Geum.ru

Правильность даваемого определения зависит от характера тех воспрятий, которые послужили его исходным пунктом, и от тех точек зрения, с которых его давали

Вид материалаДокументы

Содержание


Вопрос № 1: Действительно ли Мэри узнает что-то новое, когда впервые воспри­нимает красный цвет?
Подобный материал:
  1   2   3   4

Идеальное бытие сознания


Идеальное бытие сознания


Правильность даваемого определения... зависит от характера тех воспрятий, которые послужили его исходным пунктом, и от тех точек зрения, с которых его давали. Чем богаче подлежащий определению предмет, т.е. чем больше различных сторон он предоставляет рассмотрению, тем более различными оказываются даваемые ему дефиниции

Гегель Георг Ввильгельм Фридрих

Если корень ложного существования состоит в непроницаемости, т. е. во взаимном исключении существ друг другом, то истинная жизнь есть то, чтобы жить в другом, как в себе, или находить в другом положительное и безусловное восполнение своего существа... Истинное соединение предполагает истинную раздельность соединяемых т. е. такую, в силу которой они не исключают, а взаимно полагают друг друга

Соловьев Владимир Сергеевич

Не только творческая мысль, но и творческая страсть, страстная воля и страстное чувство должны расковать затверделое сознание и расплавить представший этому сознанию объективный мир

Бердяев Николай Александрович



Дели М. М. Онтология сознания: историко-философский аспект. — С.312 — 315. — ссылка скрыта — 20.03.09


Категории «бытие» и «сознание» взаимно предполагают друг друга. Сами по себе эти категории являются неопределенными. Мы можем говорить о «чистом бытии», как это имело место в «Науке логики» Гегеля, и о «чистом сознании» в смысле классического рационализма. Однако сознание стало «бытийствовать» ещё до гегелевской формулировки основного вопроса философии, а именно вопроса об отношении мышления к бытию. Бытие всегда изъявляет себя через сущее как таковое. Мы понимаем его, когда говорим «есть»; и мы уверенно отличаем «есть» от «было» или «будет». Важно здесь отметить тот, все ещё загадочный факт, что как раз в повседневных делах мы уже как-то понимаем бытие, отождествляя его с сущим. Но мы не всегда в состоянии более или менее определенно осознавать то, как мы понимаем бытие и что именно полагается в основу нашего понимания. Слово «быть» известно нам как инфинитив отглагольного слова «есть». Мы говорим: «есть», «был», «будет». Не только с рассуждениями о том или ином сущем мы движемся в определенном понимании «есть», но и в безмолвном отношении к сущему. Не только в любом отношении к сущему, которое окружает нас, мы понимаем, что та или иная вещь «есть», и что она «есть» точно таким, а не иным образом; но и в отношении к самим себе, какими мы есть, и к другим, подобным нам, с которыми мы вместе есть, мы как-то уже понимаем нечто, подобное бытию. До всякого высказывания о том или ином сущем мы уже как-то понимаем бытие, которое артикулируется в таких словах, как «есть», «существует», «присутствует» и так далее. Мы говорим: «Земля есть планета»; «Земля существует так, что она вращается вокруг Солнца». Наше отношение к сущему несёт вместе с собой и полностью определяет присущее нам понимание бытия. Такого рода понимание в такой степени определяет нас, что мы мало обращаем на это внимание. В повседневных делах мы совершенно не заботимся о такого рода понимании, поскольку оно для нас есть «само собой разумеющееся». Однако наличие этого [313] понимания уже предполагает сознание. Сознание всегда предполагает то или иное отношение к сущему и к непосредственному окружению. Говорим ли мы об архаическом сознании, которое идет под рубрикой «первобытное мышление», или о той или иной религии, скажем, о буддизме, язычестве, исламе и христианстве, — в любом из этих случаев уже имеет место определенное отношение человека к сущему как таковому. Вот почему Аристотель говорит: «Ведущий вопрос философии есть вопрос о том, что есть сущее». В этом вопросе ставится задача выяснения сущего как такового и в целом. И поскольку этот вопрос после Платона и Аристотеля обретает все более абстрактный характер, постольку содержание этого вопроса не свидетельствует ничего о сущности сознания. В этот вопрос вписывается не только проблема сознания, но и проблема о сущности человеческой свободы, поскольку в этом вопросе о сущем спрашивается и о нас самих, как так или иначе причастных ко всему сущему. Если мы спрашиваем о сущем, то мы тем самым спрашиваем также о растениях и животных, о природных стихиях и небесных явлениях. Ведь всё это, как и сам человек, вовлечено в сферу сущего. Спрашивается не о том или ином сущем, будь то Бог или человек, животное или растение, а о том, что есть сущее как таковое. Этот вопрос заранее отвлекается от особенного характера того или иного сущего. Спрашивается о том, что вообще принадлежит сущему как таковому в его самом широком смысле. И чем глубже мы вникаем в этот вопрос, тем более неопределенным и абстрактным он становится. Спрашивать о сущем вообще — значит отходить от любой особенной сферы сущего, а следовательно, и от сознания. Необходимо теперь конкретизировать проблему сознания в ее историко-философском измерении.

