Да, кавторанг! Видно, предчувствовал беду! Или страхом своим вызвал её? Беда не любит одиночества, а страх её самый верный спутник! Вчем-то жестокие мы люди
| Вид материала | Документы |
- 1. Вступление Страх самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний, 1444.57kb.
- Лекция на тему: «Пивной фронт: за кем беда?», 23.82kb.
- Сказка о невыполнимых заданиях, 893.38kb.
- Страшно грустная сказка или краткий курс истории… (по мотивам народного фольклора, 359.79kb.
- Задачи: Расширить знания учащихся о вредных привычках. Воспитывать отрицательное отношение, 99.45kb.
- Мы живём в эпоху, когда люди превыше всего ценят мир. Войны несут людям горе и слёзы,, 460.52kb.
- Abnormal Child Psychology учебное пособие, 13258.25kb.
- Калягина Галина Викторовна Антропология и зоопсихология объединяются в один цикл задача, 312.17kb.
- К лицу со страхом, 3045.85kb.
- Елены Романенко «Жестокие люди», 69.14kb.
1 2
воспоминаниеидет съезд, я в перерыве около лестницы. Чуть внизу делегаты туда-сюда шастают, а около колонны стоит молодой человек со значком делегата, на лице написано – что я здесь делаю? Скучно! По соседней лестнице, окружённый табуном подхалимов, спускается не торопясь, раздавая направо и налево улыбки, высокий, холёный, красивый первый секретарь ЦК КП Азербайджана Гейдар Алиев, хозяин республики! Окружение его сверкает золотыми зубами, женским панбархатом, мятыми мужскими воротничками – у всех преданнейший взгляд, каждое его слово ловится на лету и сопровождается восторженным "да, да, вы правы …", либо лакейским смехом при сомнительной шутке большого начальника.. Гейдар Алиевич в народ вышел! Как истинный демократ, здоровается подряд со всеми встречными, и, проходя мимо молодого человека, бросает в его сторону – "Здорово", так, по-нашему, по народному, на что тот, ни секунды не задумываясь, также и отвечает – "Здорово"! И тут Алиев останавливается! Дальше диалог при полном молчании окружения, комар пролетел, было бы слышно:
- Как дела у тебя?
- Хорошо, а у тебя?
- И у меня хорошо. Тебя как зовут?
- Егор. А тебя? – Холуи замерли, чувствую, как у одних пистолеты в карманах зашевелились, другие зубами готовы изгрызть хама – у самого товарища Алиева, его вся страна знает и любит, спросить, как его зовут, да ещё на ты!! Третьи молча стоят, обалделые – не может быть!
- А меня Гейдар. Ну, что ж, будем знакомы! – они пожали друг другу руки, и Алиев двинулся дальше.
- Честное слово, я вспотел, не выдержал, подошел к парню и пожал руку. Так вот и познакомились. Но и Алиева зауважал, не каждый кандидат в члены ПБ способен на это, а прямо скажем, никто! Я, когда своему приятелю Айдыну Мустафаеву, тамошнему гебешнику, рассказал, так тот раздулся от гордости – такой у нас руководитель, он ведь их бывший, генерал. А потом тихо спрашивает – слушай, а парень действительно не знал? Да конечно знал, Алиев весь съезд просидел в Президиуме, но уступать не хотел. Слушай, а ты его знаешь? Знаю, говорю. Познакомь меня с ним, я ему руку пожму.
- Насколько я разбираюсь в ситуации, Марина … - начал Егор.
- Егор, - перебил Алик, - ты скоро улетишь, пока до тебя доберешься, поэтому, - он посмотрел на Ксению, и она смутилась, - тебе первому, и Маринке, нашей родной сестре, хочу сказать, вчера я торжественно предложил Ксении руку и сердце, и мое предложение было принято!
Егор зааплодировал, а Маринка фыркнула:
- Нашли чем удивить! Мама давно уверена, не знаю, как твоя.
Егор всем разлил коньяк.
- Ксения, я вас поздравляю от души, - Егор был тронут, - о дне свадьбы, надеюсь, буду извещен заранее, - он церемонно поцеловал руку Ксении.
