a>.westeast.us/ в публикации от 28 .01.2008
« Маршал Жуков: портрет без ретуши» поведал: «Как-то перед наступлением в штаб одной из армий приехал маршал Жуков. Увидев группу генералов, поманил пальцем одного из них. «Ты кто?-спросил Георгий Константинович у командира дивизии одной из лучших в армии. Тот доложил, дескать генерал-майор такой-то.
«Ты не генерал, а мешок с дерьмом!»-гаркнул маршал.
Далее автор приводит отрывок из воспоминаний главного маршала авиации
Александра Голованова: « Под Великими Луками из корпуса генерала Пернева
к немцам перешла рота эстонцев. Как Жуков его распекал! И предатель, и сволочь. Я вышел и увидел Пернев красный, пулей вылетел из блиндажа. Вхожу к Жукову,
тот стоит и хохочет: «Видел как он выскочил? Буром! Знаешь, теперь как воевать будет!»
У любого офицера униженного и оскорблённого при подчинённых таким образом, как это случилось, например, с подполковником Щевеликовым, в его мозговых лабиринтах возникали глубоко обидные мысли. Они, порой, приводили к самым неожиданным размышлениям и даже поступкам.
Невольно вспоминались фронтовые отношения между офицерами, начальниками и подчинёнными в годы Великой Отечественной войны. Попробуй покажи барскую привычку, так всякое могло произойти. Это было в боевой обстановке, где всех «роднила» вражеская пула! А в мирное время никто не бросит обидчику перчатку. Канули в Лету дуэли.
Возможно, было бы правильно узаконить ничем не выбиваемые меры наказаний военнослужащему любого ранга за нарушения в обращении друг с другом. Тогда не появлялись бы хамы в погонах, не процветала дедовщина среди солдат и сержантов, как вид армейского хамства, точнее, явного хулигантства. А ещё точнее-казарменного бандитизма. По моему глубокому убеждению его истоки в барском отношении некоторых высоких начальников, прежде всего, к офицерам на виду у их подчинённых, как в случае описанной выше встречи генерала армии
Куликова с подполковником Щевеликовым. «Деды» среди срочников перенимали методы бескультурья и неуставных отношений от отдельных ретивых воинских начальников, уверовавших в свою непогрешимость и безнаказанность. Неограниченная власть разлагает людей. Потеря самоконтроля в поступках по отношению к подчинённым доводит некоторых начальников, порой, до озверения. Наблюдая за такими военачальниками различного ранга, невольно хочется «кинуть» им поговоркой: «Из-за таких людей-зверей весь мир-сортир».
Кстати, дедовщина в пору моей службы в ГСВГ только начала давать «ростки». Думаю, и у главкома ГСВГ был яркий пример хамских, волюнтаристских выходок, известных всему миру, например, кукурузника Н.Хрущёва. Словом, не зря в народе говорят: «Рыба гниёт с головы!»
В войсках у Хрущёва в то время, то есть в 1964-ом году, был близкий друг, дважды Герой Советского Союза генерал П.Кошевой, командоаввший Киевским военным округом. Современники начала шестидесятых помнят, что он в разговоре по телефону клялся Хрущёву поддержать его в нависшей над ним опасности. Этот разговор оказался записанным КГБ и прокручен в кино после отстранения Хрущева от руководства КПСС и СССР в октябре 1964-го года. Но в итоге Пётр Кошевой предал Никиту, за что и отмечен позже Брежневым. Он даровал ему звание маршала Советского Союза. Однако кое-какие хрущёвские волюнтаристские повадки Кошевой, назначенный главкомом ГСВГ в 1965 году, унаследовал. Я с ним также встречался на одном из учений под руководством командарма Герасимова на Кенигсбрюкском полигоне. Маршал своё единоначалие, свою непогрешимость видел во всём и не допускал другого мнения. Он говорил офицерам : «Устав полевой-это я, Кошевой!»
Не надо думать, что у названных двух главкомов ГСВГ не было образца для подражания среди военачальников самого высокого положения. Повторюсь примерами барского отношения к подчинённым любого ранга служил герой Великой Отечественной войны маршал Советского Союза Г.К.Жуков. Его грубость и самоуправство не раз оказывались, не побоюсь этого слова, преступными, но их скрывали. Они проявлялись как в боях с японцами на Халхин-Голе, в годы Великой Отечественной войны, так и в мирное время. Он в сравнении с собой считал подчинённых бесправными плебеями: любого на войне можно расстрелять без суда и следствия по его личному приказу (есть примеры о нём с времён войны) или направить живую силу в район эпицентра воздушного атомного взрыва ( Тоцкое войсковое учение, 1954-й год) на глазах у многих зарубежных военных делегаций самого высокого ранга.