Проблема сознания является одной из основных в историко-философском процессе. Эту проблему в общем плане, следуя рассуждениям М. К. Мамардашвили, можно описать с помощью основных фундаментальных абстракций. Многообразие философской мысли касательно этой проблемы можно представить в определенной схематике с помощью идеальных конструктов. Первая абстракция — это идеальный мир Платона, или, как говорит Мамардашвили, абстракция рациональной структуры вещи. Эта абстракция есть введение феномена сознания в философское рассуждение, которое достигает уже метафизического уровня. Метафизика предполагает, что в человеке помимо его телесно-чувственной организации, помимо его способности воспринимать окружающий мир имеется ещё метафизическое измерение. Другими словами, помимо способности воспринимать окружающий мир человек стремится [314] воспроизвести мир идеального порядка вещёй, т.е. поверх эмпирически окружающих его обстоятельств есть ещё нечто сверхчувственное, которое определяет человека в не меньшей степени, чем разного рода эмпирические ситуации. В стремлении к идеальному раскрывается такая способность человека, которая называется трансцендированием. Имеет место трансцендирование к истинной и сверхчувственной реальности, т.е. к миру сущностей, называемых Платоном идеями. Человек тем самым выходит из самого себя, выходит за свои ограниченные пределы, припоминая мир бытия как идей. Это трансцендирование может быть постигнуто актом осознавания наличия в себе идеального мира в форме припоминания. Сознание трансцендирования раскрывается Платоном в его учении об идеях или эйдосах. Это учение предполагает уровень рефлексии, т.е. рефлексивного постижения в себе трансценирования сугубо эмпирических ситуаций. Такого рода трансцендирование означает постижение чего-либо в его максимально осмысленном образе. Любая чувственно воспринимаемая вещь тем самым обретает свой идеальный вид, или сугубо рациональную структуру. Идеальный мир Платона — это есть реализация сознания с присущим ему максимальным пониманием всех вещёй и событий. Допускается некоторый идеальный мир, или мир сущностей, в которых реализуется присущее сознанию стремление к максимальному пониманию и истинному знанию. В учении Платона об идеях развертывается онтология сознания на уровне припоминания и предельного понимания всего чувственно воспринимаемого, изменчивого и преходящего.

Вторая абстракция, которая относится к онтологии сознания, вводится и развивается в новоевропейской философии. Эту абстракцию М. Мамардашвили называет абстракцией операционального сознания (речь идет об операциональном способе обращения с разного рода конструктами сознания). Введенная Декартом, она может быть названа абстракцией разрешимости разного рода образования сознания. Когда Бэкон ведет речь об очищении сознания от идолов и когда Декарт строит свое учение о методе в контексте принципа Ego cogitо, то тем самым в сферу познания истины вводится определенный способ обращения с сущностным опытом сознания. Речь идет о следующем: мы можем познавать мир только в той мере, в какой мы контролируемо воспроизводим познавательные формы и концепции разума. Все то, что содержится в составе человеческих суждений о мире, должно получить разрешение на этих контролируемых и операционально воспроизводимых состояниях сознания. Любые теоретические утверждения должны удовлетворять критериям ясности и отчетливости всего того, что [315] постигается в мышлении. Операциональное и рефлексивное сознание оказывается той первой реальностью, на основе которой наука и философия строятся заново. Сознание в смысле идеальной структуры вещи дополняется абстракцией разрешимости любых интеллектуальных построений. Вот почему учение о методе оказывается самым существенным элементом в новоевропейской философии, начиная от Декарта и вплоть до Гегеля.

Третья абстракция онтологии сознания была введена К. Марксом. Это абстракция практики, или предметной человеческой деятельности. С этой деятельностью связаны понятия идеологического сознания, базиса и надстройки, материального и идеального и т.п. Абстракция практики требовала существенной перестройки классической онтологии сознания. Понятие практики указывает на такие условия человеческого бытия, имеющие политико-экономический характер, на экономические, социальные, идеологические и прочие измерения, которые не подлежат рациональной развертке на уровне рефлексивных конструкций самосознания. Для новоевропейской классической философии основной была абстракция рефлексивной конструкции самосознания. Имело место отождествление человеческой деятельности и ее сознательного, идеального плана. Тождество бытия и сознания — это начало и завершение немецкой классической философии. Когда вводится абстракция практики, которая призвана определять новую онтологию сознания, тогда речь идет, прежде всего, о таких отношениях человеческого бытия, которые складываются независимо от сознания. Это есть отношения предметной деятельности, и сама эта деятельность получает различные идеологические выражения. В человеческом бытии всегда есть нечто такое, что человек не может постигать через акты сознания. Это как раз есть одно из основных условий производства человеческого сознания. Речь идет о том, что определенные образования сознания уже вплетены в человеческую предметную деятельность, и как раз эта деятельность индуцирует определенные формы сознания и понимания. Если Маркс говорит, что общественное бытие определяет общественное сознание, то он тем самым подчеркивает, что сознание существует не вне действительности, а в самой действительности тех или иных социально-экономических образований. Другими словами, политико-экономическая реальность контролирует человеческое сознание независимо от того, как эта реальность осознается и воспроизводится в различных теоретических построениях. Это есть онтология сознания в его исторической и социально-экономической действительности.