- Не так, - воскликнула она, - вы друг Алика, - и обняла его и поцеловала в обе щеки!
- Ксения, когда я расскажу подробно Людмиле, она будет рыдать от счастья, она очень любит Альку, несмотря на их вечные споры до воплей по поводу литературы вообще, и его отношения к поэзии.
- Меняет, - убежденно сказала Ксения, - но если ваша жена увлекается поэзией, то в память нашего знакомства, я хочу подарить ей томик стихов моего любимого Максимилиана Волошина и, хоть вы и ответственный партийный работник, но друг Алика, а это я ставлю гораздо выше, то, - она вышла из комнаты и тут же вернулась, - передайте жене распечатанный на машинке маленький сборник молодого Иосифа Бродского. Алик, что ты так изумленно смотришь, Соня привезла мне на дачу, у неё есть ещё один экземпляр.
- Ксения, - воскликнул Егор, - невероятно! Единственный заказ Людмилы – это стихи Бродского, но не в ЦК же их просить, а в "Самиздате" нет у меня знакомых. Спасибо, огромное спасибо!
- Егор, вы учились партийной работе? - заинтересовалась Маринка.
- Нет, - рассмеялся Егор, - это даётся свыше! Но прошел аспирантуру в Высшей партийной школе. Там и защитил кандидатскую по закрытой теме.
- Что значит – закрытая тема? "Самиздат" для членов партии?
Все покатились со смеху! Отсмеявшись, Егор пробормотал:
- Знаете, Марина мне и в голову такое не приходило, но мысль отличная и очень верная, довольно точное определение. Уже поздно, мне пора!
- Извините, Алик, можно тебя на минутку? - и шепотом, - ты останешься, я предупредила Вассу Владимировну?
- Ксюшенька, нет. Хочу потрепаться с Егором, давно его не видел, есть, что спросить у него, а во-вторых, ну, неловко мне перед Маринкой и перед отсутствующей мамой, будто я что-то сворую в доме.
- Алик, ты ду-ра-чок, - она произнесла по слогам, - но может быть, ты и прав!
ххх
Дошли почти до СЭВа.
- Егор, хватит, меня больше интересует, что сейчас творится у нас. Ты теперь особа, приближенная к власти!
- Алик, ничего не изменилось! Едва-едва пробиваются какие-то свежие ростки – и стена! Вертикаль так выстроена, что любая инициатива обсасывается в соответствующем кругу, потом отправляется выше, тем, кто принимает решения, но с соответствующими комментариями. Всё зависит от болота, куда спускаются решения, а там принцип – лучше ничего не делать, чем делать, но рисковать! Должен быть закон власти и закон подчинения, а у нас воля власти и безволие подчинения! Чем занимаемся? Смеху подобно, мне рассказал один приличный мужик, мой знакомый из ЦК, что Кадар посоветовал Андропову вернуть Волгограду историческое имя, и вопрос обсуждается, время на него тратится, проблема – какое историческое: Сталинград? Царицын? Ещё древнее? Надо же уважать себя – нельзя же при каждом новом руководителе менять названия! Авторитет Леонида Ильича в народе "безграничен"? А куда деться? Шестой год вместо того, чтобы искать пути экономического и политического развития страны, команду укрепляет! Судьба Хрущева урок для следующего! Вот каждое утро Леонид Ильич и звонит секретарям обкомов узнать, как дела, как семья – они же составляют большинство не пленуме ЦК! Умаслил, удобрил, те растрогались, как же, о них заботу проявляет сам Генсек! А в их жизни главное уцелеть, чтоб тихонько всё было, спокойненько, а где совсем плохо, там припишем или планчик скорректируем. На каком этапе обман начинается, не знаю, бороться с ним, как говорил вождь, архитрудно, но буду!
Опять промелькнуло в голове …
воспоминание
К шестьдесят пятому году с Алика так и не сняли "наказание" за несанкционированные разговоры с Никитой Сергеевичем. Хрущева уже не было, а наказание всё ещё работало.