Насколько мне известно, нигде и никогда в открытых источниках не публиковались результаты медицинского обследования тех 40 тысяч участников
Тоцкого войскового учения, особенно тех, кого по велению Жукова направили наступать через район воздушного атомного взрыва. Им, вероятно, преодоление местности в районе эпицентра стоило потерей здоровья, сравнимой может быть с ударом Чернобыля по пожарникам и другим ликвидаторам последствий аварии. Но с маршала Жукова за его приказ никто не спросил.
Главная причина преступного отношения к советскому человеку некоторых высоких воинских и гражданских лиц кроется в глубине политической системы страны, созданной Сталиным и его такими преступными соратниками, как Ежов, Берия, цивильный душегуб Хрущёв, а в Красной Армии- Троцкий, в годы гражданской войны, растреливавший собственноручно, а во время Великой Отечественной-маршал Жуков, генерал Мехлис и их подражатели.
Не могу не привести один жуковский расстрельный пример, свидетельствующий о его необычной личной жестокости, проявленной в годы
Великой Отечественной войны. О ней рассказал дважды Герой Советского Союза
генерал-лейтенант авиации в отставке В.И.Попков («Аргументы ифакты» №8 2005г.). Он поведал, что в конце 42-го года Жуков чуть не расстрелял его. Вот слова отставного генерала: « Он мог навечно отправить меня на небо вместе с боевыми друзьями. Командир полка, легендарный Василий Зайцев еле отстоял нас.Жуков был вне себя, видя как безнаказанно хозяйничают немцы в небе над Сталинградом. И никто не мог объяснить ему, что у нас всего семь (!) самолётов против 2000 (!) фашистских стервятников. Жуков потребовал от Зайцева лично расстрелять тех семерых лётчиков, но тот отказался. «Я своих не расстреливаю, стреляю только по немцам». Жуков окончательно вышел из себя, и его люди на наших глазах расстреляли нескольких офицеров, чей неприглядный вид вызвал у него отвращение. Он действовал хладнокровно, на трезвую голову, осознанно и беспощадно.
Когда отмечали 70-летие маршала Жукова, я оказался с ним в президиуме. Он сказал мне: «Генерал, а я вас, кажется, на войне встречал». Я ответил:
«Да, товарищ маршал, это было дважды. И один раз вы меня чуть не расстреляли».
Впоследствии Жуков оправдывался: «Из-за нестойкости единиц, паника охватывала всех. И если бы мы не остановили это железной рукой, войну проиграли бы!».
Сдаётся, что Жуков сам паниковал перед Сталиным, хотя умел отстоять своё мнение перед ним»-заключил отставной генерал...
Для жуковцев простой гражданин в военой форме страны не имел никакой цены. Потому и гнали безнаказанно в ссылки и на каторгу несчётные миллионы невинных людей на погибель, а на войне-на лобовые штурмы укреплённых вражеских позиций. Даже в конце войны, когда до Берлина и до победы оставалось, как говорится, рукой подать, войска маршалов И.С.Конева с юга и позднее-К.К.Рокоссовского-с севера завершали охват столицы Германии. В тех условиях кровавый штурм Зееловских высот на восточных подступах к Берлину, спланированный штабом 1-го Белорусского фронта под командой Жукова, по мнению многих участников войны, явился свидетельством преступного отношения к сохранению живой силы.
В подтверждение напечатанного сошлюсь на пример из книги Бориса Соколова «Победа, что была пострашнее многих поражений»:...«Мне довелось слышать рассказ одного командира батальона, штрмовавшего Зееловские высоты. Они атаковали всего один немецкий дзот (дерево-земляная оборонительная
точка- пояснение автора). Комбат потерял всех командиров рот и почти всех командиров взводов. Когда он поднял бойцов в последнюю атаку, из более чем семисот человек в живых осталось менее ста. Но тут вражеский пулемёт внезапно смолк. Ворвавшиеся в дзот, красноармейцы закололи второго номера. А первый номер, как оказалось, просто сошёл с ума. Он не выдержал зрелища наваленной перед ним горы трупов». (http//www.znanie-sila.ru/ online/magazine 5-6.html).
После войны я был на тех высотах, обагрённых кровью многих тысяч советских воинов, загубленных, скорее всего, в угоду личным маршальским амбициям. По некоторым источникам на тех высотах остались навсегда по одним окоо 80-ти, по другим- около 100 тысяч советских воинов 1-го Белорусского фронта маршала Жукова. Ему хотелось первым войти в поверженный Берлин.
