излучаемого тепла лед сознания быстро таял, терял острые кромки и скоро вообще превратился в лужицу.
— Не спать! — приказал он себе и, положив пистолет на живот, снял с предохранителя. Палец, лежащий на спусковом крючке, дисциплинировал, бодрил, но огонь, беззвучно полыхавший в камине, завораживал.