Начинался партийный съезд. Агентству было поручено готовить альбомы фотографий о пребывании каждой зарубежной делегации, начиная с прибытия на аэродром, митинги и встречи на предприятиях, во время заседаний съезда, в кулуарах, и Алик попал в список аккредитованных. Каждое утро, перед началом заседания, наставляли в редакции, будете отдавать свои снимки на визу инструктору из ЦК Ивану Ильичу Царюке, его стол в холле третьего этажа. Контроль необходим – в кадр могут попасть нелегалы, некоторые компартии работают в подполье, его обязанность следить за этим.
День перед съездом Алик провел на аэродроме. Прилетали делегации компартий каких-то карликовых непонятных стран, их весьма почтительно встречали работники международного отдела ЦК, пыжащиеся, надутые – их день.
Но вот зал встреч аэродрома стал пустеть, оживилась "девятка". Остроносов собрал вокруг себя фотокорреспондентов.
- Так, Егоров, Озеровский и Иванов к трапу, больше никто! - он оглядел своё войско, - ты, ты и ты, - Алик попал в тройку, - снимаете проход, остальные за заграждения. Понятно?
Кто-то, недовольный решением, начал ныть, а Алик вопросительно уставился на Озеровского.
- Батенька, ну, вы как с неба свалились, прилетает Чжоу Эньлай с китайской делегацией, потом Янош Кадар, Антонин Новотный и Чаушеску. Встречать их будет лично Леонид Ильич.
- Ага, значит, собрали в кучу, чтоб двадцать раз в аэропорт не гонять.
- Батенька, засунули бы вы свой язычок куда подальше, не к месту умничаете, - и отошел. Он был опытный мастер, но очень осторожный, почти трусливый человек – прошел через тридцатые и сороковые годы, знал, что такое длинный язык.
Проход, так проход. Пару раз успею нажать на кнопку, основное старик снимет у трапа.
Брежнев и Чжоу, под ручку, не торопясь, шли по проходу. Леонид Ильич, повыше ростом, наклонился к китайскому товарищу, как к любимой девушке, и на подходе Алик услышал, как он тоном отчитывающегося говорил:
- … сегодня закончился пленум ЦК, продемонстрировали полное единство партии, выступали многие товарищи и поддержали идеи … - далее Алик уже не слышал, видел, как величественно кивал головой Чжоу.
Совсем другая была встреча Яноша Кадара. Высокие, красивые мужики шли по проходу, о чём-то дружески разговаривая, и даже посмеивались – полное единство душ!
Прилетел Вальтер Ульбрихт. Несмотря на профессорские усы и бородку, крайне неприятное лицо. Ростом больше половины Брежнева. Рядом с ним Леонид Ильич красавец, Хемфри Богард, при этом воплощение гостеприимства. У Ульбрихта поблескивающие стёкла очков напоминали пенсне Берии.
Весь съезд шел под знаком перемен.
Вон хрущевизм из партии! Придумали термин – "волюнтаризм"! Для сидящих в зале, повеселился про себя Алик – "холуизм"! Прочь должность "Первый секретарь", да здравствует "Генеральный"! Забыли, что не Хрущев отменил Генерального, а Сталин! Что по его инициативе стало не Политбюро, а Президиум с расширенным представительством.
Но с какой бурной радостью делегаты голосовали за изъятие из Устава положения о периодической сменяемости партийных руководителей! Ещё бы, за себя голосовали, все проснулись! Теперь можно руководить до глубокой старости, если не поссоришься с вышестоящим начальником или не попадешь по случаю в антипартийную группу. Прав был Леонид Ильич, когда говорил Чжоу Эньлаю о полном единстве в партии!
О Сталине ни слова. Видно, сочли – рано, осторожные головы победили. Только Егорычев, первый секретарь московского горкома, позволил себе еще раз покритиковать мертвого вождя.
В общем, скука, если бы …
Алик с Ванькой Ольгиным стояли около стола Царюки в ожидании разрешенных для публикации фотографий, когда из незаметных дверей появился Николае Чаушеску, и торопливо проследовал к эскалаторам наверх. Ничего особенного, но Царюка, подняв голову, вдруг, почти с ненавистью, проговорил остолбеневшему Алику:
- Ты посмотри, какая надменная морда у него! Ничего, не надолго!