Теперь вновь продолжу о Куликовской «потехе» над командиром 243-го
мотострелкового полка на строевом смотре в Галле весной 1971-го года. Мне
рассказали, что подполковник Щевеликов выглядел не лучше, чем на первом рапорте главкому. Полк получил оценку удовлетворительно, но командуру не удалось поправить свою репутацию после генеральской экзекуции. Вскоре подполковник Щевеликов оказался в Среднеазиатском военном округе на одной из военных кафедр.
После строевого смотра Щевеликовского полка меня вызвал командир дивизии. В кабинете вместе с ним находился командарм генерал Герасимов. Он и указал мне на стул:
-Садитесь! Главком хочет посмотреть новинки ракетно-артиллерийского вооружения дивизии. Подумайте какие виды представить, в каком месте, сколько времени потребуется и как провести показ. Будьте готовы объяснять главкому характеристики вооружения.Через полчаса доложить свои предложения,- завершил командарм своё очень обёмное по содержанию, но кратко сформулированное и понятное для меня распоряжение.
Сколько помню встреч с генералом Герасимовым в различных его ипостасях и ситуациях в бытность службы в штабе 1-ой танковой армии, а позже в
27-ой мсд и разговорах по телефону, столько раз отмечал чёткость, краткость и лаконичность его рассуждений, приказов и распоряжений. Он был всегда сосредоточен, в меру нетороплив, умел терпеливо выслушать подчинённого любого ранга. Ко всем относился уважительно. На этот счёт начальник штаба армии генерал-майор Н.Тетёкин как-то за дружеским столом в присутствии начальника отдела кадров полковника В.Арапова высказался об Иване Александровиче кратко, но ёмко:
-С ним легко работать! Приказы командарма не требуют пояснений.
-Это правда. К нему идёшь с опаской: всё ли продумал для доклада, а уходишь удовлетворённым и даже обогащённым чем-то новым. Энергия его
речи, логика и убедительность воспринимаются безоговорочно, с глубоким
пониманием того, что от тебя требуется,- поддержал генерала Тетёкина полковник В.Арапов...
Выходя из кабинета командира дивизии после получения задачи от генерала Герасимова об организации показа нового артвооружения, вспомнил, что недавно болезненно пережил экзекуцию подполковника Щевеликова на плацу, а до этого и гнев главкома по поводу чёрного околышка на моей фуражке. Но завтра снова предстоит лицом к лицу встречаться с ним и потому невольно подумал: «Не ждёт ли меня позорный пример Щевеликова?...Нет! Такое не должно повториться! Допустить нельзя!»
Быстро пролетело отведенное командармом время. Собрав листы полуватмана с эскизами образцов вооружения, разрисованными штабными чертёжниками, краткие свои записи о боевых возможностях каждого образца,
своевременно представил их ожидавшему генералу. Он внимательно
выслушал и согласился с предложениями. Оставался нерешённым вопрос о месте и способе показа вооружения. Командарм согласился показать всё в динамике действий расчётов не отдельных установок или орудий, а в полным составом батарей, хотя сначала он усомнился успеют ли батареи подготовиться к столь ответственному представлению. Ему понравилась наглядность оформленных эскизов, но он попросил комадира дивизии сделать их увеличенными в красках на огромном щите с записями основных боевых возможностей каждого вида вооружения.
-Надеюсь, ваши батареи покажут чёткие действия. Главком любит слаженность расчётов в работе у боевой техники. Если ему понравится, он
с удовольствием расслабится и всем станет легче-, шутливо завершил нашу деловую встречу генерал-лейтенант Герасимов.
Не стану томить подробностями того очень удавшегося показа вооружения на второй день проверки. Скажу, что с трибуны хорошо просматривалась вся площадь будущих действий артбатарей. Они стояли в колоннах внутри военного городка и ждали моего сигнала по радио на поочередное выдвижение на площадь для развёртывания в боевое положение.
Главком в сопровождении командарма выслушал молча мой рапорт о готовности подразделений к показу. У красочного стэнда на трибуне генерал
Герасимов сообщил о плане предстоящих действий артподразделений. Куликов согласился и затем сказал уже мне:
-Полковник! Я всё понял. Начинайте! Подробности - по ходу показа.