Алик и Ванька переглянулись в изумлении, но промолчали, будто не слышали, однако Алик про себя отметил, если Царюка так говорит в открытую, значит, наверху есть мнение! Значит, не всё в порядке в партийном доме!
- Да, Егор, ступил ты на скользкий паркет партийного работника, натертого многими задницами! Жаль мне тебя! Политик – змея и лев одновременно, должен помнить ежесекундно – умные имеют гордость, глупые – гордыню.
- Красивая фраза, где вычитал? Сам придумал?
- Сейчас родилась, - буркнул Алик, - ты команду свою создаёшь? У тебя кандидаты на должности есть?
- Алька, я не создаю команду преданных себе людей, а профессионалов подбираю, работать надо, а не шпионить, стучать, базарными склоками заниматься! Другие люди должны придти в руководство, с новыми идеями и не зашоренными глазами! Ладно, иди, мать волнуется, где ты?
- Нет, ничего она догадается.
Так оно и было, но первое – звони Ксении, она ждет. Попал, обозлился Алик, то одной звони, отчитывайся, то другой!
Автомат в подъезде работал, Ксения тут же сняла трубку.
- Дома уже? Наговорились? Очень славный человек, нам понравился! Маринка, - Ксения засмеялась, - потребовала, чтобы я быстрее выходила за тебя замуж, жили у нас, тогда все друзья Алика будут к нам ходить. Целую.
Алик ушел к себе, улегся, пытался читать, но не читалось, мысли бродили вокруг собачьего поводка и Егора …
воспоминания по рассказам Егора
Всякий человек находит одну, но свою дорогу! Загадка – почему из одного источника вытекает прекрасная чистая река, а рядом, из такого же, слабый грязненький ручеёк? Почему в одной семье вырастают разные, подчас диаметрально противоположные по характерам, дети? Вопрос риторический, ответов много, в данном случае возможно медицинский?
В семье Сидоровых, Ивана и Устиньи, детей ждали долго. Поженились они рано, ему было девятнадцать, а ей едва исполнилось шестнадцать.
До Ивана Усте жилось тяжело. Отец рано умер, мать вышла замуж второй раз, родились двое детей, сводные братья. Отчим, явление не редкое, стал приставать к подросшей падчерице, однажды соседи спасли её от изнасилования пьяным "папашей", а мать вдруг начала ревновать! Жизнь стала совсем невыносимой. Тут подвернулся Иван, тихий, спокойный парень, мастер на все руки. Любви не было, она пришла потом, но замужество стало спасением. Съездили они к родителям Ивана, они в городе жили, но далеко, там под пельмени выпили по стакану крепкого самогона – вот и вся свадьба.
Иван токарил на маленьком заводе, да и не завод, скорее, мастерские. Там же, в канцелярии, работала и Устинька, девушка она была грамотная, в школе, несмотря ни на что, училась хорошо.
Егор говорил: помнишь, когда из аэропорта едешь в город, проезжаешь мимо стареньких, скоре старинных домов, район чуть ли не восемнадцатого века: перекошенные дома, окна у самой земли – вросли! Маленькие комнатки, в пять-шесть квадратных метров в коридорной системе с диким количеством соседей, считались счастьем – ульи с пчелами, да спившимися от уродливой жизни трутнями!
Иван с Устиньей жили в приличной по тем временам комнате, с печкой, большим окном, на втором этаже двухэтажного дома. Дом был странный, он имел два входа – оба с торцов, построен до революции, на первом и на втором этаже квартиры в несколько комнат
"Лампочка Ильича" добралась до них! Радость была неописуема. Иван купил фонарь и повесил его над дверью. Фонарь выглядел одинокой звездочкой на черном небе – в округе темнота была непроглядная!
На втором этаже жило пять семей, по числу комнат. Жили мирно, никто не скандалил, не ругался, в борщи на кухне старые ботинки не кидали, всегда выручали, если у кого кончались спички или соль.
Иван любил по воскресеньям с кем-нибудь из соседей перед доминошными баталиями пропустить стаканчик самогона, им и ограничивался, в пьянках не участвовал, всегда разнимал пытавшихся подраться разгоряченных соседей, сам был сильный, и, как многие природой наделённые физической силой люди, не любил ею пользоваться.
Летними вечерами, наигравшись в домино, мужики вели длинные разговоры о житье-бытье, обсуждая цены на керосин, спички и папиросы, но политических тем не касались, хотя Иван изредка хвалился, что принимал участие в революции девятьсот пятого года – родился в тот год, пополнил ряды революционных рабочих!
Среди пяти семей, живших на втором этаже, две были бездетными, две имели двоих детей, в одной один ребенок, как шутили на кухне, и то будущая баба!
Иван любил соседских детей, возился с ними, чинил немудреные, по большей части, самодельные, игрушки. Когда кто-то принес найденный на свалке сломанный велосипед, Иван месяц возился с ним, довел до ездового состояния, и тот стал общим владением в доме. Он следил за порядком катания, пресекал любые склоки. И страдал от отсутствия детей.
Страдал молча, ни разу не попрекнув жену, но Устя и так всё понимала, терзаясь в душе, глядя, как Иван возится с чужими детьми. Не будучи верующей, тайком от мужа ходила в церковь, ставила там свечки и молилась о ниспослании детей, моталась по ворожеям и знахаркам, но …
На десятом году совместной жизни свершилось – она забеременела! У Ивана глаза заблестели, когда узнал. Он целыми днями ходил и постукивал то по дереву, то по лбу, чтобы не сглазить, и выстукал – Устинья благополучно родила сына – пухленькое, маленькое существо, молча и вопросительно смотревшее голубыми глазами на мир, названное Петром в честь деда.
Потихоньку от всех, особенно от мужа, заведомо не давшего согласия это сделать, Устинья крестила Петра в церкви, упросив соседку и её мужа стать крестными родителями. На радостях она купила бутылку водки и сосед, вроде бутылка его, заглянул вечером к ним и распил с удивленным Иваном, так и не понявшим, по какому случаю сосед, довольно скупой мужик, вдруг расщедрился на выпивку, да ещё на водку, а не самогон.
Если есть на свете счастье, то оно переполняло душу Ивана. Он часами мог сидеть возле мальчика и молчать, любуясь им. Мальчик тоже молчал. Так они и проводили время.
Через два года родился второй ребёнок. Тоже мальчик. Крикун, скандалист с самой минуты рождения. Когда Устинья вернулась с ним из родильного дома, в квартире начался ад! Мальчик, его назвали Егором в честь другого деда, целыми днями орал, прерываясь только на сон, о его пробуждении знала не только квартира, но вся округа. Иван и Устинья смущенно, извинительно поглядывали на недовольных соседей, их можно было понять – редкой ночью они не просыпались от его мощного крика, но что могли супруги поделать!
Уже в два-три года Егор начал проявлять самостоятельность. И если Петр почти не выходил из дома, рос угрюмым, молчаливым мальчиком, явно отстававшим в своём развитии, то Егор полностью компенсировал его своей непоседливостью и энергией.
Началась война, Ивана одним из первых мобилизовали. Стало трудно, продуктовых карточек не хватало, Устинья после работы подрядилась уборщицей в госпитале, уставала на двух работах, но терпела – все так жили. В сорок четвертом, ребята уже учились в школе, она вместо привычного треугольника получила письмо-похоронку. Её вызвали в военкомат и, к удивлению всех, значит, решили бабы, в госпитале отдал богу душу, передали ей две медали и два ордена Славы, третьей и второй степени. "Вот если бы он успел получить первую ещё и стал бы полным кавалером, то тебе вышла бы хорошая пенсия, а так …" майор сочувственно развел руками. Печаль не станет слабее, если ты будешь кричать и рвать волосы, Устинья с ненавистью и презрением молча посмотрела на сытого майора, который всю войну только и занимался рассылом похоронок, и ушла. И сколько её не пригашали потом в военкомат, она даже не спрашивала, зачем.