Замечу, что во время доклада о готовности я продолжал быть в форменной фуражке с чёрным околышком и напряжённо ждал не бросит ли главком жёсткий упрёк вновь по этому поводу. Но пронесло! Правда, сомнения рассеялись как только по моей команде взревели моторы мощных боевых машин реактивных установок массированного залпового огня системы «Град». В это время командарм вручил главкому красочный эскиз реактивной установки с боевыми характеристиками. Он быстро прочитал и вдруг обратился ко мне:
-Полковник! Скажите, чем отличается «Град» от «Катюш» времён войны?
Я популярно доложил о технических и боевых различиях овеянной славой и любимой фронтовиками «Катюши» с рельсовыми направляющими от
многоствольного «Града». В это время на большой скорости буквально влетела на площадь «градовская» батарея, быстро и красиво развернулась в линию и комбатр
громко скомандовал:- Батарея! К бою!, а я на глазах у генералов демонстративно щёлкнул секундомером и доложил нормативы оценки за выполнение действий
батареи. Ах, как молодецки действовали расчёты: без суеты, быстро, слаженно!
Главком оживлённо обменивался шутливыми репликами с командармом, особенно
когда огневики натужно, по-богатырски, вталкивали в стволы увесистые, почти пятипудовые, реактивные снаряды. Мне было видно и слышно, что главком не скрывал своё удовлетворение действиями батареи. А я ещё раз убедился в добросовестном отношении к любой, даже самой сложной и внезапной задаче командира отдельного «градовского» дивизиона подполковника В.Чупрынина.
За «градовцами» блеснули хорошей выучкой батарея противотанковых
управляемых реактивных снарядов на новеньких боевых бронемашинах под командой старшего лейтенанта С.Мартынова из Щевеликовского мотострелкового полка и затем пушечная батарея капитана И.Прохоренко на юрких быстроходных гусеничных тягачах 488-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона. Завершился показ высокой главкомовской оценкой действий артиллеристов, которую он высказал командарму:
- Артиллерия сегодня не подкачала!
Потом оба генерала отправились к штабу дивизии, а я с радостью опять подумал: -Пронесло!
Генералы Б.В.Снетков и П.Г.Лушев
В упомянутой выше беседе журналиста Алексея Лященко с генералом армии Б.Снетковым, (газета « Красная Звезда» от 06.09.2005г.) предпоследний главком ГСВГ сказал, что в 1989 году заместитель министра обороны СССР генерал армии П.Лушев прилетел из Москы в Вюнсдорф и без вступлений предложил:
-Давай планировать вывод группы.
Узнав на каких условиях составлять план вывода, Борис Васильевич посчитал их нереальными и категорически отказался выполнять эту задачу. Лушев срочно вернулся в Москву и умнейшего генерала Снеткова, любимца всех его подчинённых, бездарный главнокомандующий Вооружённых Сил СССР Горбачёв снял с должности главкома ГСВГ. Правда, официально отстранение Снеткова от должности мотивировали, кажется, фактом бегства командира полка Колесникова на Запад с секретным образцом вооружения. Никого из шестнадцати главкомов, кроме генерала армии Б.Снеткова, не постигала участь отстранения от должности.
Не могу не припомнить, что в начале семидесятых генерал-майор П.Лушев
получил назначение заместителем командующего 1-ой танковой армией по боевой подготовке, то есть в подчинение командарму генерал-лейтенанту И.Герасимову. Но вскоре генерала Герасимова назначили главкомом Северной группы войск. в Польшу, а командармом 1-ой танковой стал генерал-майор Б.Снетков. Именно ему в подчинение перешёл П.Лушев. Однако позже их должностные положения резко изменились. Петр Георгиевич на два года старше Бориса Васильевича. Так получилось, оба они примерно в одно и то же время покомандовали военными округами: Снетков-Сибирским, а Лушев-придворным Московским. Здесь его и заметили «сверху». Сказались, скорее всего, парадные качества: зычный голос и строевая выпрвка, покладистый характер. Мне кажется Пётр Георгиевич никогда и никакому начальнику не мог перечить. Так человек пришелся к горбачёвскому двору и потому не задержался в престольной. Осенью 1985-го года его назначили на ГСВГ. Главкомом был всего чуть больше полгода до июля 1986-го. Лушева назначили главкомом армиями Варшавского договора и заместителем министра обороны СССР, а Борис Васильевич получил должность главкома ГСВГ только в конце 1987-го года, то есть на два года позже своего бывшего подчинённого Петра Георгиевича.
Именно генералу Снеткову довелось руководить войсками в Германии в очень трудное время «сдачи» ГДР и других стран соцлагеря, разрушения системы коллективной безопасности в Европе и беспрецедентной открытой разрушительной охоты западных спецслужб за любыми секретами ГСВГ, её... «ограбления фирмами и фирмочками, хозяевами которых были известные люди в Москве, Берлине и Бонне». При Снеткове ГСВГ переименовали в Западную группу войск (ЗГВ). Добавлю некоторые штрихи из воспоминаний о генералах Лушеве и Снеткове.
Борис Васильевич Снетков чуть нижесреднего роста, ладно сложенной фигурой с упругой уверенной походкой являл собой спокойствие, неторопливость,
уверенность в аргументациях своих суждений. Его знания уставов, вооружения и боевой техники были просто энциклопедическими. И кто ему на учениях докладывал недостаточно обоснованные решения или допускал ошибки в характеристиках техники и вооружения, он, не стесняясь, поправлял и, порой, давал волю своим упрёкам. Помню, как командарм, сам по образованию и опыту танкист, в присутствии офицеров дивизии возмущался плохими знаниями командира танкового полка тактико-технических характеристик боевого танка своего полка.
Однажды на Либерозском полигоне командарм проводил со штабом нашей дивизии и штабами полков командно-штабное учение. На очередном его
этапе он заслушивал доклады начальников родов войск по обеспечению наступления пехоты и танков при прорыве промежуточного рубежа обороны противника с ходу. В конце моего доклада по теме учения, по которому командарм не высказал ни замечаний, ни уточнений, он вдруг попросил доложить боевые характеристики всего ракетного и артиллерийского вооружения дивизии. И я без запинки справился с этой задачей. Смотрю, командарм молча начал быстро перелистывать какую-то объёмистую тетрадь. Затем он остановился на странице и говорит:
-Товарищ Зайцев! У меня есть маленькое сомнение насчёт веса реактивного снаряда БМ-21 системы массированного залпового огня «Град». В моём блокноте его вес записан на 100 граммов меньше, чем вы доложили.
-Разница в весе реактивного снаряда зависит от типа взрывателя. Это
указано в инструкции,- ответил я.
Вижу, генерал Снетков сделал в тетради пометку и попросил в перерыве показать ему инструкцию. С тех пор я почувствовал самое уважительное отношение командарма к ракетным войскам и артиллерии дивизии. В тот год при подведении итогов боевой и политической подготовки командарм наградил меня наручными часами марки «Командирские» и артиллерия дивизии была признана лучшей в 1-ой танковой армии. Ещё год спустя в приказе главкома группы её объявли лучшей в ГСВГ!
Ещё напомню о двух неожиданных встречах с генералом Снетковым.
Первая произошла на Ютербогском полигоне. Я со своим штабом готовил артполк, реактивный дивизион системы «Град» и артиллерию трёх отострелковых полков к управлению огнём. Накануне проводил с офицерами частей рекогносцировку района командно-наблюдательных пунктов и огневых позиций. И надо же было такому случиться! На последней точке работы, спускаясь с вершины огромного железо-бетонного сооружения, разрушенного мощным взрывом во время испытаний на прочость, зацепился за торчавшую арматуру, потерял равновесие и полетел вниз головой прямо на искорёженные глыбы. Я ударился об одну из них головой и всем корпусом. В результате оказался в госпитале. А ведь утром нагрянет руководитель учения с боевой стрельбой генерал Лебедев, его контрольная группа и обнаружат, что я в госпитале перебинтован, правая рука повисла на повязке. Картина гораздо хуже, чем случлось у меня на фронте под Веной. Тогда в конце апреля 1945-го года я с перебитой правой ключицей и рукой, привязанной фиксирующей повязкой к корпусу, сбежал из госпиталя в свой полк и вернулся в строй. Теперь же в 1975-ом оказался в госпитале перед таким ответственным учением по управлению огнём артиллерии дивизии с боевой стрельбой. Я понимал, что оценка за учение войдёт в оценку всей дивизии на предстоящей проверке. Ещё важно, что это было моё последнее учение перед увольнением в отставку. Точные артиллерийские залпы на нём останутся навсегда в моей памяти залпами салюта моей преданности артиллерии и воинской службе Советской Родине. Разве мог я отлеживаться в госпитале? Потому ранним-ранним утречком на сизом рассвете тихой «мышкой» я улизнул из палаты через окно и через полчаса появился на своём командно-наблюдательном пункте. И вдруг вижу...в боковой траншее стоят командарм генерал-лейтенант Б.В.Снетков и член военного совета армии генерал-майор В.Т.Огурцов. Я, как говорится, опешил! Потерял дар речи в буквальном смысле слова. Мгновенно мелькнула подлая мыслишка -не случилось ли здесь за ночь что-нибудь невероятное, заставившее прибыть на учение командование армии?
|