В школе Петр учился плохо, уже в пятом классе младший догнал старшего брата. Егору учеба давалась легко, играючи. Всегда на виду, всегда во главе, и как-то так получилось, что вскоре все забыли, что они родные братья. Петр же избегал людей, время в основном проводил в одиночестве, и сколько Егор не пытался узнать, о чем Петр думает, он, не отвечая, уходил в сторону. Мать изводилась, плакала по ночам над ним, таскала по докторам, психотерапевтам – ничего не помогало. Наконец, один из врачей посоветовал ей прекратить его мучить, типичный пример слабоумия, не лечится. За семь лет учебы в школе он едва добрался до пятого класса, и вдруг, оставшись очередной раз на второй год, в начале лета сказал, что уезжает к двоюродному деду в деревню, и будет жить там. Наверное, это был лучший выход, в городе ему тяжело жилось, сверстники народ жестокий. Но, оказалось, не дед был главной причиной – сравнительно недалеко от деревни был скит, где жили несколько монахов-старообрядцев. Как он с ними сошелся – никто не знал! Потом и вовсе исчез, монахи на все вопросы отвечали – не знаем, ушел, ничего не сказал. Но он жив, здоров, ему хорошо. Поди, найди в сибирской тайге человека, которому и паспорт не нужен, в таежных скитах кто его спрашивает, человек есть – и хорошо, тем более страдалец! Мать долго горевала – сын всё-таки, вымученный, долгожданный! Со временем утихла, но по ночам всё равно плакала – обиделся он, говорила она, на меня за своё слабоумие.
А Егор вступил зимой в комсомол, отлично окончил седьмой класс, после восьмого ушел работать на завод, надо было помогать матери, сил у неё уже было совсем немного. Завод находился далеко, много времени отбирала дорога, он устроился в вечернюю школу рядом с заводом, поздно приходил домой, отсыпаясь вволю в воскресение.
Он успел кончить школу до армии, чуть-чуть не дотянув до медали. Отслужил в суровых условиях одного из Курильских островов на каком-то сверхсекретном объекте, там и вступил в партию. Егор не любил вспоминать это время, чем-то оно запомнилось ему нехорошим, он никогда никому не рассказывал.
С возвращением на завод началась его настоящая жизнь. К тому времени они с матерью получили однокомнатную квартиру в новом, пятиэтажном доме, мать была счастлива – отдельная квартира, не мечтала никогда! Егор поступил в вечерний институт, где так же, как в школе, учился легко, с удовольствием.
Он быстро стал бригадиром, и целый год, как он рассказывал, подбирал бригаду. И подобрал! Отличные все были ребята, работали как звери, и отдыхали нормально – недалеко от Листвянки, на берегу Байкала, откупив у рыбака избушку, построили своими руками чуть ли не маленький дом отдыха со своей биллиардной, баней и баскетбольной площадкой. Профком косо поглядывал на, как сказал один завидующих его членов, "малину", но сделать ничего не мог – дом был записан на одного из членов бригады, ездили туда только с женами, не придраться! На самом деле, он был как бы коллективной собственностью, ребята были дружные, с уважением относились друг к другу, Егор же был безусловный авторитет для всех. Алик пожил в этом доме дней пять, когда снимал бригаду, за счёт биллиардной и бани материал получился нестандартный, не всё же работа, собрание и театр!
Алик усмехнулся: на отчёте возник спор, можно ли показывать, хоть и сзади, бегущих из бани к Байкалу голых мужиков. Спорили долго, вердикт был – в материале можно! Для заграницы, подчеркнула Бабка.
А Егор продолжал шагать по карьерной лестнице. Совсем молодым, ему было двадцать четыре года, избрали его членом парткома. Год был у него насыщенным – кончил институт; наконец, уломал родителей Людмилы, он за ней долго ухаживал, но они: что это такое – рабочий, зачем он тебе, тебе в аспирантуру надо, мешать будет, но они кривили душой, за ней волочился сын заместителя председателя горисполкома – другой социальный уровень. В аспирантуру она не пошла, замуж вышла за Егора, а вот он стал аспирантом в ВПШ с воплем, сколько можно учиться и чему они там меня научат, но самое главное – был избран делегатом съезда!
Однажды Егор и Алик, Алик прилетел с французской делегацией общества Франция-СССР, и, переправив плёнки с переводчиком, сумел остаться на два дня, задержались на берегу Амура, остальные ушли спать, и разговорились, обнаружив общие взгляды на многие проблемы жизни. Оба были убежденными коммунистами, но оба считали, что партия из политической организации превратилась в жесткого, не очень умного, хозяина страны. Упал интеллект, разве можно сравнить нынешнее Политбюро и то, которое совершило революцию! Отсутствие дискуссий привело к убогой идеологии. Нет экономических идей, нет политических идей, нет никаких идей, и нет личностей. Самая большая трагедия – верят радетелям народным, именно они пекутся о благе народном! А что радетели? Лозунги изобретают, так ведь они урожайность не повысят. Помнишь: "Догнать и перегнать Америку". Результат? Из твоей же коллекции частушек: "Мы Америку догнали по надою молока, а по мясу не догнали – член сломался у быка"! Сняли жизнерадостного плясуна Хрущева, но десятилетие страна вставала и аплодировала "нашему Никите Сергеевичу"! Ну, и что, что сняли? Что изменилось? Новые люди пришли? Да колоду перетасовали, удалив надоевшего уже всем короля.
- Ты рассуди, - говорил Егор, - сам русский, руссее не придумаешь, а мне до слёз обидно – народ ленив, необразован! Пить, гулять, заниматься мордобоем – пожалуйста! Работать – нет! Что и отражено в народном творчестве: "работа дураков любит", "умный в город не пойдет, умный гору обойдет", "работа не волк, в лес не убежит"! Ломать надо, менять сознание! Всероссийская итальянская забастовка – все работают, но никто ничего не делает! Гонка собак за искусственным зайцем – никогда не поймаешь! Низкая культура быта, отсутствие всяких запросов – однокомнатная квартира – счастье, а там семья из четырех-пяти человек, но сравнение идет не с развитыми странами, а с прошлым и настоящем страны – коммуналками. Капуста, картошка, лук и петрушка на огороде, рыбу наловим, там малинки немного, водка – не хлеб, в магазине всегда есть, вот и все запросы! Скажут за царя голосовать – проголосуют за царя, скажут за капитализм – ура, товарищи! Коммунизм – экономическая и политическая формация, идеальная по своей гуманности, но и по наивности тоже, должна привлекать людей, а никто ни во что не верит, а если говорит – верю, значит врёт! Ради карьеры врёт! Надо общество делать открытым и откровенным. Запретить слово "вождь", оставив его индейским племенам. Есть же прекрасное слово – лидер! Не бог, а первый! Чтобы хоть что-то сдвинуть с места, возможен только один путь – идти во власть! Ты, Алик, мне рассказывал, как Космачёв со своими "Ленинцами" пробивался на сцену, запрещали ведь, но нашелся человек во власти, который взял на себя ответственность вопреки воле истуканов от идеологии Суслова и Демичева! Но ведь нашелся! – Егор окончательно возбудился, - и таких, как Фурцева, твоя любимица, между прочим, должно быть больше и больше, а в конце пути – все! А всего-то претензий, мы же вместе смотрели спектакль – не нужно показывать отдельные исторические фигуры, да ведь коммунисты ведь, большевики, реабилитированные, да предполагаемый сусловятами намёк на тридцать седьмой, расстрельный, год! Побоялись! Потому что те, кто расстреливали, потом страной руководили, а те, кто живы остались – ушли на кухни.
Прав Егор, сегодня поменять можно что-то в системе только сверху, вот он и пошел! Посмотрим. Вопрос: что он говорил на приеме у Кириленко, утвердили ведь? Наивно предполагать, что он был откровенен, как ни крути, работа откладывает отпечаток на личность, однако, и личность тоже ставит печать на работу, но противно, когда люди должны убеждения прятать на дно души!